(РГГУ, 23—24 сентября 2016 г.)
Опубликовано в журнале НЛО, номер 5, 2017
Уже стало традицией, что в последние пятницу-субботу сентября в профессорской аудитории РГГУ проходят «бестиарные» конференции, участники которых занимаются обсуждением широкого спектра проблем, связанных с бестиарными кодами в словесности и изобразительном искусстве, с семиотикой животных. Организует их гуманитарный клуб «Intrada» (в составе Алисы Львовой и Александра Махова) совместно с ИФИ РГГУ и ИМЛИ им. А.М. Горького РАН. Идея проведения этих конференций возникла семь лет назад в группе «Литературный бестиарий», созданной Алисой Львовой в социальной сети «ВКонтакте». Первая встреча состоялась в сентябре 2011 года. Темы меняются каждый год: «Бестиарий в словесности и изобразительном искусстве», «Бестиарий и стихии», «Риторика бестиарности», «Бестиарный код культуры», «Пять чувств: люди и звери» — такова тематика предыдущих пяти встреч, где участники занимались описанием бестиариев отдельных авторов; собиранием, изучением, анализом звериных знаков-кодов, осмыслением бестиария как семиотической системы; сравнением человеческой и звериной сенсорики и отражением сходства и различий в литературе и искусстве. Вся программа «Интрады», в рамках которой проходят эти бестиарные встречи, носит название «RES et VERBA». Тематический диапазон строится по принципу герменевтического круга: стремление к углублению, изучению разных аспектов бестиарного культурного дискурса соседствует с желанием обобщить, попытаться вывести универсальные законы. Конференции все больше становятся похожими на творческую лабораторию. И желающим принять участие в них с каждым годом становится все сложнее придумать такую тему, чтобы соответствовала новому повороту интрадовской бестиарной мысли. Заявки, составленные просто по принципу «У писателя N в романе есть разные звери — и я о них расскажу», отклоняются. Люди случайные, желающие просто умножить число конференций для отчета, отсеиваются сами собой. Зато есть круг заядлых «бестиарщиков», от конференции к конференции предлагающих все более изысканные подходы.
По материалам бестиариев публикуются сборники статей — как всегда у «Интрады», тиражом в 250—300 экземпляров. Только что вышел пятый, юбилейный сборник «Бестиарий и чувства (RES et VERBA 5)».
Шестую встречу организаторы решили посвятить бестиарному движению. Движение/покой в бестиарных категориях; специфика различных дискурсов бестиарной репрезентации оппозиции «движение/покой» и сферы ее применения; виды движения (недвижения) в бестиарных категориях; риторика движения (недвижения) в бестиарных категориях; грамматика движения (недвижения) в бестиарных категориях; звукопись движения (недвижения) в бестиарных категориях — таков был круг проблем, предложенных организаторами для обсуждения. Конференция получилась, как всегда, мультидисциплинарной: в ней приняли участие филологи, историки, культурологи, искусствоведы, зоологи, психологи из Москвы (МГУ, МПГУ, РГГУ, МГЛУ, ИМЛИ, Литературного института), Санкт-Петербурга, Белграда, Новосибирска, Калининграда.
Все, кто хоть раз побывал на бестиарии, отмечают, что это совсем не похоже на строгую научную конференцию. «Особая атмосфера», о которой говорят абсолютно все, определяется несколькими «не» — тем, чего здесь нет. Принципиально нет секций: все слушают всех. Нет деления на молодых и маститых; в программе отсутствует указание титулов и степеней. Нет долгих приветственных речей. Нет строгого протокола. Пушкинская формула «…ум высокий можно скрыть / Безумной шалости под легким покрывалом» как нельзя лучше описывает атмосферу бестиариев. На заседаниях ведется фото- и видеолетопись. Фотографии выкладываются в «Фейсбуке», «ВКонтакте», а видео на канале «Интрады» на «Ютьюбе».
Программа новой встречи, как всегда, получилась насыщенной и разнообразной. Было прислано более шестидесяти заявок, из которых организаторы выбрали 34 наиболее соответствовавшие тематике. Составляя программу, стремились выстроить некий сюжет, в котором бы прослеживался хронологический и тематический принцип. Но жизнь, как всегда, внесла свои коррективы: «порядок стройный олигархических бесед» постоянно нарушался — и эти комбинаторные игры с композицией, когда сами собой возникали тематические блоки и параллели, еще больше усиливали атмосферу игры и дружеской беседы. Рядом с чайным столом, как всегда, располагался стол книжный, где были представлены издания гуманитарного клуба «Intrada». К сожалению, 5 выбранных участников не смогли приехать. За два дня было заслушано 29 докладов.
