Альтернативная история России как отражение травматических точек массового сознания постсоветского человека
Опубликовано в журнале НЛО, номер 4, 2017
Так называемой speculative fiction не стоит пренебрегать хотя бы потому, что именно она в аллегорической форме способна отражать основные страхи и травмы массового сознания на соответствующих исторических этапах (см., в частности: [Липовецкий, 2009]). В особенности это касается тех ее направлений, которые так или иначе осуществляют манипуляции с историей.
Идея отправить протагониста в прошлое — вымышленное, фэнтезийное, или историческое — впервые была осуществлена в романе Марка Твена «Янки при дворе короля Артура» (1889), где проявляются почти все последующие мотивы «попаданческой» литературы. Протагонист случайным и необъяснимым путем (почти непременное условие подобного рода литературы) попадает в прошлое, но прошлое условное, мифологическое; пытается его изменить в сторону улучшения (прогресса), однако терпит неудачу. Прошлое здесь сопротивляется вмешательству, возвращается в привычное русло.
Попытки «переписать историю» осуществлялись и позже, причем иногда действия протагонистов завершались успехом. В частности, в СССР Вениамин Гиршгорн, Иосиф Келлер и Борис Липатов в 1928[2] году опубликовали «БЕСЦЕРЕМОННЫЙ РОМАН» (так, заглавными буквами, согласно воле авторов), в котором современник авторов Роман Владычин своевременными советами помогает Наполеону избежать разгрома при Ватерлоо, вооружает армию револьверами и минометами, получает титул князя и т.п.
На постсоветском пространстве именно это направление станет более чем популярно. Однако в советской фантастике тема протагониста, попавшего в прошлое и радикально меняющего историю своими действиями, практически реализована не будет. Начиная с 1930-х годов фантастика попадает под мощный идеологический пресс, и спекуляции на тему возможности изменения истории одним-единственным человеком становятся если не недопустимы, то нежелательны (согласно официальной идеологии, роль личности в истории ничтожна).
Как результат, в дальнейших советских произведениях на эту тему вмешательство в историю приводит лишь к укреплению ее русла. Можно назвать, в частности, впервые опубликованный в 1966 году (в сокращенном виде в журнале «Москва», № 12) роман Лазаря Лагина «Голубой человек», где герой, парень из шестидесятых, рабочий на полупроводниковом производстве, попадает в дореволюционную Россию и, зная вектор ее исторического развития, способствует революции. Настоящее рассматривается как единственно возможный вариант событий. Поток истории норовит вернуться в свое русло и в хрестоматийном рассказе Севера Гансовского «Демон истории» (1968) — устранение протагонистом развязавшего Вторую мировую войну диктатора Юргена Астера приводит к власти Гитлера[3].
В советской фантастике 1970—1980-х «попаданчество» и «хронопутешествие» с вмешательством протагониста в события допускалось, но без радикального изменения истории (Дмитрий Биленкин. «Принцип неопределенности», 1973; Геннадий Гор. «Синее окно Феокрита», 1980, и др.). Причем чистое «попаданчество», немотивированное, без декларированного применения той или иной фантастической технологии перемещение в прошлое — приведу в качестве примера блестящий рассказ Св. Логинова «Цирюльник» (1983), — встречалось реже. Цензура не любила «необъяснимость» и требовала от фантастики научной или псевдонаучной базы.
В англоязычной science fiction, не скованной цензурными рамками, тема путешествий в историческое прошлое развивается беспрепятственно и быстро становится достоянием масскульта. Причем произведения несут самые разные месседжи — от чисто развлекательного в цикле Пола Андерсона, открывавшегося рассказом «Патруль времени» (1955) и прорабатывающего версии альтернативных реальностей, до ностальгического в «Меж двух времен» (1970) Джека Финнея[4]. Тем не менее и здесь «попаданчество» в чистом виде встречается не так уж часто. Например, оба упомянутых выше произведения несут на себе черты не столько «попаданчества», сколько «хронооперы».
Здесь, пожалуй, самое время уточнить разницу между «попаданчеством» и «хронопутешествием», хотя она довольно условна. В «хроноопере» («хронопутешествии») в прошлое попадают при помощи специальных технологий (такого рода тексты можно встретить и в советской фантастике 1960—1980-х) и, как правило, разного рода институций. Протагонисты занимаются большей частью восстановлением нарушенного статус-кво (в некоторых случаях нарушение статус-кво даже на микроуровне приводит к трагедии). Тогда как «попаданец» (как правило, в силу необъяснимого феномена) попадает в ключевые точки прошлого и радикально меняет его либо, пользуясь современными знаниями и навыками, активно продвигается по социальной лестнице. Последнее особенно характерно для «попаданцев» в вымышленные миры; разновидность направления, заявившая о себе практически с самого начала его существования, — те же «Янки…» Марка Твена.
Тесно смыкающееся с «хронооперой» «попаданчество» близко также и другому направлению speculative fiction — «альтернативной истории». Однако в «альтернативной истории» нет героя-протагониста из будущего, чьими усилиями история направляется по другому руслу. Произведения, рисующие альтернативные версии истории и спекулирующие на теме «а что было бы, если…», строятся вокруг изъятия, добавления или изменения некоего ключевого фактора[5]. Это направление на Западе получило несравненно большее развитие, нежели классическое «попаданчество» и, соответственно, гораздо более полно исследовано. Однако в СССР и оно практически отсутствовало — читатель мог познакомиться с ним разве что по переводу того же эссе Тойнби об Александре Македонском («Знание — сила». 1979. № 12). Можно лишь предположить, почему тексты такого рода не приветствовались советской цензурой — классический роман Филиппа Дика «Человек в высоком замке» (1962), где точкой перелома истории стало удачное покушение на Рузвельта, что обеспечило во Второй мировой войне победу странам Оси, вышел в русском переводе только в 1992 году. Возможно, опять-таки в силу установки на детерминированность истории и рецепции этих текстов как «антисоветских» («Остров Крым» Василия Аксенова, один из ключевых текстов российской «альтернативной истории», написанный в 1979 году, вышел в США в 1981-м и только в 1990-м — в СССР)[6].
