(эпизод из новейшей истории российского школьного образования)
Опубликовано в журнале НЛО, номер 6, 2020
Илья Кукулин (НИУ ВШЭ, Школа филологических наук, доцент; Международный центр истории и социологии Второй мировой войны и ее последствий, старший научный сотрудник; кандидат филологических наук)
Ilya Kukulin (PhD; associate professor, School of Philological Studies / senior research fellow, International Center for the History and Sociology of World War II and Its Consequences, HSE University)
Ключевые слова: культурная политика РФ, «список ста книг», «российский канон», советская национальная политика, «цивилизационный подход»
Key words: cultural policy of the Russian Federation, “the list of 100 books,” “Russian canon,” Soviet national politics, “civilizational approach” in the post-Soviet humanities
УДК/UDC: 82.822, 82.091, 372.882
Аннотация: Сегодня выражение «советский колониализм» является уже относительно устоявшимся, однако дальнейшее его использование наталкивается на важный контраргумент: национальная политика в СССР во многих случаях имела характер «положительной дискриминации», то есть поддержки национальных меньшинств. Однако некоторые составляющие советской культурной политики действительно напоминали классический колониализм, особенно начиная со второй половины 1930-х, когда наиболее «аутентичными» представителями большинства «народов СССР» в публичном пространстве стали артисты фольклорных жанров — певцы-сказители, танцоры и т.д. Произошла архаизация публичного образа культуры национальных меньшинств. Эта политика была отчасти скомпенсирована в 1960-е годы, но в 2010-е годы эта схема — «современная культура “старшего брата” vs фольклор “младших братьев”» оказалась неожиданно возрождена при составлении «списка ста книг» для российских школ, составленного филологами и сотрудниками администрации президента РФ.
Abstract: Today the expression “Soviet colonialism” is already relatively well-established; however, going forward, its use will run into an important counterargument: The national policy of the USSR in many cases had a character of “positive discrimination,” that is, support of national minorities. Several components of Soviet cultural policy, however, were in fact reminiscent of classical colonialism, especially from the second half of the 1930s, when the most “authentic” representatives of the majority of the “peoples of the USSR” in the public space were artists from the folk loric genres — singers, storytellers, dancers, etc. An archaization of the public images of the cultures of national minorities occurred. This policy was partially compensated for in 1960s, but in the 2010s, this arrangement of contemporary culture “older brother” vs. the folklore “little brothers” was unexpectedly reborn during the creation of the “list of 100 books” for Russian schools, compiled by philologists and staff of the Presidential Administration of the Russian Federation.
Развернутую концепцию, которая раскрывала бы отношения между «большой политикой» и вернакулярными практиками, только предстоит создать. Ни этнография, ни социальные науки практически не дают нам такую концепцию в готовом виде.
А. Архипова, Д. Радченко, А. Титков
1
Начиная самое позднее с 1950-х годов [Wheeler 1958; Kulski 1959; Bennigsen 1969 и др.], исследователи неоднократно обращали внимание на парадокс: советские пропагандисты горячо обличали колониализм западных держав и провозглашали, что в СССР все этносы равны, однако политика СССР по отношению к национальным меньшинствам имела ряд черт колониального управления. Сегодня выражение «советский колониализм» является уже относительно устоявшимся, однако дальнейшее его использование наталкивается на важный контраргумент, особенно при анализе культурной политики: национальная политика в СССР во многих случаях имела характер «положительной дискриминации», то есть поддержки национальных меньшинств [Martin 2001]. В этой статье я попытаюсь показать, что некоторые составляющие советской культурной политики действительно напоминали классический колониализм, то есть были основаны на неравноправии в репрезентации русскоязычной культуры и культур других этнических групп; кроме того, сегодня, в условиях общественного кризиса, эти «параколониалистские» практики реактуализируются — возможно, не в результате сознательно выстроенной стратегии, а как интуитивно выбранный инструмент борьбы с «излишним» и пугающим разнообразием общества. Особенно заметна эта реактуализация в сфере образования.
Одним из скрытых напряжений современного российского общества является страх непредсказуемых перемен в самом ближайшем будущем, и в частности — страх потерять контроль над младшим поколением (одним из первых об этом написал С. Львовский: [Львовский 2010]). Сегодня этим страхом обусловлены распространяющиеся в российском обществе волны «моральной паники», касающиеся активности подростков в Интернете и их вкусов в области поп-музыки. Самой заметной и известной из таких волн стала серия публикаций и законодательных инициатив, спровоцированная слухами о «группах смерти» в социальной сети «Вконтакте». В свою очередь, эта цепь событий началась с отчаянной по тону статьи Галины Муртазалиевой в оппозиционной «Новой газете» [Архипова, Волкова, Кирзюк и др. 2017]. «Системные» политические акторы, тоже боясь потерять контроль над подрастающим поколением, инициировали в 2017 году выступление популярной видеоблогерки Саши Спилберг в Государственной Думе, а потом и «встречу блогеров» там же [Бекбулатова 2017].
Эта статья показывает, как общая «рамка» страха перед будущим и реактуализации колониалистского «наследия» советской культурной политики как привычной и принятой «по умолчанию» работала и продолжает работать в одном частном случае: составлении списка «100 книг Путина», его использования в образовании и реакции российского общества на этот список.
2
История списка началась 23 января 2012 года, когда в «Независимой газете» была опубликована статья «Россия: национальный вопрос», подписанная именем Владимира Путина [Путин 2012]. Эта публикация продолжила серию предвыборных статей-манифестов, где излагалась программа Путина как кандидата в президенты. В статье говорилось:
В некоторых ведущих американских университетах в 20-е годы прошлого века сложилось движение за изучение западного культурного канона. Каждый уважающий себя студент должен был прочитать 100 книг по специально сформированному списку. В некоторых университетах США эта традиция сохранилась и сегодня. <…> Давайте проведем опрос наших культурных авторитетов и сформируем список 100 книг, которые должен будет прочитать каждый выпускник российской школы. Не вызубрить в школе, а именно самостоятельно прочитать. И давайте сделаем выпускным экзаменом сочинение на темы прочитанного.
Из контекста статьи следовало, что этот будущий список будет отражать не «всемирный» или «западный», а российский культурный канон, так как Россия якобы является особым «государством-цивилизацией». «Стержень, скрепляющая ткань этой уникальной цивилизации, — русский народ, русская культура», — добавлял далее Путин (или его спичрайтеры), почти цитируя первые строки советского гимна, написанного в 1943 году Сергеем Михалковым на музыку Александра Александрова: «Союз нерушимый республик свободных / Сплотила навеки великая Русь».