Вела конференцию, как и все предыдущие, Алиса Львова. Ее вступительное слово традиционно было очень кратким.
Уже второй год первым в программе стоит выступление Анны Топоровой (ИМЛИ), посвященное творчеству Данте. В этом году в докладе «“Проворная и вьющаяся рысь”: мотив движения и его функции в первой песни дантовского “Ада”» исследовательница проанализировала сцену с рысью, львом и волчицей, преграждающими путь Данте ввысь, и выявила, какую смысловую (идеологическую) нагрузку несет описание движений этих зверей; как бестиарные характеристики вписываются в христианскую традицию.
Cледом за разговором о зверях в «Божественной комедии» внимание аудитории переключилось на жанр, казалось бы, весьма далекий от времени Данте. Ирина Антанасиевич (Белградский университет), уже не в первый раз приезжающая на бестиарий, увлекла слушателей рассказом о поэтике комиксов, поиском ответа на вопрос: «Движенья нет, а есть ли статика комикса?»
Затем доклад Кирилла Чекалова (ИМЛИ РАН) «Прогулка двух обезьян по Парижу (“Балао” Гастона Леру)» перенес слушателей в Париж начала XX века. Анималистические мотивы не слишком часто встречаются в прозе известного представителя французской массовой литературы Гастона Леру. В этом смысле его роман «Балао» (1911, русский перевод — 1912, экранизация В. Жассе — 1913) можно считать исключением: в центре сюжета — приключения привезенного с далекого острова «антропопитека» («человекообезьяны»), которого профессор Кориолис благодаря несложной хирургической операции превратил (или, как профессор Преображенский, почти превратил) в человека. Доклад посвящен одному из наиболее интересных эпизодов романа, где подробно воссоздана прогулка по Парижу Балао и его приятеля, шимпанзе Габриэля; они изысканно одеты, но им не всегда удается скрыть звериное начало. Чрезвычайная точность маршрута (Леру был парижанином до мозга костей, хотя писал роман в Ницце) сочетается с отсылками к хорошо знакомым публике «прекрасной эпохи» сюжетам из светской хроники и хроники происшествий. Несомненно, учтен в «Балао» и «Остров доктора Моро», однако присутствующие в книге Уэллса и характерные для поэтики Леру макабрические элементы отступают на второй план: «Балао» — самый смешной из романов писателя. Порядком нашкодивший в провинции и столице Франции Балао оказывается в итоге воплощением рыцарства и благородства, но не вписывается в современную цивилизацию и отправляется на историческую родину.
За юмористическим выступлением последовал доклад Ивана Косова (РГГУ) «Визуальное и вербальное движение в бестиарии миниатюр кодекса NLI MS Giraldus 700 начала XIII века», вернувший внимание аудитории к средневековой тематике и переведший разговор в риторическую сферу. Изучая поздние прижизненные редакции «Топографии Ирландии», исследователь заметил, что субстантивация глаголов движения у Гиральда Камбрийского — частый риторический прием, и решил выяснить его функции в сочинениях валлийского клирика. Докладчику понадобилось очертить комплекс среднеирландских хроник, которыми пользовался архидьякон Брекнокский, чтобы выяснить, является ли он единым корпусом анналов (пересекающихся тематически) в одной традиции, или же это случайная подборка иллюстративного материала в корыстных целях компилятора-завоевателя. В зависимости от свойств и объемов квазицитат иллюстрируемого, иллюстрированного и иллюстрирующего текста избран метод интеллектуальной истории, так как характер использования изображений на полях в большей мере отображает «жизненный мир» писца, нежели сущность рисуемых объектов (в основном, животных и различных чудовищ). Признаки подвижности или движения создаваемых средневековым монахом монстров запечатлены самыми различными способами. Проблему противоречия между двумерностью пергамента, который он использовал, и трехмерностью окружающего пространства клирик решает весьма нетривиально. В целом миниатюры маргиналий и элементы островного минускула, имплементированные им в кодекс французской (парижской) школы, а также весь его инструментарий изобразительной суггестии включены в памфлетную риторику трактата, преследующую ряд определенных политических целей. Даже лигатура в этом контексте является видом стратегии убеждения. В итоге оказывается, что исследование содержит в себе две части — историко-лингвистическую и палеографическую, результаты которых, будучи наложены друг на друга, дают релевантную картину «жизненного мира» средневекового клирика на закате его карьеры и жизни.
