Опубликовано в журнале НЛО, номер 5, 2017
Александр Кондаков (Европейский университет в Санкт-Петербурге; ассистент профессора; Центр независимых социологических исследований, научный сотрудник; кандидат социологических наук) akondakov@eu.spb.ru.
УДК: 304.42
Аннотация: В статье анализируется понятие рабства в БДСМ-культуре. В качестве отправной точки принимается категоризация властных отношений в садизме и мазохизме, предложенная Делёзом. Рассмотрение феминистских аргументов «за» и «против» БДСМ, озвученных в дискуссии вокруг понятия сексуальности для феминизма, позволяет уточнить концепцию. Теоретические разработки используются для анализа интервью с людьми, практикующими БДСМ, и репрезентаций БДСМ в фильме «50 оттенков серого». Анализ позволяет обнаружить несоответствие между социальной практикой и ее репрезентациями в культурном продукте, которое имеет не только эмпирическое, но и теоретическое значение для осмысления властных отношений.
Ключевые слова: рабство, БДСМ, 50 оттенков серого, секс-работа, власть, кинематограф
Alexander Kondakov (European University at Saint Petersburg; Assistant Professor; Centre for Independent Social Research, researcher; PhD) akondakov@ eu.spb.ru.
UDC: 304.42
Abstract: Kondakov analyzes the concept of slavery in BDSM culture, taking Deleuze’s categorization of power relationships in sadism and masochism as a starting point. An examination of feminist arguments for and against BDSM, raised in a discussion around the concept of sexuality for feminism, also serves to clarify the conception. These theoretical formulations are used to analyze interviews with practitioners of BDSM and representations of BDSM in the film “Fifty Shades of Grey”. Kondakov’s analysis reveals the non-correspondence between social practices and their representation in cultural production, which has both empirical and theoretical significance for our understanding of power relationships.
Key words: slavery, BDSM, 50 Shades of Gray, sex work, power, cinema
Одним из самых кассовых фильмов 2015 года в России стала экранизация романа «50 оттенков серого», эротическая драма о БДСМ-отношениях. По итогам года фильм занял 9-е место, его посмотрели более 4 млн. человек, которые отдали прокатчикам более 1,1 млрд. рублей[1]. Его продолжение в 2017 году выступило немногим скромнее. Хотя БДСМ уже попадали на экраны кинотеатров в самых разных формах репрезентации, на этот раз они представлены не в качестве «перверсии», а вписаны в обычный романтический нарратив о «конфетно-букетном периоде» знакомства. Из прошлых опытов можно вспомнить, например, знаменитую сцену из «Криминального чтива» Квентина Тарантино, в которой герои Брюса Уиллиса и Винга Реймса попадают в руки полицейского-садиста. Здесь БДСМ в значительной степени иначе представляется зрителям. Зед, садист в исполнении Питера Грина, показан как человек, имеющий патологическую тягу к насилию, за что в результате он получает унизительное наказание и мучительную смерть. Чтобы освободить героя Реймса от кляпов и прочей атрибутики сексуальных игр, Уиллис кастрирует Зеда выстрелом из дробовика, что явным образом указывает на символический статус мести за сексуальное унижение и позиционирует БДСМ как сексуальную перверсию. Контрастным является репрезентация БДСМ в «50 оттенках серого», где отношения между парой представлены как обычная гетеросексуальная любовная история, заканчивающаяся, как известно из ее литературного оригинала, бракосочетанием. Вместо подвальных помещений «Криминального чтива» отношения между героями этого романа происходят в просторных комнатах огромного дворца, а сексуальные игрушки блестят и обшиты бархатом, а не заляпаны кровью. Несмотря на многие противоречивые вопросы, которые будут обсуждаться позже, эта версия БДСМ вписывает сексуальную игру в рабов и хозяев в респектабельный романтический дискурс, чем демонстрирует тенденцию ее культурного принятия, подтверждаемую также финансовым успехом «Оттенков».
БДСМ представляет собой намеренный обмен отношениями власти в разных формах и — часто, но не всегда — для получения сексуального удовольствия. В русскоязычной версии аббревиатура расшифровывается как бондаж, доминирование, садизм и мазохизм, а в англоязычной — включает более широкое разнообразие понятий: бондаж (связывание, неволя) и дисциплина, доминирование и подчинение (domination and submission, господство и рабство), садизм и мазохизм. БДСМ-практики ритуализированы и регулируются правилами — так, «доминирование и рабство имеют набор традиций и ритуалов, относящихся к осуществлению или принятию партнерами контроля друг над другом» [Faccio et al. 2014: 752]. Исследователи указывают, что подобные отношения «могут быть разовыми или являться стилем жизни» [Faccio et al. 2014: 752]. Так или иначе, само существование и возможные дискуссии вокруг БДСМ могут подвергнуть сомнению обыденные представления о рабстве, насилии, отношениях власти и договоре. В задачи этого исследования входит постановка вопроса о культурном значении БДСМ для более глубокого понимания отношений власти, выраженных в таких полярных формах, как рабство и господство. Поскольку БДСМ-культура предполагает добровольноерабство, она одновременно являет и крайний случай свободы, выраженный в изъявлении воли человека подчиниться другому, и несвободы, которой содержательно наполняются эти отношения. Сравнив некоторые нормы БДСМ-культуры с ее репрезентациями в кино, я покажу, в каких случаях рабство может означать свободу.