Под «движением за изучение западного культурного канона» автор (или авторы) статьи, очевидно, имели в виду движение среди американских университетских преподавателей за введение в программу курса «Great Books» [Scott Lee 2017]. Это движение инициировал американский писатель, музыкант, композитор и методолог высшего образования Джон Эрскин (1879—1951), который начал читать такой курс в Колумбийском университете в 1920 году. В своем эссе «The Moral Obligation to Be Intelligent» (1914) Эрскин объяснял, что изучение наследия других цивилизаций — «римской, французской, итальянской, греческой» [Erskine 1915] — позволит американцам совершенствовать «сочувствие к другим эпохам, другим местам и другим обычаям», что необходимо хотя бы уже потому, что образованный человек, говорящий по-английски, является наследником не только англосаксонской культуры, но и многих других. Напротив, из контекста статьи Путина следует, что обещанный в ней «канон» будет соответствовать «культурному коду» не западной или европейской, но отдельной российской цивилизации, «скрепленной русским культурным ядром» и «привязанной» к государству — так как это «государство-цивилизация». Кроме того, читать книги, составляющие новый канон, предлагалось не студентам, а школьникам.
Термин «культурный код» (вариант «цивилизационный код»), эссенциалистски понимаемый как совокупность общих элементов сознания всех участников сообщества, является инструментом демодернизации интеллектуального дискурса современной России под видом привнесения в него элементов научной терминологии: его можно принять за «код» из работ структуралистов, но в гораздо большей степени это выражение отсылает к понятию генетического кода, который обеспечивает постоянство облика и физиологического устройства конкретного вида живых организмов и не может быть изменен; таким образом, эта формула на новом уровне дискурсивно отсылает к органицистской концепции общества. Термин использовали авторы «Основ государственной культурной политики», принятых указом Путина от 24 декабря 2014 года, и авторы анонимного приложения к этим «Основам», — «Основы “основ”: о смыслах государственной культурной политики» [2]; постоянно пользуются им и другие авторы, высказывающиеся на политические темы в современной России.
Курсы «Great Books» в американских университетах прижились и стали основой так называемого «core curriculum», а в 1990—2000-е годы вокруг них разгорелись так называемые «Culture Wars»: представители левых кругов среди преподавателей и студенчества доказывали, что сам этот канон слишком европоцентричен, а его основу составляют произведения «белых мертвых мужчин» [Гронас 2001; Hartman 2015]. Эти дискуссии, при всех перехлестах, привели к пересмотру представлений о литературном каноне, к выработке представления о нем как о внутренне гетерогенном, хранящем следы давно ушедших напряжений между разными культурами, голоса не только победителей, но и побежденных [Adler 2016]. Статья президента никак не учитывала эти дискуссии: она предполагала, что канон будет определять структуру сознания последующих поколений. Непосредственно вслед за предложением по выработке списка автор замечал: «…государство обязано и имеет право и свои усилия, и свои ресурсы направлять <…> на формирование мировоззрения, скрепляющего нацию», — инструментом в такой работе и должен был стать список «100 книг». Этот «литературный уклон» в очередной раз свидетельствует о том, что правящие элиты современной России рассматривают искусство как способ насаждать в обществе «правильные» ценности. Позже, в 2014 году, такое понимание искусства было эксплицировано прямо в анонимном тексте под названием «Основы “Основ”» — комментарии к «Основам государственной культурной политики», включенным в их официальную публикацию.
Немедленно после инаугурации на третий президентский срок, 7 мая 2012 года, Путин подписал указ «Об обеспечении межнационального согласия», где прямо дал Правительству Российской Федерации задание составить перечень ста книг [3]. Собственно, указ состоял, помимо деклараций, всего из двух пунктов: он предписывал учредить экзамен для получения российского гражданства (по уверениям чиновников, с 2012 по 2017 год этот экзамен сдали уже 2,2 миллиона человек) и составить новый российский «канон».
Летом 2012 года Министерство образования и науки России объявило конкурс на составление списка, институциональный статус которого был не вполне ясен: будет ли изучение «ста книг» обязательным, насколько их чтение будет интегрировано в школьную программу и т.д.; публичного ответа на эти вопросы не дано до сих пор. Тендер выиграл Санкт-Петербургский университет, где Путин некогда учился на юридическом факультете. Результат совместного труда сотрудников Петербургского университета под руководством преподавателя Елены Казаковой и чиновников из администрации оказался довольно диковинным. Как и настаивала Е. Казакова, в перечень не вошло ни одного из произведений, включенных в российские школьные программы по литературе [4], но сам список был представлен в медиа как реализация воли президента. Как пишет исследователь литературного образования Михаил Павловец,
такой подход игнорировал важность самостоятельного выбора школьником книг для досугового чтения — чтение приобретало еще больший нормативный характер, а объем списка — обусловливал невозможность его освоения, наряду со [школьным каноном], в полном объеме [Павловец 2016].
В самом списке соседствовали книги для детей 8—12 лет (произведения Николая Носова о Незнайке, Кира Булычева об Алисе, «Чук и Гек» Аркадия Гайдара), классическая литература (например, роман Федора Достоевского «Идиот» и «Конармия» Исаака Бабеля), сочинения консервативных авторов русской эмиграции («Три речи» Ивана Ильина и «История русской смуты» Антона Деникина) и современных правых и монархистски настроенных историков и журналистов («Император Александр III» Александра Боханова, «Россия. История успеха» Александра Горянина). Подобные опусы соседствуют в списке с гораздо более исторически корректными научно-популярными работами Юрия Лотмана и Натана Эйдельмана. в списке нет ни одного произведения современных писателей — ни одного романа и ни одной пьесы, созданных после краха советской власти.
Самой интересной с политической точки зрения стала редактура, внесенная в список в администрации президента [Кассин 2013]. Из списка изъяли собрания подцензурных поэтов второй половины ХХ века (Андрея Вознесенского, Беллы Ахмадулиной, Владимира Высоцкого, Булата Окуджавы и Николая Заболоцкого — правда, почему-то сохранили в списке Давида Самойлова), сочинения Александра Солженицына и Андрея Белого, но включили целый ряд народных эпосов: «Калевалу», «Алпамыш» (варианты этого эпоса бытовали среди разных тюркоязычных народов, но здесь выбрана узбекская), «Кёроглы» (азербайджанская версия), «Манас» (киргизский эпос), «Олонхо» (якутские эпические песни), «Джангар» (калмыцкий эпос). Список этих сказаний напоминает оглавление томов 13 и 14 «Библиотеки всемирной литературы», озаглавленных «Героический эпос народов СССР» (оба тома — М., 1975).
