(С участием писателя Николая Кононова)
(Калининград, Балтийский федеральный университет имени Иммануила Канта, 30–31 марта 2018 г.)
Опубликовано в журнале НЛО, номер 6, 2018
Если факт проведения второй конференции считать маркером традиции, то есть все основания утверждать, что в Калининграде уже традиционно проходят Кононовские чтения. Впервые научная конференция, посвященная творчеству современного российского писателя Николая Кононова, была организована к 55-летию автора Балтийским федеральным университетом имени Иммануила Канта в 2013 году. Отчетность раз в пятилетку — это дань и бессознательно усвоенным национальным управленческим установкам, и здравому смыслу: за пять лет писатель успевает выпустить в свет новые произведения, а исследователи имеют достаточно времени для работы над его текстами. Уникальность проекта калининградских гуманитариев состоит в том, что в конференции участвует сам автор, для которого путешествие из Санкт-Петербурга в Калининград представляет собой своеобразную одиссею к истокам собственного творчества. Возникающий при этом эффект может быть назван двойным остранением: писатель смотрит на свой художественный мир глазами исследователей, которые вынуждены в какой-то мере учитывать в своих работах присутствие того, чьи замыслы они реконструируют.
Вторые Кононовские чтения были разделены на три секции, названия которых игровым образом соотносились с названиями произведений Кононова: «Нежная наука: (по)этика прозы», «Парад кодов: образы и концепты» и «Магический инструментарий: анатомия критики». Во многом такое структурирование общего исследовательского гипертекста условно: каждый докладчик пытался дешифровать скрытые коды и предложить оригинальное видение того, в каких отношениях писатель состоит с языком. Возможно, дело также в духе места: в городе Канта всякая критика оказывается критикой способности суждения, а всякая критика способности суждения неизбежно становится критикой чистого разума. В этом смысле любая концептуализация выводит мыслящего субъекта на вопрос о границах познавательных возможностей. В случае произведений Николая Кононова этот вопрос принимает разные формы. Где границы возможного в реконструкции исследователем системы значений, определяющей художественный мир писателя? В какой степени при этом должны учитываться факты авторской биографии? Насколько осознанна игра, которую ведет художник с читателями посредством анаграмм, нумерологии, ономастики? Где проходит демаркационная линия между стилистикой писателя и стилистикой критики/исследования о нем? Доклады, прозвучавшие на Вторых Кононовских чтениях, были посвящены разным темам, но все они так или иначе либо затрагивали, либо провоцировали эти вопросы.
Первый день конференции проходил в историческом здании Института гуманитарных наук Балтийского федерального университета им. Иммануила Канта. Участников приветствовала директор института Татьяна Цвигун.
Первое заседание открыли Мария Дмитровская (БФУ им. И. Канта) и Ксения Дегтяренко (ВУНЦ ВМФ «Военно-морская академия им. Н.Г. Кузнецова»), прочитав доклад «Наука любви в классическом университете (рассказ Н. Кононова „Амнезия Анастасии“)». Название доклада задавало тон всей конференции, подчеркивая состояние hicet nunc: университет — оптимальное место встречи исследователей, в гамме чувств которых гармонично сочетаются любовь к знанию и любовь к слову. Докладчицы рассмотрели изоморфность «университетского» концептуального поля ядру понятийной системы Кононова, включающему творение мира из ego и важность определения статуса текста как автобиографии. В центре повествования в рассказе находятся три области знания — медицина, физика и филология. Вместе они образуют триаду, в которой тождество членов реализовано через текстовое развертывание, базирующееся на возможностях языка и скрытого интертекста (по мнению авторов, это в первую очередь роман «Евгений Онегин» А.С. Пушкина, герой которого был знатоком «науки страсти нежной»). Докладчицы также предположили, что филология прочитывается не как традиционная любовь к слову, а как наука (о) любви (возможность такой интерпретации дает равноправие двух греческих корней в слове филология). Роман в отношениях между героями делает филологом не только Анастасию, но и повествователя; в свою очередь Анастасия, как и герой, становится также и физиком: они оба раскрываются как специалисты по телесной, то есть физической любви. Вовлечение в поле медицины обеспечивается прочтением слова «физик» как physician (англ. «терапевт»), а также других аллюзий (род деятельности св. Анастасии Фармаколитрии, история Императорского Николаевского саратовского университета, в котором изначально был только медицинский факультет, и т. п.). Так биография (др.-греч. βίος) возникает как наука, изоморфная биологии (ср. параллель геология — география с учетом анаграмматизма ego / geo), а автобиография как бы рождается из самой жизни тела: авто = самá / сам = σωμα (др.-греч. «тело»). Новая интерпретация игровых возможностей языка, используемых Николаем Кононовым, дополняет предыдущие работы авторов доклада.
