Опубликовано в журнале НЛО, номер 4, 2017
Анна Серегина (ИВИ РАН; ведущий научный сотрудник Центра гендерной истории; PhD) aseregina@mail.ru.
УДК: 09+94
Аннотация: В статье анализируется памфлет Энтони Мунди «Жизнь англичан в Риме» (1582), первое описание жизни английских эмигрантов в Италии. Текст рассматривается в контексте конфессиональной полемики, а также в рамках споров о границах лояльности правительству в среде английских католиков. Эмиграция у Мунди представляет собой метафору католического сообщества в Англии, а использование этой метафоры было способом говорить о проблемах католиков, не подлежавших публичному обсуждению, и призывать к изменению политики правительства по отношению к ним.
Ключевые слова: Энтони Мунди, английские католики, эмиграция, миссионер, преследования, лояльность, измена
Anna Seregina (IGH RAS; seniour research fellow, Centre for Gender Studies; PhD) aseregina@mail.ru.
UDC: 09+94
Abstract: This article analyzes Anthony Munday’s pamphlet “The English Roman Life” (1582), which was the first description of the life of English emigres in Italy. The text is considered in the context of the confessional polemic, and also within the framework of the debates about the limits of loyalty to the government that took place among English Catholics. Munday polemicizes with Catholic pamphlets on emigration, asserting that many of them are traitors. At the same time however, he shows how the beginnings of their emigration can be found in the oppression of Catholics in England. In this way Munday presents emigration itself as a metaphor of the Catholic community in England. The use of this metaphor was a way in which to talk about the problems of the Catholics without engaging in a public discussion, as well as a way to call for a change in governmental policy toward them.
Key words: Anthony Munday, English Catholics, exile, missionary, persecution, loyalty, treason
В конце XVI века англичане уже успели приобрести опыт относительно массовой эмиграции и начать осмыслять его. Реформация в Англии привела к складыванию английских эмигрантских общин: в 1530-х годах они состояли из покинувших страну монахов и монахинь, желавших сохранить свои обеты, и небольших групп мирян, а в конце 1540-х и в 1550-х годах с берегов острова уезжали протестанты. Наконец, с приходом к власти Елизаветы протестантский режим стабилизировался, а на континент — в Нидерланды, во Францию и в Рим — потянулись эмигранты-католики из разных социальных слоев (чаще всего дворяне, клирики с университетским образованием и представители городской элиты, как правило, уже имевшие деловые связи вне Англии). Оставшиеся дома католики были лишены права занимать должности; власти тем самым выталкивали их в частную жизнь. К тому же самому — отказу от компромиссов и отделению от «общества еретиков» — взывали и многочисленные наставительные сочинения, обращенные к католикам и призывавшие их удалиться в своего рода внутреннюю эмиграцию[1]. Самым радикальным вариантом оставалась эмиграция внешняя, т.е. отъезд из страны, подразумевавший нарушение закона, запрещавшего выезд без особого разрешения, и разрыв социальных связей[2].
Политические конфликты второй половины XVI века, имевшие выраженную конфессиональную составляющую, — Северное восстание 1569 года и отлучение Елизаветы от церкви (1570), восстания в Ирландии (1569—1573, 1579—1583 и 1594—1603), война с Испанией (1585—1604) — усложнили положение католиков-эмигрантов и их родственников. Пребывание в одной из семинарий и/или служба испанскому королю приравнивались к измене, равно как и финансовая помощь эмигрантам [Серегина 2006: 42—43]. Соответственно, если ранее объяснение мотивов, подвигших того или иного англичанина к эмиграции, либо отсутствовало вообще, либо оставалось в рамках не вполне публичного пространства писем[3], то начиная с 1580-х годов рассуждения о том, что такое эмиграция, становятся частью религиозной и политической полемики.