В список 100 книг не включены иностранные произведения — кроме эпических сказаний народов бывшего СССР, которые с 1991 года обрели собственную государственность (узбеки, казахи, азербайджанцы), и буквально считаных произведений авторской литературы стран бывшего СССР, в первую очередь грузинской: «Витязь в тигровой шкуре» (ок. 1189—1212) Шота Руставели и романа «Я, бабушка, Илико и Иларион» (1960) Нодара Думбадзе — включенного в список, по-видимому, прежде всего из-за тематики Второй мировой войны, которая имеет особое значение для современной российской власти. Из произведений, созданных на языках национальных меньшинств России, в список вошли опять-таки архаические эпосы, немногочисленные произведения авторов, стоявших у истоков новых письменных литератур (Коста Хетагуров, Габдулла Тукай), и книги одного автора, входившего в советский литературный истеблишмент, — Расула Гамзатова; за «национальные меньшинства» в списке отвечает, видимо, и писавший по-русски выходец из Киргизии Чингиз Айтматов. в список включены произведения Василя Быкова (повести «Мертвым не больно» и «Сотников»), который писал прозу по-белорусски, но воспринимается обычно как русский автор. Составители списка имели в виду цензурированные издания Быкова или вообще не знали о существовании оригинальной авторской версии «Мертвым не больно» [5].
Получилось, что воображаемое «государство-цивилизация», описанное в статье «Россия: национальный вопрос», существует в границах бывшего СССР — для этой «цивилизации» и создан новый канон «Great Books». По сути, это признает и сам Путин, замечая в статье: «Наши национальные и миграционные проблемы напрямую связаны с разрушением СССР, а по сути, исторически — большой России, сложившейся в своей основе еще в XVIII веке» (входит ли в эту «основу» часть Польши, доставшаяся России в 1795 году после трех разделов, видимо, лучше не спрашивать).
Экспансионистские действия России 2008 года — фактическое отторжение от Грузии Абхазии и Южной Осетии — шли под лозунгами «принуждения к миру» руководства страны во главе с Михаилом Саакашвили. Идеологическим обеспечением следующей волны внешней экспансии — аннексии Крыма и военного вторжения в Восточную Украину в 2014 году — стала риторика защиты и укрепления «русского мира». Это резко усилило значение «русской» составляющей во внешнеполитической риторике и создало сложноразрешимую проблему: с одной стороны, Россия — многонациональная федерация, с другой— выразительница интересов и защитница именно «русского мира», более широкого, чем собственно территория страны. Этнонационалистические оправдания внешней экспансии логически требуют представить внутреннее культурное пространство России как максимально гомогенное — при том, что элементы федерализма в России и так уже сведены к минимуму [Захаров 2008; 2010].
После вмешательства редакторов из Администрации Президента список приобрел четкий политический смысл. Русские в этом списке представлены как культурные «старшие братья», другие же народы России и бывшего СССР — прежде всего как носители вневременных архаических культур, чьей адекватной репрезентацией являются фольклорные эпосы.
3
Этот культурный жест резко заостряет одну из характерных черт советской национальной политики 1930-х годов. В 1920-е годы, в ходе политики «коренизации», советское руководство для решения задач массового культурного строительства вступило в тактический союз с леводемократической интеллигенцией, ориентированной на решение просветительских задач, и с интеллектуалами «национальных республик» [Martin 2001]. Это вызвало в «национальных» областях России интерес к западным литературам и появление — или включение в литературный и политический истеблишмент — собственных модернистских авторов [6], таких, как Магжан Жумабай (Жумабаев) (1893—1938) в казахской литературе, Абдулла Кадыри (1894—1938) в узбекской, Платон Ойунский (1893—1939) — в якутской и др. Во второй половине 1930-х бóльшая часть этих писателей-модернистов была арестована, многие — расстреляны. в заключении оказались или были казнены коми поэт Тима Вень (Вениамин Чисталев, 1890—1939), удмуртские прозаик Кедра Митрей (Дмитрий Корепанов, 1892—1949) и поэт Кузебай Герд (Кузьма Чайников, 1898—1937), марийский писатель Сергей Чавайн (Григорьев, 1888—1942), мордовские поэты эрзянин Яков Кулдуркаев (1894—1966) и мокшанин Василий Виард (Ардеев, 1907—1972) [Завьялов 2007].
Из культурной жизни было изъято целое поколение, в некоторых культурах СССР — первое поколение авторской литературы: так, Сергей Чавайн был автором первого опубликованного стихотворения на марийском языке («Роща», 1905). Вместо них в качестве главных авторов «национальных» литератур власти стали выдвигать либо поэтов, писавших в фольклорно-народном духе, либо народных сказителей, таких, как лезгинский поэт-импровизатор Сулейман Стальский (Сулейман Гасанбеков) (1869—1937) или казахский акын Джамбул Джабаев (1846—1945) [Добренко 2011; 2013a; 2013б; Zemskova 2017].
Эта смена парадигмы имела большое культурное и политическое значение. Замена, обобщенно говоря, модерниста Жумабая на фольклорного Джабаева означала переход от отношения к малым культурам СССР как к равным — к восприятию малых культур как в первую очередь фольклорных, «национальных по форме и социалистических по содержанию». Таким образом, политика поддержки национальных культур в СССР с конца 1920-х годов приобрела явственные черты культурного империализма [Tomlinson 1991], хотя и имевшего специфические формы. Советские «субалтерны» словно бы говорили от собственного лица, но это высказывание было тщательно инсценировано и демодернизировано, сведено к высказыванию фольклорного персонажа (о культурном контексте этой демодернизации см.: [Богданов 2006]). Более того, само обобщенно-фольклорное высказывание от имени «младших» культур оказалось в политическом контексте «национал-большевизма» [Brandenberger 2002] превращено в новую культурную норму.
Национальная культурная политика в СССР после 1930-х годов много раз менялась. В 1950—1960-е годы в «союзных» и «автономных» республиках снова оживилась культурная жизнь, на авансцену вышли новые авторы, в том числе — пусть и изредка и осторожно — допускающие возможность эстетического эксперимента — особенно в произведениях на русском языке, но с элементами этнической экзотики (Фазиль Искандер, Юрий Рытхэу и др.). Однако «архаизирующая» и «фольклоризирующая» норма сохранялась на протяжении 1960—1980-х годов как один из необходимых инструментов советской культурной политики: в случае необходимости советские культуры представали в публичном пространстве как вневременные и экзотизированные.