БДСМ: от патологии к контракту
В отечественной академической литературе БДСМ мало исследуется специально, скорее вписывается в общий набор явлений, упоминаемых в оценочном негативном синонимичном ряду. Например, в юридической работе о «социально-негативных (фоновых) явлениях» БДСМ классифицируется как «сексуальная аддикция», т.е. «зависимость от сексуальных отклонений, половых перверсий (садомазохизм и BDSM-отношения, аутоасфиксиофилия, гетерохромофилия, геронтофилия, педофилия, зоофилия, гомосексуализм, трансвестизм, эксгибиционизм и др.)» [Шалагин 2015: 167]. Автор полагает, что каждое из названных явлений (наравне с еще более обширным перечнем от «тунеядства» до «токсикомании») представляет опасность для общества и должно быть объектом профилактической работы с помощью таких «инструментов», как «патриотизм, дружба народов, уважение к женщине и пожилым людям, осуждение вседозволенности и распущенности, пропаганда здорового образа жизни» [Шалагин 2015: 167—168].
Такая логика выстраивания связей между широким спектром явлений, маркируемых как «девиации», соответствует отжившим психопатологическим дискуссиям вокруг «теории дегенерации» конца XIX века, важным представителем которой являлся Краффт-Эбинг (см.: [Кондаков 2011: 69—70]). Энн Маклинток связывает патологизацию БДСМ с необходимостью показать «естественность» агрессии для мужчин и, следовательно, «ненормальность» мужского рабства и «норму» женского [McClintock 1993: 89]. При этом садизм, даже если он проявляется в качестве мужского желания, психопатологи приписывали «отсталым» народам, в то время как цивилизованные мужчины понимались как способные сдерживать «природную» тягу к насилию [McClintock 1993: 90].
Исследования, основанные на эмпирических данных, фокусируются на анализе субкультуры групп, практикующих — среди прочего — элементы БДСМ. Это, в частности, молодежная субкультура «готов», которая «благодаря подчеркнутой театральности и эпатажности позволяет своим представителям экспериментировать с собственными идентичностями» [Гаврилюк 2009: 41]. В этих работах приверженность к нормам субкультуры может пониматься как причина «фрустрации», ведущей к отказу «от принятия социальных и культурных традиций» [Гаврилюк 2009: 43], что возвращает авторов к морализаторству. Более тонкий анализ показывает БДСМ как особую форму выражения универсальной ценности свободы в ее субкультурном варианте: «…готы выбирают любовь такую, которая им необходима экзистенциально <…> Групповой секс, смена партнеров, БДСМ и т.д. являются также проявлениями поиска, свободы выбора, ухода от общепринятых норм, пренебрежения табу, исходящими от господствующей культуры» [Жарова 2013: 226].
Культура БДСМ имеет глубокие исторические корни в работах и практиках маркиза де Сада и Леопольда фон Захер-Мазоха, а потому давно подвергалась тщательному анализу. Как отмечают исследователи, эта культура в особенности интересовала французскую философию — таких постструктуралистов и экзистенциалистов, как Ролан Барт или Симона де Бовуар, — которые уделяли внимание сексуальности до эпохи индустриализации и разворачивания капитализма [Musser 2015: 124], чтобы лучше понять период сексуальной революции, переживаемый в 1960-е годы. Эти философы утверждали, что де Сад являлся образцом свободного человека и был подвержен гнету из-за «своего радикального требования сексуального освобождения» [Steintrager 2005: 359]. Делёз, напротив, сравнивает де Сада и садизм с институциональным контролем и подавлением, иерархичным распределением власти сверху вниз [Deleuze 1991]. В то время как мазохизм, согласно Делёзу, представляет собой культуру согласия и договора между участниками, что в значительной степени отличается от вертикального отправления власти. Таким образом, философ показывает, что садизм и мазохизм не противопоставляются друг другу, а оказываются явлениями разного порядка. Оба предполагают осуществление власти, но при помощи разных механизмов: мазохизм — на договорной основе, садизм — путем подавления воли [Deleuze 1991: 40]. Так, напряжение между принуждением и волей, гнетом и свободой составляет основной теоретический вопрос, в связи с которым культура БДСМ представляется продуктивным объектом анализа.
Современная культура БДСМ строится вокруг концепции договора, то есть, в терминах Делёза, воспринимает скорее мазохистскую версию отношений власти. Это положение выражается в строгом требовании безопасности, разумности и добровольности [Faccio et al. 2014: 753]. Исследователи выделяют четыре характеристики такого рода БДСМ-отношений: (1) договор, из которого можно выйти в любой момент; (2) использование «safe words», т.е. знака о желании прекратить текущую пытку; (3) возможность изменить роль с раба на хозяина и наоборот; (4) взаимность удовлетворения и получения удовольствия [Faccio et al. 2014: 753]. Тем не менее концепция договора — соглашения между сторонами о будущем распределении власти по отношению друг к другу — не является само собой разумеющейся. Феминистские теоретики указывали, что на договоры между частными лицами влияют более общие структурные условия, определяющие позицию каждой из сторон как заведомо неравную еще до вступления в договор [Pateman 1988]. Следовательно, свобода договора является иллюзией, поскольку структурно неравное положение его участников дает преимущество и власть одной стороне, а другую ставит в ситуацию выбора без реального выбора [Bennett 2015: 96]. Это привело к осмыслению БДСМ как одной из наиболее несвободных и патриархатных практик [Dworkin 1974].