Александр Житенёв (Воронежский государственный университет) в докладе «Музыкальный экфрасис и музыкальный код в прозе Н. Кононова» на основе четырех романов проанализировал способы отражения и переосмысления музыкального начала в произведениях писателя. Исследователь отметил характерные для текстов синестетические связи «зримое» — «слышимое» и «слышимое» — «тактильное» и охарактеризовал связанные с ними принципы художественной онтологии писателя. Он также предпринял попытку восстановить номинативные и метафорические ряды, связанные с означиванием музыкального и акустического (так, например, во «Фланере» «звучит» гравюра). Прокомментировав экфрастические фрагменты в прозе Кононова, докладчик отметил их связь с субъективно окрашенной событийностью, с «картографированием» звуковых пространств. Субъект нередко интерпретируется как «резонирующее пространство»: герои могут «носить» музыку внутри себя, а могут пребывать в неслышимом и незримом для окружающих пространстве. Тесная связь музыки и субъектности предстает как одна из знаковых черт художественного мира писателя. При обсуждении доклада Наталья Лихина спросила, разграничивает ли автор музыкально-структурированные и обычные звуковые ряды. В понимании Александра Житенёва в тексте именно музыка диктует логику освоения немузыкальных акустических рядов, которые также могут быть значимы для исследования, хотя граница между музыкой и немузыкой во многом условна.
Исследования экфрасиса продолжили и авторы следующего доклада — «Рождение автобиографии из духа живописи и фотографии (рассказ Н. Кононова „Светотомия“)» — Евгения Иванова (БФУ им. И. Канта) и Мария Дмитровская (БФУ им. И. Канта). Они привлекли внимание к топосу автобиографического письма, который, по их мнению, скрыто присутствует во всех произведениях Кононова. В рассказе «Светотомия», в частности, автобиографический дискурс формируется благодаря отсылкам к живописному и фотографическому коду. Автобиографичность, как правило, предполагает особую значимость концептов жизни и смерти, смысловой центр которых составляет мифопоэтическая семантика взаимоперехода одного в другое. Как явные, так и скрытые экфрастичные описания в текстах Кононова всегда семантически связаны друг с другом и в то же время связаны с понятийно-языковой системой, лежащей в основе всех его произведений. Все герои «Светотомии» — Тома, Света и сам рассказчик — описываются через отсылки к живописи. В описании Томы просматриваются аллюзии на «Рождение Венеры» С. Боттичелли, кроме того, она сравнивается с героинями серии «Метростроевки» А. Н. Самохвалова, и наконец, ее фотография упоминается как героический портрет. Со Светой связаны упоминания сюжетов картин Б. М. Кустодиева, цветовой палитры П. О. Ренуара и «Данаи» Рембрандта. Рассказчик в свою очередь соотносит себя с персонажами портретов Дж. Арчимбольдо. Докладчики показали, как в рассказе «Светотомия» текст порождает экфрасис, а экфрасис формирует развитие сюжета. Так живопись (живо-пись — калька био-графии) и фотография (свето-пись — калька фото-графии) участвуют в создании автобиографии (авто — графически-звуковая анаграмма фото, поэтому фотография — это автография, а автобиография — соединение фотографии и живописи).
