Опубликовано в журнале НЛО, номер 4, 2020
Татьяна Воронина (Университет Цюриха, научный сотрудник, кандидат исторических наук)
Tatiana Voronina (Research fellow in University of Zurich, Switzerland; PhD)
Анна Соколова (Институт этнологии и антропологии РАН, научный сотрудник; Университет Цюриха, научный сотрудник, кандидат исторических наук)
Anna Sokolova (Research fellow in Institute of Ethnology and Anthropology, Moscow; research fellow in University of Zurich, Switzerland; PhD)
Ключевые слова: протоколы партийных собраний, поздний социализм, сельские сообщества
Key words: party meeting minutes, late socialism, rural communities, late soviet time
УДК/UDK: 304+308
Аннотация: В статье рассматривается нарративная структура протоколов партийных собраний сельских организаций российского северо-запада в период позднего социализма. Собрания воспроизводили авторитетный дискурс, обучая ему участников собраний, и в то же время были средством коммуникации между локальными обществами и властью. Видя бессмысленность собрания с точки зрения его влияния на экономику хозяйства, сельские коммунисты использовали это пространство, чтобы донести до сведения читающего протоколы райкома по-настоящему волнующие сообщество проблемы.
Abstract: This article examines the narrative structure of the minutes of party meetings of rural party organizations in Northwest Russia during the period of developed socialism. The meeting reproduced established discourse, teaching it to participants in the meeting, and at the same time, they were means of communications between the local society and the state. Seeing the meaninglessness of the meetings from the point of view of their effect on the economics of farming, rural communists used this space in order to bring the problems that were truly upsetting the community to the attention of the District Committee, who were reading the minutes.
На повестке партсобрания в колхозе «Красное знамя» Кирилловского района Вологодской области, проходившего 24 марта 1969 года, стоял вопрос о «мерах по подготовке и организации… весеннего сева» [1]. Председатель колхоза Погорельский докладывал о «рабочей текучке»: ремонте тракторов, сроках завоза семян в бригады и вывозе навоза с ферм на поля. В выступлениях, последовавших за докладом, коммунисты указывали на недостатки. Они отмечали, что ремонт тракторов запаздывает, в мастерских нет запасных частей, уже два месяца, как в колхозной кузнице нет кузнеца, семена в бригады не завезены, почва к посеву не готова. По итогам собрания было принято решение: коммунисту Иванову — механику колхоза — «усилить ремонтные работы и завершить ремонт техники вовремя», бригадирам-коммунистам — развести семена по бригадам, а председателю Погорельскому — «вопрос о подготовке к весеннему севу обсудить в ближайшее заседание правления колхоза» [2].
Как видно из текста протокола, партийное собрание не предлагало конкретных мер. Решение добросовестно выполнять обязанности кажутся скорее риторическим оборотом, нежели сигналом к действию. Более того, пожелание партсобрания обсудить сев на правлении колхоза (то есть в другой обстановке и с другим коллективом) прямо ставит вопрос о смысле происходящего. Зачем обсуждать сев, если через какое-то время состоится разговор на эту же тему в правлении колхоза? В чем тогда заключался смысл партийного собрания?
Отвечая на этот вопрос, антрополог Алексей Юрчак предположил, что смысл партийных встреч состоял не столько в обсуждении дел, сколько в соблюдение формы [Юрчак 2017]. Люди придерживались советских ритуалов, не вдаваясь в их смысл. Так как деревня включалась в советский социальный проект позднее, можно предположить, что степень участия советских граждан в поддержании форм авторитетного дискурса была не такой, как в городах [Денисова 1996; Байбурин 2017]. В этой связи нас интересует: был ли перформативный характер партсобраний, подробно описанный в исследовании Юрчака, характерен для всех партийных организаций страны или это касалось только городской культуры? Являлось ли партийное собрание ритуалом, не имевшим других, помимо имитационных, эффектов?
Для того, чтобы ответить на эти вопросы, мы рассмотрели массив из более чем ста протоколов низовых партийных собраний, написанных в 1960— 1980-е годы, в сельской местности российского северо-запада. В центре нашего внимания были протоколы партийных организаций колхозов «Борьба» и «Красное знамя», образовавших в 1970 году совхоз «Воробьевский» Глазатовского и Мигачевского сельских советов Кирилловского района Вологодской области; протоколы совхоза «Плодовопитомнический», в 1970-е годы ставшего совхозом «Майский» Рабоче-крестьянского сельского совета Вологодского района Вологодской области, которые хранятся в Вологодском областном архиве новейшей политической истории (ВОАНПИ); а также протоколы партсобраний различных цеховых партийных организаций Ругозерского леспомхоза Республики Карелии из Национального архива Республики Карелии (НАРК) [3]. Хотя поселки лесозаготовителей формально не являлись сельской местностью, условия жизни в них, отдаленность от городских поселений и численность партийных ячеек в целом позволяют рассматривать их партийные собрания в одном ряду с собраниями колхозных и совхозных партийных организаций.
Язык партийных протоколов
Размышляя о феномене советской культуры, Борис Гройс утверждал, что философские аргументы, сформулированные в первые десятилетия советской власти для обоснования политических решений, в СССР имели гораздо больше веса по сравнению с экономической рациональностью, предложенной рынком [Гройс 2014]. Диалектический материализм, по его мнению, являлся не просто отвлеченной формулой советского дискурса, но «кровью и плотью» философского осмысления реальности советскими людьми, требовавшего от всех носителей языка особенного взгляда на описываемую проблему или явление. Гройс называл такой подход «тотальным», и понимал под ним свойство советского субъекта видеть явления во всей их противоречивости и парадоксальности [Там же: 40—43].