Теодор Беннетт описывает дискуссию по поводу БДСМ между радикальными феминистками и появляющимся новым поколением феминистских групп, которая состоялась в 1980-е годы и обычно обозначается как «сексуальные войны» [Bennett 2015: 95—99; Rubin 2010]. Хотя позиция последних, характеризующаяся аргументированием важности разных форм сексуальности для концептуализации женского опыта (секс-работа, порнография — сексуальная субъектность), оказалась доминирующей в современной научной феминистской дискуссии, тезисы радикальных феминисток продолжают воспроизводиться в других контекстах [Rubin 2010: 35]. Особенно это касается политики регулирования секса (см.: [Fassi 2014]), что имеет значение для БДСМ ввиду повышенного внимания к этой культуре со стороны юристов. Радикальные феминистки предлагали понимать БДСМ как продолжение диспропорциональных гендерных отношений власти, представляя «хозяев» мужчинами, реализующими свое желание сексуального доминирования над женщинами-«рабынями» [Bennett 2015: 96]. В их понимании, не может быть никакого согласия между «хозяином» и «рабом», поскольку последние в любом случае — лишь жертвы насильника [Barker 2013: 898].
Эта позиция слабо соответствовала эмпирическим данным о БДСМ: например, анализ спроса и предложения на рынке коммерческих услуг рабства и доминирования показывает, что побыть рабами чаще хотят мужчины, а профессиональными госпожами значительно чаще работают женщины [Faccio et al. 2014: 755]. Более того, многие феминистки противопоставили обвинениям радикального крыла свои теоретические аргументы, отстаивая центральность разнообразия сексуальности для женского опыта [Weeks 2015: 49]. Наиболее последовательной защитницей БДСМ стала Гейл Рубин, утверждающая, что «к концу 1970-х почти любые сексуальные вариации оценивались в феминистской литературе как противоречащие феминизму. Транссексуальность, мужская гомосексуальность, полигамия, публичный секс, трансвестизм, фетишизм и садомазохизм поносились в текстах, выискивающих какую-то причинно-следственную связь между возникновением и поддержанием угнетения женщин и каждым из этих явлений» [Rubin, Butler 1994: 77—78]. Рубин доказывает, что в нападках на БДСМ неправомерно смешиваются свойственные этой культуре игровые практики с действительно жесткими системами угнетения, не имеющими с ними на самом деле ничего общего [Rubin 1981]. Это отвлекает внимание феминистских теоретиков на незаслуженную критику миноритарной субкультуры вместо анализа таких мощных институтов мужского доминирования, как «семья, религия, дискриминация на рабочем месте и экономическая зависимость, насильственное воспроизводство, предрассудки в образовании, отсутствие прав и гражданского признания» [Rubin, Butler 1994: 78]. Аргументы Рубин и других феминистских теоретиков позволили отделить БДСМ-культуру от более общей культуры неравенства, доминирования и власти, ограничивающей субъектность вступающих в отношения индивидов. Именно «наличие согласия и взаимного удовольствия отличают отношения власти в садомазохизме от любых культурных историй угнетения» [Bennett 2015: 98].
Для Энн Маклинток БДСМ является «провалом просвещенческой идеи индивидуальной автономии», поскольку эта культура демонстрирует необходимость «взаимозависимости для получения персонального удовольствия» [McClintock 1993: 109]. Следовательно, это коллективная культура, и она невозможна вне договоренностей о протекании отношений между вовлеченными в нее людьми. Договор предшествует сексуальным отношениям, т.е., прежде чем вступить в близость, участники БДСМ-культуры должны провести переговоры, устанавливая правила, ограничения и спектр возможных действий по отношению друг к другу [Bennett 2015: 98]. Это связано с риском нанести вред и, соответственно, является ключевым моментом взаимности. Договор перед сексуальным актом не считается свойственным для «обычных» отношений, а потому в них в гораздо большей степени возможно насилие, о котором теоретизируют радикальные феминистки. Так, анализ интервью с представителями БДСМ-культуры и не практикующими эти отношения людьми показал, что «парадоксальным образом акцент на равенстве, взаимоуважении и понимании другого был более явным среди практиков садомазохистской, а не “ванильной” сексуальности — для последних свойственно то, что участники отношений должны понимать чувства друг друга интуитивно» [Langdridge, Butt 2004: 48]. Отсутствие предварительных договоренностей, конечно, является менее надежной защитой от злоупотребления властью, чем эксплицитный контракт. Следует лишь иметь в виду, что контракты также могут нарушаться [Barker 2013: 900—901].
Сравнение двух сексуальных культур — БДСМ, с одной стороны, и «обычной», с другой, — демонстрирует, что первая имеет трансформационный потенциал для понимания сексуальности вообще, поскольку предполагает более эгалитарные практики для достижения согласия и взаимоуважения. БДСМ, таким образом, демонстрирует возможность альтернативных сексуальных отношений, устроенных по принципу согласия, и в этом смысле обладает трансформирующей силой [McClintock 1993: 111]. Кроме того, наличие такой альтернативы предполагает проблематичное положение гетеросексуальности как единственной нормы, поскольку разнообразие сексуального удовольствия ставит под вопрос отношение между сексуальностью и гениталиями ввиду задействования в БДСМ-практике для получения сексуального наслаждения и других частей тела [Hammers 2014: 71]. Вариативность культурных явлений способствует демократизации культуры, в которой разные сексуальности могут занимать легитимное положение наравне с другими. Однако в этом случае ранее репрессированные, замалчиваемые, запрещенные формы сексуальности могут подвергаться ассимиляции, теряя в процессе свой трансформационный потенциал [Wilkinson 2009: 187]. Сам факт артикуляции ранее запретной темы — БДСМ — способствует одновременно и социальному изменению в сторону плюралистичности сексуальных норм, и апроприации миноритарной культуры существующим порядком [Dymock 2013: 885].