Алиса Скрябина (Калининградская школа № 25) посвятила свой доклад «Красноречие, косноязычие, молчание: о речевой характеристике героев Н. Кононова» не тому, что говорят герои в произведениях автора, а тому, о чем они умалчивают и как это происходит. Докладчица исследовала функции красноречия и сочетание высокой книжной лексики с грубым просторечием (в частности, на примере двойственного образа дяди Жоры в романе «Нежный театр»). Другой казус, изученный докладчицей, — граничащее с болтовней красноречие Балабуркина в романе «Парад» (симптоматичны параллели к корню фамилии героя:балабур — балагур — балабол — болтун). В том же романе исследовательница обнаружила аллюзии на теоретические построения Н. Я. Марра в псевдолингвистическом учении Холодка о блуждающих приставках. По мнению Алисы Скрябиной, косноязычие в текстах Кононова выступает как отражение безумия (и врожденного, и благоприобретенного), молчание же выступает как внутренняя речь («Парад»), оно, в отличие от тишины, выполняет функцию высказывания и становится даже более значимым, чем говорение. Молчание и слово не исключают, а дополняют друг друга. Автор доклада выделила три ненормативные ситуации молчания: признание в любви, осуждение, передача ощущения утраты, которые повторяются практически в каждом произведении Кононова. Красноречие, как показала докладчица, зачастую оборачивается косноязычием, а косноязычие — молчанием, причем в основе этого молчания — ощущение или бессилия слов перед сильными чувствами, или душевного неблагополучия, доходящего до самоотрицания. В развернувшейся после доклада дискуссии Александр Житенёв обратил внимание на то, что представленная схема красноречие — косноязычие — молчание интересна, но нуждается в уточнении: субъект может быть разорванным, нарочито упрощать речь. Вопрос и в том, насколько эта схема соотносима с героями, отчужденными от собственного «я». Мария Дмитровская также признала концепцию заслуживающей внимания, но высказала мнение, что при более полном исследовании материала можно обнаружить, что он не весь укладывается в предложенную схему. Так, например, в рассказе «Аметисты» повествователь молчит, потому что просто не может вставить слова в речевой поток попутчицы. Сцена с охранником во «Фланере» и другие примеры также демонстрируют, что, если герой не имеет объективной возможности высказаться, это воспринимается им как препятствие. По мнению Дмитровской, схема должна быть расширена, чтобы охватывать большее разнообразие ненормативных ситуаций.
Завершил первое заседание доклад Дарьи Малеваной-Митарджян (БФУ им. И. Канта) «Алхимическая символика как инструментарий психоаналитического описания в повести Н. Кононова „Источник увечий“». Докладчица рассмотрела повесть как своего рода «психоаналитический отчет» — художественный, но одновременно рассчитанный на определенный терапевтический эффект для повествователя. Прочтение сугубо авторских характеристик трех главных персонажей с учетом алхимической символики позволило увидеть каждого из них в качестве проекции определенного аспекта психики. Так, Овечин, в чьем образе присутствует солярная символика, может быть представлен как проекция Эго — сиюминутного сознания; связанная с образами Луны и воздуха Оля — как проекция находящейся в сфере бессознательного Анимы. Повествователь и его персонаж, по мнению докладчицы, воплощают собой осознающую часть психики, пребывающую за сиюминутным сознанием. На первый взгляд кажется очевидным, что в повествовании идет речь о душевном заболевании, «раздвоении личности», но оно также предстает как разматывание и упорядочивание истории, аналитическое осмысление событий прошлого, то есть как начало процесса индивидуации. В дискуссии Мария Дмитровская подчеркнула новизну исследования и отметила, что этот подход окажется продуктивным и при обращении к иным произведениям писателя, где часто встречается лунно-солнечный код, в частности к «Фланеру».