Первой ласточкой стал памфлет бывшего оксфордского профессора (позднее — кардинала) Уильяма Аллена «Апология и правдивое объявление об основании и устремлениях двух английских коллегий» (1581), в котором говорилось не об эмигрантах вообще, а об определенных эмигрантских общинах — коллегиях в Дуэ и Реймсе, готовивших священников для Английской миссии[4]. Уже в этом тексте были сформированы определенные варианты интерпретаций, которые потом фигурировали в католических сочинениях. Их основные положения заключались в следующем: 1) английские католики оставались верными подданными своей королевы, даже находясь за пределами страны, и не стремились к смене режима насильственным путем; 2) католики претерпевали гонения и покидали Англию только ради того, чтобы свободно исповедовать свою веру (оба эти утверждения касались и мирян, и священников); 3) студенты семинарий являлись будущими пастырями, и их задачей было наставлять в вере, а не призывать к восстанию [Allen 1581: 95—102; Серегина 2006: 202—204].
В ответ на католические памфлеты в начале 1580-х годов появились и многочисленные тексты, написанные по заказу английского правительства. Параметры официальной пропаганды были определены в памфлете государственного секретаря Уильяма Сесила «Отправление правосудия» (1583), в котором разъяснялось, что покинувшие страну без разрешения католики — изменники, которых к такому поступку толкнула не вера, а недовольство своим имущественным и социальным положением и прочие соображения карьерного толка [Lake 2016: 113—115]. Эти стереотипы активно фигурировали в полемических текстах XVII века, где речь шла об обращении в католичество.
Тем не менее имел место и другой набор топосов, существование которых прослеживается в английской литературе вплоть до XIX века. Среди них присутствует узнаваемый образ католика — мирянина или священника, — отличающегося искренним (пусть и неверно направленным) благочестием[5], соблазненного силами зла (в роли которых обычно выступают папа римский и его прислужники — монахи и особенно иезуиты). В статье будет проанализирован один из предполагаемых источников этого образа, непосредственно связанный с описанием эмигрантов и рассуждениями об эмиграции. Речь идет о памфлете «Жизнь англичан в Риме» Энтони Мунди (1582)[6] — первом описании жизни английских студентов-католиков в Риме. Будет рассматриваться формирование образа эмигрантов и эмиграции и его функционирование в полемических контекстах: в спорах католиков и протестантов, а также в рамках идеологических конфликтов внутри английского католического сообщества[7].
Внимательно читать памфлет Мунди, впрочем, стали совсем недавно [Hill 2004; Hamilton 2005; Highley 2008; Lockey 2015], и тут же выяснилось, что почти все в тексте может быть прочитано различными, порой взаимоисключающими способами, начиная с заглавия («The English Romayne Life»); оно может быть интерпретировано как жизнь англичан в Риме, но также и как жизнь англичан-романистов, т.е. католиков, в Англии. Таким образом, с самого начала возникает вопрос: идет ли речь только об эмигрантской общине?
Автор текста, Энтони Мунди (1560—1633), так же плохо поддается однозначным толкованиям, как его сочинение. Он родился в семье торговца книгами и писчими принадлежностями Кристофера Мунди (ум. до 1571) и провел большую часть жизни в Лондоне; был членом гильдии торговцев тканями (как впоследствии и его сын Ричард)[8], в молодости — актером, и зарабатывал пером. Мунди — автор (или соавтор) 15 пьес (1580—1603), которые ставились труппой лорда-адмирала; его перу принадлежит также несколько переводов с испанского и французского (1580—1590) и ряд памфлетов (начало 1580-х годов). С 1603 года и до конца жизни Мунди был автором сценариев всех представлений, ставившихся корпорацией Лондона, «городским поэтом» [Hamilton 2005: xix—xxii].
Однако в молодости жизнь Мунди не была настолько оседлой: в 1578—1579 годах он путешествовал по Франции и Италии. Как он сам объяснял в памфлете, им двигало желание увидеть мир и изучать языки [Munday 1925: 2]. Но некоторые детали того же текста наводят на иные мысли: он выдавал себя за сына дворянина-католика из известной семьи, т.е. путешествовал под чужим именем [Munday 1925: 15]. Мунди писал, что его приняли за другого, а он не стал сопротивляться, так как это обеспечило ему гостеприимство католиков в момент, когда он остро нуждался в помощи (Мунди и его спутник, фигурирующий под именем Томаса Ноуэлла, были ограблены по дороге в Амьен и остались без гроша) [Munday 1925: 2]. Однако он не стал возвращаться домой из Парижа, несмотря на увещевания английского посла [Munday 1925: 10], а поехал в Рим (через Лион и Милан) в компании соотечественников-католиков, делая вид, что готов обратиться и стать священником [Munday 1925: 11—12]; так Мунди, собственно, и попал в римскую коллегию, жизнь которой впоследствии описал в своем памфлете.