В «списке 100 книг» эта норма превращается в главную — несмотря на присутствие в нем Фазиля Искандера, представленного романом «Сандро из Чегема». Даже столь долго развивавшаяся и разнообразная словесность, как армянская, в списке фигурирует только с древним эпосом «Давид Сасунский» — несмотря на то, что в ХХ веке эта литература дала такие значимые имена, как Егише Чаренц, Паруйр Севак и Гурген Маари. Как уже сказано, единственным исключением стали романтические авторы, умершие до революции 1917 года,— татарский поэт Габдулла Тукай (1886—1913) и осетинский — Коста Хетагуров (1859—1906). По-видимому, их включили в список, во-первых, потому, что их произведения вошли в советский канон, а во-вторых, потому, что этим текстам легче, чем сочинениям раннесоветских национал-модернистов, приписать значение вневременной ориентальной экзотики.
Список ста книг лишь на словах имел рекомендательный характер — на деле он был немедленно включен в школьный куррикулум. Одновременно с публикацией списка, 16 января 2013 года, тогдашняя заместительница министра образования Наталья Третьяк [7] разослала циркулярное письмо руководителям департаментов образования всех областей и республик, входящих в состав Российской Федерации. В нем она потребовала от своих подчиненных «сформировать позитивный в молодежной среде имидж проекта “100 книг” и участия в нем». В 2013 году книги из списка были опубликованы издательством «ОЛМА медиа групп» как единая серия «100 книг по истории, культуре и литературе народов Российской Федерации». В 2013—2014 годах они были разосланы по многим школьным библиотекам России [8].
В «олмовском» издании можно найти одно небольшое, но очень выразительное отличие от первоначально опубликованного списка. В список была отдельной позицией включена поэма Габдуллы Тукая «Шурале». Это небольшое произведение, примерно 30 страниц типографского текста. В серии «Олма» эта позиция оказалась заполнена 400-страничным томом «Шурале. Татарские народные сказки», включающим, помимо поэмы Тукая, опять-таки фольклорные произведения. Единственным татарским (и вообще единственным тюркоязычным) послереволюционным писателем, чья книга вышла в серии отдельным изданием, стал Муса Джалиль (1906—1944) — поэт, который в 1942 году попал в немецкий плен, вступил в организованный нацистами батальон татарских коллаборационистов «Идель-Урал», создал там подпольную группу сопротивления и был за это казнен в Берлине в 1944-м. Таким образом, нерусские народности России представлены в списке как архаичные или воюющие — прежде всего во Второй мировой войне (вспомним также и о романе Нодара Думбадзе). Великая Отечественная война, как утверждала советская и постсоветская пропаганда, объединила все народы Советского Союза. Но о тех народах, которые были в 1943—1944 годах депортированы в Сибирь и Северный Казахстан, пропаганда не говорила.
4
Государственные списки «желательных» произведений, не входящих в школьную программу, после 2013 года стали «размножаться делением». 16 ноября 2015 года Министерство образования заключило государственный контракт № 08.D06.11.0036 c Русской школьной библиотечной ассоциацией, которая обязалась составить еще три списка книг для досугового чтения школьников, теперь уже дифференцированных по возрасту. В итоге эти списки разработали библиографы из Научной педагогической библиотеки имени Константина Ушинского в Москве. 14 апреля 2016 года Министерство образования и науки России разослало эти перечни руководителям департаментов образования областей и республик, входящих в состав России.
Кроме государственных списков, появились и частные инициативы, направленные на то, чтобы дополнить «перечень Путина» для школьников или конкурировать с ним. Однако лишь немногие оспаривали саму идею составления подобного списка для обязательного досугового чтения или настаивали на том, что рекомендации по досуговому чтению должны были быть индивидуализированными (среди этих исключений — теоретик образования Елена Романичева, выступившая со своими предложениями еще до публикации окончательной версии нового канона [Романичева 2012]). Немедленно после обнародования «списка 100 книг» свой вариант обязательного перечня представил Дмитрий Быков. В приложении к газете «Собеседник» [Собеседник 2013] он поместил список «100 книг, которые должен прочитать каждый». М. Павловец полагает, что «об этой затее (то есть об официальном списке 100 книг. — И.К.) довольно быстро забыли» [Павловец 2016]. Однако сам список еще долго продолжал циркулировать в бюрократической переписке. Идея создания такого обязательного перечня для досугового чтения и «политический ореол» концепции (подобно «семантическому ореолу» стихотворного метра) оказались живучими и востребованными.
Созданная Эрскиным для университетов концепция «Great Books» оказалась смешана и в риторике Путина, и в образовательной практике с концепцией «школьного канона» в ее позднесоветской интерпретации, в которой «возникновение [школьного канона], особенно его “ядра”, «натурализовалось» — иначе говоря, стало трактоваться его сторонниками как то, что естественным образом, органически вырастает из толщи народной почвы, определяясь самими механизмами национальной культуры» ([Павловец 2016]; курсив источника) [9]. Новый канон предлагается создать на основе скрещения идей привычного, «органически выросшего» — и политически необходимого чтения.
Стремление определить, что должны читать вне школы дети и подростки, чтобы «вырасти человеком» или образцовым гражданином России, оказалось таким заразительным, по-видимому, потому, что представители политического истеблишмента, чиновники от образования и даже некоторые независимые opinion makers боятся потерять контроль над жизненным миром младшего поколения и изо всех сил пытаются спроектировать его будущую ценностную структуру. Инструментом такого проектирования и становится список книг для внеучебного чтения. Трудно сказать, насколько успешной может быть такая работа в современной России: участие молодежи в протестных выступлениях дает основания предположить, что попытки идеологической индоктринации школьников как минимум не всегда оказываются успешными.
Теперь необходимо ответить на вопрос, почему — при всех заклинаниях в указе Путина об укреплении межнационального согласия — список «ста книг» представляет нерусские этносы России и бывшего СССР в основном как архаические или воюющие. По-видимому, чиновники Администрации Президента попытались одновременно решить две противоречащие друг другу задачи. Первая — метонимически указать на границы СССР («большой России») как истинные пределы «государства-цивилизации», чьим каноном и объявлены «сто книг». Вторая — заранее дискредитировать идеи культурной автономии нерусских народов России. Список демонстрирует контраст между разнообразной и относительно модернизированной русской литературой и гуманитарной наукой и патриархальными нравами других этносов, сохраненных в эпических сказаниях. Это создает представление о русской культуре как доминирующей и наиболее модернизированной на постсоветском пространстве — и для «считывания» этого представления даже не нужно читать все сто книг, достаточно посмотреть на их список.
5
Образовательная политика в России 2000—2010-х регулярно используется для борьбы не только с этническим сепаратизмом, но даже с возможностями для его проявления. 1 декабря 2007 года Государственная дума приняла Федеральный закон № 309-ФЗ «О внесении изменений в отдельные законодательные акты РФ в части изменения понятия и структуры государственного образовательного стандарта». По этому акту этнические автономии в составе России потеряли право вводить собственные разделы в общероссийские учебные программы для школ — так называемый национально-региональный компонент государственного стандарта общего образования.
