Опубликовано в журнале НЛО, номер 1, 2021
Екатерина Захаркив (Институт языкознания РАН; младший научный сотрудник; аспирант)
Ekaterina Zakharkiv (Graduate student; Junior Research Fellow, Institute of Linguistics, Russian Academy of Sciences)
Ключевые слова: современная поэзия, прагматические маркеры, референция, интернет, функция, виртуальная среда, поэтическое сообщение, контекст
Key words: contemporary poetry, pragmatic markers, reference, Internet, function, virtual environment, poetic message, context
УДК/UDC: 81’42
Аннотация: В статье рассматриваются формальная и функциональная специфика поэтического текста
в онлайн-пространстве и трансформация поэтической функции в связи с изменением канала ее осуществления. В частности, влияние среды проявляется в реализации функциональных единиц — прагматических маркеров, чья новая актуализация, обусловленная в том числе поэтическим выражением, искажает или полностью меняет их конвенциональное использование.
Abstract: The article examines the formal and functional specifics of the poetic text in the online space and the transformation of the poetic function in connection with the change in the channel of its implementation. In particular, the influence of the environment is manifested in the use of functional units — pragmatic markers, whose new functioning is caused by poetic expression, among other things, distorts or completely changes their conventional use.
проникновение микроюэсби в слот
проникновение электричества в ноутбук
проникновение букв на экран копипаст
проникновение букв в фэйсбук
С. Могилева
1. Контент и его поставщики
В 1967 году Р. Барт провозглашает смерть автора. В статье с одноименным названием он начинает свое рассуждение с указания на принципиальную многоголосицу текста, не содержащего референций к «источнику», от которого он высказывается. «голос отрывается от своего источника, для автора наступает смерть, и здесь-то начинается письмо» [Барт 1994: 384].
Принимая во внимание то обстоятельство, при котором в виртуальной реальности субъект выступает в качестве анонимного агента, опосредованного во взаимодействии (и им же конституированного), текст, в том числе поэтический, может быть адресован ему постольку, поскольку он является участником абстрактного функционального объединения, условно называемого «читатели». То же самое можно сказать и об «авторе», который представляется конструктом, определяемым особого рода взаимодействием — поэтической коммуникацией в беспространственном пространстве интернета. Мы говорим об отсутствии пространства как об отсутствии лимитов, которыми оно могло бы быть ограничено, и в том числе — как об отсутствии конечности элементов, которые можно было бы помыслить в его (воображаемых) пределах. «В рамках» среднестатистической веб-страницы транслируется беспорядок графики, вспыхивающих рекламных панелей, анимации, медиаплееров, диалоговых окон с разными дизайнами, шрифтами и риториками. Кроме того, в компьютерном интерфейсе сосуществует почти бесконечное количество отдельных экранов, и в любой момент пользователь может выбрать из неограниченного количества «порталов» (ссылок) и выйти к другому объекту, который работает аналогичным образом, хотя он может репрезентироваться в других информационных категориях. так, текст определяется как «сеть генерации значений без цели и без центра (основной идеи, общей формулы)… множественность смысла, принципиальная открытость, незавершенность значений, не поддающаяся определению и иерархизации» [2]. В онлайн-потоке легко заблудиться, и взгляд, захваченный интерфейсом, по-своему сравним с бесцельной прогулкой фланера [3], когда небрежное скольжение мимо фасадов и витрин города сопровождается смутной грезой о синтезе хаотичных фрагментов. Движение глаз по экрану повторяет начертание буквы «F» [4] — через прямое действие рассеянного сканирования, реализуя беньяминовское блуждание фланера в условиях симуляции.
Интерфейс демонстрирует нам нечто, сравнимое с тем, что в семиологии закреплено как архитектурный знак. Согласно У. Эко, архитектурный знак — знак возможности проходить, входить, выглядывать и т.д. [Эко 2019: 345]. В этом смысле дверь сигнализирует о собственной функции прохода сквозь, так же как вход в пещеру, напоминая первобытному человеку о пространстве внутри, при этом формирует представление о пещере вообще, выступая сообщением о ее возможном использовании (причем вне зависимости от того, пользуются ли данной конкретной дверью или нет). Так, окна интерфейса подключают дополнительный код, содержащий информацию о возможности прохода в другое измерение, возможности увидеть «что-то еще». Размышляя об этом явлении, С. Жижек сравнивает компьютерный интерфейс с зеркалами, окнами или дверьми в научно-фантастической литературе, отмечая, что всматривание в интерфейс не разрушает иллюзию потусторонности, а, наоборот, усиливает ее, «поскольку делает осязаемым разрыв между материально-телесными причинами и их проявляющимися на поверхности следствиями» [Жижек 1998].