С точки зрения «тотального подхода» реальность нельзя было описать исключительно в терминах успеха или провала. В рассказе о ней всегда должен быть отражен процесс, движение, создаваемое в результате борьбы антагонистических сил: хорошего и плохого, прогрессивного и отсталого, сознательного и стихийного. И хотя с точки зрения официального дискурса все прогрессивное в советском обществе, безусловно, превалировало, отсталому — недостаткам, пережиткам и ошибкам — также всегда уделялось внимание [Алымов 2012]. Описание успехов в совокупности с «отдельными недостатками» стало общим местом в суждениях о социалистической реальности.
Сталинизм был критически важен для формирования официального советского языка. По мнению Алексея Юрчака, Иосиф Сталин был главным источником достоверности всех суждений и концепций в советской культуре, однако после его кончины никто из его наследников не смог приобрести тот же статус [Юрчак 2017: 103]. В результате официальный дискурс стал воспроизводить проверенные временем формулировки, повторяя их снова и снова, как наиболее нейтральные и не противоречивые. Такой извод советского дискурса породил своеобразный феномен, названный Юрчаком перформативным сдвигом [Там же: 71—76]. С одной стороны, он способствовал преемственности культурных установок, с другой — придал значение форме высказываний, низведя до минимума их смыслы [Там же: 159]. Таким образом, и для Юрчака, и для Гройса парадоксальность советского дискурса представлялась главным условием существования советской политической и идеологической системы, предполагавшей известную свободу в поступках и действиях советских людей, но также их зависимость от формы описания реальности.
Безотносительно к тому, где проходило собрание: в преуспевающем совхозе, «дышащем на ладан» колхозе или крепком лесопромышленном предприятии, протоколы партийных собраний следовали общей структуре, поэтому на их основании невозможно сделать вывод о том, как в действительности обстояли дела в хозяйстве или на предприятии. Их смысл заключался в легализации принятых в вышестоящих инстанциях решений и обучении рядовых членов партии умению обсуждать действительность определенным образом [Крыжан 2018; Слезкин 2019; Лейбович 2015; Halfin 2003].
Принципы ведения документации в работе низовых парторганизаций неоднократно были предметом обсуждений партийных органов, а соответствующие инструкции строго регламентировали как форму, так и содержание протоколов. Например, «Инструкция по работе с документами в первичных партийных организациях» 1974 года предписывала ведение протокола на каждом партийном собрании. В нем обязательно должны были быть указаны: дата собрания; количество членов и кандидатов в члены КПСС, состоящих на учете, присутствовавших и отсутствовавших на собрании; состав президиума или фамилии председателя и секретаря собрания; фамилии и должности докладчиков. По каждому пункту обсуждаемой повестки должна была производиться запись основных положений доклада и выступлений. Каждый протокол должен был оканчиваться постановлением, включавшим указание людей, ответственных за исполнение намеченных мероприятий, и сроки их выполнения. Инструкция не обязывала секретаря организации вести протокол, но именно он нес ответственность за его составление. По правилам протокол должен быть оформлен не позднее чем через пять (а в случае отчетно-выборного собрания — семь) дней после проведения собрания. Протоколы партийных собраний визировались председателем и секретарем партийного комитета и сдавались в райком КПСС, а затем передавались в областной, краевой или республиканский партийный архив [4].
Обучали составлять партийную документацию в разветвленной системе политического просвещения [Хархордин 2017]. Существование предписаний о том, как вести протоколы партийных собраний, не означало, однако, что партийные встречи везде проходили одинаково. Как не все коммунисты были прилежными студентами партийных школ, так не каждый протокол соответствовал всем формальностям, однако принцип составления протоколов партийных собраний был общим для всех.
Теоретически количество протоколов должно было строго соответствовать числу собраний, но это соблюдалось не всегда. Иногда протоколы составлялись, но собраний не проводилось. Например, в совхозе «Борьба» Глазатовского сельсовета Кирилловского района вопрос «о взаимодействии партийной организации с совхозным комсомолом» обсуждался в 1965 году дважды, 21 марта и 9 июля. Тексты протоколов, вплоть до реплик выступавших, были идентичными, что позволяет предположить, что один протокол был списан с другого [5]. Учитывая, что в среднем вопрос о контроле партячейки КПСС над комсомолом рассматривался не чаще одного раза в год, можно предположить, что второе собрание на ту же самую тему было вызвано не столько необходимостью обсуждения, сколько нуждами партийной отчетности. Списанный протокол позволял скрыть от райкома тот факт, что парторганизация колхоза, скорее всего, в этот месяц не собиралась.
Характер обсуждаемых на партсобраниях проблем был разнообразен, хотя и четко структурирован партийными предписаниями. Документ под названием «Характер вопросов, обсуждаемых на партсобраниях в первичных партийных организациях Вологодского района в 1971 году» проливает свет на запросы партии к повесткам низовых организаций. В 1971 году он предполагал следующие разделы: «Вопросы организационно-партийной работы» был самым большим и насчитывал 22 темы, включая обсуждение постановлений и съездов, партийную дисциплину, руководство комсомолом и т.д. Раздел «Идеологическая работа» посвящался военно-патриотическому воспитанию, организации досуга, партийной учебе и еще 17 темам. Раздел «Соцсоревнования» был лаконичен и посвящался руководству соцсоревнованиями. «Руководство промышленностью, строительством, транспортом и связью» состояло из 5 тем и предполагало обсуждение планов социального развития, эффективности производства, вопросов оплаты и организации труда. «Руководство сельским хозяйством» обсуждалось разнообразнее, в 13 темах, и подробно рассматривало отдельные виды сельскохозяйственного производства: животноводство, семеноводство, агротехнику, а также весь спектр управления совхозами и колхозами. Наконец, в разделе «Вопросы административного характера» предполагалось обсудить работу народных дружин, товарищеских судов, органов здравоохранения, торговли и общественного питания [6]. Помимо этого, на партсобраниях обсуждалась дисциплина членов организации, рассматривались кандидаты на вступление в партию и члены организации, на которых поступали жалобы. Протоколы, содержащие обсуждения личной жизни коммунистов, обычно не выдаются исследователям, но встречаются в общем массиве. Структура протоколов при «закрытых» темах не нарушается и остается такой же, какой и по хозяйственным или политическим вопросам.
