Опубликовано в журнале НЛО, номер 5, 2018
Михаил Трунин (Таллиннский университет; научный сотрудник Института гуманитарных наук; кандидат филологических наук)
Mikhail Trunin (Tallinn University; researcher, School of Humanities; PhD)
mikhail@tlu.ee
Публикуемый ниже текст Вяч.Вс. Иванова был написан для сборника «Историко-филологические исследования: (Семиотика. Компаративистика. Типология)», который должен был выйти в 1973 году в Ереване под редакцией Ю.М. Лотмана и К.В. Айвазяна. Эта публикация не состоялась по вненаучным причинам. Машинописный оригинал сборника сохранился в архиве Лотмана в Таллиннском университете.
История появления этого сборника важна для понимания того, как ученые, принадлежавшие к Тартуско-московской семиотической школе, воспринимали собственную публикаторскую активность в 1970-е годы. Иванов в статье «Знаковые системы научного поведения», посвященной типологии академических сообществ, уделил специальное внимание значимости опубликования результатов научной деятельности:
Необходимость <письменной> фиксации результатов работы периодически собирающейся научной группы для обеспечения помехоустойчивой передачи научной информации становится очевидной при сравнении широко известных изданий Пражского Лингвистического Кружка с теми чрезвычайно важными для истории современной лингвистики опытами, которые предшествовали работе этого кружка, но по типографским условиям того времени не были зафиксированы в печати <…>. Международное признание и трезвая критическая оценка достижений как тартуской школы, так и Пражского Лингвистического Кружка оказались возможными только благодаря наличию у них печатных изданий [Иванов 1975[16]: 4].
В этом смысле тартуские «Труды по знаковым системам» и связанные с ними издания (сборники тезисов летних школ и пр.) трудно переоценить. В середине 1960-х годов возможность печатать работы в малотиражном по тем временам университетском издании воспринималась как настоящий подарок судьбы. По воспоминаниям Б.А. Успенского о знакомстве участников московского семиотического круга с Лотманом,
у нас ведь настроение было абсолютно аховое, потому что рассыпали набор сборника. И, понимаете, в Советском Союзе, когда начинают клевать, это неизвестно, как надолго. И тут вот такое явление природы, которое утверждает, что Бога нет, хотя сам как ангел: говорит, давайте летние школы устраивать. Я, конечно, сначала подумал, что это все фантазия и нам ничего не позволят. Но он (Ю.М. Лотман. — М.Т.) сказал — давайте [Трунин 2016].
Однако к концу 1960-х ситуация несколько изменилась. В 1970 году в московском издательстве «Искусство» вышли «Структура художественного текста» Лотмана и «Поэтика композиции» Успенского. По замыслу авторов, публикация их работ должна была дать толчок серии изданий под названием «Семиотические исследования по теории искусства», состоящей как минимум из 20 книг, на которую возлагались большие надежды. Третьей и четвертой книгами серии должны были стать монография Иванова «Эйзенштейн и современная наука об искусстве» и сборник статей «Семиотика искусства». Оба проекта оказались нереализованными: после ряда проволочек и скандалов издательство отказало авторам в их реализации[17].
Однако важно указать на то, какую роль для тартуских и московских ученых играли книги, проекты которых были предложены «Искусству». В первой половине марта 1969 года Лотман писал Успенскому по поводу сборника семиотических статей:
Следует учесть, что сборник не просто очередной, а в некотором роде программный. На него накинутся. Тартуские сборники с их 500 экз<емплярами> мы вправе делать pro domo sua, печатая статьи разной степени зрелости, творческие заявки на будущие работы и пр. Здесь мы должны дать сделанные работы, которые, в определенном отношении, могут считаться образцами [Лотман, Успенский 2016: 155—156].
Как видно, речь в письме Лотмана идет о необходимости расширения читательской аудитории и о том, что публикаций одних только «Трудов по знаковым системам» уже стало недостаточно.
Параллельно — летом 1969 года — вне прямой связи с предполагавшейся семиотической серией Лотман вместе со своим ленинградским другом и соавтором О.М. Малевичем и его супругой В.А. Каменской, известной переводчицей с чешского языка, представили в то же издательство «Искусство» проект двухтомного сборника статей классика чешского структурализма Яна Мукаржовского с объемным комментарием и вступительной статьей «Ян Мукаржовский — теоретик искусства». Однако и этой книге в то время не суждено было увидеть свет[18].
После провала целого ряда московских издательских инициатив Лотман начал приглядываться к другим научным центрам, в чем-то близким по духу и исследовательским интересам к Тартуско-московской школе. Одним из таких центров оказался Ереван. Публикационная активность Ереванского университета во второй половине 1960-х и начале 1970-х годов показывает, что армянские литературоведы стремились привлечь к сотрудничеству известных ученых из Москвы, Ленинграда и других университетских городов.