Возвращаясь к специфике поэтической коммуникации в условиях симуляции реальности, можно сказать, что привычная нам триада «адресант—сообщение—адресат» рассыпается на множество измерений, лишаясь операционной линейности: акцент с сообщения как средства выражения и воздействия, а также объекта интерпретации смещается на уровень интеракции как таковой. Сегодня мы имеем дело с практикой письма, напоминающей курирование текста [Goldsmith 2014]. Сам текст при этом генерируется непосредственно, «сейчас», в единовременном режиме с его восприятием и в соответствии с современным пониманием того, что оксфордские философы называют «перформативностью» [Остин 1986]. Все современное письмо — это своего рода высказывание, коммуникативная функция которого оказывается определяющей, учитывая всю ее пластичность и многомерность. В связи с этим ключевым свойством текста в виртуальной реальности представляется движение, понимаемое в качестве кинетической, спорадической процессуальности потока, а перцептивный фокус настроен на контекстные и/или конситуативные отношения.
Если Барт показал, что автор больше не обладает монополией на единственно возможный смысл, то сегодня мы видим, что текст, реализованный в условиях интернет-пространства, перестает не только восприниматься как источник смысла, но и поддаваться определенным (герменевтическим) процедурам. И если раньше мы говорили о поэтическом дискурсе как о сообщении, направленном на самого себя (исследующем собственный план выражения), автореференциальном [5] и на известном уровне — автоадресованном [6], то теперь, сдвигаясь в область, где буквенный знак проявлен через транзитную (медиально-пластичную) материальность, мы можем говорить о поэтическом сообщении как об акте самохакинга, вторжения в самого себя, автореференциального взлома. Так, поэтическая функция трансформировалась постольку, поскольку изменился канал ее реализации, в связи с чем она приобрела более агрессивный, буквальный характер. Специфику современной поэтической функции в полной мере иллюстрирует пример гипертекстовой поэзии.
Конструкции, представленные в виде гиперссылок, релевантно назвать «информационными фрагментами», которые структурированы в виде определенного числа небольших по объему текстов, мультимедийных, интерактивных элементов. Гиперссылки как основное средство когезии и обеспечения когерентности в электронном гипертексте реализуют нелинейную связь между знаками. Поэтому то, что раньше мыслилось как горизонтальная поэтическая референция [7], теперь предстает в буквальной направленности сигнификации — в виде чистой функции, в качестве транзитного акта, однако при отсутствии внешне-внутренних отношений (формы и содержания). Теперь здесь все есть форма-содержание в условиях множественного, вариативного прочтения и пластичного контекста.
Интерактивный акт перехода соотносим с жестом соссюровского разрезания листа, при котором также осуществляется одновременное расторжение означающих между собой и с их демонстрируемыми «референтами» (метафорически мыслимыми как содержание оборотной стороны).
На интенсивность перцептивного аффекта влияет не столько степень открытости или закрытости алгоритма, сколько количество повторяющихся узнаваемых следов (о которых в этой статье мы будем говорить как о прагматических маркерах). Итак, когнитивные процедуры, которые моделируют взаимоотношения между языковым выражением и действительностью (референция) и участвуют в конструировании объекта посредством координации в пространстве текста (дейксис), теперь могут быть помыслены практически как тождественные. Чтобы совершить переход к буквальному, материальному «референту», нужно воспользоваться системой компьютерной навигации.
* * *
В своем недавнем интервью «Поэзия — это космическая война» Э. Айрланд, размышляя о принципах ксенопоэтики, в том числе говорит о трансформации автора во «всего лишь поставщика контента», который занимается «плагиатом и сознательно выполняет отчужденные, повторяющиеся задания по транскрибированию, копированию, кодированию» [Айрланд 2017]. Читательская практика при этом, согласно Айрланд, «смещается от привычки внимательного чтения к чтению, родственному сканированию, скроллингу или скорочтению». Можно сказать, что современное чтение — это в любом случае чтение онлайн (что обусловлено основным на данный момент источником информации — интернетом, предполагающим «поверхностное чтение» с общей установкой на поиск информации, а не ее анализ). И даже если мы пользуемся бумажным источником, стратегии нашей перцепции предопределены (предопределенность, опять же, состоящая в пластичности механизмов взаимодействия с текстом) просмотровым и поисковым чтением. Так, если чтение всегда осуществляется онлайн, то элементы текста воспринимаются динамически: эти фрагменты подвергаются множественному обновлению, беспрерывной смене контекста. Исходя из этого положения, рассмотрим некоторые случаи нового функционирования прагматических маркеров в современной поэзии.