Однако на постсоветском пространстве все резко меняется. Начнем с того, что к началу 1990-х постсоветская фантастическая литература пришла с некоторым набором альтернативно-исторических сюжетов. В 1993 году в журнале «Нева» (№ 7-8) выходит повесть Вячеслава Рыбакова «Гравилет “Цесаревич”», где моделируется мир, в котором коммунизм — безобидное отвлеченное учение, революции 1917 года не случилось, царизм не рухнул и Россия, избежав потрясений, процветает и достигла небывалых научно-технологических вершин (моделью здесь, соответственно, оказывается наша реальность). В романе Андрея Лазарчука «Иное небо» (1993) Третий рейх, дотянувший, хотя и треща по швам, до 1990-х, оккупировал всю европейскую территорию России, которая как самостоятельное государство существует лишь за Уралом[7]. Сергей Абрамов, автор вполне благонамеренной хронооперы «В лесу прифронтовом» (1974), где в результате эксперимента группы физиков в будущее попадает отряд гитлеровцев из 1942 года, выпускает повесть «Тихий ангел пролетел» (1994), где представляет модель победившего Третьего рейха, захватившего Россию и постепенно эволюционировавшего от диктатуры русских ультранационалистов до демократии западного образца (действие опять же происходит в 1990-е). В 1999 году в журнале «Октябрь» (№ 12) выходит «Укус ангела» Павла Крусанова, где альтернативная Россия владеет черноморскими проливами и распространила свою власть на всю Восточную Европу. В повести Сергея Синякина «Полукровка (Der Halbblutling)» («Если». 2005. № 3) фельдмаршал Паулюс выиграл Сталинградскую битву, на завоеванных территориях нацисты вовсю реализуют расовую теорию и протагонисту, полуарийцу-полуславянину, могущему занять полноценное место в обществе лишь с силу заслуг перед рейхом, предстоит стать первым в мире космонавтом — во славу рейха. Наконец, в 2016 году уже знакомый нам геополитический расклад (европейская территория СССР под немцами, за Уралом — СССР) моделируется в романе лауреата «Русского Букера» Елены Чижовой «Китаист», герой которого, командированный из зауральского СССР на захваченную рейхом территорию, с удивлением подмечает сходные черты в государственной риторике обеих стран.
Все эти тексты претендуют на принадлежность к мейнстриму или являются высокими образцами жанра; что напоминает первые опыты альтернативных версий окончания Второй мировой войны на Западе (разве что российские запоздали по отношению к ним примерно на полвека). К тому же они подкреплены документально-аналитическим аппаратом — можно назвать, в частности, исследование российского публициста Сергея Переслегина «Вторая мировая война между реальностями» (2006), где на вопрос, существовали ли у Третьего рейха стратегии, позволявшие нацистам добиться разгрома Великобритании в 1940 году или СССР в 1941-м, автор, опираясь на исторические данные, приходит к выводу, что да, такие возможности были.
Добавим к этому повесть Василия Щепетнева «Седьмая часть тьмы» (1997), где не совершилось убийство Столыпина и монархическая Россия владеет проливами; повесть Льва Вершинина «Первый год республики» (1997), в которой восстание Черниговского полка 1825 года закончилось удачей для восставших; роман Андрея Столярова «Жаворонок» («Знамя». 1999. № 6), в котором «новая святая» реставрирует СССР, воодушевляя Украину на объединение с Россией; цикл «Евразийская симфония» Игоря Алимова и уже упомянутого Вячеслава Рыбакова (общий псевдоним Хольм Ван Зайчик, первая книга цикла под названием «Дело жадного варвара» опубликована в 2000-м), где Россия — часть могущественной империи Ордуси со столицей в Пекине (здесь точкой бифуркации стало неотравление хана Сартака, союзника Александра Невского); а также вышедший в 2014-м антиутопический роман Дмитрия Казакова «Черное знамя» (Россия выиграла Русско-японскую войну, но проиграла Первую мировую, Николая II убили в результате патриотического заговора еще в 1915-м, как следствие Россия превращается в могущественное тоталитарное государство, подкрепленное фашистской идеологией и раскинувшееся от Заполярья до Индийского океана и от Карпат до Тихого океана).
В 1992—2003 годах выходит цикл Кира Булычева «Река Хронос» — 6 романов в жанре «хронооперы»/«альтернативной истории»; поток истории здесь — частично в результате вмешательства протагонистов — делится на основной и «ответвления». В одном из «ответвлений» адмирал Колчак и вдовствующая императрица Мария Федоровна объединенными усилиями берут под контроль Черноморский флот, захватывают Стамбул, где в качестве императора коронуют цесаревича Алексея, и свергают Временное правительство… В другом СССР разрабатывает и испытывает в 1939 году ядерное оружие, вторую атомную бомбу по приказу Сталина сбрасывают на Варшаву, где в данный момент по случаю парада находится все руководство Третьего рейха; в дальнейшем Сталин умирает от лучевой болезни и к власти приходит Берия. Можно вспомнить также цикл Андрея Валентинова «Ноосфера» (7 романов, 2000—2013) с его моделью Мультиверсума — разветвленных реальностей и участием протагонистов-«попаданцев» в альтернативных версиях Гражданской, Первой и Второй мировых войн[8].