Коммунисты, готовившие партийное собрание в низовой партийной организации, выбирали одну или две темы из предложенного райкомом списка, иногда дополняя его одним или двумя вопросами частного характера — о выборах в советы или о приеме в КПСС. Определение тем обсуждения производилось заранее, для чего секретари парторганизаций составляли годовые планы работы партийной организации с их указанием [7].
Анализ формы протокола партийного собрания
Условно, текст протокола партийного собраний можно разделить на несколько частей, каждая из которых выполняла свою функцию. Вводная часть, или «шапка» документа, служила указанием на общую информацию, помогающую сориентироваться во времени проведения встречи и ее месте в общей иерархии партийных событий. Вторая часть — доклады, вопросы и реплики — показывала, что и как собравшиеся обсуждают. Наконец, заключительная часть — постановления и решения — подводила итог встрече. Значение каждой из указанных частей в общем тексте протокола со временем менялось. Если первоначально главный смысл виделся в решении собрания, то в 1960—1970-е годы доклады и их обсуждения приобретали первостепенное значение. Именно в ходе этих процедур оттачивался метод описания повседневности.
Доклады на сельских партсобраниях 1960—1970-х годов делали представители партийной организации КПСС, коммунисты, входившие в совхозную или колхозную ячейку (чаще всего секретари и парторги), а также приглашенные для рассказа о делах «специалисты»: агрономы, зоотехники, механизаторы, бригадиры и секретари комсомольских организаций. Представители райкомов обычно знакомили собравшихся с решениями и постановлениями высшего партийного руководства, объясняя смысл и значение принятых мер для конкретного района или хозяйства. Доклады секретарей партийной организации рассказывали о деятельности бюро и достижениях партячейки за отчетный период. Выступления директоров совхоза и специалистов знакомили собравшихся с работой отдельных подразделений производства или работой совхоза или колхоза в целом. В любом случае доклад был обязательным элементом партийного собрания. В большинстве случаев в протоколе лишь указывалась фамилия выступающего и называлась тема выступления. однако иногда прилагался краткий конспект доклада.
Всякий доклад начинался со ссылки на решения ЦК КПСС и обсуждения текущей политики КПСС [8]. Затем речь шла о деятельности местной партийной организации и проведении в жизнь политики КПСС [9]. Характеристика работы партячейки, как правило, давалась по всем направлениям работы организации. В начале каждого раздела описывались успехи. характерно, что в них включались не только достижения внутрипартийной работы — организованная партучеба, плановость, контроль за партийной дисциплиной, — но и показатели хозяйственной деятельности предприятия [10]. В отчетах говорилось, что нового и передового появилось в методах управления, администрировании и в целом в развитии хозяйства [11]. Часто успехи в той или иной отрасли производства иллюстрировались личными достижениями отдельных работников — доярок, механизаторов, лесорубов [12]. Сразу после описания успехов шли «отдельные недостатки», в категорию которых записывались все негативные явления в жизни хозяйства [13]. Заканчивался доклад постановкой конкретных задач перед партийной организацией или всем коллективом, призывом коммунистов включиться в борьбу за выполнение постановлений и заверением в достигнутых в скором времени успехах. Так, в докладе на собрании в совхозе «Плодовопитомнический» раздел «Наши задачи» был выделен в самостоятельный. В нем говорилось, что «важнейшей задачей коммунистов и всего коллектива совхоза является безусловное выполнение государственных планов по производству и сдаче с/х продукции», для чего: «надо организованно провести зимовку скота», «больше уделять внимания работе животноводов», «улучшить внутрипартийную работу», «регулярно проводить заседания партбюро», «давать партийные поручения», «устранять недостатки в идейно-политическом воспитании коммунистов», укреплять партийную дисциплину и «принять меры к улучшению организации соц. соревнования» [14].
Структура протокола собрания в целом повторяла структуру основного доклада, который должен был включать в себя рассказ обо всех сторонах жизни предприятия с выводом о позитивных изменениях.
Доклад на партсобрании служил эталоном, на который ориентировались другие коммунисты. Поэтому способ представления материала, равно как и форма доклада служили тому, чтобы с одной стороны, внушить людям оптимизм и веру в правильный путь развития, указать на преимущества «социалистического хозяйствования», а с другой, рассказать о трудностях, с которыми сталкиваются руководители, и назвать недостатки. Сделать это следовало так, чтобы недостатки не «затмили» успехов в общей картине мира. В этом смысле доклады на партсобрании склонялись в большей мере к оптимистическим интерпретациям рабочей повседневности (как в романах соцреализма), даже если она не слишком к этому располагала. Настоящий коммунист должен был рассмотреть суть происходящих перемен даже там, где ее было не видно простым рабочим. Другими словами, успехи не следовало путать с «отдельными недостатками». Доклад на собрании совхоза или леспромхоза не просто служил введением в суть заседания, но воспроизводил в миниатюре принцип публичной речи. Положительные и отрицательные стороны в деятельности партийной организации находили отражение в вопросах и репликах, в то время как формулируемые задачи в конце доклада напоминали решения и постановления. Более того, иногда эта структура дублировалась в решениях партсобраний, подводивших итоги партийных встреч. Таким образом, базовая «цикличная» структура повествования, встречаемая в разных вариациях и разных частях протоколов, являлась своего рода универсальным способом описания советской реальности [15].