Антон Нестеров (МГЛУ), постоянный участник бестиариев, в этом году обратился к библейскому сюжету. «“Насельники Райского сада” и “пассажиры Ноева ковчега” — кто “попал в кадр”?» — так назывался его доклад. Библейская история Ноя подарила живописцам целый ряд сюжетов, однако погрузка тварей живых на Ковчег до XVI века не пользовалась у художников особой популярностью. Время от времени этот сюжет встречается на средневековых миниатюрах (Pierpont Morgan Library MS M.638, XII в.; Histoire ancienne jusqu’à César (BNF Fr. 20125), XIV век; Bible historiale (BNF Fr. 9, fol. 15), XV век), также его можно увидеть на мозаиках, например в Палатинской капелле палаццо Норманни в Палермо или в баптистерии во Флоренции. Для всех этих изображений, как правило, характерно, что на них представлены домашний скот и хищники — в виде львов, реже волков. Если же мы взглянем на работы XVI—XVII веков, то обнаружим, что в них состав животных значительно расширен: часто присутствуют единороги, страусы, дикобразы и т.д. Почти тот же набор животных встречается у художников этой эпохи в изображениях Эдемского сада. Во время плавания ковчега как бы восстанавливается «райское» состояние мира. С другой стороны, в эпоху контрреформации как католики, так и протестанты настойчиво отождествляли роль «правильной» церкви с ковчегом — тех, кто «остался за бортом», должна ждать гибель. Тем самым, изображения ковчега приобретали гораздо более доктринальный характер, чем в эпоху Средневековья. А животные, погружаемые на ковчег, олицетворяли те или иные качества, которыми надлежит обладать христианину. Так, единорог ассоциировался с непорочностью и воздержанием от греха, страус — со склонностью проверять земное небесным, дикобраз — со способностью сохранять спокойствие перед лицом испытаний, и т.д.
Следующий доклад заставил собравшихся взглянуть на звездное небо. Евгений Пчелов (Москва, РГГУ), тоже давний участник бестиариев, в докладе «Поворот и движение созвездий зодиакального бестиария на небесных картах» обратил внимание на специфику изображений созвездий зодиакального круга на звездных картах, начиная с эпохи эллинизма и вплоть до Нового времени. Анализ Дендерского зодиака, изображений созвездий на атланте Фарнезе и майнцском глобусе, как и более поздней традиции эпохи европейского Ренессанса, показал, что поворот изображений не случаен и указывает на точки весеннего и осеннего равноденствий, летнего и зимнего солнцестояний, причем точки весеннего равноденствия и летнего солнцестояния были обозначены на звездных картах с помощью топографии созвездий гораздо раньше, чем точка зимнего солнцестояния. Точка же осеннего равноденствия не нашла столь ясного и четкого воплощения в повороте и топографии созвездий зодиакального круга. В европейской изобразительной традиции Возрождения и Нового времени специфика изображения созвездий в их динамике восходит к звездной карте Альбрехта Дюрера 1515 года, которому в этом отношении «наследовали» другие звездные атласы и карты, от Петера Апиана (1540) до Яна Гевелия (1690).
Доклад Александра Махова (РГГУ / ИМЛИ РАН / ИНИОН) «Lepus in fabula. Движение зверя как метафора поэтического сказывания» перевел разговор в поэтологическое русло. Обращаясь к бестиарным образам европейской поэтики, исследователь выделил из этой сферы весьма редкую, по его мнению, метафору — уподобление поэтической речи движению зверя. Она изредка встречается в Античности (трактат Деметрия «О стиле»), а затем — в поэтологических текстах Средневековья. Сравнивая бестиарную метафорику «Слова о полку Игореве» (в характеристике песенной манеры Бояна) с поэтологическим экскурсом в «Тристане» Готфрида Страсбургского, докладчик пришел к выводу, что движению зверя (орла и волка у автора «Слова…», зайца — у Готфрида) уподобляется та замысловатая, темная, непрямая манера сказывания, которую средневековые поэтики определяли как ornatus difficilis.Поэтологический мотив «зайца в повествовании» появляется много позднее при обсуждении (точнее говоря, при осуждении) романа: непримиримый враг этого жанра, Готхард Хайдеггер («Романная мифоскопия, или Рассуждение о так называемых романах», 1698), уподобляет романное повествование, соблазняющее и заманивающее читателя, бегу зайца, который манит за собой охотничью собаку.