Список ста книг был обнародован в 2013 году, когда борьба с сепаратизмом вошла в число главных государственных приоритетов. Осенью 2013-го началась работа над законодательным оформлением преследований за «сепаратизм», понимаемый максимально широко. 28 декабря того же года был принят Федеральный закон № 433-ФЗ, которым в Уголовный кодекс вводилась новая статья 280.1 — «Об ответственности за призывы к нарушению территориальной целостности» Российской Федерации. По данным социологов, сепаратистские лозунги в России готово было бы поддержать ничтожное меньшинство населения [Савва, Савва 2014]). Тем не менее по новой статье Уголовного кодекса немедленно стали преследовать гражданских активистов [Чиков, Ахметгалиев 2016]. 21 июля 2014 года (к этому моменту уже шли бои в Восточной Украине) новые поправки увеличили срок максимального заключения по статье 280.1, что позволяет судам брать под стражу подозреваемых в «призывах к сепаратизму» [Там же]. С 2015 года эта статья используется регулярно, уже вынесен ряд приговоров к реальному или условному тюремному сроку.
В период подготовки законопроекта, 23 октября 2013 года, генерал-лейтенант Службы внешней разведки в запасе Леонид Решетников дал интервью «Российской газете», где заявил, что «национальный сепаратизм и конфессиональный радикализм» — главные опасности для современной России и что их направляют тайные силы «англосаксонского мира». «Россию рассматривают как цивилизационную альтернативу. <…> Но англосаксонскому миру конкурирующая цивилизация не нужна. И Российская империя была не нужна. Ее уничтожили на взлете, используя внутренние и внешние силы. То же самое с Советским Союзом. Сейчас, если Россия встанет на ноги, опять возникнет эта ситуация», — грозил читателям генерал-лейтенант разведки [Корякин 2013]. 12 ноября 2013 года телекомпания НТВ передала в эфир пропагандистский «документальный фильм» «ЧП. Расследование. Кто хочет разделить Россию?», который продолжал запугивать массовую аудиторию опасностями сепаратизма [10]. В число антигероев передачи попали Збигнев Бжезинский, Ричард Пайпс, правозащитник Лев Пономарев и писатель Владимир Сорокин, в том же, 2013 году выпустивший антиутопический роман «Теллурия»: в нем он предсказал распад России на множество небольших государств в результате политики Владимира Путина [Портнягина, Филина 2013].
В этой шумной кампании по «борьбе с сепаратизмом» почти не использовалась важнейшая практика укрепления межнациональных отношений, которая используется в образовательных практиках других государств: информирование школьников и студентов о других культурах в их современном состоянии, создание возможности для каждого/каждой лично пережить такую встречу с другой культурой, которая неизбежно повлияла бы на самовосприятие субъекта [Race 2011; Spiteri 2017].
В 1990—2010-е годы в России было опубликовано несколько произведений о проблемах национальных меньшинств, правда, написанных изначально по-русски, а не переведенных с других языков, — например, «Божья Матерь в кровавых снегах» Еремея Айпина (2010), о восстании северного угрофинноязычного народа хантов против советской власти в 1933—1934 годах. Однако если говорить о произведениях, получающих широкое распространение, то даже в наиболее отрефлексированных из них малые этносы и/или представители национальных меньшинств изображаются как люди с экзотизированным и архаичным сознанием [Фатыхова 2020].
Кажется, единственной попыткой представить национальные меньшинства в их современном состоянии для общероссийской аудитории стал телевизионный сериал «Салам, Масква!», снятый Павлом Бардиным в 2012 году для первого телеканала и посвященный этнической преступности в Москве. Сериал, вероятно, был создан в рамках государственного заказа на пропаганду «улучшения межнациональных отношений» в рамках кампании по борьбе с «сепаратизмом» в 2012—2013 годах.
Это вполне классический по своей структуре полицейский сериал про контрастную пару «копов»: молодого аварца Рустама из Дагестана (в сериале подчеркивается, что Дагестан — многонациональная республика и что «дагестанцев вообще» не существует; эта спецификация полемична по отношению к характерному для российских медиа этническому обозначению «дагестанец») и русского Сани (Александра), пьяницы и ксенофоба. Вместе они расследуют целый ряд преступлений, совершенных внутри национальных диаспор в Москве: вьетнамской, чеченской, таджикской и так далее. Бардин тщательно следил за тем, чтобы представители этих диаспор были изображены в фильме максимально аутентично: таджиков играли актеры-таджики, вьетнамских торговцев озвучивали настоящие вьетнамские торговцы с московских рынков; впрочем, Рустама сыграл актер-чеченец Али Алиев.
В 2016 году серии фильма были выложены в платном доступе на сайт Первого телеканала и только весной 2017-го переданы в эфир [11]. Они вызвали восторженные комментарии зрителей в Интернете — сериал был оценен как «достоверный». Однако представители национальных диаспор сочли его односторонним. Так, основатель Московского центра культуры «Дагестан», аварец Магомед Абдулхабиров сказал, что к изображению Рустама у него «нет никаких претензий», но показанные в сериале явления — например, участие приехавшей в Москву молодежи в преступности — лишь элементы более крупной картины. «В Дагестане огромная безработица. Почему глава республики своих двух сыновей устроил на высокие должности, а молодые дагестанцы вынуждены искать работу в Москве? <…> Почему Кремль не проверяет, куда идут деньги в Дагестане? Если [Константин] Эрнст (главный продюсер первого канала. — И.К.) продюсирует такие фильмы, то надо брать выше», — сказал Абдулхабиров в интервью Би-би-си [Слободчикова 2016].
Иначе говоря, представители национальных меньшинств показаны в общероссийских медиа либо как носители вневременной архаичной культуры, либо как члены криминализованных диаспор. При всем стремлении Павла Бардина к социальной и культурной достоверности такой подход минимизирует экзистенциальное воздействие встречи с другим, которое необходимо для лучшего межкультурного взаимопонимания. Впрочем, в приложении к «основам государственной культурной политики» уже было ясно сказано: «Идеология “мультикультурализма”, чье губительное воздействие уже испытала на себе Западная Европа, не для России» [Основы 2014: 29].