Дублирование повестки партсобраний на производственных совещаниях и встречах правления совхозов стало одной из причин принятия постановления ЦК КПСС «О практике проведений партийных собраний в Ярославской городской партийной организации» 1969 года, предписывавшего секретарям партийных организаций отказаться от рассмотрения «узким кругом лиц» «малозначимых, однообразных вопросов, касающихся в основном текущей производственной деятельности», и сосредоточиться «на злободневных вопросах развития производства, повышении его экономической эффективности, организаторской работе» [16]. Пресечь практику дублирования функций партсобрания и производственного совещания предполагалось благодаря привлечению к обсуждению дел беспартийных рабочих и служащих производств. Принимаемые на партсобраниях решения отныне должны были быть конкретными, собрания обязывались назначать ответственных за их выполнение.
По идее, решения не были синонимом постановления, но секретари партсобраний зачастую вписывали их в один раздел или ограничивались лишь «решением» или лишь «постановлением». Решение или постановление принималось по каждому из обсуждаемых на партсобрании вопросов. В одном случае они были лаконичными и просто фиксировали одобрение партсобранием плана работы или курса партии и правительства. Такие решения, например, принимались при обсуждении внешнеполитического курса страны. В другом случае они пересказывали основные тезисы доклада. При этом фиксация настоящего положения дел в хозяйстве была не самоцелью, но лишь условием для разговора «о проделанной работе» и прилагаемых усилиях. Так, подводя итог, секретарь парткома фиксировал положительные изменения и достижения коллектива совхоза и его руководства. В качестве иллюстрации приводились цифры выполнения или перевыполнения плана по тем или иным показателям, или, если план давно не выполнялся, секретарь оптимистично отмечал, что коллектив «работал более ритмично» по сравнению с прошлым годом», «вовремя и качественно произвел сев», «больше заготовили сена» и т.д. [17] Затем, как и в докладе, наступала очередь недостатков, к числу которых авторы относили все озвученные и не озвученные на партсобрании проблемы. Если речь шла о производстве, тут писали о низкой трудовой дисциплине, проблемах с запчастями, перебоях с доставкой кормов и т.д. если о работе парторганизации — то «о недостаточном контроле», «слабой организации», «невнимании» и т.д. За счет противопоставления положительных и отрицательных сторон развития производственной жизни в тексте создавалось напряжение, где оптимистическое будущее в виде перечисленных экономических успехов страны, области или района (названных в начале решения или постановления) уже признавалось состоявшейся реальностью. Таким образом, сельским коммунистам оставалось лишь ликвидировать отдельные недостатки в своем совхозе.
Важной спецификой партийных решений и постановлений было и то, что они были адресованы, по сути, аудитории партийного собрания, несмотря на старания секретарей, в сельской местности чаще всего включавшей лишь коммунистов. Поэтому в протоколах все рекомендации формулировались таким образом, чтобы у вдруг решившего проверить исполнение решения руководства не было бы шанса понять, что конкретно изменилось в жизни совхоза или леспромхоза со времени их принятия. Например, в ответ на бездействие совхозного комсомола партсобрание колхоза «Борьба» в 1968 году предлагало «устранить имеющиеся недостатки в работе комсомольской организации», «улучшить воспитательную работу среди молодежи» и «добиться устранения недостатков в проведении комсомольских собраний» [18]. Другой стратегий ухода от необходимости принимать меры являлось принятие таких решений, которые вторили производственным совещаниям и приглашали «улучшить подготовку к севу», «серьезнее отнестись к вопросам техники безопасности» и т.д. При этом протоколы упорно назначали агронома ответственным за сев, зоотехника за подвоз кормов, а бригадиров за трудовую дисциплину. В конце концов, советовать вывезти навоз ответственному за это рабочему казалось более правильным, чем делать это самим.
Таким образом, протоколы партсобраний воспроизводили устойчивую структуру, где каждая из частей — доклад, обсуждение и решение — была предельно формализована, что превращало партсобрание в перформативный ритуал, воспроизводящий авторитетный дискурс, отличающийся «тотальным», по Гройсу, взглядом и ни к чему не обязывающими решениями. Однако на этом функции партсобрания не ограничивались, о чем свидетельствовали сбои в нарративной структуре партсобрания.
«Семантический разрыв», или Сбои в логике обсуждений
В большинстве протоколов обсуждение вращалось вокруг заданной повесткой дня темы собрания, диалектически освещая разные стороны вопроса. Иными словами, реплики и вопросы к докладам полностью отвечали заявленной теме, логично перетекая в постановления и решения. Однако время от времени протоколы демонстрировали своего рода сбои в логике и последовательности обсуждений. В некоторых протоколах тематика обсуждаемого доклада уходила на второй план, ставя в центр внимания темы, волновавшие собравшихся коммунистов, но не вынесенные в повестку собрания. Так, например, на собрании 4 марта 1966 года в колхозе «Красное знамя» Мигачевского сельсовета обсуждались два вопроса: проекты директив к 23-му съезду КПСС по пятому пятилетнему плану развития народного хозяйства СССР и отчет о работе сельского клуба в 1965 году. Хотя первый вопрос касался общесоюзной повестки, коммунистов интересовали вопросы, касавшиеся жизни в совхозе. Они спрашивали: «Дадут ли трактор нашему колхозу в 1966 году?» [19] похожим образом проходило собрание в совхозе «Борьба» в 1960 году. После доклада представителя райкома, посвященного «итогам декабрьского пленума», коммунисты перевели разговор на показатели социалистических обязательств в своем колхозе и обсуждали, должны ли они брать завышенные обязательства, если точно уверены в их невыполнении [20].