Все это больше похоже на действия шпиона, нежели обычного путешественника, и вполне соотносится с политикой английского правительства. В конце 1570-х — начале 1580-х глава секретной службы Ее Величества Фрэнсис Уолсингэм вербовал молодых людей католических взглядов и отправлял их шпионить в коллегии за границей или среди своих единоверцев в Англии, причем искали агентов среди образованной молодежи в Лондоне и университетах (т.е. в том же кругу, из которого выйдут многие писатели и драматурги). Наиболее известный пример такого рода — поэт и драматург Кристофер Марло. Согласно исследованию Ч. Николла, Марло был завербован, еще будучи студентом Кембриджа [Nicholl 2002: 110—121]. В 1594—1595 годах Мунди предпринял новую поездку за границу, на этот раз в Нидерланды, причем эмигранты-католики именовали его агентом сэра Томаса Хинеджа, вице-камергера двора королевы Елизаветы и друга Уолсингэма [Hamilton 2005: xxii].
Если Мунди был и ранним примером такого рода, — что вполне вероятно, — это означает, что он либо был католиком, либо вращался в католических кругах Лондона. Вопрос о конфессиональной принадлежности Мунди крайне запутан. Анализ текстов его сочинений привел Донну Хэмилтон к выводу, что он был тайным католиком [Hamilton 2005]. Тем не менее Мунди оставался агентом правительства не только за границей. В начале 1580-х годов он по заказу правительства написал и опубликовал серию памфлетов, где доказывал, что арестованный и казненный в 1581 году за измену иезуит Эдмунд Кэмпион в самом деле был заговорщиком [Munday 1582a; 1582b; 1582c; 1584]. В 1580—1590-х и даже в 1606-м и 1610 годах Мунди выступал также и в качестве «ловца»[9] священников и иезуитов. Мог ли католик участвовать в подобных действиях? Это обстоятельство заставляет других исследователей сомневаться и даже говорить о «трудноопределимой конфессиональной принадлежности» [Lockey 2015: 100]. Впрочем, среди католиков было немало тех, кто возражал против политической активности миссионеров в стране, так как это ставило мирян под удар и было несовместимо с образом пастыря [Questier 2006: 155—157; Серегина 2014a]. Мунди мог относиться к таким католикам. С лояльными католиками был в конце 1570-х годов связан патрон памфлетиста, граф Оксфорд, а также и сэр Томас Хинедж, второй супругой которого стала католичка Мэри Браун, дочь виконта Монтегю и вдова графа Саутхэмптона. Виконт Монтегю, католик, прославившийся своими выступлениями в защиту веры в палате лордов, одновременно являлся и образцом лояльности своей королеве, а в его резиденциях капелланами были клирики старшего поколения, рукоположенные при Марии I и не учившиеся в заграничных семинариях. Ни против них самих, ни против их покровителей не выдвигали обвинений в измене, в отличие от миссионеров-семинаристов и тех, кто их укрывал. Таким образом, вне зависимости от своей конфессиональной принадлежности, Мунди был связан узами патроната с лояльными аристократами-католиками, стремившимися максимально дистанцироваться от обвинений в измене своему монарху [Серегина 2014b].
На первый взгляд, памфлет, повествовавший о католиках, вписывается в уже сложившуюся традицию антикатолических текстов; более того, в нем присутствуют указания на то, что именно в таком духе его и следует читать. Указания появляются в самом начале: памфлет открывается с серии из четырех гравюр, изображающих мученичество протестанта Ричарда Эткинса, казненного по приговору инквизиции в Риме в 1581 году. Далее в разделе, рассказывающем о путешествии автора через Францию в Рим в обществе католиков, Мунди многократно подчеркивал: священники постоянно говорили о свержении королевы Елизаветы и призывали к этому студентов, т.е. были изменниками [Munday 1925: 14—19].