О ереванско-тартуском сборнике «Историко-филологические исследования: (Семиотика. Компаративистика. Типология)», который тоже так и не был опубликован, знают немногие: его машинопись была обнаружена и идентифицирована в 2016 году при разборке архива Лотмана в Таллиннском университете. Историю запрета публикации книги рассказывает К.В. Айвазян[19] в воспоминаниях — вышедших, однако, тиражом 40 экземпляров. По его словам, идея сборника возникла уже во время их первой встречи с Лотманом осенью 1968 года:
Ю.М. заинтересовался направлением работы отдела литсвязей и предложил совместно с Тартуским университетом, точнее — с его кафедрой, издать сборник под названием «Семиотика. Типология. Компаративистика». Он обещал привлечь для участия в нем крупных русских ученых, если удастся — и зарубежных [Айвазян 1997: 712].
Книга была собрана, отредактирована и сдана в производство. На первой странице сохранившейся машинописи стоит резолюция Айвазяна: «Отредактирован, готов к печати. К. Айвазян 26 VI 72», там же — резолюция неизвестным почерком на армянском языке: «Сдать в производство, тираж 5000. <Подпись неизвестного> 28/VI 72». Сборник планировался к выходу из печати в 1973 году. Приведу его содержание целиком; квадратными скобками обозначены зачеркивания (при этом все вычеркнутые в оглавлении статьи представлены в машинописи полными текстами):
От редакции
Ю.М. Лотман, Некоторые проблемы сравнительного изучения художественных текстов
Вяч.Вс. Иванов, Семиотические модели в экономической этнологии
[Д.М. Сегал, Методы структурной антропологии и проблемы исторического описания]
К.В. Айвазян, Гисанэ — бог индов в Тароне и Волос — бог восточных славян в Киеве
Р.А. Папаян, Ритмические новшества Е. Чаренца и их соответствия в русской поэзии XX века
А.Я. Гуревич, О некоторых категориях культуры германцев в раннее средневековье (преимущественно по скандинавским материалам)
[Е.С. Семека, О некоторых структурно-типологических особенностях древневосточных обществ, применявших искусственное орошение]
Л.А. Гаспарян, О цветовой слепоте древних (опыт спектрального анализа текста)
А.М. Золотарев, Пережитки дуальной организации в античном мире
И.И. Ревзин, Понятие структуры и некоторые уроки лингвистического структурализма
Э.Г. Аветян, Онтологический объект языка
[С.Р. Вартазарян, О поэтическом употреблении языка][20]
Выход книги не осуществился по политическим причинам:
Для задуманного нами сборника «Семиотика. Типология. Компаративистика» прислали статьи В. Иванов, Е. Мелетинский[21], Гуревич и др. Получилась замечательная книга, которая могла вывести наш университет на уровень союзного литературоведения. Правда, само ее название воспринималось плохо — компаративистика считалась буржуазной наукой, под сомнением находились типология и семиотика, но я надеялся, что у нас не разберутся и удастся протащить. Издательство послало на отзыв акад<емику> NN[22]. Тот дал резко отрицательную оценку. Я пошел к нему уговаривать, а он спрашивает:
Семиотика — это когда машина пишет стихи?
Объясняю, как могу, а он в ответ:
Вы мне мозги не пудрите. Я в Москве слышал, что эту семиотику марксизм не принимает [Айвазян 1997: 723].
Такова краткая история запрета целого ряда издательских инициатив, связанных с публикацией работ исследователей, группировавшихся вокруг Тартуско-московской школы, в конце 1960-х — первой половине 1970-х годов. Подробнее обо всех упомянутых выше проектах можно будет прочесть в готовящейся сейчас к печати в издательстве Таллиннского университета книге «Ю.М. Лотман. О структурализме: Работы 1965—1982 годов» под редакцией и с комментариями Игоря Пильщикова, Николая Поселягина и автора этих строк.
В заключительной части этой заметки, предваряющей публикацию статьи Иванова из ереванского сборника, речь пойдет о некоторых собственно концептуальных составляющих работы ученого. Необходимо сразу сделать две оговорки. Во-первых, собранный в статье Иванова материал может представлять не меньший интерес для антропологов и социологов, чем для историков науки. В силу лимитированности объема журнальной публикации и собственной весьма ограниченной компетентности в социальной антропологии я вынужден уделить этому аспекту публикуемой статьи минимум внимания. Во-вторых, Иванов использовал разные части своей работы в нескольких статьях, опубликованных впоследствии. Все эти фрагменты (в общей сложности — чуть больше трети общего объема) указаны в комментарии. Однако в глазах историка науки факт известности некоторых частей статьи не только не умаляет значения публикации полного ее текста, но и, наоборот, оказывается ценным.