Второе заседание открыл доклад Леонида Мальцева (БФУ им. И. Канта) «Польские языковые и культурные контексты романа Н. Кононова „Фланер“». Он выявил в тексте коннотации, укорененные в польском языке, показал, насколько значим для романа контекст истории Польши 1918–1939 годов, а также сопоставил художественную философию «фланерства» с мифом «польского пилигримства», сложившимся в литературной традиции польского романтизма. Докладчик рассмотрел два варианта этой традиции, принадлежащие Адаму Мицкевичу и Юлиушу Словацкому, сопоставив их с системой идей, выраженной в романе Кононова, и убедительно показал, что в осмыслении идеи пилигримства-фланерства Кононов ближе к Словацкому, чем к Мицкевичу. Особое внимание исследователь уделил интерпретации Кононовым новеллы Томаса Манна «Смерть в Венеции» в романе «Фланер». По его мнению, самостоятельную исследовательскую перспективу образует присутствующая в новелле проблема польско-немецких отношений, которая может быть рассмотрена сквозь призму названия романа Кононова. В короткой дискуссии, состоявшейся после выступления Леонида Мальцева, сам Николай Кононов отметил, что исследователю действительно удалось вскрыть глубоко законспирированный «польский код», на что автор даже не надеялся во время написания романа.
Наталья Бабенко (БФУ им. И. Канта) представила доклад «Лингвопоэтика изящной словесности Н. Кононова (рассказ „Quintada Regaleira“)». С позиций лингвопоэтики она продемонстрировала метаморфозы образа Quinta da Regaleira в рассказе. Сначала культовый не только для португальцев дворцово-парковый комплекс представляется читателю, знакомому с этим местом, как антипод петербуржскому богемному дому с его вековой пылью, неряшливой снедью и запахом тлена. Затем этот контраст вылощенной Квинты и петербуржского неправдоподобного бедлама сменяется указанием на их подобие, обусловленное свойственными этим локусам признаками театральности, искусственности, измышленности. По мнению докладчицы, словосочетание «короста узорочья» выступает ключевой интерпретантой тождества сопоставляемых объектов. Аксиологическим центром повествования становится портрет безымянной хозяйки, фантазийные вещные детали которого наделяют ее статусом царственной особы или волшебницы, а такая характерная деталь портрета, как «литературная челка», позволяет, по версии исследовательницы, потенциально включитье ее в ряд таких имен, как Ахматова — Цветаева — Ахмадулина. Комментируя доклад, Николай Кононов сказал: «Литература иногда читается со странной пристальностью, связь с реальностью ей навязывается. Но там реальности нет, вы правы: сама Квинта искусственная, и дом был такой же». Лингвопоэтический метод позволил докладчице на примере анализа конкретного произведения поставить один из ключевых вопросов о соотношениии литературного текста и реальности.
Наталия Окулова (БФУ им. И. Канта) выступила с докладом «Культурные коды в рассказе Н. Кононова „Остров Цейлон“». Реконструируя пространственный код произведения и отметив, что пространство рассказа смоделировано по вертикали, она проанализировала реминисценции из А. П. Чехова, некоторые из которых уже отмечались исследователями ранее. Основанием для сопоставления послужили факты из биографии Чехова, включая его пребывание на Цейлоне, а также лингвостилистические особенности его прозы. Докладчица сосредоточилась на рассказе Чехова «Гусев», сопоставив его сюжет с кононовским. Наталия Окулова обнаружила контраст между тем, как герои обоих рассказов представляют себе остров, который Чехов описывал как рай. Отдельно докладчица выделила тему воды, проступающую в образе героя Разжогина, который отдает предпочтение морской стихии, метафорически наделяя признаками рыбы своего оппонента, «этакого карася» Калашникова, а также собственную жену, у которой под корсажем обнаруживаются жабры. Было показано, как в финале рассказа Разжогин будто бы полностью растворяется в придуманном водном мире. В ходе дискуссии Мария Дмитровская поддержала стремление докладчицы исследовать «водный код», присутствующий в этом рассказе эксплицитно, а во многих других произведениях — скрыто.