Священникам приписываются также резко критические выпады в адрес членов ближайшего окружения Елизаветы — графа Лестера, сэра Кристофера Хаттона, сэра Фрэнсиса Уолсингэма, сэра Николаса Бэкона и др. [Munday 1925: 21—22]. Именно этим людям памфлетисты-католики 1570-х — начала 1580-х годов обычно предъявляли обвинения (в духе традиционных жалоб на «дурных советников») не только в несправедливых гонениях на католиков, но также и в сознательной дестабилизации ситуации в стране с тем, чтобы привести к власти радикальную протестантскую партию и даже убить королеву [Lake 2016: 69—97]. Присутствуют обвинения такого рода и в «Апологии» Аллена [Allen 1581: 95—97], с которой полемизирует Мунди.
Далее в тексте присутствует длинное (почти в треть его) описание жизни студентов в семинарии — распорядок дня, учебы, вплоть до питания и наказаний провинившимся [Munday 1925: 29—40], а также и еще более длинный раздел о паломничествах и паломнических церквях в Риме (с подробным перечислением мощей святых) [Munday 1925: 40—56], а также описания катакомб и других паломнических святынь Италии и Европы (среди них упомянуты Сантьяго де Компостела, Лорето, Монтефалько, Турин, Сен-Дени, Пуатье) [Munday 1925: 68—72]. Повествование сопровождается ремарками на полях, указывающими на то, как его следует правильно истолковывать, например: «чудовищное невежество» [Munday 1925: 34][10], «ужасное и отвратительное святотатство» [Munday 1925: 60][11] и т.п. Заглавия разделов также показательны: например, в главе 3 мы находим «Краткое перечисление римских мощей, при помощи которых папа обманывает множество людей и получает большую прибыль для поддержания своей роскоши» [Munday 1925: 42][12]. Этот традиционный мотив жадности церковных иерархов и монахов (особенно нищенствующих), обманщиков, наживающихся на доверчивости паломников, — топос средневековой литературы. В целом, сцена действия описывается как «папский ад» [Munday 1925: 2]. Наконец, заканчивается текст рассказом об «истинном» мученичестве протестанта Ричарда Эткинса [Munday 1925: 100—105].
На поверхностный взгляд, перед нами — типичный антикатолический текст, где «наши англичане» (именно так именует Мунди эмигрантов на протяжении всего памфлета) совращены с пути истинного папой и его приспешниками и превратились в изменников. В XIX и XX веках памфлет читали только как источник, интересный своими деталями жизни коллегий[13]. Однако стоит лишь всмотреться в то, что, собственно, находится внутри этой резко очерченной рамки, как картина начинает расплываться.
Описание римских святынь само по себе выглядит почти как путеводитель по христианским древностям[14]. Рассказ же о жизни студентов в коллегии выглядит совершенно нейтральным; в нем нет никаких уничижительных ремарок или комментариев. В данном разделе присутствует важная сцена: один из священников бичует себя, произнося молитву, а затем говорит о том, насколько большими были страдания Христа по сравнению с его болью. Мунди по этому поводу комментирует: «…я оставил его в комнате <…>, сожалея о такой большой глупости» [Munday 1925: 36][15]. Но еще более важен ответ, данный им священнику в ответ на призыв последовать его примеру: «…я не наделен силой и стойкостью, необходимой, чтобы переносить боль, как он» [Munday 1925: 36][16].
Описывает Мунди и сцену, в которой студентам читают жития святых мучеников, древних и современных, в том числе рассказы о казнях священников в Англии, соединяя тем самым две традиции мученичества [Munday 1925: 38]. Мунди показывает, что в коллегии стремятся воспитывать тех, кто должен быть готов к мученичеству, и судя по его тону, он не сомневается в их искренности. Таким образом, памфлет подтверждает слова Аллена, с которым Муди вроде бы полемизирует.