После перерыва на обед началось второе отделение, в котором причудливо чередовались русские и западноевропейские материалы. Началось заседание с русского литературного блока, состоявшего из трех докладов о русской поэзии XVII — первой трети XIX века.
Открыла его Ольга Кузнецова (МГУ) докладом «Мотив поединка со змеем в русских виршах XVII века». О большинстве виршей московской традиции первой половины XVII столетия (оказавшей влияние на стихотворные школы более позднего времени) можно сказать, что они статуарны. Притчевые параболы, образные сравнения, которыми изобилуют стихотворные послания этого времени, представляют собой застывшие примеры для назиданий или панегириков, лишенные какой бы то ни было динамики: «Всяк бо человек от греха аки от змия хаплем», — констатирует анонимный автор. Однако во второй половине XVII века в рамках Новоиерусалимской стихотворной школы возникают вирши, ориентированные на богослужебную традицию, устроенные совершенно иным образом. Действие упоминаемых персонажей, движение описываемых фигур становится одним из главных принципов построения новоиерусалимских стихотворений. Поэтическое изображение поединка со змеем — одно из самых интересных воплощений этого принципа. Так, в стихотворении из цикла «Алфавит» бóльшая часть текста строится на параллелизме сцен с последовательным описанием действий древнего змея и Иоанна Богослова. С помощью чередования картин и противопоставления двух образов создается эффект поединка. В другом стихотворении этого цикла в поединок вступает уже человек, тогда как змей в образе кита, Левиафана, извивается и атакует, что получает выражение и на уровне звукописи:
Губитель враг рыкает, яко кит несытый,
Змий Леофан, с лести змий лукаво свитый,
Свивая себя, в тайных многих погружая
И духом козней лстивых ко мне приближая.
Анна Архангельская (МГУ) продолжила разговор о бестиарном движении в русской литературе XVII века. В докладе «Жесты и позы зверей в “Вертограде многоцветном” Симеона Полоцкого» она рассмотрела образы животных в самом многозначном сборнике поэта с точки зрения принципов и приемов изображения движений, поз и жестов зверей. Ей удалось выделить случаи, в которых основой является естественная для животного модель поведения, привести примеры, когда на животное переносятся свойства человека для углубления символико-аллегорической параллели, а также фрагменты, в которых движение, поза или жест являются следствием аллегории или символики и не вытекают ни из природы животного, ни из природы человека.
Завершила этот русский блок Ольга Довгий (МГУ / РГГУ), озаглавившая свое сообщение строчкой из притчи графа Д.И. Хвостова «Ползя, упасть нельзя». Исследовательница представила опыт диахронического анализа русской поэзии XVIII — первой трети XIX века сквозь призму глаголов бестиарного движения — в этот раз глагола «ползти». Историко-семантический анализ текстов Тредиаковского, Кантемира, Сумарокова, Державина, Дмитриева, Хвостова, Пушкина на основе одного глагола дал много ценных поэтологических наблюдений и в очередной раз доказал актуальность тезаурусного подхода.
Русский блок сменился западноевропейским.
Светлана Пискунова (Москва) в докладе «Глаголы движения в животном эпосе и аллегорическом романе (из жизни рыб)» рассказала о своей работе над переводом второй части романа «Ласарильо» — в частности, о тех главах, где герой становится рыбой-тунцом и действие происходит в подводном мире. Исследовательница поделилась с коллегами трудностями перевода глаголов движения, описывающих жизнь рыб.