2. Прагматические маркеры в поэтическом интернет-дискурсе
Под прагматическими маркерами мы понимаем такие единицы (причем необязательно языковые), которые апеллируют к обыденному (в том числе интернет-) дискурсу и конвенциональному речевому поведению. Однако их особое функционирование, обусловленное новым каналом передачи сообщения и поэтической реализацией, искажает или полностью меняет их привычное использование. Например, в одном из своих видеостихотворений на Youtube американский поэт С. Роггенбак, имитируя рекламные стратегии и разоблачая пустые паттерны брендинга, с помощью которых нас ежесекундно атакуют коммерческие организации, декламирует: «I’m interested in marketing, but I’m mainly interested in marketing the moon. Do you love the light of the moon, sir? And if you don’t, can I convince you?» [8] («Я заинтересован в маркетинге, но в основном я заинтересован в маркетинге луны. Вы любите лунный свет, сэр? А если нет, могу ли я вас убедить?») [9]. Такое расхождение между ожидаемым и артикулированным и, как следствие, нарушение формально-смысловой связности между элементами служит стимулом для активации сенсорно-перцептивного внимания. Развивая эту мысль, возможно допустить, что прагматические маркеры посредством своей неуместности и функционального диссонанса способствуют перефокусированию внимания и повышению когнитивной концентрации читателя. Так, поэт не столько использует язык, сколько взаимодействует с его использованием.
Такое понимание прагматических маркеров, безусловно, является расширенным и определяется исключительно на основании функциональных критериев. Однако в лингвистике и смежных науках к формулировке этого явления существует множество подходов. Коротко отметим, что в отечественной лингвистике под прагматическими маркерами в основном понимают класс функциональных единиц — дискурсивных слов, или дискурсивных маркеров. Согласно К.Л. Киселевой и Д. Пайару, дискурсивные маркеры — это особый класс, «который не имеет четких границ… своеобразие плана содержания дискурсивных маркеров часто интерпретируется как отсутствие у этих единиц собственного лексического значения или как десемантизация слова в его дискурсивных употреблениях…» [Киселева, Пайар 1998: 9]. Таким образом, дискурсивные маркеры в традиционном понимании — это набор языковых элементов, которые относятся к сфере метакоммуникации и выступают в роли индексальных знаков, осуществляя, помимо метатекстовой, интерактивную функцию и структурируя развитие дискурса в процессе коммуникации [10].
Термин «прагматические маркеры» восходит к исследованиям американского лингвиста Б. Фрэйзера, определившего этот функциональный класс в качестве сигналов, передающих непропозициональное содержание высказывания [Fraser 1999]. Этот подход применим к нашему материалу, в котором мы предлагаем отметить некоторые, обусловленные новой (виртуальной) средой, способы реализации при учете такого процесса, как перефокусирование— перенесение акцента с семантики на прагматику (другими словами, то, что при конвенциональном производстве сообщения находится на уровне импликатуры, теперь выводится в план выражения). Или, согласно идее В.В. Фещенко, когнитивный фокус смещается с интерпретации на процедуру создания сообщения, таким образом осуществляя так называемую «нулевую коммуникацию», чья суть заключается в нарушении традиционной коммуникативной схемы, а целью — не установление смысла, а его поиск как непрекращающийся процесс [Фещенко 2009]. Фигурофоновые отношения при этом постоянно переустанавливаются: взаимодействие между формой и содержанием, субъектом и объектом, текстом и контекстом, отправителем и получателем непрерывно возобновляется на всех уровнях.
2.1. Эмодзи
Прагматические маркеры, таким образом, как носители импликатуры обретают новое функционирование в поэтическом дискурсе, которое заключается в интеракционном «переключении» ролей различных установок взаимодействия. Например, такие лингвосемиотические средства, как «смайлики», «эмодзи» (экспрессивы [11]), в поэтическом дискурсе, в отличие от дискурса обыденной интернет-коммуникации, представляют собой не дополнительный к «доминантному» коду сообщения код эмоции, а равноправное надсмысловое, параллельное вербальному, сообщение. Учитывая, что относительно невербальной непосредственной коммуникации (face-to-face) смайлики, эмодзи и проч. можно считать более преднамеренными (можно неосознанно улыбаться при живом общении, но трудно представить, чтобы кто-то печатал «☺» с меньшей осознанностью, чем слова, которые этим смайликом сопровождаются). Исходя из этого, можно сказать, что поэтическая коммуникация в виртуальной среде функционально сближается с непосредственным общением face-to-face, минуя промежуточное звено письменной интернет-интеракции (которой в целом эти графические идеограммы обязаны своим появлением). В следующем примере символ [Смотрит влюбленными глазами], который, согласно словарю эмодзи, «передает восторженные чувства любви, увлечения и обожания, например “я люблю / влюблен в этого человека или вещь”» [12], используется неконвенционально, нарушая максиму ясности [13] (т.е. либо безотносительно к вербальному сообщению, либо в непрямом неочевидном отношении, которое необходимо достраивать при чтении текста): «“чтоб чистая, для быта!” / [Смотрит влюбленными глазами] “кастрюля свободный объект” [Смотрит влюбленными глазами]» (И. Краснопер). В другом примере неконвенциональность использования эмодзи достигается за счет нарушения максимы релевантности [14] («❤» — универсальный символ для субъективного выражения любовных чувств, испытываемых к адресату, однако вербальное сообщение представлено в форме суждения (без намека на обращенность к получателю). Любовь здесь экспонируется как надсообщение, соприсутствующее с вербальным выражением: «безмедиумная красота — это огонь / (…) еще красота / красота ❤» (С. Могилева). В следующем примере эмодзи помещаются внутрь сообщения предположительно в качестве исходной, изначально данной составляющей (темы): «[цветок вишни] не то, чтобы вещественные символы и миг прорубь / только день, сломать усталость ;;; [тюльпан] прелесть: формула с помощью которой лёгкость имеет память» (Оли Цве). Тем самым, идеограмма-эмодзи отсылает не к идее эмоции (в словаре определяемой как выражение любви или нежности), а напрямую к изображаемому предмету — цветку [15].