Но как быть тем, кто не готов к мученичеству? Мунди ответил на этот вопрос в другом месте, где он, отвлекаясь от основного повествования, обращается к критикам-протестантам, выдвигавшим в его адрес обвинения в отступничестве, ведь в Риме он жил среди католиков, выдавал себя за одного из них и ходил к мессе: «Тот, кто находится в Риме, особенно в коллегии среди студентов, должен жить так, как может, а не так, как хочет, ибо благоволение достигается подчинением (conformitie), а упорством — смерть» [Munday 1925: 65][17]. Кому был адресован этот комментарий? Протестантскому читателю или же католику, остававшемуся в Англии?
Отношение Мунди к мученичеству тоже неоднозначно. В тексте ожидаемо противопоставляются казненные католики, которые испытывали страх перед смертью (а значит, были «неистинными») [Munday 1925: 66], и «истинный» мученик Роберт Эткинс. Но и с ним не все так просто. В рассказе Эткинс — странный мученик. Он постоянно провоцировал римские власти. Сначала он появился в коллегии (продолжавшей выполнять свои изначальные функции приюта для английских паломников и принимавшей всех англичан, оказавшихся в Риме) и буквально с порога начал обличать папу, так что один из студентов донес на него инквизиции. Эткинса арестовали, но через несколько дней отпустили [Munday 1925: 100]. Затем он попытался выхватить дароносицу из рук священника на римской улице. Но и тут его отпустили [Munday 1925: 101]. И, наконец, Эткинс отправился в собор Св. Петра, где во время литургии, в момент элевации гостии, пролил чашу с вином и попытался вырвать гостию из рук священника [Munday 1925: 101—102]. После этого его арестовали, судили за ересь и сожгли [Munday 1925: 102—103].
Провоцировать арест и казнь для многих современников означало практически самоубийство и было несовместимо с представлениями XVI века о мученичестве [Dillon 2002: 25]. Кроме того, в рассказе Мунди Эткинс выглядит не вполне адекватным; возможно, именно видя его психическое расстройство, его дважды отпускали. Значит ли это, что мученичество — удел немногих стойких или сумасшедших? Дальнейшее чтение лишь усиливает впечатление, что описание эмигрантской общины было для Мунди способом говорить о тех католиках, которые остались в Англии, и открывало возможность предложить свой политический комментарий.
Это становится очевидным в главе 6: она посвящена разыгравшемуся в 1579 году конфликту среди студентов коллегии, валлийцев и англичан, и бунту группы англичан против ректора Морриса (валлийца). В изложении Мунди конфликт выглядел именно как столкновение двух наций, причем, будучи уроженцами одного королевства, все студенты должны были бы жить в мире и подчиняться законно назначенной власти ректора. Однако Мунди приводит речь одного из бунтовщиков (Шервин, один из священников, казненных в Англии в 1581 году), которая фактически воспроизводит основные положения «теорий сопротивления тирану», известных по английским католическим памфлетам [Серегина 2006: 215—226]: «…он (Моррис) не только превышает свои полномочия, но и плохо обращается с теми, кто не допускал даже дурных мыслей в его адрес» [Munday 1925: 83][18].
За этими обвинениями следуют перечисления случаев, когда валлийцам несправедливо оказывалось предпочтение перед англичанами [Munday 1925: 83—84]. Тем не менее англичан-жалобщиков принуждают подчиняться, игнорируя их жалобы на несправедливость, так как власть ректора законна [Munday 1925: 85—89]. И, наконец, когда от них требуют либо полностью подчиниться ректору во всем, либо убраться из Рима, они выбирают второе, то есть изгнание, и начинают готовиться к отъезду [Munday 1925: 89—90]. В этот момент вмешиваются иезуиты, и англичане с готовностью признают новым ректором одного из них, итальянца Альфонсо Агаццари [Munday 1925: 91]; а папа Григорий XIII разрешает конфликт компромиссом — старый ректор остается главой английского странноприимного дома (кем он и был раньше), а Агаццари становится новым ректором [Munday 1925: 91—94].
Если заменить в этом рассказе англичан и валлийцев на католиков и протестантов, то получается рассуждение Мунди о том, откуда, собственно, берутся эмигранты. В его тексте ответ напрашивается: слишком жесткая политика правительства и притеснения выталкивают из страны тех, кто мог бы верно служить королеве. Вместо этого они попадаются на удочку чужаков (иезуитов).