Уже из перечисленных примеров можно очертить самые чувствительные точки для авторов и реципиентов на постсоветском пространстве: революция 1917 года как катастрофа, Великая Отечественная война и утрата геополитического величия России.
Постепенно направление мигрирует из эксперимента и мейнстрима в чистый жанр и — в конечном своем изводе — в pulp-fiction (роман Чижовой выглядит на этом фоне несколько запоздалой конструкцией). В романе Вячеслава Шпаковского «Если бы Гитлер взял Москву» (2009) вермахт все-таки занимает Москву 8 октября 1941 года; Гитлер лежит в коме после не имевшей место в реальной истории катастрофы и не отзывает армии с московского направления для замыкания киевского «котла», в результате чего захвачены Центральная Россия и нефтеносные регионы Кавказа, в то время как Япония громит американский флот в битве при атолле Мидуэй. Перелом в пользу союзников, однако, все равно начнется — в Сталинграде (в классическом романе Филипа Дика предлагаются три версии истории, в двух из которых судьба стран-союзников решается под Сталинградом). К октябрю 1941-го Москва занята немцами и в «Москау» (2012) Георгия Зотова (Zотов) — к 1984 году геополитическая карта Евразии поделена между Рейхом и Японией (опять же, как и у Дика, Япония контролирует и часть США), но на Урале не затихает партизанское сопротивление.
С конца 1980-х таких версий набирается много, причем с начала 2000-х среди них появляются исторически маловероятные, но весьма симптоматичные. Так, в романе Сергея Анисимова «Вариант “Бис”» (2003) после удачного покушения на Гитлера в 1944 году вермахт вступает в союз с Англией, Францией и США для совместного нападения на СССР. Несмотря на явно превосходящие силы, автор приводит СССР к победе в том же, 1944-м. Европа здесь, как и в реальности, разделена на две зоны — западную и советскую; разве что демаркационная линия проходит южнее Амстердама и Дания оказывается под советским протекторатом. В романе Бориса Орлова, Александра Авраменко и Александра Кошелева «Смело мы в бой пойдем…» (2006) Ленина убивают в Разливе в пьяной драке и Россия, в которой установилась постфевральская «белогвардейская» военная диктатура, объединяется с Германией против испанских коммунистов. Эти модели уже свидетельствуют о переадресации ресентимента и фрустрации; противниками СССР (России) в альтернативном мире все чаще начинают выступать Британия и США. Очень интересна в этом смысле дилогия Александра Громова «Русский аркан» (2006, 2007), где на карте альтернативного мира попросту отсутствует американский континент, вследствие чего России на карте геополитической противостоит агрессивная Британия, чьим пассионариям некуда уплыть. (Отметим в скобках, что из всех перечисленных текстов только роман Шпаковского и работа Переслегина вышли первопубликацией в издательстве «Яуза-Пресс», которое впоследствии станет одним из монополистов темы; остальные рассредоточены по другим издательствам).
Параллельно с «альтернативной историей» возникает и развивается направление «хронооперы» и хронопутешествий. В 1988-м (1-я книга) и в 1990-м (2-я книга) выходит роман Василия Звягинцева «Одиссей покидает Итаку», давший начало одноименному циклу. Показательно, что роман писался на протяжении 1978—1983 годов, однако вышел уже во времена заметного ослабления цензурного пресса. Показательно также то, что здесь уже появляется нежелательная для советской фантастики (не для авторов военной реалистической прозы) фигура Сталина.
Именно в этом романе, колеблющемся сразу между тремя направлениями — «хронооперой», «альтернативной историей» и «попаданчеством», осуществляются два типа перемещения героя в прошлое. Причем оба раза экскурсы в прошлое связаны с различными периодами Второй мировой. В первом случае герой попадает в прошлое во плоти, причем при помощи особых инопланетных технологий («хроноопера»). У него есть некое спецзадание, на котором мы останавливаться не будем, но, оказавшись в военном 1941-м, он не удерживается от того, чтобы не вмешаться в ход боевых действий и, выдавая себя за представителя Ставки, пытается переиграть бой на Киевском направлении — впрочем, безрезультатно, история еще сопротивляется вмешательству. Во второй части того же романа разум протагониста подселяется в тело Сталина в 1941 году до начала войны (прием подселения протагониста в тело ключевого актора уже использовался фантастами, в частности, он имеется в том же рассказе Гансовского); как результат — кадровые перестановки, скрытая мобилизация ресурсов и т.п.; война неотменима, но проходит она с гораздо меньшими потерями и заканчивается быстрее («попаданчество»). Автор как бы переигрывает войну, предотвращая фатальные ошибки и исправляя упущенные возможности — мы имеем дело с менее травматичной версией истории.
Реконструкция такого рода имеет совершенно очевидную терапевтическую функцию. Однако в силу уже упомянутой читательской неподготовленности (отсутствия подобных текстов в корпусе советской фантастики) такой подход вызвал сильную эмоциональную реакцию: судя по отзывам на соответствующих читательских ресурсах (Fantlab, LiveLib), рядом читателей Звягинцева именно попытка «переиграть войну» поначалу была воспринята весьма напряженно (скажем: «Нет, может быть, объективно, если бы не мое слишком трепетное отношение к Великой Отечественной и моя нелюбовь к холиварам за сталинизм и антисталинизм, книга и показалась бы мне хорошей в целом, но…» — анонимный отзыв под ником luar_soll от 12 апреля 2013 года)[9].