2.2. Поисковые запросы
Повторим, что прагматические маркеры — это стереотипные единицы, чья реализация представляет собой использование готовых формул. Известно, что в общем смысле стереотипизация поведения, в том числе речевого, выработка речеактных паттернов — это один из способов адаптации к окружающей социальной (виртуальной — в нашем случае) среде, и если «выживать сегодня означает быть подсоединенным к сети» [Малабу 2019: 34], то используемые нами шаблоны опосредованы (в основном) интернетом. Этот новый паттерн, названный лингвистикой интернета и выдвинутый Д. Кристалом [Crystal 2011], задействует определенные схемы для создания разного рода сообщений, которые не могли быть унаследованы из грамматики до интернета. Точно так же современные поэты работают с определенным текстовым форматом, разработанным для репрезентации онлайн и не существовавшим до эпохи WWW.
В качестве примера стереотипности можно рассмотреть такое явление современного поэтического дискурса, как списочная поэзия, имитирующая (или напоминающая?) поисковые запросы посредством анафорических конструкций. Метод «списочной» анафорической поэзии апеллирует к компьютерному генерированию текста, и в том числе к фларф-поэзии (способ создания стихотворных текстов из собранных в произвольном порядке цитат из случайных поисковых запросов в браузере): «на грани возможного / на грани мира и войны / на грани пола / на грани фола / на гребне волны / на дальнем Западе / на даче» (А. Черкасов) [16]. Учитывая поэтическую реализацию, в рамках которой осуществляется поэтическая функция, в том числе направленная на деавтоматизацию восприятия, мы можем говорить об эмфатизации этих конструкций (т.е. повышении уровня экспрессии) и, как следствие, их дестереотипизации.
Однако стоит отметить то, что «если на первом этапе доминирующей интенцией является деавтоматизация… то на втором этапе происходит обратное воздействие на сознание, характеризующееся его автоматизацией, или пассивизацией. <…> Вслед за разрушением стереотипных когнитивных моделей происходит формирование новых моделей (или стереотипов)…» [Соколова 2015: 4]. Так, в современной поэзии вырабатывается новый паттерн перечисления, не имитирующий поисковый запрос, но (по нашему утверждению об интернет-опосредовании) генетически восходящий к нему:
(1) поговори с кажд_ой
объяснись с кажд_ым
с продавщицей
с водителем
с консультанткой
с кураторкой
с учителем
с танцовщицей
с воспитательницей
с преподавателем
с коллежанкой
с подругой
с другом
с барменом
с философом
<…>
(С. Могилева)
(2) у меня нет квартиры у меня нет прописки у меня нет гражданства
у меня нет денег у меня нет богатых папиков у меня нет влиятельных покровителей
у меня нет любовницы-миллионерши у меня нет любовника-олигарха
у меня нет связей у меня нет блата у меня нет крыши
у меня нет крова у меня нет ноутбука у меня нет мобильного у меня нет выделенки
у меня нет dvd у меня нет icq у меня нет vhs у меня нет apple у меня нет tv-set
у меня нет цифровой камеры у меня нет принтера у меня нет сканера у меня нет ксерокса
у меня нет микроволновки у меня нет стиральной машины у меня нет посудомоечной машины у меня нет блендера у меня нет
кофеварки у меня нет джакузи
у меня нет кровати у меня нет навороченной мебели у меня нет никакой мебели
у меня нет роллс-ройса у меня нет джипа у меня нет мерса у меня нет харлея
у меня нет даже рено <…>
(В. Нугатов)
2.3. Компьютерная хезитация
