Опубликовано в журнале НЛО, номер 2, 2018
Я его всегда побаивался. Но потом оценил и полюбил.
Впервые я его увидел, когда он пришел к Лёне Аронзону в переулок Марии Ульяновой. Он принес недавно законченную поэму «Фома», которую я тут же взялся перепечатывать.
Годом позже я работал младшим библиотекарем в резервно-обменном фонде университетской библиотеки (около Смольного). Рядом заканчивал аспирантуру Анри. Во время своих недолгих обедов мы постоянно встречались и беседовали — естественно, о поэзии. Анри тогда не очень ценил обэриутов и однажды сослался на Пушкина: «его лошадка, снег почуя, плетется рысью — как-нибудь».
О новых сочинениях Анри всегда с большим пиететом сообщал Алеша Хвостенко. Их я тоже, конечно, добывал и перепечатывал на машинке.
Мои сочинения Анри часто критиковал (справедливо!), но на дружеские отношения это никак не влияло.
Однажды Анри пришел ко мне и принес их новое с Хвостом произведение под заглавием «Твист», известное ныне как «Игра на флейте». У меня в это время был в гостях Лёня Ентин. Стихотворение «Твист» вызвало у Лёни несколько придирок, которые Анри вежливо, но твердо отверг.
Весной 1967 года мы собирались выступать в медицинском институте: Анри, Лёня Аронзон, Алеша Хвостенко и я. Но выступление Анри по ряду причин не состоялось. После выступления нас развлекали демонстрацией частей человеческих тел в анатомическом театре. Об этом вспоминает Аронзон в своей «Отдельной книге».
…Несколько лет до отъезда Анри мы не виделись, но переписывались. Однажды меня попросили ответить для одного самиздатского проекта на вопрос, что такое поэзия. Я написал небольшой текст, слегка напоминающий «Замедление времени» Геннадия Гора, и послал свой текст Анри. Анри мне ответил. Оба текста были опубликованы в машинописном сборнике «Что такое поэзия»:
В.Э. — А.В.: Поэзию так же трудно определить, как душу кота или как описать красоту тапира. Вообще же поэзия есть нечто субъективное и в то же время объективное. Наверное, для того, чтобы ощутить нечто, когда читаешь незнакомый текст, надо, чтобы настрой стиха совпал с настроем читателя. Я, например, люблю Сологуба. Хоть стихи у него мастерские, но ведь не это важно. Просто у него иногда вдруг попадаются строчки, про которые можно сказать: «Лучше не скажешь». То же самое я могу сказать про Крученых. Помните, в польском фильме «Пепел и алмаз» были такие стихи «Когда из пепла нам блеснет алмаз». Именно это и должно произойти. Бывает, что одна строчка мучает всю жизнь, тогда как всё остальное стихотворение — ни то, ни сё. Одна эта строка превращает весь стих в нечто, а порой и всего поэта. Именно отдельные строчки для меня порой показатель подлинной поэзии в тексте.
А.В. — В.Э.: Ваш вопрос поставил меня в тупик. Поэту даже и отвечать-то на него неловко и думать над этим не хочется. Правильно вы сопоставили поэзию с мяуканьем кота и с хрюканьем тапира. Это вот самая она и есть. Вообще ведь язык изобретен поэтами. Но с того момента, как он изобретен, есть язык новый и старый: мяуканье коня и так называемая членораздельная. Ну, есть копыта, которые по-прежнему мяукают, иногда даже эффектно, с возвышений, а есть наш брат стихотворец. Ведь поэта лучше всего определить как «лицо, пишущее стихи, но не старше тридцати семи лет». Вот и вопрос: а сколько вам лет? Так что как узнать: стих — не стих? Всё есть стих и всё же не всё. На сем встаю.