* * *
на бедных кладбищах неблизких
лежать среди кореньев склизких:
внизу — кирпичная вода
вверху — стальные провода 

раз в год споет в долине птичка.
ты привезешь сюда яичко
сольцы укрученной в платок
и водки маленький глоток 

по недокрашенной скамейке
заскачут капли как из лейки
зеленой лейки жестяной
автобус взвизгнет за стеной 

* * *
Все затупляется: воздух звук
Снег уходящий в одно из двух
Поезд oскальзывающийся во мглу
На угле на углу 

(Ветер с расставленной бородой
Светел расплавленный над водой
Колечками на концах шевеля
Словно бы щавеля) 

Все погашается: над водой
Ветер с расплавленной бородой
На-вдоль поезда по бортам
Ссыпается здесь и там 

(Звездная известь и блеск реки
Сердце стучащее с-под руки
Все уползает под низ под мост
Словно бы псу под хвост) 

Что остается нам бедный друг
Снег уходящий в одно из двух
Сыпкая полночь собачий брех
Или одно из трех 

* * *
Гнутся алые клены синеет растресканный тис
Белые буки замерзающим светом полны
А кроме и нет ничего… только ты… только тишь
Только вспученный мускул затененно-лиловой луны 

Липа-липа ты пахнешь холодной мертвецкой в окно
Бузина-бузина малафейкой застывшей смердишь
А кроме и нет никого… только ветер… темно…
только ствольные скрипы… только ты… только тишь… 

Я туда и не гляну где погнила гроза на корню
Где висит тишина запирая дыханье и речь
Я в дубовую лодку на пристани лягу бубенцом позвеню
И сплыву мимо стекол в тенях наклоненных в последнюю печь…

Сентябрь

Пока я пил свое вино
И курью полочку сосал,
Сентябрьский дым вошел в окно —
Сентябрь, настоянный на тлях,
Сентябрь, зеленый, как светляк,
Весь в искрах тысячи кресал. 

Сентябрь, сентябрь, ты прогремел,
Как с виноградом грузовик,
И облаков холодный мел
Водицей бледною сбежал,
Став заплывающий пожар
И вздувшись в жилах грозовых. 

Загукал голубь на суку
Застукал ястреб из гнезда,
Оцепенел на всем скаку
Громадный заяц, винный вор,
Сомкнул глаза в сарае вол,
Упала зá гору звезда. 

Я бросил косточку в окно,
Я вылил в форточку вино,
И в доме сделалось темно,
Когда я лампу погасил
И в кресле из последних сил
Дышал… Но это все равно.
Еврейское кладбище в Петербурге
Над нашею могилою
Хромая бабочка летит,
И крутится, и мучится,
И падает, и спит. 

Лежи-дрожи, двурогая,
На прадедовской плите,
Как стрекозка та убогая
У Вольфа на плече. 

Отменными березами
Пророс наш бедный прах,
Прямыми соснами розовыми
На обуховских ветрах. 

Здесь в белое небо впрыснуто
Александровской фермы молоко,
И плачется, и дышится,
И так легко, легко. 

* * *
с неба сползает ястребица
то с крыльев хлопаньем то без
и след ее не истребится
в холодной сыворотке небес 

пройдут века сотрутся горы
к ним подползут шурша моря
и только след сходящей Коры
останется вспухая и горя
Понизовский здесь[1]
— Где Понизовский? — Понизовский здесь. — А я где?
— А я дорожкой мимо иду,
лопуху, чертополоху, волчьей ягоде
робко кланяюсь на ходу. 

Я до Лены[2] дошел, и до Дины Морисовны[3] дошел,
и простился, как когда-то не смог…
…Облачков расшелся шелк зáнавесный,
в нем расшился горький дымок… 

… — Понизовский где? Понизовский здесь? — И даже если
здесь, во всей его подситцевой наготе, —
не скажу — потому что не знаю — весь ли,
но знаю: лучше здесь, чем нигде. 

— Понизовский где? — Понизовский-то здесь, а ты где?
— Я далёко, в чужедальной стороне,
там и лягу — не к своей да и к ничьей выгоде… 

Поскучайте мимолетом по мне.

* * *
где белые и красные стволы
колоннами бегут вдоль треугольных просек
накрыты круглые столы
для синих птиц нагнувших желтый носик 

и я и я бы тронулся туда
где свет искрится тени завивая
но нету сил для смертного труда
и поезд едет мимо завывая

 

 

---