БДСМ-культура прошла путь от ее понимания в терминах патологии до концептуализации в качестве отношений, способных изменить патриархатную систему неравенства в сторону большей эгалитарности. Это обеспечивает интерес к ней со стороны книжного и кинематографического мейнстрима, а также показывает процесс включения миноритарной культуры в общее гражданское пространство [Langdridge, Butt 2004]. Такие свойственные БДСМ роли, как «раб» и «хозяин», подрывают однозначное понимание отношений власти, представляя собой взятые добровольно обязательства подчиняться или унижать для целей взаимного удовольствия. Договор как центральный концепт БДСМ-культуры переворачивает обычные представления о системе подчинения, позволяя поставить вопросы о том, какие отношения выглядят несвободными, но ими являются, а какие кажутся свободными, но не являются добровольными на самом деле. Далее теоретические разработки проходят тест на анализе двух разных материалов: суждения вовлеченных в БДСМ людей и репрезентация БДСМ в фильме «50 оттенков серого».
Нормы БДСМ-культуры на практике
Анализируемые в этом разделе интервью были собраны в ходе проекта, посвященного анализу рынка сексуальных услуг в Санкт-Петербурге и осуществленного летом 2015 года[2]. Всего в ходе проекта было собрано 41 полуструктурированное биографическое интервью с секс-работницами и работниками. Из них десять рассказывали об опыте работы в БДСМ-услугах как основном занятии, а еще двое упоминали БДСМ в качестве одной из иногда оказываемых услуг, трое сослались на незначительный опыт подобной практики.
В этом сегменте сексуального рынка роли участников многообразны. Наиболее востребованной является «госпожа» (также: «домина», «доминатрикс», «верхняя», «транс-госпожа», «садистка», которые являются вариациями роли доминанты). Среди информантов эта роль в «чистом» виде принадлежит женщинам (даже если «господа» существуют, они не попали в наше поле зрения), поэтому в сообществе принято говорить об особом жанре: «фемдом, женское доминирование» (госпожа, ж., 1975)[3]. Этой роли противопоставлена роль «раба» (также: «нижнего», «сабмиссива», «сабмиссины», «мазохиста», не синонимичных, но схожих ролей). Эта роль вариативна и может включать в себя не только разовый опыт («нижний» в конкретной игре), но продолжительное существование в качестве «раба» в длительных БДСМ-отношениях. При этом раб может быть «бытовым рабом», выполняющим обязанности по хозяйству для получения наслаждения и вознаграждения: «Я убирал там, на студии, убирал там, готовил — всякое такое, вот, но, то есть, кроме как фут-фетиша, ничего не получил» (нижний, м., 1988). Часто — особенно для коммерческих целей — люди занимают роль, позволяющую постоянно менять положение в отношениях власти с подчиненного на господствующего и наоборот: «свитч». Важно заметить, что для многих из наших информантов БДСМ является не только работой, но и стилем жизни: «Сейчас я полностью всю свою жизнь посвящаю БДСМ <…> это и работа, и хобби, и жизнь, и вообще — все» (госпожа, ж., 1975). Те, кто активно участвуют в БДСМ-культуре, часто называются «темой», «тематиками» (см., также: [Кондаков 2014: xv-xvi]). Их действия обозначаются глаголом «темачить». Случайные для БДСМ участники обозначаются «околотемными», а аутсайдеры — «ванилью».
Прежде всего, интервью позволяют реконструировать примерный спектр того, что именно включается в БДСМ в современной России. Информанты указывают: «Кто от чего получает удовольствие: кому-то нравится, когда его унижают, пинками, там, еще, там, я не знаю, там, ногами на лицо становятся, а кому-то просто хватает того, чтобы на него просто одели ошейник» (госпожа, ж., 1980). Унижение сочетается с насилием: «Я, что, по медфетишу работала, конечно же, это много, чего нужно знать: нужно знать, как прокалывать, нужно знать, где бить, какие части можно, допустим, бить человека, как прокалывать, да, где, можно воском поливать его» (госпожа, ж., 1969). БДСМ-студия является оборудованным помещением (иногда отдельные комнаты могут называться «карцером»), в котором возможно использование разных предметов и объектов для стимулирования целой мириады чувств, помимо, собственно, сексуального возбуждения: «плетка», «ротанг», «розги», «страпон», «наручники», «распорка», «кольцо», «факмашина», «столы», «скамейки», «станки», «подвесы», «клетка» и пр. Эти объекты и помещения используются для действий, позволяющих достигать требуемого уровня удовольствия: «фиксация», «плейпирсинг», «феминизация», «кунилингус» («куни», «ку»), «золотой дождь», «копро», «моральные игры», «кастрация», «ваксплей», «порка», «бондаж», «бутфетиш», «трамплинг» и др.
По своей форме описываемые отношения и объекты явным образом относят БДСМ к культуре насилия, в них не только возможны, но и совершаются действия, результатом которых являются страдания и боль. Следовательно, здесь возможны злоупотребления властью «госпожи» или «верхнего», от которых «раб» или «нижняя» могут пострадать физически и морально. Информанты, относящиеся к БДСМ скептически, указывали, что они расценивают подобные практики как насилие со стороны клиентов и не вступают в них, если работа организована так, что секс-работница имеет право принимать решения о спектре предоставляемых услуг. Те собеседники, которые сами являются частью БДСМ-культуры, напротив, видят в этих отношениях игру, психологическую помощь или театр, пародирующие отношения власти для целей взаимного удовлетворения. Это достигается двумя способами: во-первых, четким представлением о том, что эффектом БДСМ является не страдание, а наслаждение, а во-вторых, эксплицитным договором о протекании БДСМ-сессии. Это, по мнению информантов, отличает здоровые БДСМ-отношения от насилия.