«Хроноопера» очень быстро трансформируется в чистое «попаданчество», которое столь же стремительно выделяется в отдельное направление. Причем в таком масштабе «попаданчество» оказывается чисто российским явлением; в настоящее время число романов российских авторов, чьи протагонисты оказываются только в различных точках исторического времени (а не в фэнтезийных или «космооперных» мирах), начиная с 1990 года и по сию пору, по самым скромным подсчетам, перевалило за тысячу.
Понятно, что феномен отечественного «попаданчества» неоднократно отмечался и комментировался культурологами и критиками, в том числе и работающими непосредственно в поле жанра [Елисеев 2012; Первушин 2013; Фрумкин 2016]; работы на эту тему можно найти в литературно-публицистических журналах общего профиля, а также на тематических ресурсах — в частности, на сайте «Библиотека Максима Мошкова», ресурсе Fantlab.ru, в журналах «Мир фантастики» и «Если». Есть соответствующая статья в «Википедии» и даже ресурс «Попаданец» (popadanets.ru). Тем не менее остановимся на некоторых ключевых характеристиках этого направления.
Как я уже упоминала, «попаданчество» может иметь своим конечным пунктом историческое прошлое, мифологическое прошлое или условно-фэнтезийный мир. Причем протагонисты-«попаданцы» обычно бывают двух типов:
1) Неудачник, или средний, заурядный человек, не слишком преуспевающий в реальности, но очень быстро набирающий социальные очки после перемещения.
2) Специалист, владеющий определенными навыками, помогающими ему выжить в новых условиях, — реконструктор-ролевик, продвинутый технарь или спецназовец. Именно ко второму типу принадлежал первый «попаданец», Янки, попавший ко двору короля Артура, и — с некоторой натяжкой — протагонист «БЕСЦЕРЕМОННОГО РОМАНА».
Показательно, что в начале 1990-х востребован оказался именно первый тип. Показательно и то, что первые коммерчески успешные «попаданцы» обнаруживали себя в мирах, полностью условных — фэнтезийных или сказочных («космоопера» тоже граничит с фэнтези, поскольку строится по тем же лекалам и опирается на те же мифологические конструкты); иными словами, вместо запроса на историзм отрабатывается мощный запрос на эскапизм. Причем неудачник в «нашем мире» с легкостью завоевывал высокий статус в «мире перемещения».
Так, сэр Макс — герой очень успешного цикла Макса Фрая (Светланы Мартынчик, частью в соавторстве с Игорем Степиным) — асоциальный неудачник в нашем мире и могущественный маг в загадочном городе Ехо. Герой романа-трилогии Сергея Лукьяненко «Лорд с планеты Земля» (1996) — обычный парень из Алма-Аты — оказывается вовлеченным в сражения галактического масштаба и в ходе сюжета становится космическим принцем. Протагонист в романе Андрея Белянина «Меч без имени» (1997) — молодой художник в нашем мире и могущественный рыцарь в параллельном, фэнтезийном. Если учесть, что первый роман Макса Фрая из цикла «Ехо» — «Чужак» — вышел в 1996 году, и прибавить к этому роман Александра Бушкова «Рыцарь из ниоткуда» (тоже 1996-й) и весь его цикл о майоре Свароге (у Бушкова герой — хотя и бывший десантник, но не приспособленный к новым временам — тоже занимает в фэнтезийном мире высокое положение), то можно сказать, что тренд сформирован всей ситуацией 1990-х, с их нестабильными социальными ролями (научный сотрудник или программист — челнок — успешный бизнесмен — банкрот и т.п. в любой последовательности) и смутным ощущением «больших возможностей». Все эти тексты сугубо эскапистского толка, что позволило критику Василию Владимирскому заявить, что «к литературоведению этот феномен никакого отношения не имеет, только к массовой психологии. Популярность “попаданческой прозы” — результат коммерческой эксплуатации “комплекса неудачника”, убежденности немалого количества людей в том, что реализовать их скрытый потенциал мешают лишь внешние обстоятельства» [Владимирский 2012: 54][10].
Немногим позже Александр Мазин публикует роман «Варяг» (2001), где бывший десантник Сергей обнаруживает себя в Киевской Руси X века и становится воином князя Игоря. В том же, 2001-м Алексей Витковский в романе «Викинг» помещает летчика Второй мировой, сбитого над Баренцевым морем, опять же в X век, но уже на север, к викингам. Тут надо отметить, что данная локация воспринималась читателем почти как фэнтезийная. Немаловажную роль здесь сыграло то, что к фэнтезийному славянскому антуражу (и псевдоисторическому, и историческому) читатель был подготовлен благодаря необычайно популярным романам Марии Семеновой, в частности «Волкодаву» и «Валькирии» (оба — 1995-й). Здесь популярность тренда свидетельствует о потребности в поисках «корней» и в национальной идентификации в постимперский период. Тема охватывает все первое десятилетие 2000-х; так, роман Евгения Красницкого «Отрок. Внук сотника», впервые опубликованный в 2008-м, в результате нескольких републикаций обретает тираж около 80 тыс. экземпляров[11].
С усилением имперских настроений, в том числе агрессивно насаждаемых массмедиа, романы о «попаданцах» все чаще обращаются к имперскому прошлому. Причем постепенно вырисовываются наиболее привлекательные для «попаданчества», а следовательно, значимые для массового сознания исторические отрезки.