Итак, на одном уровне Мунди полемизирует с католическими памфлетами об эмигрантах и говорит, что они замешаны в заговорах, а многие из них являются изменниками. Но, по сути, он соглашается с выводами своего основного оппонента Аллена и других католических памфлетистов о том, что на самом деле истоки эмиграции — в притеснении католиков в Англии.
Таким образом, антикатолический памфлет превращается в публичную критику политического курса правительства; не случайно памфлет посвящен членам Тайного совета (лорду-канцлеру сэру Томасу Бромли, лорду-казначею Бёрли и графу Лестеру), т.е. тем, кто этот курс определяет. Именно эти члены Тайного совета, кстати, незадолго до того выступили против брака Елизаветы с Франсуа Анжуйским — а ведь перспектива брака королевы с католиком для многих умеренных дворян была знаком возможного урегулирования ситуации и возвращения католикам политических прав. И именно их Мунди признавал способными увидеть, что стоит за его словами — злоба, ложь — или же истина [Munday 1925: A2—A3].
Мунди знал этот круг — ведь его патроном был граф Оксфорд, в конце 1570-х годов близкий к аристократам-католикам, стоявшим за планами французского брака (Лестер и его фракция убедили Оксфорда перейти на другую сторону в 1581 году) [Nelson 2003: 253—254]. Это же соображение позволяет увидеть Мунди как католика или человека, близкого к католическим кругам, противника заговорщиков и насильственной смены режима, но одновременно и сторонника реинтеграции католиков в состав политической элиты.
Таким образом, воспринимать текст Мунди как забавное, хотя и предвзятое описание жизни английских католиков в Риме — значит не отдавать ему должного. В условиях Англии 1580-х годов приемлемым для властей (и безопасным) способом обсуждения политики правительства по отношению к католикам был вариант, предложенный официальными памфлетами, т.е. признание католиков-миссионеров и помогавших им мирян изменниками. Любые другие интерпретации фактически выталкивались за границы публичного дискурса [Lake 2016: 468—473] (в Англии) и могли появиться только на страницах католических памфлетов, издававшихся за границей, или же маскироваться. Памфлет Мунди и предлагает такую маскировку. Здесь «эмиграция» — метафора для английского католического сообщества дома, а использование ее позволяет автору рассуждать о том, что не подлежало публичному обсуждению.
Библиография / References
[Серегина 2006] — Серегина А.Ю. Политическая мысль английских католиков второй половины XVI — начала XVII в. СПб.: Алетейя, 2006.
(Seregina A.Yu. Politicheskaya mysl’ angliyskikh katolikov vtoroy poloviny XVI — nachala XVII v. Saint Petersburg, 2006.)
[Серегина 2014a] — Серегина А.Ю. Виконты Монтегю: репрезентации аристократов-католиков в религиозной и полемической литературе XVI — XVII вв. // Диалог со временем. Вып. 46. М., 2014. С. 260—279.
(Seregina A.Yu. Vikonty Montegyu: reprezentatsii aristokratov-katolikov v religioznoy i polemicheskoy literature XVI — XVII vv. // Dialog so vremenem. Vol. 46. Moscow, 2014. P. 260—279.)
[Серегина 2014b] — Серегина А.Ю. Образование и пастырская деятельность клириков в английском католическом сообществе XVI — XVII вв.: духовенство в свите виконтов Монтегю // Диалог со временем. Вып. 49. М., 2014. С. 108—137.
(Seregina A.Yu. Obrazovanie i pastyrskaya deyatel’nost’ klirikov v angliyskom katolicheskom soobshchestve XVI — XVII vv.: dukhovenstvo v svite vikontov Montegyu // Dialog so vremenem. Vol. 49. Moscow, 2014. P. 108—137.)
[Allen 1581] — Allen W. An Apology and True Declaration of the Institution and Endevours of the Two English Colleges. Rheims: J. de Foiguy, 1581.
