Опубликовано в журнале НЛО, номер 3, 2018
Четыре тени А.П. Чехова
1
Вечером станет сыро,
но никто не попросит принести тальмочку,
голосом старой жизни
не зазвенит харьковская степная даль.
Засветло снова станут
стучать топором по старым стволам в камеди,
засветло рухнет счастье,
молодость, нежность, вся человечья комедь.
Разве что, бедно тлея
в темной детской темной детской истории,
маленьким верным светом
не сомкнет глазниц до новой жизни старик.
2
Еще лет пятнадцать. И что же нам
делать в эти пятнадцать лет?
Хоронить родителей. Жечь роман.
Верить в красоту своих тел.
Говорить на сломанном языке
о том, как починить людей.
Слушать брёх сердца в темноте: ёк-ёк.
Оставлять в истории след.
Правда, Иван Петрович?.. А потом
выйдем утром в домашний сад,
твердой походкой, без прежних хромот,
и все станет ясно тогда.
3
Чáенька на голубом ледяном кругу,
чаинка на синем вертящемся блюдце —
всё на общих местах. Как согнутые в дугу
человеческие эмоции. Ни отвернуться,
ни закрыть глаза: то ли шею свело,
то ли веки отрезаны. И говорит негромко
общее наше затрепанное ремесло:
«Верю», — и ясен путь, и хороша поземка.
Надо ехать. Тем более надо плыть.
В четвертом действии особенно необходимо.
Нина, где ты была? Человек обрывает нить
общим жестом, добавив немного дыма.
4
Издание для изучающих русский, с ударениями.
Вот чего не хватало, чтобы понять:
все они — фарфоровые куклы фонетики, орфоэпии,
старшей нормы. «Мáша меня´ лю´бит. Моя´ женá
меня´ лю´бит». «Ничегó, Натáша. Мáльчик здорóв».
«Бальзáк венчáлся в Берди´чеве». «Тепéрь óсень,
скóро придёт зимá». А жить-то как? Будто все готово
к твоей смерти? Не получается беззаботно.
Даже если пожары, долги, дуэли и Москва в цвету.
Даже если совесть, глупая старая прислуга, все сидит
и сидит в углу на стуле, и спит, и не нужна, и ни тпру
ни ну. Как жить, девочки, как тут жить?
Две тени Т.С. Элиота
1За серым Пруфроком в интеллигентных брюках,
засученных от старости бегом,
бежим бегом туда, где в тихих зимних звуках
лежит Сергеев, сбитый мудаком!
Бежим туда и остановим время
по-детски – перед носом мудака,
чтоб навсегда в третьеразрядном Риме
закончилась предсмертная тоска.
И можно было сквозь пустые ветки
читать о том, что родина пуста,
и как бинты разматывая свитки,
плясать вокруг замерзшего куста.
2
Это – как в метро читать «Ист Коукер»
на перегонах. Тьма тьма тьма. Черная полоса,
пробел, черная полоса… Как за луной – облако…
Поезд уходит по ветке Мёбиуса
и останавливается где-то во тьме господней,
где не о чем думать, но догадки
есть у каждой из теплых вагонных теней,
свисающих вниз головой, будто цветы из кадки,
и слышащих, как машинист, учась
говорить, говорит: внимай, беги к ней из маéт…
А потом с ним пропадает связь
и слышно только, что вода прибывает…