Что касается первого аргумента, то он отсылал к разным формам получения удовольствия в БДСМ. Например, раб, описывающий впечатления от «страпона» (приспособления, стимулирующего простату), говорит, что наиболее важным эффектом для его удовлетворения является «сам факт» того, что «девушка верхняя» его «страпонит»: «У меня при этом нет эрекции, ничего как бы нет, то есть мне там, так скажем, [воздействуют] на психологическом уровне» (нижний, м., 1988). Госпожа объясняет главную цель БДСМ, выраженную в достижении «рабом» особого психического состояния, в связи с разъяснением отсутствия в ее салоне бара с алкогольными напитками: «Наши практики сами по себе имеют свойство менять сознание, за счет того, что происходит мощный выброс адреналина, эндорфинов и серотонина в мозг. Действительно происходит изменение биохимии мозга во время сессии, очень часто это наблюдается. У нас это называется состояние полуспейса, subspace» (госпожа, ж., 1975). Таким образом, речь идет об отношениях, в которых каждый получает требуемое, выступая при этом в неравных властных ролях. Собственно, взаимность удовольствия обеспечивается вторым элементом БДСМ — договором.
Договор в БДСМ-отношениях строится на принципах БДР — безопасность, добровольность, разумность. На этих принципах основывается неформальный договор между вступающими в отношения или разовую сессию лицами. Договору предшествуют переговоры, имеющие целью установить рамки дозволенного, чтобы избежать нанесения вреда. С позиции «нижнего» в БДСМ переговоры описываются как поиск компромисса между разными приемлемыми вариантами пыток: «Если я не поддерживаю практику, я партнеру сразу скажу: “Я не потяну вот это”. …И, бывает, партнер перестраивается даже на меня, это как в тематике находить общий язык» (свитч, ж., 1965). Соглашение между партнерами, помимо принципов БДР, может также подкрепляться другими способами, например демонстрацией взаимного доверия. Доверие в БДСМ производится в разных формах (прежде всего, выстраивание отношений до вступления в контакт), а в сфере коммерческих БДСМ-услуг может выражаться в отложенном платеже: «я вообще никогда не беру деньги вперед <…> Я говорю: “Слушай, ты пришел ко мне с полным доверием, потому что наша игра основана на двух вещах: на твоем доверии ко мне и на моей ответственности за тебя и за весь ход сессии. Ты мне доверяешь душу и тело, а я тебе не доверю какие-то три бумажки?”» (госпожа, ж., 1975). Подобные суждения демонстрируют взаимность между людьми, вступающими в договорные отношения, что важно для БДСМ, поскольку позволяет исключить злоупотребления еще до начала выполнения действий по договору.
Чаще всего содержательно соглашение ограничивает стороны в том, что можно и нельзя делать по отношению друг к другу. Эти границы регулируются «табу», то есть перечислением таких практик, на которые человек не согласен ни при каких условиях: «У меня, например, копро — в табу» (госпожа, ж., 1975), «Также в теме очень важно понятие табу, табу — это запрет» (свитч, ж., 1994), «Должно быть все в пределах, как на нашем языке говорят, табу» (свитч, м., 1985). Кроме того, раб может подать знак о прекращении текущей «практики», если она ему не доставляет должного удовольствия: «Сразу это все оговаривается, то есть есть, э, как бы… такое… ну, ключевое слово, да, там, стоп» (свитч, ж., 1965). «Стоп-слова» синонимичны англоязычному понятию «safe words». Соблюдение данных правил и переговоры о них позволяют «тематикам» отделить БДСМ от «нездорового садизма» и обеспечивают взаимность.
Тем не менее договор, как и любое правило, одновременно с соглашением между сторонами производит возможность нарушения нормы. «Рабы» обращают внимание на то, что правила могут нарушаться, однозначно оценивая это негативно. Один из информантов описывал ситуацию, при которой домина попробовала нарушить его табу на гомосексуальные практики, привлекая к участию в их сессиях своего «тематического мужа». В ответ он вынужден был приостановить отношения полностью: «Что у нижнего есть всегда? Ну, так же у раба. У нижнего — это уйти» (нижний, м., 1988). Другой случай описывает доминатрикс, утверждающая, что один из ее клиентов провоцировал «хозяек», пытаясь вызвать реальный гнев, чтобы они нанесли ему настоящие увечья: она назвала его «ХЖМ — хитрожопый мазохист» (госпожа, ж., 1975) и впустила в салон только после подробных переговоров. Однако любые возможные злоупотребления также зависят не только от воли сторон нарушить правила игры, а от обстоятельств, в которые помещены участники. Коммерческая сфера БДСМ хорошо это демонстрирует: ввиду того, что это неформальная сфера занятости, договор здесь не обеспечен ничем, кроме договоренностей между участниками и «крышующими» структурами. Соответственно, любые возможные конфликты часто не могут решаться открыто, с привлечением государственных институтов, не готовых разбираться в ситуации непредвзято.
Гарантия защиты от нарушения соглашения производится самими участниками на основе взаимности, но не поддерживается более общими социальными структурами распределения власти и институтами контроля за соблюдением прав граждан. С другой стороны, информанты явным образом свидетельствуют, что в их практике отсутствует динамика гендерного неравенства, которая в обществе способствует наделению большей властью мужчин и подчинению — женщин. В БДСМ, как рассказывают участники, все наоборот: «Я иногда и считаю, что некоторые отношения, даже, вот, например, как правильно сказать, классические, ванильные и так далее и тому подобное, они иногда, вот, ну, чисто по мне, могут быть более иногда, ну, жестокими, чем вот такие отношения. Здесь ты прекрасно понимаешь, на что ты рассчитываешь, на что рассчитывает партнер. А в обычных отношениях бывает такая история, что, ну, в принципе, может быть даже изнасилование, а это все, извини меня, классический секс» (госпожа, ж., 1980). БДСМ в этом описании способствует большей эгалитарности в сексуальных и эротических отношениях, поскольку основывается на прямой договоренности и позволяет избежать вынужденного согласия на те действия, которые партнер совершать не хочет.