Общий связный нарратив партийного собрания (и протокола), выстроенный вокруг заранее заданной тематики повестки дня, оказывался прерван дискуссией. Эта дискуссия, зачастую весьма критическая по отношению к докладу или совершенно его не касавшаяся, но запечатленная в протоколе в разделе реплик и комментариев к докладу, велась на тему, никак не связанную ни с заявленным докладом, ни с последующей резолюцией собрания. Подобный разрыв семантической структуры нарратива происходил, как правило, в пределах раздела «Вопросы и реплики». Решения и постановления собрания, наоборот, снова возвращались к заявленной докладчиком теме, игнорируя озвученные во время обсуждения доклада производственные проблемы.
Хотя далеко не все протоколы включали в себя семантический разрыв, их частотность в общем корпусе документов была высокой, а противоречие заявленной и обсуждаемой тем, как правило, очень наглядным. Причем чем более конкретными были вопросы обсуждения, тем меньше была вероятность появления разрыва. На закрытых собраниях, где собирались только коммунисты, семантических разрывов не было. Они присутствовали в протоколах тех собраний, на которых присутствовало значительное число людей, не вовлеченных напрямую в партийную работу, и происходило это тогда, когда в качестве темы для обсуждения людям предлагались далекие от жизни вопросы.
Мы предполагаем, что такого рода нарушения повествования не были случайными и имели определенную прагматику. С одной стороны, они отражали ожидания рядовых участников. пришедшие на партсобрание люди «по старинке» рассматривали его как инструмент решения производственных и бытовых проблем, поэтому они предпочитали обсуждать насущные вопросы жизни своей местности, а не внешнюю политику СССР. С другой стороны, семантический разрыв раскрывает специфические функции партийного собрания и его протоколов как института по воспитанию коммунистов, понимающих ценность критики.
Ярким примером семантического разрыва может служить протокол заседания кустового партийного собрания Тикшинского, Тикшезерского и Хаудопорожского лесозаготовительных пунктов (ЛЗП) от 14 июля 1967 года, на котором рассматривали вопрос об итогах Июньского пленума ЦК КПСС. Докладывал первый секретарь райкома Кузьмин В.Ф. Текст его доклада в протоколе отсутствует, однако из постановления заседания, а также из имеющихся материалов Июньского (1967) пленума ЦК КПСС становится ясно, что обсуждали позицию СССР в отношении Шестидневной войны между Израилем с одной стороны и Египтом, Сирией, Иорданией, Ираком и Алжиром с другой.
За докладом первого секретаря последовало шесть выступлений коммунистов леспромхоза, каждое из которых начиналось с декларации безоговорочной поддержки позиции ЦК КПСС в отношении Израиля и продолжалось критикой конкретных проблем лесозаготовительного пункта. Так, «Шаллиев Ф.Ф. говорил что я целиком и полностью одобряю политику нашей партии, но хочу сказать, что в ЛЗП очень низкая дисциплина много стало появляться пьяниц, а это является потому что руководство ЛЗП в особенности начальник тов. Естадоев большинство рыбачит а днем отдыхает, и нужно подумать о работе ЛЗП. Ключеров говорил что я тоже целиком и полностью одобряю решения нашей партии Июньского пленума. Хочу сказать что очень плохо обеспечивали автобаза машинами, раньше выделяли 5-6 машин, а в это время ни одной не выделяют. Этими машинами мы не можем обеспечить вывозку продуктов» [21]. Последним выступил секретарь парткома Ругозерского леспромхоза Б.А. Барбалюк, реплика которого была построена о тому же принципу: «Наша партия очень мудро приняла решения по отношению с агрессией Израиля против Арабских стран и одобряло решение июньского пленума ЦК КПСС. Сейчас после этого нашего собрания сразу составить график по читкам и разъяснению материалов по Июньскому пленуму ЦК КПСС. Плохо сложилась работа на лесозаготовках, очень слабая дисциплина. Нужно наладить товарищеские суды, чтобы они работали» [22]. Однако резолюция собрания была лишена каких бы то ни было отсылок к производственным проблемам лесопунктов: собрание просто осудило агрессию Израиля [23].
Анализируя данный случай, мы могли бы вслед за Алексеем Юрчаком предположить, что нарушение логики повествования в протоколе обусловлено необходимостью соблюсти форму, предполагающую обязательное наличие критических реплик и вопросов, содержательно не вполне уместных при обсуждении резолюций ЦК КПСС. Иными словами, мы видим доминирование формы над содержанием, которое заставляет участников заседания в положенном месте критиковать местное руководство на производстве вместо критики в адрес центрального, которая была бы логичной при обсуждении израильской военщины. При этом, прозвучав, критика не отражается в резолюции и, следовательно, не предполагает никаких действий со стороны руководства ЛЗП или ЛПХ. Однако такое объяснение представляется нам неполным. Мы предполагаем, что соблюдение формы, включавшей критику, становилось элементом коммуникации между собравшимися коммунистами и руководством райкома и ЛЗП.