В 2003-м Александр Прозоров открывает межавторский цикл «Боярская сотня» (к настоящему времени насчитывающий около 40 наименований) романом «Земля мертвых», в котором группа исторических реконструкторов из Санкт-Петербурга обнаруживает себя в XVI столетии, при дворе Ивана Грозного. Отмечу, что придирчивые читатели упрекают роман Прозорова в ряде исторических неточностей; царство Ивана Грозного здесь почти так же условно, как Древняя Русь его предшественников. Тем не менее «Земля мертвых» републикуется 7 раз (последний раз в 2011 году) общим тиражом до 27 тыс. экземпляров. Отмечу также, что этот роман одним из первых обратился к реконструкторскому движению.
Направление, таким образом, эволюционирует: от эскапистских приключений в отвлеченном мире до активного участия в исторических событиях. Попытка «выправить» историю России, пустив ее по более благоприятному руслу, становится навязчивым мотивом литературы такого рода[12].
В 2010 году преуспевающее издательство «Альфа-книга» («Армада») открывает серию «Фантастическая история», насчитывающую к настоящему моменту около 120 названий, — в числе других романом «Царь Федор» Романа Злотникова, автора в высшей степени чуткого к запросам аудитории; успешный бизнесмен и бывший криминальный авторитет оказывается в теле наследника Бориса Годунова, царевича Федора, и, зная о грозящей ему участи, изменяет его судьбу, а заодно и историю России (в частности, счастливо избежавшей Смутного времени). Роман переиздан не менее трех раз (45 тыс. экземпляров в общей сложности)[13].
В том же, 2010 году Андрей Величко в первом романе цикла «Кавказский принц» помещает своего протагониста — современного русского инженера — в 1899 год, в тело чахоточного Великого князя, фактически возвращая его к жизни и заодно обеспечивая России победу в Русско-японской войне. Цикл к настоящему времени насчитывает 7 романов (последний вышел в 2016-м) общим тиражом около 100 тыс. экземпляров. Годом позже тот же Роман Злотников в романе «Генерал-Адмирал» (вместе с переизданием в общей сложности — 33 тыс. экз.) помещает успешного предпринимателя в тело Великого князя Алексея Романова (конец XIX столетия) — опять с тем же результатом. В 2011—2012 годах Алексей Кулаков открывает цикл из четырех романов перемещением сознания нашего современника Леонида в тело аристократа Александра Агренева, продвигая протагониста по карьерной лестнице с той же целью — выиграть проигранные в реальности войны и предотвратить падение Российской империи.
История отечественного «попаданчества», таким образом, следует истории государства Российского (Внеисторическое время — Древняя Русь — Опричнина — Смутное время — ХIX век — Революция и Гражданская война), однако, воспользовавшись наиболее, пожалуй, полным из имеющихся каталогом «попаданческой» литературы, составленным Алексеем Вязовским [Вязовский 2016], и некоторыми дополнительными данными (в частности, каталогами издательств), мы можем выделить те точки истории, вокруг которых тематически концентрируется наибольшее количество романов; они-то и являются если не самыми привлекательными, то самыми чувствительными для массового сознания. Это история (часто фантастическая) Древней Руси — 107 наименований[14]; правление Ивана Грозного и следующий за ним временной отрезок, включающий Смутное время, — 94 наименования; вторая половина XIX века и начало ХХ века (вплоть до Русско-японской войны) — 79 наименований, собственно Русско-японская война — 23 наименования, и наконец, 1914—1921 годы — 52 наименования. Поражению (соответственно, альтернативной победе) России в Крымской войне посвящено около 10 наименований, что тоже немало. Для сравнения, такие, казалось бы, привлекательные и «терапевтические» для национального самосознания периоды, как правление Петра I или Екатерины II, насчитывают соответственно 26 и 28 наименований, а Отечественная война 1812 года описана лишь в 10 произведениях, включая тот же «БЕСЦЕРЕМОННЫЙ РОМАН». Борьба за отмену крепостного права и восстание декабристов вообще не популярны. Показательно также, что и в немногих романах, посвященных неключевым периодам истории, муссируются темы выхода России к морям и ее становления как великой морской державы.
(В скобках добавим, что большая часть «попаданческих» романов скептически воспринимается исследователями и обозревателями фантастической литературы; среди исключений назовем «хронооперу» Олега Курылева «Убить фюрера» (2007), где протагонисты (один из них — специалист-историк) при помощи машины времени попадают в Германию начала ХХ века и меняют историю довоенной Европы.)
Г.К. Фрумкин справедливо указывает на то, что большая часть таких романов направлена на усиление роли России на мировой арене, причем внимание концентрируется на тех моментах и событиях истории, которые с этой точки зрения воспринимаются как ошибки, требующие исправления [Фрумкин 2016]. Несколько особняком в этом ряду стоят романы, относящиеся к Великой Отечественной войне. Она, без сомнения, является одной из травматических для массового сознания точек: романов, посвященных предвоенному и военному периоду, по самым скромным подсчетам, около трехсот. Уже можно говорить, что мы имеем дело с отдельным направлением военно-патриотической литературы, которое возникло около 2008 года, когда московское издательство «Яуза», специализирующееся на «патриотической» литературе, основало успешную линейку «Военная и историческая фантастика», к настоящему времени насчитывающую свыше 130 наименований[15]. Несмотря на то что вследствие кризиса книжного рынка тираж каждого отдельного наименования к 2016 году заметно снизился (в среднем 2,5 тыс. экз.), первоначально он мог достигать 20—25 тыс. Протагонисты попадают в прошлое во плоти путем «необъяснимого катаклизма» либо подселяясь в тело ключевых акторов, от Жукова и Сталина до Гитлера. Направление настолько обширно, что «Полная энциклопедия попаданцев в прошлое» делит их на поджанры: «Попаданец-диверсант», «Попаданец-подводник», «Попаданец-пилот» и т.д. [Вязовский 2016].