Алексей Давиденко (БФУ им. И. Канта) обратился к теме номинаций как части семиотической системы в творчестве писателя. Его доклад «Nomenest omen: о роли имен в романе Н. Кононова „Парад“» вызвал оживленную дискуссию. В центре внимания исследователя оказались имена главных героев романа: Льва, Люды и Аркадия. Имя Лев имеет широкий семантической диапазон, включающий физические и моральные качества, отсылающие к различным образам от царя зверей до трусливого льва из «Удивительного волшебника из страны Оз» Л. Ф. Баума. Имя также соотносится с романной функцией героя — фарцовщика, толкающего левак. Анализируя мультиязыковой анаграмматический код, докладчик обнаружил соотношение имени Лев с двумя ключевыми взаимосвязанными концептами — любви (LEV = LoVE) и смерти (LIoN = NIhiL). Этот код, по его мнению, работает и в случае с именами двух других главных героев, составляющих любовный треугольник. Имя Люда отсылает к латинскому ludus — игра, определяет ситуацию игры Льва с героиней. В свою очередь имя Аркадий связано с семантикой смерти через формулу Et in Arcadia ego, а также через разложение сокращенного имени персонажа (Адя = Ад + я). Похороны Ади проходят за два дня до парада 7 ноября, и уже во время похорон из уст Балванны звучит объявление о параде. Автор, таким образом, показывает, как через рай («Парад» потенциально «Парадиз») просвечивает ад. Таким образом, заключает Давиденко, имена героев могут рассматриваться как ключ к пониманию принципов создания текста и организации романного мира. В дискуссии Мария Дмитровская поддержала подход докладчика, предложив также интерпретировать имя Люда через омоним люди, который задает представление о множественности (ludi — родительный падеж и множественное число слова «игра» на латыни). Александр Житенёв рекомендовал также обратить внимание на то, что полное имя Ади «настигает» героя в романе единственный раз — сразу после его гибели. В пространстве романа полное имя не семантизировано, оно словно не связано с телом, существуя независимо от своего носителя.
Первый день конференции завершился докладом Наргизы Боркуновой(Калининградская гимназия № 32) «Игровая поэтика Н. Кононова и концепт игры в рассказе „Два часа“». Докладчица рассмотрела такие особенности поэтики Кононова, как языковая игра, обращение и обыгрывание текстов предшествующей культуры, принцип недостоверности повествования, установка на поливариантное прочтение и другие. На материале рассказа «Два часа» Наргиза Боркунова проанализировала использование концепта игры, который как скрыто, так и явно обыгрывался автором. Были представлены связанные с этим концептом анаграмматические переходы, в том числе межъязыковые. Переходы Игра — Игорь — а также слова с корнями гор / гар — герой — la guerre (франц. «война»), по мнению докладчицы, существуют в тесной взаимосвязи друг с другом, именно в своих сочетаниях реализуя текстопорождающую функцию. Докладчица обосновала, что концепт игры чрезвычайно важен в художественной системе Кононова: он не только формирует новые смыслы в его произведениях, но также выводит читателя на вопрос об определении границ Я, об опознании собственного Я в Другом и через Другого.
Второй день конференции прошел в культпросветпространстве «Катарсис». Третье заседание под названием «Магический инструментарий: анатомия критики» открыл доклад Ильи Дементьева(БФУ им. И. Канта) «Ex ungue leonem: скрытые коды в романе Николая Кононова „Парад“». В нем было выдвинуто предположение, что рассказ Хорхе Луиса Борхеса «Тлён, Укбар, Orbis Tertius» (1940) является претекстом романа Кононова «Парад». Докладчик показал, как через географический и анаграмматический коды, метафорику зеркальности и языковую игру Кононов воспроизводит и развивает основные мотивы Борхеса. Также он предложил интерпретацию скрытых кодов в романе «Парад», в том числе с опорой на текст дешифрованы имена некоторых персонажей: например, Юрий Балабурович Балабуркин интерпретируется как Хорхе Луис Борхес, а с другой стороны — в названии его родного села Балабуркино вычитывается анаграмма борхесовского Укбара (БалАБУРКино). Также выявлены аллюзии на сочинение Т. Кампанеллы «Город Солнца», параллели с которым эксплицитно и имплицитно встроены в текст Кононова. Докладчик постарался показать возможности реконструкции семантического комплекса языка, философии и родины, который par excellenceхарактерен и для рассказа Борхеса, и для романа Кононова.
