Опубликовано в журнале НЛО, номер 5, 2019
Ян Левченко (НиУ ВШЭ; профессор Школы культурологии факультета гуманитарных наук; PhD)
Jan Levchenko (HSE, School of Cultural Studies, Faculty of Humanities, professor; PhD)
Jan Levchenko. From the Guest Editor. The Benefit of Formalism
22 года назад Борис Гройс в журнале «Новое литературное обозрение», который только сменил белую с черными подпалинами рубашку на черную с желтыми, донес «новости с теоретического фронта». Главная новость сводилась к тому, что «теория умерла» [Гройс 1997: 51]. Тогда никто не возмутился и не посмеялся по поводу того, что знаменитый философ и критик современного искусства выступил в уважаемом журнале с таким заявлением. В конце века действительно казалось, что дни теории сочтены: родник живительного (а для кого-то и мертвящего) постструктурализма иссяк, визуальные и прочие исследования в оппозиции «наук» не претендовали на широкие обобщения. Век гуманитарного головокружения, переиначивая любимый термин Жерара Женетта [1], подходил к концу и провозглашал «конец истории», после которого было неловко затевать что-то новое, да и в голову как-то ничего толком не приходило. Масла в огонь подлила случившаяся в те же годы «афера Сокала», когда математик Алан Сокал опубликовал бессмысленную работу по философии физики в журнале «Social Text» (1996), а на следующий год громко разоблачил ее, что совпало по времени с публикацией его памфлета в соавторстве с физиком Жаном Брикмоном о злоупотреблениях и подтасовках постмодернистской философии.
Я тогда только что защитил дипломную работу, для которой по случайному стечению обстоятельств прочитал небольшое количество самых известных текстов русских формалистов. они захватывали воспоминанием о «веселой науке», помогали пережить распад «теоретического фронта» и вселяли надежду. В Тарту, где я учился, формалистов ассоциировали с моим научным руководителем Игорем Черновым, который еще в 1970-е годы выпустил несколько странный «словарик» с выжимками из формалистических концепций, что на фоне полной архивации их теоретического наследия было делом полезным [Чернов 1976]. Но на дворе были 1990-е годы, когда все распадалось и делилось. В итоге Чернов заодно со своими интересами оказался во главе отделения семиотики, переведя его на факультет социальных наук, а русская филология осталась, с чем была — лингвистикой и историей литературы. Там и раньше-то не очень занимались теорией, а теперь ее бюрократически пересадили на другой стул — кстати, по-эстонски кафедра как раз и будет õppetool (ыппетооль — буквально: «учебный стул»). Я пытался усидеть на двух стульях, но в итоге уехал в Петербург, чему благоприятствовали не только личные обстоятельства. Казалось, что в читальных залах Публички и Пушкинского Дома я найду что-то важное. Честно говоря, у меня не было никаких особых амбиций. Я гонялся за счастьем атмосферы, и теперь понимаю, что получил его сполна. Я прочитал тексты, которые тогда очень помогли мне, и познакомился с очень важными для своей жизни людьми. Мы вместе научились посмеиваться над очередными вестями с теоретического фронта. За это время дела там немного наладились, а формалисты, к моему изумлению, полностью разархивировались, настояли на своей актуальности — похоже, что люди, с которыми я познакомился и с которыми продолжаю видеться сейчас, очень этому способствовали.
Формалисты научили нас переживать сомнения, не стесняясь их и не уставая смеяться. В их тексты не зазорно заходить по многу раз, всякий раз находя там следы актуальной современности. Таково свойство по-настоящему устойчивых концепций, чья объяснительная сила то и дело регенерируется в истории. Ведь история движется не плавно и не поступательно, в ее траектории множество повторов и вариаций, о чем со знанием дела в разных местах писал Борис Эйхенбаум. Формалистские идеи можно использовать как инструмент актуальной мысли, а не набор дежурных ссылок для ритуальной библиографии.
В настоящем блоке статей, посвященных формальной школе в русской критике, прочерчено несколько траекторий. мои наблюдения о сенсуалистском фундаменте (с акцентом на визуальность) эпистолярного романа Виктора Шкловского «Zoo, или Письма не о любви», в котором теория развертывается в рефлексивно-перформативном ключе, перекликаются с авангардистской по типу письма и посвященной перформативности в самом широком понимании работой Аси Булатовой об апроприации фигуры Чарли Чаплина в советском авангарде, в том числе в формалистской критике 1920-х годов. Комментарии Хольта Майера к возможной (воображаемой?) связи между понятием «punctum» у позднего Ролана Барта и остранением у раннего Шкловского на разных уровнях пересекаются сразу с двумя другими статьями блока — с одной стороны, задающей высокий масштаб теоретичности статьей Павла Арсеньева о референциях между концепциями Бруно Латура и комплексом формалистских идей (конструкция у Шкловского, факт у Тынянова, быт у Эйхенбаума), а с другой стороны, работой Галины Бабак о связях Бориса Эйхенбаума с украинскими интеллектуалами 1920-х годов, где воспроизводится вполне традиционный модус историко-литературного комментария.
Несомненная эклектичность блока одновременно иллюстративна — она демонстрирует широту и полиморфизм формалистского наследия. В работе над блоком приняли участие интеллектуалы, принадлежащие к очень разным контекстам и парадигмам, имеющие очень разные взгляды. Это также симптоматично для судьбы русского формализма в современном знании — совокупность его идей объединяет и провоцирует неожиданные сближения.
Библиография / References
[Гройс 1997] — Гройс Б. Новости с теоретического фронта // НЛО. 1997. № 23. С. 51—53.
(Groys B. Novosti s teoreticheskogo fronta // NLO. 1997. № 23. P. 51—53.)
[Зенкин 1998] — Зенкин С.Н. Преодоленное головокружение. Жерар Женетт и судьба структурализма // Женетт Ж. Фигуры: В 2 т. М.: Изд-во Сабашниковых, 1998. Т. 1. С. 5—57.
(Zenkin S.N. Preodolennoe golovokruzhenie. Gérard Genette i sud’ba strukturalizma // Gérard Ge net te. Figury: In 2 vols. Moscow, 1998. T. 1. P. 5—57.)
[Чернов 1976] — Хрестоматия по теоретическому литературоведению / Сост. И. Чернов. Вып. 1. Тарту, 1976.
(Hrestomatiya po teoreticheskomu literaturovedeniyu / Ed. by I. Chernov. Vol. 1. Tartu, 1976.)
[1] По наблюдению Сергея Зенкина, это один из частотных мотивов, пронизывающих риторически избыточные теоретические выкладки Женетта [Зенкин 1998: 11].