Эмпирические данные показывают, что культура БДСМ выстраивается вокруг идеи договора. При этом содержательно договор представляет собой установление границ дозволенного для целей взаимного получения удовольствия (сексуального и/или психологического). Конфликты, связанные с нарушениями договора, могут решаться только партнерами, поскольку другие формальные условия обеспечения прав сторон отсутствуют. В том, что касается содержания самих отношений, они описываются как более эгалитарные по сравнению с обычными сексуальными практиками. В БДСМ рабство и доминирование представляют собой крайние формы отправления власти: словарь переполнен терминами, которые в отрыве от контекста взаимности могут оцениваться как свидетельствующие о жестокости и насилии. Однако в контексте договорных отношений они демонстрируют относительность понятий власти, рабства и доминирования. Тем не менее речь в данном случае идет не о свободе становиться рабом, а о коллективном, «отношенческом» характере самих механизмов осуществления власти.
Репрезентация БДСМ для массового зрителя
Одна из наших информанток заметила: «После выхода фильма и книги “50 оттенков серого”, люди, у меня такое ощущение, что… ну, это мое ощущение… стали в голове держать: мне надо поставить галочку, что я знаю, что такое БДСМ на себе» (свитч, ж., 1994). Если фильм обеспечивает популяризацию и включение БДСМ-культуры в общее гражданское пространство и сексуальную повседневность, то важно понимать, насколько принципы этой культуры и понимание коллективности договора в ней транслируются в кинематографических репрезентациях. Какая версия БДСМ репрезентируется в «50 оттенках серого» — садистская или мазохистская, если воспользоваться категориями Делёза?
Фильм рассказывает историю о влюбленности студентки филфака Анастейши Стил в молодого миллиардера Кристиана Грея, ответившего взаимностью. Они знакомятся во время интервью, которое берет Анастейша у Кристиана для университетской газеты. Отношения пары развиваются по стандартному сценарию, в котором Грею принадлежит роль очаровательного соблазнителя, удивляющего девушку дорогостоящими подарками, а Стил — неопытной и неискушенной пассии, принимающей знаки внимания, чтобы заполучить себе «принца»-толстосума. Единственной проблемой отношений, которая выясняется далеко не сразу, является секретное увлечение Кристиана БДСМ. Предлагая постепенно ознакомиться со своими потребностями из этой области, Грей представляет Анастейше нормы БДСМ-культуры и приглашает вступить в игру.
Репрезентации БДСМ-атрибутики в фильме нешокирующие — культура предстает в форме блестящих предметов, оборудования и интерьеров, вызывающих интерес главной героини. «Карцер», где проходят БДСМ-сессии, называется «красной комнатой», символизирующей страсть, сексуальность и риск, но не опасность, боль или страдание. Исследователи обращают внимание, что это позволяет включить кинопродукт и книги, на которых основаны фильмы, в мейнстрим культурного производства [Attwood, Walters 2013: 976]. Так, кино способствует нормализации БДСМ как варианта гетеросексуальности, долгое время отвергаемого в качестве нереспектабельной и девиантной ее формы [Harrison, Holm 2013: 561].
С другой стороны, биография Кристиана Грея скорее показана как отклонение от принятой социальной нормы. Мальчик был усыновлен семьей Греев, его собственные родители ему неизвестны. Более того, в возрасте 15 лет подруга матери вовлекла Кристиана в БДСМ-отношения в качестве «нижнего», что, если следовать повествованию, обусловило его интерес к садомазохизму. Сами по себе эти факты не свидетельствуют о наличии каких-либо патологий, девиаций или перверсий у Грея. Однако, взятые вместе, они напоминают обычный нарратив «теории дегенерации», указывающий на взаимосвязь между собой любых явлений, маркируемых в качестве отклонений. Так, отсутствие биологических родителей, вероятность сексуального насилия в детстве и приверженность БДСМ составляют объяснение «патологичности» сексуальных желаний героя. Более того, БДСМ показаны не как свободно выбираемая практика, а как обусловленная внешними для индивида обстоятельствами, над которыми он не имел никакого контроля и, следовательно, не «виноват». Такая логика включает БДСМ в список условных «перверсий», которые общество может «толерировать», поскольку не может изменить, что само по себе свидетельствует о «подозрительности» подобных культур, их «ненормальности» в глазах общества и несвободе, а не равенстве по сравнению с доминирующей версией гетеросексуальности.
Героиня фильма, Анастейша, тем не менее родилась в полной семье, не была жертвой сексуального насилия в детстве и не испытывает нестандартных сексуальных желаний. Нарратив ее вступления в БДСМ-отношения на первый взгляд представлен как свободный договор, на который она решается самостоятельно и по собственной воле. Центральным элементом включения Анастейши Стил становится контракт, полностью соответствующий описаниям БДСМ-культуры в научной литературе и интервью выше. Принципами контракта являются БДР — безопасность, добровольность, разумность. В контракт, предложенный Кристианом, включаются «стоп-слова», а также «табу», то есть список активностей, на которые Ана никогда не согласилась бы. Ей отводится роль «сабмиссины» и потому дается право определять в процессе переговоров условия и содержание контракта, то есть ее рабство представляется как ее собственная воля.
И все же предложенный Греем контракт не может трактоваться как свободный выбор Аны. В случае с участниками БДСМ-отношений, описанных выше, обе стороны изначально изъявляют желание вступить в такие отношения, а предметом переговоров становятся конкретные рамки будущей практики, на которые согласны обе стороны. Что касается Анастейши, то она, напротив, никак не проявляет интерес к БДСМ до того, как Кристиан ставит вовлечение в БДСМ-сессию в качестве условия отношений с ним. Все, что интересует Ану, — это романтические отношения с Кристианом, и она явным образом согласна на них. Но «в довесок» ей приходится также стать его «рабыней», что она соглашается в определенных (договорных) пределах делать, хотя и не желает этого. Иными словами, у Кристиана и Анастейши разные желания (у него — БДСМ, а у нее — «ванильные») и, соответственно, разный предмет договора: он предлагает ей «рабство», а она соглашается стать «женой».