Иванов не был полевым этнографом; этнология интересовала его прежде всего как теоретическая дисциплина[23]. Интерес к ней находится в русле общего направления исследований Тартуско-московской школы в 1970-е годы. По тем частям, которые Иванов включил в другие публикации, можно видеть, какие примеры ученый считал иллюстративным материалом, подходящим также для иных работ, а какие рассуждения можно трактовать как концептуальные. Среди опубликованных работ Иванова самой близкой по хронологии к обнаруженному тексту о семиотических моделях в экономической этнологии является статья «Бинарные структуры в семиотических системах» [Иванов 1972а]: ее текст мог писаться либо параллельно с текстом для ереванского сборника, либо чуть позже (ежегодник «Системные исследования» за 1972 год сдан в набор 29/VIII. 1972, а подписан к печати 30/XI. 1972; данные о ереванском сборнике ср. выше). Кроме ряда совпадений в части примеров из области социальной антропологии, статьи объединяются как минимум еще двумя общими компонентами. Во-первых, налицо безусловный авторитет Клода Леви-Стросса[24]: ср. первые три абзаца публикуемого текста Иванова, посвященные переносу метода бинарных оппозиций из лингвистики в этнографию, начало которому положила статья Леви-Стросса «Структурный анализ в лингвистике и антропологии» [Lévi-Strauss 1945], инспирированная его общением с Р.О. Якобсоном (ср. также ссылку в публикуемом тексте Иванова на П.Г. Богатырева, члена-учредителя Московского лингвистического кружка наравне с Якобсоном и позднее — его ближайшего коллегу по Пражскому лингвистическому кружку). Характерно, что в процессе ревизии собственных идей участниками Тартуско-московской школы авторитет Леви-Стросса никогда не ставился под сомнение.
Во-вторых, что касается метода бинарных оппозиций, то именно в начале 1970-х годов он становится для Тартуско-московской школы важным объектом рефлексии. С одной стороны, Иванов говорит об их универсальности: в текстах 1970-х годов слова «универсальный» и «бинарный» используются фактически как синонимы (см. комментарий к словосочетанию «универсальные семиотические оппозиции» в настоящей публикации). При этом ученый формулирует ключевой вопрос: как трактовать выделяемые бинарные оппозиции — как онтологическую категорию или как часть метаязыка исследователя?
…Выдвигаются по существу две противоположные точки зрения. Согласно первой из них двоичность обусловлена классификационным характером вводимых признаков <…>. Теоретически мыслимо построение такой модели системы, включающей только бинарные отношения, посредством которой исследуется система, включающая <…> отношения еще более высоких порядков. Согласно второй точке зрения двоичный принцип признается характерным не только для языка описания (модели системы), но и для самой описываемой системы [Иванов 1972а: 207].
Однако в двух статьях, опубликованных уже в 1980-е годы, где использован ряд тех же самых примеров из области экономической этнологии (см. комментарий), Иванов высказывает более осторожные суждения по части универсальности принципа бинаризма. Показательны даже заголовки обеих статей: «Природные символы как элементы знаковых систем культуры» [Иванов 1981а] и «Образы природной среды в знаковых системах культуры и искусства» [Иванов 1986б]. Акцент здесь сделан уже не на «семиотических моделях» или «бинарных структурах». В последней статье читаем:
С диахронической точки зрения (т.е. собственно исторической, а не синхронно-этнологической) все многообразие тотемов можно рассматривать как резервуар образов (преимущественно природных), из которых черпаются символы для построения символических классификаций, упорядочивающих эти символы, в частности, путем включения их в набор двоичных противопоставлений [Иванов 1986б: 25].
Такого рода ревизия связана с проблемой исторической динамики культурного материала, обязательный учет которой сегодня считается неотъемлемой частью методов семиотики культуры — в ее противопоставлении собственно структурализму (в том числе в его леви-строссовском варианте). Однако в 1970-е годы для ученых из Тарту и Москвы слова «структурализм» и «семиотика» были синонимичны (ср. хотя бы именование их метода «структурно-семиотическим», что, кстати, часто некритически употребляется до сих пор).
Показательно, что среди критиков Леви-Стросса в русскоязычной научной печати 1970-х годов (их критический обзор см. в: [Автономова 1977: 128—142]) никогда не упоминался его прямой оппонент Клиффорд Гирц, опубликовавший вполне уважительную по тону, но острокритическую по сути рецензию на структуралистские работы французского коллеги [Geertz 1967]. По характеристике А.Л. Зорина, «Гирц категорически отказывается от поиска универсалий, заменяя выявление глубинных структур “насыщенным описанием” [thick description]» и называя свой подход то интерпретативным, то прямо семиотическим [Гирц 2004]. Далее Зорин резонно замечает, что «понимание культуры, предложенное Гирцем, оказывается достаточно близким формулировкам и определениям, которые в изобилии рассыпаны на страницах тартуских сборников» [Зорин 2004: 16].