[Arblaster 2009] — Arblaster P. The Southern Netherlands Connection: Networks of Support and Patronage // Catholic Communities in Protestant States: Britain and the Netherlands, c. 1570—1720 / Ed. by B. Kaplan, B. Moore, H. van Nierop and J, Pollmann. Manchester: Manchester University Press, 2009. P. 123—138.
[Copley 1897] — Copley T. Letters / Ed. by R.C. Christie. London: Roxburghe Club, 1897.
[Dillon 2002] — Dillon A. The Construction of Martyrdom in the English Catholic Community, 1535—1603. Aldershot: Ashgate, 2002.
[Gibbons 2011] — Gibbons K. English Catholic Exiles in the Late Sixteenth-Century Paris. Woodbridge: The Boydell Press, 2011.
[Hamilton 2005] — Hamilton D. Anthony Munday and the Catholics, 1560—1633. Aldershot: Ashgate, 2005.
[Highley 2008] — Highley C. Catholic Writing the Nation in Early Modern Britain and England. Oxford: Oxford University Press, 2008.
[Hill 2004] — Hill T. Anthony Munday and Civic Culture: Theatre, History and Power in Early Modern London. Manchester: Manchester University Press, 2004.
[Holmes 1982] — Holmes P. Resistance and Compromise: The Political Thought of the Elizabethan Catholics. Cambridge: Cambridge University Press, 1982.
[Lake 2016] — Lake P. Bad Queen Bess? Libels, Secret Histories, and the Politics of Publicity in the Reign of Queen Elizabeth I. Oxford: Oxford University Press, 2016.
[Lockey 2015] — Lockey B. Early Modern Catholics, Royalists, and Cosmopolitans: English Transnationalism and the Christian Commonwealth. Oxford: Oxford University Press, 2015.
[Loomie 1963] — Loomie A.J., s.j. The Spanish Elizabethans: The English Exiles at the Court of Philip II. New York: Fordham University Press, 1963.
[Loomie 1973—1978] — Loomie A.J., s.j. Spain and the Jacobean Catholics. Vol. 1—2. London: Catholic Record Society, 1973—1978.
[Martin 1969] — Martin G. Roma Sacra. Roma: Edizioni di storia e letteratura, 1969.
[Munday 1582a] — Munday A. A Breefe and True Reporte, of the Execution of Certayne Traytours at Tiborne. London: For W. Wright, 1582.
[Munday 1582b] — Munday A. A Breefe Aunswer made unto Two Seditious Pamphlets. London: John Charlewood, 1582.
[Munday 1582c] — Munday A. A Discoverie of E. Campion and his Confederates. London: For E. White, 1582.
[Munday 1582d] — Munday A. The English Romayne Life. London: John Charlewood, 1582.
[Munday 1584] — Munday A. A Watch-Woord to Englande to Beware of Traytours and Tratcherous Practices. London: For T. Hacket, 1584.
[Munday 1590] — Munday A. The English Romayne Life. London: John Charlewood, 1590.
[Munday 1925] — Munday A. The English Romayne Life / Ed. by C.B. Harrison. London: John Lane, 1925.
[Munday 1980] — Munday A. The English Romayne Life / Ed. by P.J. Ayres. Oxford: Clarendon Press, 1980.
[Nelson 2003] — Nelson A.H. Monstrous Adversary: The Life of Edward de Vere, 17th Earl of Oxford. Liverpool: Liverpool University Press, 2003.
[Nicholl 2002] — Nicholl C. The Reckoning: The Murder of Christopher Marlowe. 2nd Revised Edition. London: Vintage, 2002.
[Questier 1996] — Questier M.C. Conversion, Politics and Religion in England, 1580—1625. Cambridge: Cambridge University Press, 1996.
[Questier 2006] — Questier M.C. Catholicism and Community in Early Modern England: Politics, Aristocratic Patronage and Religion, c. 1550—1640. Cambridge: Cambridge University Press, 2006.
[Walsham 1999] — Walsham A. Church Papists: Catholicism, Conformity and Confessional Polemic in Early Modern England. 2nd ed. Woodbridge: The Boydell Press, 1999.