В интернет-коммуникации временной дифференциал между интенцией и действием фактически отсутствует, поэтому частотные фразовые и смысловые усечения, эллипсисы, множественные квадратные скобки с многоточиями, свидетельствующие о высокой скорости коммуникации [17] , мы можем понимать в качестве маркеров темпоральной недостаточности. В целом их можно соотнести с маркерами хезитации в обыденной коммуникации, когда говорящий берет паузу для раздумий во время речи и заполняет ее при помощи звуков («м-м-м»; «а-а-а» и т. д.), с тем чтобы сохранить право на речь. Но разница в том, что при звучащей коммуникации эти функциональные единицы заполняют пустоту (тишину), а в тексте, напротив, они ее означивают. При этом пустота, которая очерчивается внутри дискурсивного выпадения, подобна черной дыре — она денотатирует ничто, так как не отсылает к объекту вне текста и в то же время реферирует к самой себе как элементу данного конкретного дискурса. Этот элемент можно рассмотреть в качестве функциональной единицы — он демонстрирует образ прерванности (речевой, электрической, смысловой и т.д.), слепого пятна, но нельзя рассмотреть в качестве знака, поскольку он не имеет означаемого, подобно отсутствию как таковому. В следующих примерах посредством имитации залипания клавиш (1) или ошибки форматирования текста (2) способ воплощения этих «черных дыр», или «замыкания», апеллирует к цифровой среде написания текстов:
1) эждэждэжд кричит с опозданием осторожно & так начал авпквпавпв замирая ткань подозрения кое-где расплелась а скоро везде значит дальше нам будет в аркадах эмоций гораздо сложнее просто будь осторожнее повторяет жэдэ дэзщжэ открывая окно параметров произношения за которым уже апввапвпав & ждэждэж вращаясь хватают друг друга за контуры и веселятся
(К. Коблов)
םםумотэםםםםםםםם п םםםםםםםם удуб םםםםםםםםםםםםםםםםםםם (2 םםםם ястеаничан םםםםםםםםםםםםםםםםםםםםםםםםםםםםםםםםםם есв םםםםםםםםםםםםםםםםםםםםםםםםםםםםם с ьсучертсв םםםםםם меня возвращает в этот момент םםםםםם ждать םםםםםםםםםם мотэ месв ов ясьтунходаз енм םםםםםםםםםםםםםםםםםםםם т ю а л е д םםםםםםםםםםםםםםםםםםםםםם ы п у т с и р п םםםםםם меня םםםםםםםםםםםםםםםםםםםםםםםםםםםם против моей воли меня םםםםםםםםםםםםםםםםםםםםםם немного отклонить םםם видеть םםםם искажения םםםםםםםם вы меня пишете םםםםםם ключевые слова: םםםם начинается םםםםםםםםםםםםםםםם
(Г. Улунов)
Эти не интерпретируемые даже при всей настойчивости исследователя знаки — ускользающие точки, позволяющие интернет-пространству продемонстрировать радикальную неопределенность, поскольку объекты виртуальной реальности, будучи энтропийными по существу, обладают неограниченным количеством свойств. Нам нужны «зоны слепоты» для того, чтобы в этой системе лакун и сбоев сделать видимым «что-то другое» (быть может, исчезновение как таковое?).
В «Нулевой степени письма» Р. Барт предлагает следующий способ «освобождения» (обретения независимости от любых возможных контекстов и связей) художественного дискурса: «…он состоит в создании белого письма, избавленного от ига открыто выраженной языковой упорядоченности. <…> Речь здесь идет о том, чтобы преодолеть Литературу, вверившись некоему основному языку, равно чуждому как любым разновидностям живой разговорной речи, так и литературному языку в собственном смысле. <…> письмо в этом случае сводится к своего рода негативному модусу, где все социальные и мифологические черты языка уничтожаются, уступая место нейтральной и инертной форме» [Барт 2008: 105]. Можно предположить, что именно поэтическая способность выписывать невидимое, предъявлять нулевые отметки, испытывая предельное подозрение по отношению к знаку и к операции означивания в целом, теперь, в пространстве симуляции, подводит язык к возможности артикулировать неартикулируемое.