Коммунисты высказывались и критиковали руководство в любой ситуации, когда позволяла это делать форма собрания. Один из наших собеседников полагал, что выступления на партийных собраниях могли заставить районное партийное руководство влиять на решение насущных вопросов в жизни леспромхоза:
…Директора леспромхозов являлись коммунистами. <…> И назначали-то директора только по рекомендации партии. <…> Если говорить о том, что внутри творится — столовая, там не работает, вот такую бытовую мелочь, на уровне бытовых, директор, слушая это, понимает, что в протоколе это записано, и это дойдёт до райкома партии. (Усмехается) Соберётся на бюро и скажет: «Ну что Геннадий Климентич, — Смирнов, там, — что у тебя в Ондозере столовая-то два дня не работает? Ты чего, совсем распустился, что ли? Ты забыл, кто тебя рекомендовал на это место? Давай, наводи порядок со столовой». <…> Так что вот таким образом они влияли на ситуацию, которая проходила, — внутрибытовую и другую [24].
В другом примере информант рассказывал о том, как рядовые члены партии использовали партийные собрания, чтобы заявить о своих требованиях:
Вплоть до того, как на партийном собрании поднимались… какая-то нянечка. Вот она считает что главная проблема — не хватает одеял для детей. Поднялся, там, сторож — он сказал одно. А лесовозник сказал, что у меня колёс не хватает. Это ж… <…> партийное собрание — это возможность высказаться, быть услышанным. Выслушать. И, наверное, есть надежда, что что-то изменится [25].
Прагматичное использование партийных собраний и их протоколов для решения бытовых или производственных проблем сельских сообществ, по-видимому, соответствовало представлениям сельских коммунистов о предназначении этих встреч. При этом соблюдение правил их проведения говорит о том, что участники не хуже своих городских коллег чувствовали, что следование форме авторитетного дискурса дает им дополнительные рычаги влияния на ситуацию. Логика обсуждения реальности, формализованная протоколом партсобрания, а именно — докладом, вопросами, решениями и постановлениями, — предполагала место для критического высказывания. Если жанр партийного доклада, при всей его противоречивой внутренней структуре, в общем и целом располагал к «оптимистическому взгляду» на обсуждаемую проблему, то раздел «вопросов» должен был указать на сложности и недостатки в жизни партийной ячейки или жизни совхоза или леспромхоза. Исключительно положительные моменты не отвечали принципу «тотального» описания реальности и противоречили бы логике «объективного» ее представления. Поэтому, не рискуя критиковать высшее советское руководство, сельские коммунисты «переводили стрелки» на недостатки в своем колхозе или хозяйстве, тем самым добиваясь баланса положительного и отрицательного и «всесторонней оценки» в описании окружавшей их повседневности.
Критические реплики о работе производства, не имевшие ничего общего с тематикой прочитанного доклада, свидетельствовали о понимании людьми, что фиксация их мнения в протоколе может быть одним из средств повлиять на ситуацию, не нарушая общей логики партийного обсуждения. Присутствовавшие на собрании люди хотели воздействовать на процессы, происходящее в хозяйстве или на предприятии, даже если не могли влиять на решения.
Требование формализованных правил к проведению партсобраний помогало связать постановления ЦК КПСС, написанные на официальном языке, с той реальностью, в которой жили рядовые коммунисты. Так, реплики и вопросы, прозвучавшие после доклада секретаря парткома Ругозерского леспромхоза на открытом партийном собрании лесозаготовительного пункта 2 марта 1973 года, касались исключительно производственных тем: перспектив получения новой техники и ремонта старой. Заявленная в выступлении товарища Барбалюка Б.А. «Об итогах декабрьского пленума (1972 г.) ЦК КПСС и задачах партийной организации» тема, однако, не выглядела связанной с трудностями ремонта техники. Две реплики, последовавшие за докладом, дают нам возможность деконструировать это несоответствие. Тов. Василевский Г. А. говорит: «Проходящие пленумы ЦККПСС и пленумы Обкома партии и РККПСС, поставили задачу перед лесозаготовителями о повышении производительности труда за счет освоения новой техники», а тов. Кононов поясняет: «Из доклада видно, чем должен заниматься лесопункт». Секретарь парткома переводит общее и далекое от лесозаготовителей постановление ЦК КПСС об итогах декабрьского пленума на язык лесозаготовок и конкретных проблем данного лесозаготовительного пункта. Рядовые члены собрания, задавая вопросы докладчику и выступая с репликами, продолжают этот перевод, выделяя конкретные действия, такие как ремонт машин, уплотнение рабочего дня, поиск запчастей и т.д., которые могли бы стать адекватной реакцией на абстрактное постановление ЦК КПСС. Решения собрания работали для обратного перевода, при котором задачи производства вновь формулировались на метаязыке советского дискурса [26].
В другом примере речь шла об обмене партийных документов. «Осуществляя линию партии, труженики ЛЗП усиливают борьбу за выполнение заданий решающего года девятой пятилетки» — так резюмирует стенографист доклад «О готовности партийной организации к обмену партийных документов» на закрытом партийном собрании по Ругозерскому ЛЗП от 26 февраля 1973 года. Следом за этим идет перечисление показателей результативности и процент выполнения по отношению к плану [27]. Таким образом, для аудитории закрытого собрания — исключительно коммунистов и кандидатов в члены партии — не требовалось сложного герменевтического перевода: связь между готовностью членов ячейки к обмену партийных документов и выполнением производственного плана предприятием была прозрачна и очевидна для всех собравшихся: «…обмен партийных документов вызовет мощный прилив творческой энергии, еще выше поднимет авангардную роль коммунистов». Получение новых документов, таким образом, означает, что данная партийная ячейка, а вместе с ней и каждый член партии овладели искусством герменевтики, перевода партийного языка в кубометры заготовленной древесины [28].