В «50 оттенков серого» БДСМ предстают отражением более общей системы гендерного доминирования, поскольку именно женский персонаж показан безынициативным, слабым и подчиненным мужскому [Barker 2013: 898]. Грей обладает врожденной тягой к БДСМ, а Анастейша вовлекается в них через него — она репрезентируется не субъектом желаний, а объектом, зато занимает субъектную позицию в том, что касается романтики и построения «семейного очага». Именно женщине приписывается ответственность за эту сферу, в то время как мужчина действует независимо, активно, инициативно — то есть в фильме воспроизводятся рамки гетеронормативной иерархичной культуры доминирования, которые сами по себе свидетельствуют о нерелевантности согласия при изъявлении мужского желания и при неравных отношениях власти [Barker 2013: 898]. Это обстоятельство явным образом противоречит нормам БДСМ-культуры, которые предполагают обмен властью на основе желаний партнеров вне зависимости от их гендера. Если в теории и на практике БДСМ предстают скорее субверсией гетеронормативности, то в кинорепрезентации, напротив, поддерживают и воспроизводят свойственное гетеронормативности неравенство в гендерных отношениях.
Хотя фильм «50 оттенков серого» делает значительный вклад в принятие БДСМ-культуры в качестве варианта нормы, ее репрезентации в нем остаются искаженными условиями самого процесса принятия. Так, вместо коллективного взаимного согласия, центрального для БДСМ, кинопродукт демонстрирует индивидуальную форму договора, при которой ответственность возлагается на каждого из партнеров по отдельности [Barker 2013: 897]. Это обеспечивается воспроизводством гендерных предрассудков об иерархичном распределении власти между мужчинами и женщинами в обществе, их якобы природных зонах ответственности. Данные обстоятельства определяют рабство в БДСМ как ответственность подчиняющегося за собственное благополучие, а не в качестве коллективного процесса, характеризующегося взаимностью желаний. Рабство как свобода позиционируется лишь как свобода выбирать рабство, но не в качестве совместной практики взаимного наслаждения от обмена властью друг с другом.
Заключение
Рабство в БДСМ-культуре принимает формы, которые могут отталкивать стороннего наблюдателя. Тем не менее, в отличие от обыденных представлений о циркуляции власти, в БДСМ подчинение не является иерархичным, поскольку необходимым условием рабства является взаимное получение удовольствия «рабом» и «господином». Так, рабство оказывается коллективной практикой, отделяющей друг от друга представления о форме власти и ее содержании. Этому способствует ряд условий, предполагающих возможность вступления в БДСМ-отношения: взаимность, эксплицитный договор, коллективность (поддержка норм сообщества в каждом акте индивидуальных взаимодействий). Поэтому для анализа отношений рабства и доминирования важны не формы, в которых они представляются, а контекст, позволяющий увидеть реальные потоки власти, влияющие на ход событий.
Фильм «50 оттенков серого» в отличие от историй, рассказанных в интервью, демонстрирует более привлекательный образ БДСМ, поскольку в нем нет места страданиям, кроме любовных переживаний, или подвальным «карцерам», роль которых исполняют обшитые бархатом комнаты. Однако в репрезентациях БДСМ-отношений в этом кинопродукте не находится места и коллективности, взаимности желаний. В терминах Делёза, БДСМ здесь представлены в своей иерархичной садистской версии, поддерживаемой к тому же более общей системой гендерного неравенства. Поскольку садомазохизм в фильме репрезентируется как природное и — одновременно — патологичное желание, выходит, БДСМ-культура может стать частью наших представлений о сексуальности только на условиях признания индивидуальной «вины» за нее самими участниками. Но это делает БДСМ не тем, чем БДСМ является: не коллективным действием, разрушающим наши представления о власти, подчинении и господстве, а индивидуальным заболеванием, которое мы соглашаемся «терпеть».
Библиография / References
[Гаврилюк 2009] — Гаврилюк Т. Современные молодежные субкультуры как пространство игровых практик // Гуманитарные проблемы современности. Материалы Всероссийской научно-практической конференции. 2009. С. 37—43.
(Gavriljuk T. Sovremennye molodjozhnye subkul’tury kak prostranstvo igrovyh praktik // Gumanitarnye problemy sovremennosti. Materialy Vserossijskoj nauchno-prakticheskoj konferencii. 2009. P. 37—43.)
[Жарова 2013] — Жарова О. Постфольклорное сознание как основание мышления субкультурных движений в современном российском обществе // XXI век: итоги прошлого и проблемы настоящего плюс. 2013. № 7(11). С. 222—227.
(Zharova O. Postfol’klornoe soznanie kak osnovanie myshlenija subkul’turnyh dvizhenij v sovremennom rossijskom obshhestve // XXI vek: itogi proshlogo i problemy nastojashhego pljus. 2013. № 7(11). P. 222—227.)
[Кондаков 2011] — Кондаков А. Порядок дискурсов в формировании девиантных черт гомосексуальной субъективности // Парадигма. 2011. № 16. C. 65—74.
(Kondakov A. Porjadok diskursov v formirovanii deviantnyh chert gomoseksual’noj sub’ektivnosti // Paradigma. 2011. № 16. P. 65—74.)