Вывод
Итак, поэтический ландшафт XXI века напоминает джунгли новых форматов, чье возникновение и разрастание связано с горизонтализацией иерархических структур, усложнением механизмов развертывания информации, которой становится присуще такое качество, как цифровой номадизм и спонтанность репрезентации. Эти процессы, в свою очередь, мотивируют использование особых режимов и регистров языка. С одной стороны, это дискурс, помещенный в жизнь (или ее симуляцию), а с другой — дискурс, эту самую «жизнь» подрывающий, выводя ее из инертности восприятия и демонстрируя ее сбои, шумы, помехи, осечки и проч. При навигации по слоям страниц и ссылок команды — единственное, что остается постоянным (следуя им, мы действуем согласно выученной инструкции по работе механизма переосмысления всегда разной повседневности). Такая интерактивность с помощью мыши/тачпада/клавиатуры представляется неоправданным упрощением, хотя бы потому, что «индексация» в интернете усложняется с каждым днем и требует многослойности страниц или окон, дальнейшего разложения репрезентативных элементов и смещения знаков из любого значения в смежное с ним в плане репрезентации. В современной поэзии появляется все больше и больше поэтик, осмысляющих эти процессы, такие как структурная неоднородность, числовое вторжение, симулякризация, сокрытость алгоритмов и т.д. — на разных языковых уровнях. Так, в аспекте прагматики в ходе исследования новой функции прагматических маркеров мы выделили такие процессы, как дестереотипизация языковых и функциональных паттернов, перефокусирование потенциального восприятия, трансформация референциальной и дейктической функции, неконвенциональное использование графических идеограмм (эмодзи), а также эскалация функциональности как таковой в пластичном, подвижном дискурсе в «пределах» интернета.
В обозначенных условиях вектор поэтической функции рекурсивно направлен внутрь текста, выламывая его наружу, разрушая связи, но наделяя текст свойствами транзитности и пластичности. Функционирование его элементов обусловлено средой, не обладающей ни временем, ни пространством. Здесь — где иллюзия и реальность диффундированы настолько, что провести между ними различие не представляется возможным, — подсоединенный к сети поэтический дискурс постоянно модулирует свои варианты.
Библиография / References
[Айрланд 2017] — Айрланд Э. «Поэзия — это космическая война»: Интервью / Пер. с англ. П. Борисова // Киберфеминизм. 2017 (https://syg.ma/@pavelborisov/ poeziia-eto-kosmichieskaia-voina-intiervius-emi-airlend (дата обращения: 10.03. 2020)).
(Ireland A. «Poetry is a space war»: Interview // Cybefeminism. 2017 (https://syg.ma/@pavelborisov/ poeziia-eto-kosmichieskaia-voina-intierviu-s-emiairlend (accessed: 10.03.2020)). — In Russ.)
[Барт 1994] — Барт Р. Смерть автора / Пер. с фр. С.Н. Зенкина // Барт Р. Избранные работы: Семиотика. Поэтика. М.: Прогресс, 1994. С. 384—391.
(Barthes R. La mort de l’auteur. Moscow, 1994. — In Russ.)
[Барт 2008] — Барт Р. Нулевая степень письма / Пер. с фр. Г.К. Косикова. М.: Академический проект, 2008.
(Barthes R. Le degrès zéro de l’ecriture. Moscow, 2008. — In Russ.)
[Беньямин 2015] — Беньямин В. Фланер / Пер. с нем. С.А. Ромашко // Беньямин В. Бодлер. М.: Ad Marginem, 2015. С. 37—73.
(Benjamin W. Baudelaire. Das Passagenwerk. Moscow, 2015. — In Russ.)
[Грайс 1985] — Грайс Г. Логика и речевое общение / Пер. с англ. В.В. Туровского // Новое в зарубежной лингвистике. Вып. 16. Лингвистическая прагматика. М.: прогресс, 1985. С. 217—237.
(Grice G. Logic and Speech Communication. Moscow, 1985. — In Russ.)
[Жижек 1998] — Жижек С. Киберпространство, или Невыносимая замкнутость бытия / Пер. с англ. Н.А. Цыркун // Искусство кино. 1998. № 1 (https://old. kinoart.ru/archive/1998/01/n1-article25) (дата обращения: 9.03.2020)).
(Žižek S. Cyberspace or The Unbearable Closure of Being // Iskusstvo kino. 1998. № 1 (https:// old.kinoart.ru/archive/1998/01/n1-article25) (accessed: 9.03.2020). — In Russ).)
[Компаньон 2001] — Компаньон А. Демон теории. Литература и здравый смысл / Пер. с фр. с. Зенкина. М.: Изд-во Сабашниковых, 2001.
(Compagnon A. Le démon de la théorie. Littérature et sens commun. Moscow, 2001. — In Russ.)
[Киселева, Пайар 1998] — Дискурсивные слова русского языка: опыт контекстно-семантического описания: коллективная монография / Под ред. К. Киселевой и Д. Пайара. М.: Метатекст, 1998.
(Diskursivnye slova russkogo yazyka: opyt kontekstno-semanticheskogo opisaniya: kollektivnaya monografiya / Ed. by K. Kiselyova, D. Payar. Moscow, 1998.)