7
Исследователи современного российского общества пишут о «синдроме публичной немоты» [Вахтин, Фирсов 2017] — неумении воспринимать чужую точку зрения в публичных дебатах, причем не только в официальных медиа, но и в среде оппозиционных неформальных движений [Гладарев 2017]. Исследование «списка 100 книг Путина» и его культурно-политических контекстов дает основания полагать, что одной из важнейших причин, отрицательно влияющих на публичную коммуникацию, является стратегия, проводимая российскими «политическими технологами» (в данном случае — клерками из Администрации Президента), — инсценировка публичного диалога по болезненным для российского общества вопросам [12], например — по проблеме мультикультурного образования, производимая одновременно со стигматизацией международно принятой терминологии такого диалога, например самого слова «мультикультурализм». «Список ста книг» — если он еще будет использоваться в российском образовании — делает обучение такой инсценировке частью школьного куррикулума.
Исследования показывают, что умение человека взаимодействовать с представителями других культур больше зависит не от опыта такого взаимодействия, а от его/ее уровня образования и жизненной успешности [Achbari 2016]. Российский опыт показывает, что в самой образовательной системе могут быть заложены «мины замедленного действия», которые в будущем затруднят такое взаимодействие — вне зависимости от успешной карьеры и уровня полученного диплома. Однако «закладывание» этих мин остается совершенно незаметным для российского общества — потому, что политические и культурные элиты России объединены общим страхом потерять контроль над подрастающим поколением. Те педагоги и общественные деятели, кто хотели бы научить молодых россиян взаимодействовать с другими культурами, вряд ли будут интересоваться идеей обязательного списка для досугового чтения. Те же, для кого эти списки важны, ориентируются не на будущее, а на прошлое— и поэтому воспроизводят в своих проектах характерные черты советской и постсоветской культурной политики.
Библиография / References
[Архипова, Волкова, Кирзюк и др. 2017] — Архипова А., Волкова М., Кирзюк А., Малая Е., Радченко Д., Югай Е. «Группы смерти»: от игры к моральной панике. М.: РАНХИГС; ШАГИ, 2017.
(Arkhipova A., Volkova M., Kirzyuk A., Malaya Ye., Radchenko D., Yugay Ye. «Gruppy smertI»: ot igry k moral’noy panike. Moscow, 2017.)
[Бекбулатова 2017] — Бекбулатова Т. «Мы вам помогаем, вы нам помогаете». В Госдуме прошел совет блогеров. Обсуждали, как часто надо делать селфи // Информационный портал «Медуза». 2017. 19 июня (https://meduza.io/feature/ 2017/06/19/my-vam-pomogaete-vy-nampomogaete (дата обращения: 20.10.2020)).
(Bekbulatova T. «My vam pomogayem, vy nam pomogayetе ». V Gosdume proshel sovet blogerov. Obsuzhdali, kak chasto nado delat’ selfI // Informatsionnyy portal «Meduza». 2017. 19 June (https://meduza.io/feature/ 2017/06/19/my-vam-pomogaete-vy-nampomogaete (accessed: 20.10.2020)).)
[Богданов 2006] — Богданов К. Наука в эпическую эпоху: классика фольклора, классическая филология и классовая солидарность // НЛО. 2006. № 78. с. 86—124.
(Bogdanov K. Nauka v epicheskuyu epokhu: klassika fol’klora, klassicheskaya filologiya i klassovaya solidarnost’ // NLO. 2006. № 78. P. 86— 124.)
[Вахтин, Фирсов 2017] — «Синдром публичной немоты»: история и современные практики публичных дебатов в России / Под ред. Н.Б. Вахтина, Б.М. Фирсова. М.: Новое литературное обозрение, 2017.
(«Sindrom publichnoy nemoty»: istoriya i sovremennye praktiki publichnykh debatov v Rossii / Ed. by N.B. Vakhtin, B.M. Firsov. Moscow, 2017.)
[Гладарев 2017] — Гладарев Б. Опыты преодоления «публичной немоты» // «Синдром публичной немоты»: история и современные практики публичных дебатов в России / Под ред. Н.Б. Вахтина, Б.М. Фирсова. М.: Новое литературное обозрение, 2017. C. 196—252.
(Gladarev B. Opyty preodoleniya «publichnoy nemoty» // «Sindrom publichnoy nemotY»: istoriya i sovremennye praktiki publichnykh debatov v Rossii / Ed. by N.B. Vakhtin, B.M. Firsov. Moscow, 2017.)
[Гронас 2001] — Гронас М. Диссенсус: война за канон в американской академии 80-х—90-х годов // НЛО. 2001. № 51. С. 6—18.
(Gronas M. Dissensus: voyna za kanon v amerikanskoy akademii 80-kh—90-kh godov // NLO. 2001. № 51. P. 6—18.)
[Добренко 2011] — Добренко Е. Найдено в переводе: рождение советской многонациональной литературы из смерти автора // Неприкосновенный запас. 2011. № 4 (78). с. 236—262.
(Dobrenko Ye. Naydeno v perevode: rozhdeniye sovetskoy mnogonatsional’noy literatury iz smerti avtora // Neprikosnovennyy zapas. 2011. № 4 (78). P. 236—262.)
[Добренко 2013a] — Добренко Е. Гомер сталинизма: Сулейман Стальский и советская многонациональная литература // Ab Imperio. 2013. № 3. с. 191—249.
(Dobrenko Ye. Gomer stalinizma: SuleIǐman Stal’skiIǐ i sovetskaya mnogonatsional’naya literatura // Ab Imperio. 2013. № 3. P. 191—249.)
[Добренко 2013б] — Добренко Е. Джамбул. Идеологические арабески // Джамбул Джабаев: приключения казахского акына в советской стране / Под ред. К. Богданова, Р. Николози, Ю. Мурашова. М.: Новое литературное обозрение, 2013. C. 24—70.
(Dobrenko Ye. Dzhambul. Ideologicheskiye arabeski // Dzhambul Dzhabayev: Priklyucheniya kazakhskogo akyna v sovetskoy strane / Ed. by K. Bogdanov, R. Nikolozi, Yu. Murashov. Moscow, 2013. P. 24—70.)
[Ельяшэвіч 2014] — Ельяшэвіч К. Аповесць Васіля Быкава “Мёртвым не баліць” упершыню выйдзе без цэнзуры // Новости Tut.by. 2014. 27 февраля (https:// news.tut.by/culture/388406.html (дата обращения: 20.10.2020)).
(Yel’yashevіch K. Apovests’ Vasіlya Bykava “Miortvym ne balіts’”; upershynyu vyydze bez tsenzury // Novosti Tut.by. 2014. 27 fevralya (https://news.tut. by/culture/388406.html (accessed: 20.10.2020)).)
[Завьялов 2007] — Завьялов С. Сквозь мох беззвучия: поэзия восточнофинского этнофутуризма // НЛО. 2007. № 85 (https:// magazines.gorky.media/nlo/2007/3 (дата обращения: 20.10.2020)).