Сложно сказать, имеем ли мы тут дело с социальным заказом или социальным запросом (возможно, и с тем и с другим одновременно), однако видно, что количество наименований «военного» тренда резко возросло в тот период, когда тема Победы начала активно вбрасываться государственной пропагандой. Косвенным подтверждением вероятного социального заказа служит и то, что тема военного «попаданчества» — единственная из всех, получившая воплощение в постсоветском отечественном кинематографе: в трилогии «Мы из будущего» (2008, 2010, 2017), где в зону военных действий попадает группа молодых «черных археологов».
Тем не менее создается впечатление, что Великая Отечественная до сих пор является чуть ли не единственной конвенционной точкой сборки национального сознания — переигрываются отдельные эпизоды, но не отменяется сама война (разве что проходит она с меньшими потерями и в более короткие сроки). В частности, автор романа «Вчера будет война» («ЭКСМО», 2008) Сергей Буркатовский посредством «необъяснимого катаклизма» переносит своего героя, «веб-дизайнера Андрея Чеботарева на шестьдесят с лишним лет назад, в февраль 1941 года, всего за несколько месяцев до войны. Осознав, что ему представляется уникальнейший шанс предупредить руководство СССР о начале войны и тем самым сделать ее хоть немного менее тяжелой, Андрей пробивается на самый верх, к Берии и Сталину, и ухитряется убедить их в своей правоте. Но кто знает, к лучшему или к худшему изменят историю его действия?» (из аннотации). В результате вмешательства веб-дизайнера война заканчивается всего на год раньше, хотя и с меньшими потерями. Показательно, что, согласно информации, представленной на ресурсе Fantlab.ru, книга начала создаваться в начале 2002 года на военно-историческом форуме ВИФ-2. Показательно также, что «попаданческих» романов, где протагонист противостоял бы машине НКВД, почти нет. Несколько десятков романов, относящихся к предвоенному периоду, посвящены «подготовке к войне».
Здесь, как и в массиве «альтернативной истории», вырисовывается вектор ресентимента, формирующий определенный сегмент pulp-fiction. Так, в романе Германа Романова «Товарищ фюрер» (в двух книгах, 2012 — «Триумф Блицкрига», и 2013 — «Повесить Черчилля!», общий тираж 11 тыс.) спецназовец, попавший в тело фюрера, направляет удар не против СССР, а против Великобритании; а у Сергея Шкенева в том же году, в романе «Развалинами Лондона удовлетворен!»[16] (2,5 тыс. экз.) «попаданец», заброшенный в прошлое из окопов 1943 года, громит Британию, так сказать, превентивно, сразу после победы над Наполеоном. «Эксмо» и «Яуза» здесь не первые — в 2010 году петербургское издательство «Крылов», пытавшееся в то время энергично выйти на рынок массового спроса, выпускает роман в двух книгах Алексея Герасимова «Нихт капитулирен», где благодаря вмешательству «попаданца в 1938-й» расклады на политической карте меняются и Третий рейх совместно с СССР громит все ту же Англию. Вообще, победоносная война с Англией, причем часто в союзе с Германией, распространяется и на другие болезненные исторические точки; скажем, в том же «Кавказском принце» Андрея Величко протагонист «заключает союз с Германией, выигрывает войну с Японией, а потом мирится и дружит с ней. В итоге происходит небольшая победоносная война с Англией» [Фишман 2010]. В 2014 году у того же Романова выходит роман с симптоматичным названием «Лондон должен быть разрушен!»[17] (3 тыс. экземпляров; флотилия адмирала Ушакова атакует флот лорда Нельсона при Трафальгаре). Показательно, что Япония и Германия — реальные геополитические противники СССР — готовы в массовом сознании выступать как союзники России против общего врага.
Тем не менее слишком просто было бы полагать, что с помощью литературы такого рода в коллективное бессознательное вбрасываются настроения реваншизма, изоляционизма и проч., и проч., хотя исключать подобное тоже нельзя. Скорее всего, тут имеет место некий процесс «раскачки», когда в действие вступает обратная связь; нельзя исключить того, что значительное воздействие на формирование соответствующих линеек pulp-fiction оказывает социальная фрустрация, которая имеет тенденцию канализироваться совершенно определенным образом. Д. Полюхович отмечает склонность определенной части «попаданческого трэша» списывать несчастья, постигшие Россию, на всемирный заговор, в том числе и сионистский [Полюхович 2017].
Наконец, последняя — в том числе и по времени возникновения — линейка «попаданчества», на которой я здесь остановлюсь, подпитывается ностальгическими настроениями, активно транслируемыми массмедиа. Это романы, идеализирующие СССР и проигрывающие варианты его спасения, причем тема с самого начала не выходит за пределы pulp-fiction. Активизируется она в начале 2010-х, точнее, в 2012 году с выходом в «ЭКСМО» романа Сергея Арсеньева «Студентка, комсомолка, спортсменка» (6 тыс. экз.). В романе сознание пенсионера из дистопического будущего переселяется в тело девочки-младенца из 1961 года, которая, вырастая, становясь комсомольской активисткой и пробиваясь «наверх», стреляет в Горбачева и Ельцина, предотвращая тем самым развал Советского Союза. В романе Валерия Большакова «Диверсант № 1. Наш человек Судоплатов» (2016) пенсионер-«попаданец», но в самого себя молодого, накануне войны ликвидирует «предателя» Хрущева. Упомяну и цикл романов Павла Дмитриева «Еще не поздно» («Альфа-книга», 2012—2014, тираж первого романа 6 тыс. экз.), где попавший в советское прошлое протагонист ставит себе задачей догнать и перегнать США в области электронных устройств. Также отмечу футурологический вектор «альтернативного СССР», активно продвигающийся в медиа и сопряженный с разного рода проектами, в частности анонсированный год назад (2016) на том же ресурсе Fantlab.ru проект «СССР-2061», проходящий под девизом «Будущее, до которого хочется дожить!»[18], с конкурсами рисунков на соответствующую тему, рассказов для сборника с одноименным названием и т.д. Характерно, что в романах «ностальгически-советской» линии довольно навязчиво присутствует мотив переселения сознания постсоветского пенсионера — в себя же молодого или в чужое тело, в частности в тело девушки, что дает возможность для гэгов. Напрашивается предположение, что подобные романы пишут в большинстве своем люди, чья молодость пришлась на «застой» или развал Союза; они проигрывают в художественной (условно художественной) форме модели возвращения «утерянного рая». Отмечу также ностальгическое оформление обложек, где доминируют пастельные и светлые тона и используются элементы визуального искусства 1960—1970-х.