Приведенное наблюдение важно не только как свидетельство того, что ученые из разных стран, видя в Леви-Строссе в одном случае оппонента, а в другом союзника, независимо друг от друга приходят к похожим методам работы. Показательно и то, что само применение «семиотического метода по Гирцу» началось в Тартуско-московской школе до печатной ревизии собственной методологии. Например, Лотман, исходивший из определения «семиотики», данного Ивановым в предисловии к тезисам симпозиума 1962 года («Семиотика — это новая наука, объектом которой являются любые системы знаков, используемые в человеческом обществе» [Иванов 1962б: 3]), в 1970-е годы начинает сопоставлять художественные знаковые системы с нехудожественными и псевдохудожественными, — такими, как эстетизированное или идеологически нагруженное бытовое поведение. Характерно, однако, что в этом случае Лотман будет говорить не о «семиотике», а о «поэтике» поведения, при том что весь цикл лотмановских работ середины 1970-х годов, посвященных бытовому поведению, театральности или эстетизации биографии, по исследовательскому методу больше всего напоминает гирцевское «насыщенное описание».
Таким образом, публикуемая статья Иванова представляет интерес не только как исторический документ, свидетельствующий о сложностях, с которыми ученым в 1970-е годы приходилось сталкиваться в лице официальных советских идеологических установок, но и как текст, в котором, во-первых, наблюдается характерное для Тартуско-московской школы в 1970-е годы неразличение «структурализма» и «семиотики», а во-вторых, прочитывается рефлексия о методе и намечается поиск более сложной исследовательской программы.
Текст статьи Вяч.Вс. Иванова печатается по машинописи из сохранившегося в архиве Лотмана в Таллиннском университете сборника (л. 32—56; см. примеч. 5). Постраничные сноски (1, 2, 3…) принадлежат автору, концевые (i, ii, iii…) — публикатору, конъектуры даются в угловых скобках.
Статья написана при финансовой поддержке Эстонского научного агентства (Eesti teadusagentuur; проект PUT634 „Estonian Semiotics in Cross-cultural Context: New Primary Data and Prospects for Recalibration in the 21st Century”).
[16] Там же, стр. 353.
[17] Там же, стр. 354; ср. W.L. Warner, A black civilization: a social study of an Australian tribe, New York, 1937, p. 59, таблица.
[18] Ср. об этом в работе V.V. Ivanov. [Рец. на кн.] G. Dumézil, La religion romaine archaique, «Information sur les sciences sociales», VII, 1968, № 5, p. 99 (там же литература о четырехчленных системах). В общем виде схемы построения числовых символов разобраны в математической работе, имеющей первостепенное значение для этнологии: П. Флоренский. Приведение чисел (к математическому обоснованию числовой символики), Сергиев Посад, 1916.
[19] D.F. Thomson, Economic structure and the ceremonial exchange cycle in Arnhem land, Melbourne, 1949, p. 71—74; P. Bessaignet, Principes d’ethnologie économique, Paris, 1967, p. 151—154.
[20] См. А.М. Золотарев, Родовой строй и первобытная мифология, М., 1964.
[21] Бессенье (см. P. Bessaignet, Ук. соч., p. 151) говорит о четырех сторонах света, но это противоречит приводимым им же данным. Из более ранних работ о церемониальном экономическом обмене в Австралии см. W. Stanner, Ceremonial economics of the Mulluk-Mulluk and Mandgella tribes of the Daily River, North Australia, “Oceania”, v. IV, 1934—1935. Cp. также данные о сходном обмене кула у папуасов: J.P. Singh Uberoi, Politics of the Kula ring, Manchester, 1962; Н.А. Бутинов, Папуасы Новой Гвинеи, М., 1968, стр. 53—54 (по Зелигману, на Новой Гвинее отношение ufuapie связывает по две социальные единицы, поставляющие друг другу продукты: С. Lévi-Strauss, Anthropologie structurale, p. 29).
[22] См. Янош Ланг, Основы и возникновение «тотемизма» (урегулирование пользования охотничьими угодьями у аборигенов Австралии), “Acta etnographica”, t. XVI, Budapest, 1967, fasc. 3—4, p. 375.
[23] J. Falkenberg, Kin and totem, Group relations of Australian aboriginals in the Port Keats District, Oslo, 1962, p. 82.
[24] C. Lévi-Strauss, Le totemisme aujourd’hui, Paris, 1962; C. Lévi-Strauss, La pensée sauvage, p. 83.