Таким образом, структура протокола партийного собрания помогала не только сформулировать на языке производства, какие конкретные действия должны последовать за абстрактными и туманными постановлениями ЦК КПСС, но и решать те бытовые и производственные проблемы, которые стояли перед жителями деревень, сел и поселков. Протокол каждого собрания первичной партийной организации непременно попадал в вышестоящие партийные органы, райком или обком партии, и становился, таким образом, важным коммуникационным инструментом, связывавшим низовых коммунистов и беспартийных с более могущественными «районом» и даже «областью». Именно эта функция протокола заставляла участников усиленно и многократно повторять реплики о тех или иных проблемах «на местах».
Заключение. Cмысл сельских партсобраний в эпоху «развитого социализма»
Не имея возможности менять советскую жизнь к лучшему так быстро, как это провозглашалось на съездах и в передовицах советских газет, авторитетный дискурс учил людей «правильно» к ней относиться и оценивать окружающий мир особенным образом. Специфика проведения партийных собраний делали эту задачу вполне решаемой силами низовых партийных организаций. Следование форме обсуждения позволяло молодым коммунистам и беспартийным познавать советский язык и оценивать реальность в его терминах.
Структура протокола, четко делившая текст на определенные функциональные части, стала условием принципиально значимых для советской культуры позднего социализма феноменов. Одним из них является «тотальный», в терминологии Бориса Гройса, взгляд на советскую действительность, при котором учитывался баланс между описанием двух разновекторных оценок и направлений: положительного процесса (движения к коммунизму) и некоторых сопровождающих его отрицательных явлений (или отдельных недостатков). Любой описываемый объект всегда должен был быть представлен с учетом этих позиций. Следование этому правилу в протоколах партсобраний не только выражалось в дуалистичной системе оценки в партийных докладах или решениях собраний, где рассказ всегда начинался с показателей успехов, а заканчивался отдельными недостатками, но и закрепилось в самой протокольной структуре. Раздел вопросов, фиксировавший в протоколах высказывания участников собраний, но не принимавшихся во внимание при написании итогового постановления, служил пространством для высказывания критических замечаний. При этом «семантический разрыв» внутри текста протокола (когда вместо темы доклада собрание обсуждает внутренние вопросы жизни сообщества или производства, а затем принимает решение исключительно по заслушанному докладу) говорит об инструментализации формы. Видя бессмысленность собрания с точки зрения его влияния на экономику хозяйства или предприятия, сельские коммунисты использовали это пространство по-своему, а именно донося до сведения читающего протоколы райкома по-настоящему волнующие сообщество проблемы или имитируя активность, столь важную для признания заседания успешно состоявшимся.
Выгодное для центрального руководства «масштабирование» звучащей на партсобрании критики создавало ситуацию, при которой критика не затрагивала реальных причин сложившейся проблемной ситуации, нередко связанной с компетенциями вышестоящих партийных органов.
Наконец, умение формулировать задачи таким образом, чтобы не брать на себя ответственность, в совокупности с написанием ни к чему не обязывающих решений и постановлений вырабатывало у членов партийных организаций устойчивое состояние «вненаходимости», столь же практикуемое в советской сельской местности, сколько и в описанных Юрчаком крупных городах.
Библиография / References
[Алымов 2012] — Алымов С. Понятие «пережиток» и советские социальные науки в 1950—1960-е гг. // Антропологический форум. 2012. № 16. С. 261—287.
(Alymov S. Ponyatiye «perezhitok» i sovetskiye sotsial’nyye nauki v 1950—1960—e gg. // Antropologicheskiy forum. 2012. № 16. P. 261—287.)
[Байбурин 2017] — Байбурин Р. К. Советский паспорт. Спб.: Европейский университет в Спб., 2017.
(Bayburin R.K. Sovetskiy pasport. Saint Petersburg, 2017.)
[Гройс 2014] — Гройс Б. Коммунистический постскриптум. М.: Ад Маргинем Пресс, 2014.
(Groys B. Kommunisticheskiy postskriptum. Moscow, 2014.)
[Денисова 1996] — Денисова Л.Н. Исчезающая деревня России: Нечерноземье в 1960— 1980-е годы. М.: Институт российской истории РАН, 1996.
(Denisova L.N. Ischezayushchaya derevnya Rossii: Nechernozemye v 1960—1980-e gody. Moscow, 1996.)
[Крыжан 2018] — Крыжан А. 2018. Влияние первичных организаций на работу местных органов и учреждений советской юстиции в 1920—1930-х годах // Ученые записки Орловского государственного университета. Серия: гуманитарные и социальные науки. 2018.№2 (71). P. 22—27.
(Kryzhan A. Vliyaniye pervichnykh organizatsiy na rabotu mestnykh organov i uchrezhdeniy sovetskoy yustitsii v 1920—1930-kh godakh // Uchenyye zapiski Orlovskogo gosudarstvennogo universiteta / Seriya: Gumanitarnyye i sotsial’nyye nauki. 2018. № 2 (71). P. 22—27.)
[Лейбович 2015] — Лейбович О.Л. Исповеди, проповеди и разоблачения на партийных собраниях 1936—1938 годов // Вестник пермского университета. Серия «История». 2015. № 3(30). P. 160—168.
(Leybovich O.L. Ispovedi, propovedi i razoblacheniya na partiynykh sobraniyakh 1936—1938 godov // Vestnik Permskogo universiteta. Seria «Istoriya». 2015. № 3(30). P. 160—168.)
[Слезкин 2019] — Слезкин Ю. Сага о революции. М.: Corpus, 2019.
(Slezkin Y. Saga o revolyutsii. Moscow, 2019.)
[Судьбы российского крестьянства 1996] — Судьбы российского крестьянства / Ред. Ю. Афанасьев. М.: Россия. XX век. Рос. гос. гуманитар. ун-т., 1996.