В общей сложности попыткам реставрации СССР посвящено около 60 наименований, и количество их растет, однако концентрируются они в основном вокруг издательств «Альфа-книга» и «ЭКСМО», а не вокруг «патриотической» «Яузы». Здесь любопытно посмотреть, кто в массовом сознании выступает «губителем СССР» — в разных романах это Хрущев, Брежнев, Горбачев, Ельцин, Черненко, а кто «спасителем» — Романов, Машеров, Андропов и, опять же, Брежнев. В общем и целом, в качестве спасителей фигурируют сторонники «твердой руки» или «консерваторы», что опять выводит нас на все ту же тему готовности обывателя пойти на ограничение свобод ради личной безопасности.
К.Г. Фрумкин в уже упомянутой работе пишет о положительной роли «попаданческой» литературы в освоении и популяризации исторической памяти и, как следствие, о повышении интереса читателя этой литературы к истории реальной [Фрумкин 2016]. Между тем, как видно из описания массива «попаданческой» литературы, особенно «низового» ее пула, об историзме, реконструкции исторической памяти и исторической точности здесь говорить не приходится — все нейтральные и положительные высказывания критиков по этому поводу, приводимые Фрумкиным, относятся к началу 2000-х, то есть к истокам «попаданческого» бума. Сегодня же, скорее, имеет место явление несколько иного плана — манифестация и трансляция ресентимента, связанного с распадом империи, и ответ на запрос, порожденный этим ресентиментом и потребностью в национальной идентичности, которая удовлетворила бы массового читателя. Начиная с 1990-х и особенно в последнее десятилетие ревизия истории, ее «коррекция» в сторону имперского вектора становится невротической темой для авторов и, по-видимому, для читателей, так что литературу такого рода можно рассматривать как своего рода терапию. Показательно, что с точки зрения массового сознания нет разницы, какая именно империя восстанавливается — Российская или СССР, причем идеализированный образ СССР особенно активно транслируется в последнее время. Одновременно с наиболее травматичными для массового сознания историческими периодами (что отмечено тем же Фрумкиным) вырисовываются объекты фрустрации и ресентимента. Симптоматично, что таким объектом выступает не столько Германия, победа над которой во Второй мировой войне все еще служит «точкой сборки» для современного массового сознания (по крайней мере применительно к российскому читателю), сколько США и Великобритания. Трудно сказать, в какой мере тексты «исторически-ревизионистского» характера отвечают на спущенный сверху заказ на образ «великой России», но в том, что они являются откликом на запрос, идущий снизу, сомнений нет.
Библиография / References
[Владимирский 2012] — Владимирский В. Мнение критика. Комментарии к статье Б. Невского «Попаданцы. Штампы и открытия» // Мир фантастики. 2012. № 109. С. 50—54 (http://old.mirf.ru/Articles/art5368.htm).
(Vladimirskiy V. Mnenie kritika. Kommentarii k stat’e B. Nevskogo «Popadantsy. Shtampy i otkrytiya» // Mir fantastiki. 2012. № 109. P. 50—54 (http://old.mirf.ru/Articles/art5368.htm).)
[Вязовский 2016] — Вязовский А. Полная энциклопедия попаданцев в прошлое // http://samlib.ru/i/isaew_a_w/16.shtml.
(Vyazovskiy A. Polnaya entsiklopediya popadantsev v proshloe // http://samlib.ru/i/isaew_a_w/16.shtml.)
[Елисеев 2012] — Елисеев Г. Попадать — так вместе! // Если. 2012. № 10. С. 249—253.
(Eliseev G. Popadat’ — tak vmeste! // Esli. 2012. № 10. P. 249—253.)
[Липовецкий 2009] — Липовецкий М. В защиту чудищ // НЛО. 2009. № 98. С. 194—202.
(Lipovetskiy M. V zashchitu chudishch // NLO. 2009. № 98. P. 194—202.)
[Первушин 2013] — Первушин А. Демоны истории // Мир фантастики. 2013. № 118. С. 124—125.
(Pervushin A. Demony istorii // Mir fantastiki. 2013. № 118. P. 124—125.)
[Полюхович 2017] — Полюхович Д. Попаданцы против евреев // Хадашот. 2017. № 1.
(Polyukhovich D. Popadantsy protiv evreev // Khadashot. 2017. № 1.)
[Фишман 2010] — Фишман Л. Мы попали // Дружба народов. 2010. № 4. С. 200—208.
(Fishman L. My popali // Druzhba narodov. 2010. № 4. P. 200—208.)