Татьяна Гуревич (Литературный институт им. Горького) представила доклад «“Слава передвижению” или “движение ужаса” — о “животных” скоростях и скоростных животных у Томаса де Квинси», посвященный особенностям бестиарного движения в мемуарной прозе и эссеистике Томаса де Квинси. «Слава передвижению» у де Квинси относится именно к движению животного, которому посредством шести чувств и различных действий удается привнести в человеческий мир, во-первых, понимание многих сложных вещей, во-вторых, осознание того, насколько губителен разрыв человеческого и животного. «Движение ужаса» присуще исключительно человеческой натуре. Движение в «животном поле» мемуарных текстов и эссе Томаса де Квинси выступает как положительное — и тогда мы говорим о «славе движения» и благоприятном влиянии животного на человеческое развитие, и отрицательное — «движение ужаса», которое связано с человеком, его восприятием смерти и реакцией с проявлением животного поведения. Интересно также то, что скорость движения и качество движения животного могут переходить к человеку, взаимодействующему с животным, претерпевая некоторые причудливые трансформации.
Ольга Кулагина (МПГУ) — одна из немногих, кто принимал участие во всех бестиариях, начиная с самого первого. В этот раз она вновь обратилась к творчеству Жака Превера. В докладе «Бестиарное движение в творчестве Жака Превера» она рассмотрела репрезентацию основных разновидностей бестиарных движений в его поэзии. Движение понимается исследовательницей в широком смысле слова, включая в себя и жесты, и мимику, и смену положения тела. В стихотворениях Превера животные, как правило, «заимствуют» движения либо у человека, либо у других животных. В первом случае подобные заимствования демонстрируют желание животных отстраниться от непривлекательного для них мира людей (поскольку жесты перенимаются чаще всего не самые благородные). Во втором случае упоминание о движениях, позаимствованных у других животных, создает эффект некоей параллельной реальности, где, с одной стороны, возможности представителей бестиарного мира оказываются поистине безграничными, а с другой, сами животные оказываются беззащитны перед обстоятельствами, которые выглядят противоестественными с человеческой точки зрения и тем самым усиливают эффект параллельной вселенной со своими законами и правилами.
Мария Дмитровская (Калининград) в докладе «Circus: Способы репрезентации хода времени и годовой константы в рассказе А.П. Чехова “Учитель словесности”» поделилась тонкими наблюдениями над поэтикой Чехова: рассказала о дополнительных средствах выражения семантики года в рассказе (через семантику имени и отчества героев, цирка, Млечного Пути и т.д.).
Завершал первый день конференции доклад Владислава Дегтярева (Санкт-Петербург) «Мотив многоногого животного: о параллели между футуризмом и звериным стилем». В то время как авангардные движения в искусстве начала XX века декларируют приверженность будущему, исследователи упорно находят в них черты возврата к архаике. Итальянский футуризм, само название которого говорит о направленности в будущее, принято ассоциировать с культом движения, скорости и вообще непостоянства. Тем не менее способы изображения скорости в живописных произведениях футуристов позволяют говорить о наличии пласта архаических смыслов внутри повествования о современности. Картина Джакомо Балла «Динамизм собаки на поводке» (1912) может трактоваться едва ли не как автопародия, поскольку высоко ценимое футуристами свойство скорости приписано здесь такому негероическому существу, как маленькая собачка, которую вывели гулять. Однако многоногость изображенной собаки роднит ее с восьминогим Слейпниром, конем Одина, способным не только быстро перемещаться в пространстве, но и преодолевать границу между миром живых и миром мертвых.
Второй день конференции начали выступления двух представителей кафедры истории русской литературы филологического факультета МГУ.
В докладе Владимира Коровина (МГУ) «Бестиарное движение в религиозных поэмах Ф.Н. Глинки» речь шла о трех поэмах — «Иов. Свободное подражание священной Книге Иова», «Видение Макария Великого» и «Таинственная капля» (главы «Бегство в Египет», «Плен»), об изображенных в них обитателях пустынь и долины Нила. Показывая падшую и состраждущую человеку природу, Глинка наделяет этих обитателей символическими функциями: в «Иове» лев, шакал («услужник льва»), тигр, леопард, орел, змея и даже газель (рисующаяся красавица) — «ловители», а горлица, серна, пеликан — праведные страдальцы. В двух других поэмах демоны в образах крокодилов, ибисов и змей, наслаждающиеся своей властью над Египтом («станицами играли крокодилы»), рассеиваются от молитвы св. Макария (под конец лишь один крокодил робко «выглядывает») и прячутся от святого семейства, входящего в Египет. Бестиарное движение в поэмах Глинки служит проповеди веры в то, что могущество зла иллюзорно и лишь до времени попущено промыслом Божиим.