(Sudby rossiyskogo krestianstva / Ed. by Yu.N. Afanasyev. Moscow, 1996.)
[Хархордин 2017] — Хархордин О. Прошлое и будущее русского публичного языка // «Синдром публичной немоты»: история и современные практики публичных дебатов в России / Ред. Б. Ватин и Б. Фирсов. М.: НЛО, 2017. С. 345—416.
(Kharkhordin O. The Past and Future of Russian Public Language // Pubilc Debate in Russia. Matters of (Dis)order / Ed. by N. Vakhtin, B. Firsov. Moscow, 2017. — In Russ.)
[Юрчак 2017] — Юрчак A. Это было навсегда, пока не кончилось. Последнее советское поколение. М.: НЛО, 2017.
(Yurchak A. Everything Was Forever, Until It Was No More: The Last Soviet Generation. Moscow, 2017. — In Russ.)
[Halfin 2003] — Halfin I. Terror in My Soul: Communist Autobiographies on Trial. Cambridge: Harvard University Press, 2003.
[Urban 1986] — Urban M. From Chernenko to Gorbachev: A Repoliticization of Official Soviet Discourse? // Soviet Union/Union Soviétique. 1986. № 13 (2). P. 131—161.
[1] ВОАНПИ. Ф. 3245. Оп. 1. Д. 6. Л. 10.
[2] ВОАНПИ. Ф. 3245. Оп. 1. Д. 6. Л. 13.
[3] Мы благодарим работников обоих архивов за оказанную помощь при работе с материалами.
[4] Инструкция по работе с документами в первичных партийных организациях. Утверждена постановлением ЦК КПСС 3 декабря 1974 г. // Вопросы организационно-партийной работы КПСС: Сборник документов. М.: Издательство политической литературы, 1981. С. 260—263.
[5] ВОАНПИ. Ф. 5230а. Оп. 1. Д. 30. Л. 9—12; 36—38.
[6] ВОАНПИ. Ф. 2522. Оп. 73. Д. 339. Л. 76.
[7] ВОАНПИ. Ф. 9594. Оп. 1. Д. 361. Л. 55—58.
[8] ВОАНПИ. Ф. 9594. Оп. 1. Д. 10. Л. 17.
[9] ВОАНПИ. Ф. 3646. Оп. 1. Д. 21. Л. 156; ВОАНПИ. Ф. 9595. Оп. 1. Д. 10. Л. 20.
[10] ВОАНПИ. Ф. 3646. Оп. 1. Д. 3. Л. 32.
[11] ВОАНПИ. Ф. 9594. Оп. 1. Д. 10. Л. 24; ВОАНПИ. Ф. 3646. Оп. 1. Д. 3. Л. 36.
[12] ВОАНПИ. Ф. 3646. Оп. 1. Д. 21. Л. 159 об.
[13] ВОАНПИ. Ф. 3646. Оп. 1. Д. 3. Л. 36.
[14] ВОАНПИ. Ф. 3646. Оп. 1. Д. 3. Л. 37.
[15] Майкл Урбан, посвятивший свое исследование анализу речей генеральных секретарей, также видел закономерности в конструировании советских текстов. Он, в частности, отмечал замкнутую логическую структуру в речах генеральных секретарей [Urban 1986]. В отличие от Урбана, Юрчак считал этот эффект не запланированным, но «мутировавшим» в результате «попыток большого количества людей, участвующих в производстве текстов на этом языке, сделать свой собственный субъективный авторский голос как можно менее заметным» [Юрчак 2017: 151—152]. Цикличность нарративов партийных протоколов — явление того же порядка: выступавшие коммунисты вставляли полный цикл объяснений о достоинствах и недостатках работы и в решения/постановления, и в доклады. При этом степень подробности объяснений могла варьироваться от случая к случаю, однако последовательность частей строго соблюдалась.
[16] Постановление ЦК КПСС о практике проведения партийных собраний в Ярославской городской партийной организации от 3 ноября 1969 г. // Вопросы организационно-партийной работы КПСС: Сборник документов. М.: Политиздат, 1981 С. 149.
[17] Например, так начинается постановление общего партийного собрания об итогах 19-й партконференции Вологодского районного сельхозуправления от 15 января 1966 года: «Заслушав и обсудив доклад начальника районного производственного управления сельского хозяйства т. Усова С. М. <…>, партийное собрание отмечает, что усилия коммунистов управления вместе со всеми коммунистами райпарторганизации были направлены на выполнение решения Мартовского и Сентябрьского пленумов КПСС, на развитие экономики совхозов и колхозов. В результате район увеличил производство, выполнил государственные планы заготовки молока на 133%, мяса на 144%, яиц на 138%, картофеля на 106%, овощей на 101% и т.д.» (ВОАНПИ. Ф. 1686. Оп. 1. Д. 5. Л. 4).
[18] ВОАНПИ. Ф. 5230а. Оп. 1. Д. 32. Л. 4.
[19] ВОАНПИ. Ф. 3245. Оп. 1. Д. 3. Л. 3.
[20] ВОАНПИ. Ф. 5230а. Оп. 1. Д. 25. Л. 1.
[21] НАРК. Ф. П-1931. Оп. 1. Д. 4. Л. 20—22.
[22] Там же. Л. 22.
[23] Там же. Л. 23—24.
[24] Полевые материалы авторов, 2018 год. Мужчина около 70 лет, бывший комсомольский работник, Муезерский район, Республика Карелия.
[25] Там же.
[26] НАРК. Ф. П-1931. Оп. 1. Кор. 6. Д. 129. Л. 8—9.
[27] Там же. Л. 5.
[28] Там же. Л. 5—6.