В докладе «Похороны романа Н. Кононова литературной критикой (к вопросу о рецепции „Похорон кузнечика“)» Юлия Говорухина (БФУ им. И. Канта) поставила вопрос, почему роман Кононова «Похороны кузнечика» получил не большую, а только малую Премию Аполлона Григорьева, а также попал в короткий лист «Букера», но не оказался победителем. Исследовательница связывает эти факты с характером литературной критики, которая сначала породила интерес к роману, а затем и «похоронила» его. Учитывая, что критика способна и поддерживать, и подрывать символический капитал в литературном поле, ее возможности и были реализованы. Юлия Говорухина показала, что критика, посвященная роману, формировала требуемую веру в ценность текста: она последовательно представляла читателю произведение как исключительное по проблематике, новаторское по стилю, писала о его «невероятной важности» (В. Аристов) и даже констатировала неподготовленность читателя к подобным текстам (М. Золотоносов). Исключительность текста подчеркивалась и описанием исключительного опыта восприятия, ощущений катарсиса при прочтении романа. И все же, заключила докладчица, критика сделала свою работу небезупречно. Кононова-прозаика упрекали в многословности, плетении словес, излишней метафоричности, но все это впитала и сама критика, многословность которой часто замещает интерпретацию. Мнимо аналитическое многословие дополняется многословием образным, с избытком метафоричности, почти поэтическим синтаксисом. Такие тексты, стилистически «зараженные» Кононовым, сами нуждаются в интерпретации. Подобная критика не интерпретирует и не оценивает текст автора, а становится его продолжением. Кроме того, пересказы и обильное цитирование «хоронят» роман. Даже пересказ прозы является упрощением, а пересказ поэтической прозы автора, мучительно нащупывающего язык для новой темы и невыразимого опыта, становится настоящим погребением романа. В негативной критике текста звучали суждения о неоригинальности мысли (Е. Фанайлова), банальности и даже «жалкости» замысла (М. Ремизова), нечитабельности, вязкости, косноязычии текста (М. Кучерская). В 2000 году, полагает Юлия Говорухина, читатель присутствовал сразу на двух похоронах: Кононов хоронил кузнечика и бабушку, критика, причем как негативная, так и позитивная, — роман Кононова.
Завершилось заседание докладом Натальи Лихиной (БФУ им. И. Канта) «История одной мистификации: рассказ Н. Кононова „Остров Цейлон“». В докладе были восстановлены интертекстуальные связи рассказа, который уже вошел в историю литературной мистификации. Первоначально «Остров Цейлон» был опубликован в 2007 году М. Золотоносовым в книге «Другой Чехов» как вновь открытое произведение А. Седого (Ал. П. Чехова), брата А.П. Чехова. Никто не догадался, что это была тонко выполненная стилизация, только в 2012 году Николай Кононов раскрыл секрет, включив рассказ в сборник «Саратов». Наталья Лихина, сделав подробный обзор истории мистификации как литературного приема, показала на основе тщательного анализа дневников и записных книжек А.П. Чехова, что «Остров Цейлон», пронизанный интертекстуальностью, представляет собой результат долгой работы писателя с источниками.
После докладов состоялась продолжительная беседа Ильи Дементьева и Николая Кононова. Писатель поделился своими размышлениями о жизни и литературе, ответил на вопросы об авторитетных авторах и технике письма. Тезисы о привлекательности мещанства, опасности левых идей и сложности описания женского опыта в существующем языке вызвали острую дискуссию, в ходе которой прозвучало множество идей для будущих исследований.
Чтения завершились презентацией только что вышедшей в петербургском издательстве «Алетейя» книги «К преизбыточному. Кононовские чтения: Исследования. Статьи. Эссе. Диалоги», где собран массив текстов о творчестве писателя — от рецензий и эссе до научных статей и обзоров состояния отечественного кононоведения. Несмотря на то что в этом сборнике опубликована львиная доля исследований творчества Николая Кононова, выясняется, что преизбыточного в действительности никогда не бывает в избытке. Оригинальный язык автора, невероятные метаморфозы его персонажей, тщательно закодированные значения — все это неизменно будет пробуждать исследовательский интерес и привлекать пристальное внимание к текстам Кононова.