Дмитрий Ивинский (МГУ) в докладе «Гоголь, Пушкин, Мицкевич и “летящие по воздуху” кони: к вопросу об авторской позиции в поэме “Мертвые души”» предложил рассматривать финал первого тома «Мертвых душ», и в частности «отступление» о Руси-тройке, как полемический отклик Гоголя на посвященные России стихотворения III части поэмы Мицкевича «Дзяды», опирающийся на пушкинскую «петербургскую повесть» и уточняющий содержащуюся в ней постановку вопроса о судьбе петербургской империи.
Елена Сапрыкина (ИМЛИ), выступившая с докладом «Бестиарная образность итальянского футуризма (на материале романов и “свободных слов” Ф.Т. Маринетти)» снова перенесла слушателей в Италию начала XX века, составив параллель докладу В.В. Дегтярева, прозвучавшему в первый день.
Далее следовал «хлебниковский» блок, состоявший из двух частей.
Ирина Макарова (Москва) в докладе «От пляски смерти к бессмертию: танцующий зверинец Велимира Хлебникова» показала эволюцию мифических существ, животных, птиц и людей Велимира Хлебникова от индивидуального «танца» к целостному миру, находящемуся в непрерывном движении; проанализировала представление Хлебникова о взаимосвязи со временем как о проявлении смертности; рассмотрела неантропоцентричный мир произведений Хлебникова как эстетический путь к бессмертию.
Тему хлебниковского бестиарного движения продолжил доклад Юрия Орлицкого(РГГУ) «Движения животных в Хлебниковском “Зверинце”».
Ксения Абрамова (Новосибирск) в докладе «“Хаос веков” и “бешеная лапта” в стихотворениях книги Бориса Пастернака “Темы и вариации”» рассмотрела ряд стихотворений поэта, в которых появляются образы оленя/лося, коня, лани. Взаимосвязь этих образов с мотивом движения, с направленностью движения не только по вертикали, но и по горизонтали исследовались А.К. Жолковским и Н.А. Фатеевой. Докладчица попыталась показать, что эти образы связаны еще и с мотивом времени, а также наполнены внутренней динамикой, выражающейся в тенденции к постоянным метаморфозам, преображениям и изменениям.
Доклад Анастасии Голубцовой (ИМЛИ РАН) «Ползать или ходить: червь и змея на пути от скапильятуры к неоавангарду» был посвящен образу змеи и червя в поэме «Царь Орсо» Арриго Бойто и в романах Луиджи Малербы. Скапильятура XIX и неоавангард ХХ века дают сходную трактовку этих многогранных образов. Бойто в своей поэме, «переворачивая» библейскую историю грехопадения, изображает червя как пародийное переосмысление фигуры дьявола. В романе Малербы «Змей» в той же пародийной роли предстает образ змея. При этом способ передвижения червя Бойто и змея Малербы описывается одними и теми же словами, указывающими на заимствование из одного источника — Священного Писания.
Вечернее заседание открыла Елена Кнорре (ИМЛИ РАН), рассмотревшая в докладе «Бестиарий Михаила Пришвина. Встреча животного и человека: жест и взгляд (По дневникам и художественным произведениям М.М. Пришвина 1920—1930-х годов)» сюжеты «встречи», родственного внимания человека и зверя. Эта тема представляется значимой для выявления характера переживания писателем сложной эпохи 1920—1930-х годов. С одной стороны, образы зверей в этот период — это мир вне социума, открывающий вечную связь человека и природного мира как мира твари и как творения Бога. С другой стороны, эта направленность внимания преображает и восприятие человеческого мира: люди и их поведение, жесты сравниваются с поведением животных, но вместе с тем это сравнение не является сатирой, в этих образах нет гротеска. В образе зверя преображается и сам человек и его поведение; символическую завершенность этого лирического переживания создает образ Богородицы, пряжа которой укрывает всех зверей и природу.