(Zav’yalov S. Skvoz’ mokh bezzvuchiya: poeziya vostochnofinskogo etnofuturizma // NLO. 2007. № 85 (https://magazines.gorky.media/ nlo/2007/3 (accessed: 20.10.2020)).)
[Захаров 2008] — Захаров А. Имперский федерализм // Неприкосновенный запас. 2008. № 1 (57). с. 55—63.
(Zakharov A. Imperskiy federalizm // Neprikosnovennyy zapas. 2008. № 1(57). P. 55—63.)
[Захаров 2010] — Захаров А. Российский федерализм как «спящий» институт // Неприкосновенный запас. 2010. № 3 (71) (https://magazines.gorky.media/nz/2010/3/ rossijskij-federalizm-kak-spyashhij-institut. html (дата обращения: 20.10.2020).).
(Zakharov A. Rossiyskiy federalizm kak «spya shchiy» institut // Neprikosnovennyy zapas. 2010. № 3 (71). (https://magazines.gorky.media/nz/ 2010/3/rossijskij-federalizm-kak-spyashhijinstitut. html (accessed: 20.10.2020)).)
[Кассин 2013] — Кассин П. 100 книг Владимира Путина: православие, самодержавие, Кер-оглы // сайт «Фонтанка». 18 января (https://www.fontanka.ru/2013/01/18/164/ (дата обращения: 20.10.2020)).
(Kassin P. 100 knig Vladimira Putina: pravoslaviye, samoderzhaviye, Ker-ogly // Sayt «Fontankа». 18 January (accessed: 20.10.2020)).)
[Корякин 2013] — Корякин О. «национальный сепаратизм страшен для России» // Российская газета. 23 октября (https://rg.ru/ 2013/10/23/reg-pfo/reshetnikov.html (дата обращения: 20.10.2020)).
(Koryakin O. «Natsional’nyy separatizm strashen dlya RossiI» // Rossiyskaya gazeta. 2013. 23 October (https://rg.ru/2013/10/23/reg-pfo/reshetnikov. html (accessed: 20.10.2020)).)
[Львовский 2010] — Львовский С. Под знаком ювенальной юстиции // Pro et Contra. 2010. т. 14. № 1—2. с. 20—41.
(L’vovskiy S. Pod znakom yuvenal’noǐ yustitsii // Pro et Contra. 2010. Vol. 14. № 1—2. P. 20—41.)
[Основы 2014] — Основы государственной культурной политики. М.: Министерство культуры РФ, 2014.
(Osnovy gosudarstvennoy kul’turnoy politiki. Moscow, 2014.)
[Павловец 2016] — Павловец М. Школьный канон как поле битвы: купель без ребенка // Неприкосновенный запас. 2016. № 5 (109). С. 25—45.
(Pavlovets M. Shkol’nyy kanon kak pole bitvy: kupel’ bez rebenka // Neprikosnovennyy zapas. 2016. № 5 (109). P. 25—45.)
[Портнягина, Филина 2013] — Портнягина М., Филина О. Скрепы с перегибами: на подходе новая программа патриотического воспитания // Огонек. 2013. 18 ноября.
(Portnyagina M., Filina O. Skrepy s peregibami: Na podkhode novaya programma patrioticheskogo vospitaniya // Ogonek. 2013. 18 November.)
[Путин 2012] — Путин В. Россия: национальный вопрос // Независимая газета. 2012. 23 января (http://www.ng.ru/politics/ 2012-01-23/1_national.html (дата обращения: 20.10.2020)).
(Putin V. Rossiya: natsional’nyy vopros // Nezavisimaya gazeta. 2012. 23 January (http://www. ng.ru/politics/2012-01-23/1_national.html (accessed: 20.10.2020)).)
[Романичева 2012] — Романичева Е.С. От чтения «обязательного» к чтению «свободному»? (Школьная программа по литературе и список «100 книг для чтения»: поиски взаимного соответствия) // На путях к новой школе. 2012. № 2. С. 50—54.
(Romanicheva Ye.S. Ot chteniya «obyazatel’no go» k chteniyu «svobodnomu»? (Shkol’naya programma po literature i spisok «100 knig dlya chteniya»: poiski vzaimnogo sootvetstviya) // Na putyakh k novoy shkole. 2012. № 2. P. 50—54.)
[Савва, Савва 2014] — Савва М., Савва Е. Сепаратизм в современной России: актуальность и классификация // Теория и практика общественного развития. 2014. № 17. С. 123—125.
(Savva M., Savva Ye. Separatizm v sovremennoy Rossii: aktual’nost’ i klassifikatsiya // Teoriya i praktika obshchestvennogo razvitiya. 2014. № 17. P. 123—125.)
[Слободчикова 2016] — Слободчикова О. «Салам, Масква!»: платный урок толерантности на первом канале // Сайт русской службы Би-би-си. 2016. 2 июля (http:// www.bbc.com/russian/features-36689095 (дата обращения: 20.10.2020)).
(Slobodchikova O. «Salam, Maskva!»: platnyy urok tolerantnosti na Pervom kanale // Sayt Russkoy sluzhby Bi-Bi-Si. 2016. 2 July (http:// www.bbc.com/russian/features-36689095 (accessed: 20.10.2020)).)
[Собеседник 2013] — 100 книг, которые должен прочитать каждый (по мнению писателя и публициста Дмитрия Быкова) // Собеседник+. 2013. № 1.
(100 knig, kotorye dolzhen prochitat’ kazhdyy (po mneniyu pisatelya i publitsista Dmitriya Bykova) // Sobesednik+. 2013. № 1.)
[Сухих 2013] — Сухих И. Русский канон: Книги ХХ века. М.: Время, 2020.
(Sukhikh I. Russkiy kanon: Knigi ХХ veka. Moscow, 2020.)
[Фатыхова 2020] — Фатыхова Н. Зулейха против Зулейхи. Нурия Фатыхова о том, как дискуссии вокруг сериала заставили нас обсуждать советский империализм // Сайт Colta.ru. 2020. 8 мая (https://www. colta.ru/articles/art/24311-spory-o-zuleyhei- sovetskiy-imperializm (дата обращения: 06.09.2020)).
(Fatykhova N. Zuleykha protiv Zuleykhi. Nuriya Fatykhova o tom, kak diskussii vokrug seriala zastavili nas obsuzhdat’ sovetskiy imperializm // Sayt Colta.ru. 2020. 8 May (https:// www.colta.ru/articles/art/24311-spory-ozuleyhe- i-sovetskiy-imperializm (accessed: 06.09.2020)).)