[Кибрик, Подлесская 2009] — Кибрик А.А., Подлесская В.И. Дискурсивные маркеры в структуре устного рассказа: опыт корпусного исследования // Компьютерная лингвистика и интеллектуальные технологии: по мат. Междунар. конф. «Диалог 2009». М., 2009.
(Kibrik A., Podlesskaya V. Diskursivnye markery v strukture ustnogo rasskaza: opyt korpusnogo issledovaniya // Komp’yuternaya lingvistika i intellektual’nye tekhnologii: po mat. Mezhdunar. konf. «Dialog 2009». Moscow, 2009.)
[Лотман 2000] — Лотман Ю.М. Автокоммуникация: «Я» и «Другой» как адресаты (о двух моделях коммуникации в системе культуры) // Лотман Ю.М. Семиосфера. СПб.: Искусство—СПб., 2000. С. 159—165.
(Lotman Yu.M. Avtokommukacia: «Ya» i «Drugoy» kak adresaty (O dvuh modelyah kommunikacii v sisteme kul’tury. Saint Petersburg, 2000. P. 159—165.)
[Малабу 2019] — Малабу К. Что нам делать с нашим мозгом? / Пер. с франц. К. Саркисов // М.: V-A-C Press, 2019.
(Malabou C. Que faire de notre cerveau? Moscow, 2019 — In Russ.)
[Остин 1986] — Остин Дж. Слово как действие / Пер. с англ. Л.Б. Макеевой, В.П. Руднева // Новое в зарубежной лингвистике. Вып. XVII. Теория речевых актов. М.: Прогресс, 1986.
(Ostin J. How to do things with words. Moscow, 1986. — In Russ.)
[Серль 1986] — Серль Дж. Классификация иллокутивных актов / Пер. с англ. В.З. Демьянкова // Новое в зарубежной лингвистике. Вып. XVII. Теория речевых актов. М.: Прогресс, 1986.
(Searle J. Classification of Illocutionary Acts. Moscow, 1986. — In Russ.)
[Соколова 2015] — Соколова О.В. Дискурсы активного воздействия: теория и типология. Дис. … д-ра филол. наук. М., 2015.
(Sokolova O. Diskursy aktivnogo vozdejstviya: teoriya i tipologiya. Dis. … d-ra filol. nauk. Moscow, 2015.)
[Фещенко 2009] — Фещенко В.В. Можно ли понимать, не понимая? Абсурдистский текст как пограничье между смыслом и бессмыслицей // Сибирский филологический журнал. 2009. Вып. 4. С. 102—109.
(Feshchenko V. Mozhno li ponimat’, ne ponimaya? Absurdistskij tekst kak pogranich’e mezhdu smyslom i bessmyslicej // Sibirslii filologicheskii zhurnal. 2009. Vol. 4. P. 102—109.)
[Шерстяных 2016] — Шерстяных И.В. Дискурcивные слова как средство организации речевых жанров (на примере лексемы правда) // Жанры речи. 2016. Вып.1. С. 42—49.
(Sherstyanyh I. Diskursivnye slova kak sredstvo organizatsii rechevyh zhanrov (na primere leksemy pravda) // Janry rechi. 2016. Vol. 1. P. 42—49.)
[Эко 2019] — Эко У. Отсутствующая структура. Введение в семиологию / Пер. с итал. В. Резник и А. Погоняйло. М.: АСТ, 2019.
(Eco U. La struttura assente. La ricerca semiotica e il metodo strutturale. Moscow, 2019. — In Russ.)
[Якобсон 1975] — Якобсон Р.О. Лингвистика и поэтика // Структурализм «за» и «против». М.: Прогресс, 1975. С. 193—230.
(Jakobson R. Linguistics and poetics. Moscow, 1975. — In Russ.)
[Crystal 2011] — Crystal D. Internet Linguistics: A Student Guide. New York: Routledge, 2011.
[Fraser 1999] — Fraser B. What Are Discourse Markers? // Journal of Pragmatics. 1999. Vol. 31. P. 931—952.
[Goldsmith 2014] — Goldsmith K. If Walt Whitman Vlogged // The New Yorker. 2014. May 7 (http:// www. newyorker.com/books/page-turner/ifwalt-whitman-vlogged (accessed: 10.03.2020)).
[Nielsen 2006] — Nielsen J. Nielsen’s Alertbox. FShaped Pattern For Reading Web Content // NN/g. 2006. April 16 (https://www.nngroup. com/articles/f-shaped-pattern-reading-webcontent-discovered/ (accessed: 10.03.2020)).
[Sellers 2016] — Sellers B. Millennial Poetics: A Study of Contemporary Poetry and Its Developing Trends // Pursuit — The Journal of Undergraduate Research at the University of Tennessee. 2016. Vol. 7. P. 189—197.
[1] Исследование выполнено за счет гранта Российского научного фонда (проект № 19- 18-00040) в Институте языкознания РАН.