[Кондаков 2014] — Кондаков А. Формирование квир-архива исследований сексуальностей // На перепутье: методология, теория и практика ЛГБТ и квир-исследований: сборник статей / Ред.-сост. А. Кондаков. СПб.: Центр независимых социологических исследований, 2014. C. xi—xxii.
(Kondakov A. Formirovanie kvir-arhiva issledovanij seksual’nostej // Na pereput’e: metodologija, teorija i praktika LGBT i kvir-issledovanij: sbornik statej / Ed. by A. Kondakov. Saint Petersburg: Centr nezavisimyh sociologicheskih issledovanij, 2014. P. xi—xxii.)
[Шалагин 2015] — Шалагин А. Предупреждение социально-негативных явлений, представляющих угрозу здоровью населения и общественной нравственности // Вестник экономики, права и социологии. 2015. № 2. С. 166—168.
(Shalagin A. Preduprezhdenie social’no-negativnyh javlenij, predstavljajushhih ugrozu zdorov’ju naselenija i obshhestvennoj nravstvennosti // Vestnik jekonomiki, prava i sociologii. 2015. № 2. P. 166—168.)
[Attwood, Walters 2013] — Attwood F., Walters C. “Fifty Shades” and the Law: Regulating Sex and Sex Media in the UK // Sexualities. 2013. № 16(8). P. 974—979.
[Barker 2013] — Barker M. Consent is a Grey Area? A Comparison of Understandings of Consent in “Fifty Shades of Grey” and on the BDSM Blogosphere // Sexualities. 2013. № 16(8). P. 896—914.
[Bennett 2015] — Bennett Th. Persecution or Play? Law and the Ethical Significance of Sadomasochism // Social & Legal Studies. 2015. № 24(1). P. 89—112.
[Deleuze 1991] — Deleuze G. Masochism. Coldness and Cruelty. Cambridge, MA: MIT Press, 1991.
[Dworkin 1974] — Dworkin A. Woman Hating: A Radical Look at Sexuality. New York: Dutton Press, 1974.
[Dymock 2013] — Dymock A. Flogging sexual transgression: Interrogating the Costs of the “Fifty Shades Effect” // Sexualities. 2013. № 16(8). P. 880—895.
[Faccio et al. 2014] — Faccio E., Casini C., Cipolletta S. Forbidden Games: the Construction of Sexuality and Sexual Pleasure by BDSM “Players” // Culture, Health & Sexuality. 2014. № 16(7). P. 752—764.
[Fassi 2014] — Fassi M. Legal Ambiguity as a Site of Power and Resistance: Sex Work and the Police in Cordoba-Argentina // Journal of Social Policy Studies. 2014. № 12(2). P. 275—286.
[Hammers 2014] — Hammers C. Corporeality, Sadomasochism and Sexual Trauma // Body & Society. 2014. № 20(2). P. 68—90.
[Harrison, Holm 2013] — Harrison K., Holm M.-L. Exploring Grey Zones and Blind Spots in the Binaries and Boundaries of E.L. James’ “Fifty Shades” Trilogy // Feminist Media Studies. 2013. № 13(3). P. 558—562.
[Langdridge, Butt 2004] — Langdridge D., Butt T. A Hermeneutic Phenomenological Investigation of the Construction of Sadomasochistic Identities // Sexualities. 2004. № 7(1). P. 31—53.
[McClintock 1993] — McClintock A. Maid to Order: Commercial Fetishism and Gender Power // Social Text. 1993. № 37. P. 87—116.
[Musser 2015] — Musser A.J. BDSM and the Boundaries of Criticism: Feminism and Neoliberalism in “Fifty Shades” of Grey and The Story of O. // Feminist Theory. 2015. № 16(2). P. 121—136.
[Pateman 1988] — Pateman C. The Sexual Contract. Oxford: Blackwell, 1988.
[Rubin 1981] — Rubin G. The Leather Menace: Comments on Politics and S/M // Coming to Power: Writings and Graphics on Lesbian SIM / Ed. by SAMOIS. Boston: Alyson Publications, 1981.
[Rubin 2010] — Rubin G. Blood under the Bridge: Reflections on “Thinking Sex” // GLQ: A Journal of Lesbian and Gay Studies. 2010. № 17(1). P. 15—48.
[Rubin, Butler 1994] — Rubin G., Butler J. Interview. Sexual Traffic // Differences: A Journal of Feminist Cultural Studies. 1994. № 6(2-3). P. 62—99.
[Steintrager 2005] — Steintrager J. Liberating Sade // The Yale Journal of Criticism. 2005. № 18(2). P. 351—379.
[Weeks 2015] — Weeks J. Gay Liberation and Its Legacies // The Ashgate Research Companion to Lesbian and Gay Activism / Ed. by D. Paternotte, M. Tremblay. Burlingtin, VM: Ashgate, 2015. P. 45—57.
[Wilkinson 2009] — Wilkinson E. Perverting Visual Pleasure: Representing Sadomasochism // Sexualities. 2009. № 12(2). P. 181—198.
[1] Данные сайта «Кинопоиск»: http://www.kinopoisk.ru/box/year/2015/type/rus/cur/RUB/ (доступ: 12.01.2017)
[2] Проект поддержан Фондом Розы Люксембург в Москве и осуществлялся Центром независимых социологических исследований и Союзом художниц и секс-работниц «Тереза». Я благодарен Евгению Шторну, Вике Бегальской и всем участницам и участникам исследования. Основные идеи проекта сформулированы в рамках сетевого европейского сотрудничества «Сравнительный анализ регулирования проституции» (ISCH COST Action IS1209, Comparing European Prostitution Policies: Understanding Scales and Cultures of Governance (ProsPol)).
[3] В описании данных указаны: роль в БДСМ, гендер, год рождения