[Чиков, Ахметгалиев 2016] — Как в России судят за сепаратизм. адвокаты Павел Чиков и Рамиль Ахметгалиев — об одной из самых неоднозначных статей УК // Интернет-портал «Медуза». 2016. 13 сентября (https://meduza.io/ feature/2016/09/13/kak-v-rossii-sudyatza- separatizm (дата обращения: 06.10. 2020)).
(Kak v Rossii sudyat za separatizm. Advokaty Pavel Chikov i Ramil’ Akhmetgaliyev — ob odnoy iz samykh neodnoznachnykh statey UK // Internet- portal «Meduza». 2016. 13 September (https://meduza.io/feature/2016/09/13/kakv- rossii-sudyat-za-separatizm (accessed: 06. 10.2020)).)
[Achbari 2016] — Achbari W. The Paradox of Diversity: Why does Interethnic Contact in Volunta ry Organizations not lead to Generalized Trust? (IMISCOE Research Series). Cham: Springer International Publishing, 2016.
[Adler 2016] — Adler E. Classics, the Culture Wars, and Beyond. Ann Arbor: The University of Michigan Press, 2016.
[Bennigsen 1969] — Bennigsen A. Colonization and Decolonization in the Soviet Union // Journal of Contemporary History. Vol. 4. № 1. P. 141—151.
[Brandenberger 2002] — Brandenberger D. National Bolshevism: Stalinist Mass Culture and the Formation of Modern Russian National Identity, 1931—1956. Cambridge, MA: Harvard University Press, 2002.
[Erskine 1915] — Erskine J. The Moral Obligation to Be Intelligent // Erskine J. The Moral Obligation to Be Intelligent and Other Essays. Indianapolis: The Bobbs-Merryll Co, 1915. P. 3—34.
[Hartman 2015] — Hartman A. A War for the Soul of America: A History of the Culture Wars. Chicago; London: The University of Chicago Press, 2015.
[Kulski 1959] — Kulski W.W. Soviet Colonialism and Anti-Colonialism // The Russian Review. Vol. 18. № 2. P. 113—125.
[Martin 2001] — Martin T. The Affirmative Action Empire: Nations and Nationalism in the Soviet Union, 1923—1939. Ithaca, N.Y.: Cornell University Press, 2001.
[Race 2011] — Race R. Multiculturalism and Education. London; New York: Continuum, 2011.
[Scott Lee 2017] — Lee J.S. Core Texts and Liberal Education // Encyclopedia of Educational Philosophy and Theory / Ed. by M.A. Peters. Singapore: Springer, 2017 (https://doi.org/ 10.1007/978-981-287-532-7_566-1).
[Spiteri 2017] — Spiteri D. Multiculturalism, Higher Education and Intercultural Communication: Developing Strengths-Based Narratives for Teaching and Learning. New York: Palgrave Macmillan, 2017.
[Tomlinson 1991] — Tomlinson J. Cultural Imperilaism: A Critical Introduction. London; New York: The Johns Hopkins University Press.
[Wheeler 1958] — Wheeler G. Colonialism and the USSR // The Political Quarterly. Vol. 29. № 3. P. 215—223.
[Zemskova 2017] — Zemskova E. Soviet “Folklore” as Translation Project: The Case of Tvorchestvo Narodov SSSR // Translation in Russian Contexts: Culture, Politics, Identity (Routledge Advances in Translation and Interpreting Studies) / Ed. by B.J. Baer, S. Witt. London; New York: Routledge. P. 174—187.
[1] Статья подготовлена на основе докладов, сделанных 6 июля 2016 года на ежегодном Georg Arnhold Symposium on education for sustainable peace (тема 2016 года — «Education and Conflicts in the Post-Soviet Space — Institutions, Narratives, Dominant Discourses and Historical Myths») и 24 мая 2019 года на конференции «Многонациональная советская литература: идеология и культурное наследие» в Национальном исследовательском университете «Высшая школа экономики». Благодарю Сергея Румянцева и Е. Е. Земскову за организационное содействие. благодарю за ценные обсуждения Е. С. Романичеву, М. Г. Павловца и всех коллег, кто принимал участие в дискуссии по обоим докладам. Исследование, продолжающее тему статьи, осуществляется в рамках проекта «(Post)soviet literary cosmopolis», который входит в состав мегапроекта (Exzellenzcluster) Свободного университета Берлина «Temporal Communities. Doing literature in a global perspective».
[2] Авторство текста было указано только ссылкой на подготовившую его организацию: «Российский научно-исследовательский институт культурного и природного наследия имени Д. С. Лихачева».
[3] Текст указа на официальном сайте Президента России: http://kremlin.ru/events/president/ news/15240 (дата обращения: 06.09.2020).
[4] Известный преподаватель литературы и общественный деятель Сергей Волков раскритиковал один из ранних вариантов списка (после его публикации) именно за то, что он включал в себя, помимо прочего, произведения из школьной программы.
[5] В 2014 году (уже после составления списка) и только по-белорусски повесть «Мертвым не больно» вышла в варианте, не искаженном цензурными купюрами [Ельяшэвіч 2014].
[6] Или, точнее, сочетавших в своем творчестве черты модернистских экспериментов и романтического nation-building.
[7] Ушла в отставку в 2016 году.
[8] См. аннотации этих книг на сайте одной из школьных библиотек Москвы: http:// sch1251s.mskobr.ru/files/100_knig.pdf (дата обращения: 20.09.2020).
[9] Сегодня на роль главного теоретика «органического» представления о каноне претендует петербургский филолог Игорь Сухих, автор книги «Русский канон» (1-е издание — 2001, 2-е, расширенное — 2013), чье название отсылает к «Западному канону» Харалда Блума (на эту книгу Сухих прямо ссылается); таким образом, и здесь мы видим имплицитное указание на «особый путь». Однако концепция сухих внутренне противоречива: он настаивает на том, что составленный им список из 30 книг отобран «историей» [Сухих 2013], но включает в него сложные и/или выражающие травматический опыт произведения, которые чаще всего интерпретируются в критике как субверсивные, то есть неканонические или даже антиканонические по своей поэтике — такие, как «Петербург» Андрея Белого, «Генерал и его армия» Георгия Владимова, «Город Эн» Леонида Добычина.
[10] Запись передачи в Интернете: http://www.ntv.ru/peredacha/proisschestvie/m4001/ o197856/video/ (дата обращения: 06.09.2020).
[11] Возможно, это решение было принято потому, что по итогам 2016 года первый телеканал уступил первое место в рейтинге телеканалу «Россия-1» и руководство стало предпринимать всевозможные меры по поднятию рейтингов, чтобы вернуть канал на позицию лидера.
[12] Такая инсценировка, хотя и в другой версии, была одним из ключевых элементов политической жизни СССР (см., например: [Добренко 2013б]).