[2] Философский словарь // http://enc-dic.com/philosophy/Tekst-3591.html (дата обращения: 3.04.2020).
[3] Подробнее о фланере см. эссе В. Беньямина о Бодлере [Беньямин 2015: 37—73].
[4] В исследовании, проведенном в 2006 году, Я. Нильсен обнаружил, что люди читают веб-страницы в форме буквы F, состоящей из двух горизонтальных полос, за которыми следует вертикальная полоса. В эксперименте было задействовано 232 участника, оснащенных камерами, отслеживающими движения глаз во время чтения онлайн- текстов и веб-страниц. Результаты показали, что люди не читают текст на веб-страницах слово за словом, а вместо этого, как правило, читают горизонтально по верху веб-страницы, затем вторым горизонтальным движением чуть ниже страницы и, наконец, сканируют вертикально вниз по левой стороне экрана [Nielsen 2006].
[5] Об этом впервые пишет Р. Якобсон, который рассматривает поэтическую функцию как «направленность на сообщение, как таковое, сосредоточение внимания на сообщении ради него самого. <…> Эта функция, усиливая осязаемость знаков, углубляет фундаментальную дихотомию между знаками и предметами» [Якобсон 1975: 202].
[6] Автоадресация — присущий поэтической коммуникации вид адресации, концепция которой восходит к модели поэтической «автокомуникации», предложенной Ю.М. Лотманом [Лотман 2000].
[7] Идея о «горизонтальности» поэтической референции вдохновлена мыслью М. Риффатера: «В обыденном языке слова как бы наделены вертикальными связями — каждое связано с той реальностью, которую оно стремится репрезентировать, каждое приклеено к своему содержанию, словно этикетка к банке, каждое образует отдельную семантическую единицу. В литературе же единицей значения является сам текст» (цит. по: [Компаньон 2001: 141]).
[8] Цит. по: [Sellers 2016: 194]. Перевод наш.
[9] В приведенном примере сама форма «агрессивной» рекламы и ее языковое выражение понимаются как прагматический маркер. отметим здесь, что в Рунете тоже встречаются такие имитации бизнес-, блогинг- и др. стратегий, например поэзия Д. Герчикова: в частности, его тексты, написанные в формате резюме, протокола задержания, по лекалу «откровенного» фейсбук-поста (в том числе с использованием хэштегов #янебоюсьсказать; #толькоотчестногопоставщика) и т.д.
[10] Дискурсивные слова — это «незнаменательны[е] слов[а] или словосочетани[я], регулирующи[е] дискурсивный процесс между говорящим и адресатом» [Кибрик, Подлесская 2009: 390] и генетически восходящие к модальным словам, частицам, междометиям и т.д. подчеркнем, что основным критерием принадлежности слова к дискурсивным маркерам является его функция. Например, при разборе единицы «правда» И.В. Шерстяных отмечает, что эта лексема «выражает желание говорящего привлечь внимание собеседника либо узнать, согласен ли с ним собеседник» [Шерстяных 2016: 44], тогда как в первом круге употреблений, согласно толковым словарям, «правда» — это то, что соответствует действительному положению вещей (лексическое значение без учета прагматической функции).
[11] Экспрессивы выделяются во многих классификациях речевых актов. Дж. Серль характеризует иллокутивную цель данного класса как выражение психологического состояния, задаваемое условиями искренности относительно положения вещей, определенного в рамках пропозиционального содержания. «Истинность суждения, выраженного экспрессивом, входит в его пресуппозицию» [Серль 1986: 170].
[12] https://emojipedia.org (дата обращения: 13.04.2020).
[13] Подробнее об этом см.: [Грайс 1985].
[14] Там же.
[15] О цветах в упомянутом выше интервью Э. Айрланд говорит: «Цветок — тираническая форма коммуникативной идеальности в истории Запада. Века культурного наследия ушли на бессмысленное поклонение венчику, в то время как кишащие под поверхностью темные корни были вычеркнуты из лирических стихотворений, сонетов и серенад, создававшихся во имя красоты, чистоты и выразительности. Поэты слишком одержимы цветками» [Айрланд 2017].
[16] Добавим к этому, что образ повторения одного и того же элемента, перформативного шаблона ассоциируется также с постоянно воспроизводящимся действием нажатия на «отправить» / «enter», «отреагировать», «выбрать» стикер или эмодзи.
[17] Добавим, что иногда такие текстовые компрессии связаны с ограничением ввода. В современной англоязычной поэзии отмечается такое явление, как микропоэзия— максимально короткие поэтические тексты, опубликованные в Твиттере. Границы текста устанавливаются средой, в которой они публикуются, поэтому большинство микростихотворений содержат не более 140 символов (ограничение Твиттера).