[Фрумкин 2016] — Фрумкин К.Г. Альтернативно-историческая фантастика как форма исторической памяти // Историческая экспертиза. 2016. № 4. С. 17—28.
(Frumkin K.G. Al’ternativno-istoricheskaya fantastika kak forma istoricheskoy pamyati // Istoricheskaya ekspertiza. 2016. № 4. P. 17—28.)
[1] Статья частью включает материалы доклада на конференции «Languages of Utopia: (Geo)political Identity-Making in Post-Soviet Russian Speculative Fiction», 23—24 March 2017, Uppsala Center for Russian and Eurasian Studies, Uppsala University.
[2] Здесь и далее, за исключением отдельно оговоренных случаев, указывается год первопубликации произведения.
[3] Показательно, что эта же ситуация проигрывается в постсоветской повести Леонида Каганова «Дело правое» (2006). Четверо юных геймеров три раза переигрывают прошлое, раз за разом убивая развязавшего войну диктатора (один раз — совсем еще ребенком, что естественным образом поднимает вопрос о цене мира, о расплате за еще не свершившиеся поступки), в результате чего каждый раз Европа вовлекается во все более и более кровопролитную войну — в конечной версии они, устранив анфюрера Отто Карла Зольдера, опять же открывают дорогу Гитлеру.
[4] Здесь отыгрывается лирическая тема человека «не в своем времени», нашедшего себя в патриархальном прошлом; причем пребывание его там не предполагает активного вмешательства в события. В качестве дополнительных примеров можно назвать, скажем, рассказы Роберта Янга «Девушка-Одуванчик (1961) и Урсулы ле Гуин «Апрель в Париже» (1962) или ту же повесть Геннадия Гора «Синее окно Феокрита» (1980).
[5] Классический пример — небольшое эссе Арнольда Тойнби «Если бы Александр не умер во цвете лет» (1969), рассматривающее версию мира, где Александр Македонский осуществил все свои планы завоевания.
[6] В фантастике «для младшего и среднего возраста» авторы чувствовали себя несравненно свободнее.
[7] Классический уже сюжет «перевернутых» итогов Второй мировой применительно к участи стран-победителей представлен, в частности, в том же «Человеке в высоком замке» Филипа Дика, фильме «It happened here» (1965, реж. Кевин Браунлоу и Эдвин Молло) и романе «Fatherland» (1992) Роберта Харриса.
[8] Андрей Валентинов, как и Кир Булычев, — историк по образованию.
[10] Впоследствии романы о «попаданцах» в фэнтезийные миры трансформируются в весьма успешный по сию пору тренд, посвященный «попаданкам», и окончательно обоснуются в рамках эскапистского (романтического) фэнтези.
[11] Здесь и в дальнейшем вследствие того, что значение имеют не столько отдельные тексты, сколько их массив, представлена информация о переизданиях и тиражах (на основе данных ресурса Fantlab.ru).
[12] В современном западном «попаданчестве», наряду с активной эксплуатацией ностальгических настроений, часто звучит обратная тема — мир не так уж плох, прошлое лучше не трогать. Так, в одном из новейших образцов англоязычного классического «попаданчества», эксплуатирующем ностальгию по 1950-м, романе Стивена Кинга «11/22/63» (2011) мир, где протагонистом предотвращено убийство Кеннеди, оказывается несравнимо хуже, чем статус-кво. Мир, несравненно худший, чем нынешний статус-кво, представлен и в романе Стивена Фрая «Как творить историю» (1996), где предотвращение появления Гитлера на свет приводит к воцарению еще более жестокой диктатуры, к еще более кровавой войне и малоприятному послевоенному геополитическому раскладу. Что интересно, этот подход близок советскому и раннему постсоветскому.
[13] В скобках заметим, что отрезок от правления Ивана Грозного до Смуты вообще необычайно притягателен, в том числе и для российского мейнстрима, от «Сахарного Кремля» Владимира Сорокина до «Тайного года» Михаила Гиголашвили.
[14] При подсчете общего числа произведений на ту или иную тему учитывались и те тексты, которые выложены в свободный доступ: в данном случае разница между «любителями» и «профессионалами» ничтожно мала, однако подробно разбираются только наименования, присутствующие в издательских каталогах. В качестве единиц при подсчете включены также отдельные наименования, входящие в состав авторских и межавторских циклов. Следует помнить, однако, что данные эти постоянно меняются, так как массив непрерывно пополняется, но тенденция тем не менее сохраняется.
[15] В 2010 году в том же издательстве открывается линейка «В вихре времен», к настоящему времени насчитывающая 80 наименований и посвященная совершенно уж невероятным, но в высшей степени патриотическим эскападам, не относящимся к периоду Великой Отечественной.
[16] «Царь-большевик, заброшенный на российский престол из окопов 1943 года, готов освободить Европу за полтора века до Сталина! Уже разгромлен Наполеон, но победоносная русская армия не остановится в Париже и Берлине. Вперед на Запад! Даешь Лондон! На штыки поджигателей войны и самых заклятых врагов России! Туманный Альбион должен быть разрушен!» (из аннотации).
[17] «Увенчанный Короной Российской Империи, “попаданец” из будущего бросает вызов “Владычице морей”. Броненосцы адмирала Ушакова атакуют флот Нельсона при Трафальгаре. Осадный корпус Кутузова штурмует Гибралтар. Барклай де Толли возглавляет восстание шотландских горцев. Авангард Багратиона захватывает плацдарм у Гастингса, обеспечив высадку на Британские острова Десантной армии под командованием генералиссимуса Суворова. Битва за Англию началась! Лондон должен быть разрушен!» (из аннотации).
[18] См.: http://2061.su/o-proekte.