Доклад Алексея Святославского (МПГУ) «Роль движения в развитии сюжетного конфликта и формировании символического строя художественного произведения (На материале сказки К. Г. Паустовского “Растрепанный воробей”)» был посвящен анализу текста сказки, в процессе которого была выявлена особая роль глаголов движения для формирования сюжета и динамики повествования. Динамичные фрагменты сюжета, строящиеся на действиях, определяют всю интригу сказки. Символический строй произведения был рассмотрен в сопоставлении с традициями народной сказки и басенного творчества. Докладчик показал, как в развязке в образе героини-балерины сливаются воедино два сюжетных пласта — воплощенная в балете сказка Ш. Перро и собственно авторская сказка Паустовского. Особое внимание было обращено на использование приемов субъективации (точек ви´дения, иначе остранения, по Шкловскому), важных с точки зрения динамичности сюжета и формирования общего сказочного колорита.
Мария Надъярных (ИМЛИ РАН) эпиграфом к докладу «Химера, или Соблазны perpetuum mobile (мифологика тератоморфизма II» взяла цитату из Тирсо де Молины: «Фальшь, перемены, тирания, дым, тень, песок и пена, чем ты будешь в сумме — цветком увядшим иль неплодным ветром. Химера — твое имя, солнце на воде, снег в пламени. И, наконец, словами грека: все это человек». Химера, как и иные «многосоставные звери» — тератоморфы, в традиции была особым образом связана с динамикой временных циклов, с идеей Хаоса и хаотического движения; с символизмом человеческой жизни как пути, но одновременно с демонологическим сверхъестественным. На границах традиции и современности (особенно интенсивно с эпохи барокко) «нескладный образ» (Борхес) химеры как будто начинает исчезать, абстрагируясь в отождествлении «химерического» с «невозможным» и «безумным», с «блуждающим» сознанием, со всем, что изобретено вольным движением фантазии, с движением ничем не скованной мысли, с мыслью, прельщенной демоническими соблазнами. Свойственный многосоставному телу химеры, по существу, бесконечный внутренний динамизм (мифопоэтически обусловленная способность этого многосоставного тела к самым разнообразным типам подвижности) далеко не всегда подвергается рефлексии, но преображается в характерный набор мотивов, образов и метафор. Эти мотивы и образы (не только явно, но подчас потаенно соотносимые с химерой) оказываются особенно востребованными в осмыслении вечно движущейся стихии времени, динамического структурирования художественного хронотопа, динамически воплощаемого образа человека перед лицом физики и метафизики мира.
Это был последний филологический доклад на конференции. После кофе-брейка трибуна была отдана представителям психологии, культурологии, зоологии, и речь пошла в основном о предметах эзотерических. Филологи благодарно внимали и засыпали докладчиков вопросами.
Александра Жукова и Ирина Ширяева (МГУ) представили доклад «Методика составления и анализа баз изображений и описаний “движущихся животных” для лингвистических и междисциплинарных задач». Наблюдение человеком животных и вербализация результатов этого наблюдения подчиняются общим закономерностям активного восприятия, выявленным в психологии и когнитивных науках. В то же время эксперименты и тесты, материалом для которых служат названия и изображения животных, широко используются в психиатрии и нейропсихологии для диагностики когнитивных и речевых нарушений, поскольку номинации и описания животных и их действий дают возможность исследовать категоризирующие, интерпретирующие, ассоциативные механизмы языка и мышления, выявить норму (стандарт) и отклонения (искажения). В докладе была представлена методика анализа изображений «действующих животных», которая позволяет а) установить коммуникативные стратегии говорящих при их описании и те типичные сценарии, по которым происходит интерпретация наблюдаемых поз, движений, взаимного положения животных как выражения определенных отношений и ассоциаций (лошади обнимаются, корова утешает теленка, корова угрожает фотографу, семья, материнская любовь); б) определить описательную норму для каждого изображения и возможные отклонения по параметрам «эмоциональность», «приоритизация» и «категоризация» и в) создать тестовый набор изображений животных для психиатрического исследования (заболевания шизофренического спектра).