[1] Обычно речь шла все же не о полном разрыве всех связей с соседями-протестантами, но о прекращении практики присутствия католиков в приходских церквях на воскресных службах (как то предписывал парламентский статут 1559 года [русский перевод: Серегина 2006: 272—273]). Пропаганде отказа от посещения католиками приходских церквей (практике recusancy) был посвящен ряд памфлетов лидеров католической миссии, и прежде всего английских иезуитов [Holmes 1982: 81—124; Walsham 1999: 22—25; Серегина 2006: 212—215].
[2] Вплоть до последних десятилетий история английской католической эмиграции была историей монахов и монахинь (единственным исключением были исследования Альберта Луми [Loomie 1963; 1973—1978], посвященные в основном политической истории). В последнее десятилетие историки уделяют больше внимания социальным и культурным практикам эмиграции [Arblaster 2009; Gibbons 2011].
[3] См., например, письма дальнего родственника королевы (по линии Болейнов), сэра Томаса Копли [Copley 1897], в которых автор объявлял о своей верности правительнице и просил разрешения либо вернуться домой, либо получить возможность пользоваться доходами от своих поместий, оставаясь за границей. Хотя эти послания, адресованные государственному секретарю сэру Уильяму Сесилу и самой Елизавете I, вряд ли можно считать совсем уж частными, они не были широко известны.
[4] Английская коллегия в Дуэ была основана в 1568 году Уильямом Алленом; в 1578 году в Риме (на базе английского приюта для паломников) была открыта еще одна коллегия, руководство которой с 1579 года находилось в руках иезуитов [Серегина 2006: 32—33].
[5] Появление такого образа тесно связано со свойственным кальвинистскому богословию представлением о том, что избранные Бога рождаются не только в протестантских общинах, но и среди католиков и даже среди язычников и могут изначально заблуждаться в вопросах веры. Однако дарованная им благодать побуждает их искать истину и в конце концов приводит к обращению [Questier 1996: 12—39].
[6] В XVI веке памфлет издавался дважды [Munday 1582d; 1590]. В статье используется издание 1925 года [Munday 1925], полностью воспроизводящее текст и иллюстрации оригинала. В издании 1980 года [Munday 1980] гравюры, открывающие текст и тесно связанные с ним композиционно, перенесены в конец памфлета, что нарушило авторский замысел.
[7] Исследователи последнего десятилетия отметили тесную связь памфлета Энтони Мунди с межконфессиональной полемикой 1580-х годов [Hamilton 2005: 48; Lockey 2015: 103—107], однако его позиции во внутрикатолическом споре уделялось куда меньше внимания.
[8] Ок. 1580 года Мунди женился; о его супруге мы не знаем ничего, кроме имени — Элизабет. В браке родились четыре дочери (Элизабет, Роз, Присцилла и Энн) и сын Ричард.
[9] Pursuivant — агент правительства, располагавший ордером на арест католических миссионеров или (реже) проповедников-пуритан; в ряде случаев мог иметь разрешение проводить допрос с применением пыток.
[10] «O monstrous ignorance».
[11] «O horrible and abhominable blasphemie».
[12] «A breefe rehearsall of some of the Romishe Reliques, whereby the Pope deceiveth a number, and hath good gaines, to the maintenance of his pompe».
[13] Даже в академическом издании 1980 года Ф. Эйрс не усмотрел никакой связи с религиозной и политической полемикой того периода [Munday 1980].
[14] Мунди мог воспользоваться материалом подготовленного путеводителя Грегори Мартина, который был известен в то время в рукописи (текст был опубликован только в XX веке [Martin 1969]). Все святыни, описанные у Мунди, присутствуют в тексте Мартина, хотя организация разделов несколько различается.
[15] «I left him in his Chamber <…> lamenting to see a spectacle of so great a follie».
[16] «I was not indued with that strength and fortitude, as to abide and suffer the paines he did».
[17] «He that is in Roome, especially in ye Colledge among the Schollers; must live as he may, not as he will, favour comes by conformitie, and death by obstinacie».
[18] «He dooth not onelye abuse the credite of his authorytye, but also maliciouslye deale with us, who have not so much as used an evil thought against him».