Доклад Сергея Зотова (РГГУ) назывался «Принципы движения в алхимическом бестиарии». В алхимических трактатах, иллюминированных манускриптах или печатных текстах, содержащих символические гравюры, часто появляются бестиарные образы. Древнейшее изображение уробороса, змеи, кусающей себя за хвост, наличествует еще в трактате александрийского алхимика Зосимы Панополитанского (Ms. Gr. 299, fol. 188v) и продолжает появляться в алхимической образности вплоть до XIX века. В европейском Средневековье алхимические звери умножаются числом: это и олень, единорог, лев, агнец или пеликан (все они — символы Христа, ассоциирующегося с философским камнем), и разного рода птицы, змеи или драконы, а также разные чудища. Докладчик сосредоточился на теме движения алхимических бестий и попытался ответить на вопрос, почему в ранних трактатах можно наблюдать образы кругового движения, в которых принимает участие только один зверь, а в средневековых становится популярной концепция противопоставления двух зверей, квинтэссенцию которой можно обнаружить в иконографии иллюстрированного трактата XVI века «Книга Лембспринка» (Ms. P. 2177). В докладе было выдвинуто предположение о том, что платоническая концепция Единого и герметическое понимание борьбы противоположностей внутри целого повлияли на иконографию бестиарного движения ранних алхимиков. Позднее, в Средневековье, эти же источники вкупе со схоластическим пониманием Платона как философа «разделения двух миров» послужили причиной удвоения зверя, а движение обоих стало производиться не по кругу, но навстречу друг другу, предвещая столкновение противоположностей. Таким образом, по-разному понимаемая в Античности и Средневековье платоническая концепция двойственности стала причиной возникновения двух линий иконографии бестиарного движения в алхимии.
Доклад Ольги Клещевич (Санкт-Петербург) «Бестиарные алхимические аллюзии инициатического путешествия адепта в символике фонтанного убранства Петергофского садово-паркового ансамбля» был посвящен исследованию бестиарных алхимических аллюзий в символике фонтанных декораций садово-паркового ансамбля Петергофа как элементов описания инициатического путешествия адепта. Путешествия, рассматриваемого как движение человека к духовному совершенствованию по пути, этапы которого отмечены традиционными стадиями алхимического процесса. Приглашая к путешествию внутрь гипотетической алхимической реторты, эмблематически вписанной в план петергофского парка, автор вычленяет в нем из всей симфонии аллегорического описания образы Великого Делания, выраженные мифическими животными. В докладе было прослежено, как эти образы поддерживают неповторимую и уникальную игру, содержащуюся в бесконечных превращениях субстанций в алхимическом процессе, отраженных в фонтанном убранстве садово-паркового ансамбля, а также — стоящие за ними герметические смыслы, вырастающие из эпохи барокко — времени создания парка. Такой подход к интерпретации программы петергофского садово-паркового ансамбля выявляет в ней определенный герметический колорит, вводя аллюзию на древнегреческого бога Протея, известного своей тягой к самым невообразимым метаморфозам, который, обращаясь в разнообразные живые существа, подражал этим неуловимой поступи времени в пространстве Мироздания.
Завершил конференцию доклад Игоря Сида (Москва) «“Догнать слона индуизма верхом на зайце суфизма”: зоософия движения в физическом и метафизическом ландшафте». Движение человека в ландшафте (как в реальности, так и в художественном нарративе любого вида и жанра) может быть чисто «антроподинамическим», когда для решения задачи перемещения привлекаются силы и органы, присущие человеческой природе, — и «миксантропическим», когда в процесс включаются нечеловеческие элементы. В том числе «кентаврическое движение» предполагает в процессе движения человека необходимое участие тех или иных животных, прежде всего «традиционных ездовых», одомашненных — но не только (последнее, разумеется, чаще в рамках художественного сюжета, нежели в реальности). Сюжеты, предполагающие путешествие по «экзистенциальным маршрутам» (достижение духовных целей, различные виды инициации, постижение тайного знания и т.д.), могут втягивать в себя образы животных, в реальности для передвижения человеком не используемых. Чем обусловлен подбор такого «зоософического транспорта»? Существуют ли соответствия (и в чем они заключаются) между стоящей перед человеком (или литературным персонажем) экзистенциальной задачей и таксономической идентификацией животного (чей образ используется в сюжете), с его анатомическим строением? Если анатомия человека объяснима sub specie созданием «по образу и подобию Божьему», то как могут быть интерпретированы анатомические особенности животных? Какие преимущества, кроме наиболее очевидных, может давать человеку (персонажу художественного сюжета) кентаврическое дополнение его анатомии элементами строения различных животных?
Далее последовали подведение итогов, обмен впечатлениями, информация о сроках сдачи статей в сборник. По общему мнению, этот бестиарий оказался очень живым и динамичным — в полном соответствии со своей тематикой. Чему будет посвящен 7-й бестиарий? Об этом будет объявлено, как всегда, в январе.