(пер. с англ. Нины Ставрогиной)
Опубликовано в журнале НЛО, номер 6, 2016
Перевод Нина Ставрогина
Андре Чикало (Королевский колледж в Лондоне; научный сотрудник Института Бразилии; PhD) andre.cicalo@gmail.com.
УДК: 316.7+326
Аннотация: В статье рассматривается переход от замалчивания темы рабства к увековечению памяти о работорговле в портовой зоне Рио-де-Жанейро, анализируются факторы, сделавшие такое преобразование возможным, и исследуется значение этой перемены для причастных к ней социальных акторов. Первая часть статьи контекстуализирует отношения между городским пространством и замалчиванием темы рабства. Автор доказывает, что это молчание распространилось отчасти благодаря идеологии бразильской расовой демократии. Второй и третий разделы посвящены изменениям в расовой политике Бразилии, усилившим интерес к наследию рабства среди различных акторов, включая негритянское движение. В заключительной части определяется ряд вопросов о будущем этого наследия, которые общественным наукам предстоит изучить более глубоко.
Ключевые слова: Бразилия, Рио-де-Жанейро, археология, Всемирное наследие ЮНЕСКО, городская реконструкция, городское пространство, мемориальный комплекс, наследие рабства, память, позитивная дискриминация, работорговля, рабство, расовое неравенство, расовая политика
André Cicalo (King’s College London; associate researcher at the Brazil Institute; PhD) andre.cicalo@gmail.com.
UDC: 316.7+326
Abstract: Cicalo’s article examines the transition from silence around the topic of slavery to the perpetuation of the memory of slave-trading in the port zone of Rio de Janeiro. He analyzes the factors that made this transformation possible and investigates the significance of this change for the social actors involved. The first part of the article contextualizes the relationship between urban space and silence around the topic of slavery. Cicalo shows that this silence spread in part due to the ideology of Brazil’s racial democracy. The second and third parts address changes in Brazil’s racial politics, which led to increased interest in the legacy of slavery among various figures, including representatives of the Negro movement. In conclusion, Cicalo sets out a series of questions about the future of this legacy, which remain to be studied in greater depth by social scientists.
Key words: Brazil, Rio de Janeiro, archaeology, UNESCO World Heritage Sites, urban regeneration, urban space, memorial site, slavery heritage, memory, affirmative action, slave trade, slavery, racial inequality, racial politics
В 2008 году, занимаясь полевыми исследованиями для диссертации о расовых отношениях и позитивной дискриминации в Рио-де-Жанейро, я решил создать этнографический аудиовизуальный проект, посвященный коммеморации рабства в исторической части города. Цель проекта состояла в том, чтобы исследовать, как именно память о рабстве сохраняется и материально проявляется в архитектурном пространстве большого города. Часть информантов сочла, что наилучшим местом для моих изысканий стал бы район Гамбоа, старинная портовая зона Рио-де-Жанейро, так как это место оставалось сердцем работорговли в Рио-де-Жанейро вплоть до первой половины XIX века и к тому же слывет колыбелью самбы и «черной» культуры города[2]. Однако мои первые посещения Гамбоа показали, что физически память о рабстве присутствует там скудно[3]. Что мои этнографические исследования выявили в действительности, так это социальную «амнезию» о рабстве и негритянской культуре, господствующую в районе[4]. Отягчающим фактором явилось то, что в период моей работы порт Рио-де-Жанейро должен был вскоре подвергнуться массированной городской реновации и модернизации (проект «Порту-Маравилья») и сохранность историко-археологических следов рабства в Гамбоа находилась, казалось, в особой опасности.
Эти негативные прогнозы о будущем исторического наследия рабства в Гамбоа превратились в прямо противоположные в 2011 году, когда при раскопках в рамках проекта городской реконструкции были обнаружены остатки пристани Каис-ду-Валонгу, которая предназначалась для работорговых судов. Как только команда археологов установила, что находка имеет отношение к работорговому прошлому города, история рабства в Рио-де-Жанейро начала широко освещаться в средствах массовой информации, что неожиданно послужило поводом к общественной дискуссии на эту тему. В результате городской совет и негритянское движение вступили в переговоры о создании мемориального комплекса, который включал бы музейные пространства и туристический маршрут, посвященный афробразильской истории и культуре района. Эта глава посвящена начальным стадиям перехода от «общественной амнезии» к «общественной памяти» о рабстве в портовой зоне Рио-де-Жанейро.
Между расовой демократией и стыдом: сокрытие рабовладельческого прошлого
Вплоть до первых десятилетий XX века бóльшая часть представителей низшего класса и чернокожего населения Рио-де-Жанейро была сосредоточена между центром города и портовым районом Гамбоа. В результате неблагополучные районы проживания бедных и районы для богатых изначально находились в достаточно тесном соседстве. Однако присутствие бедняков в центре Рио-де-Жанейро придавало городу нежелательный облик и, что важнее, создавало еще и санитарно-гигиеническую и социальную угрозу для более обеспеченных классов[5]. К тому же в начале XX века соображения санитарной безопасности сочетались со стремлением властей превратить Рио-де-Жанейро в современный город. В итоге этот план был осуществлен, сначала посредством заимствования архитектурных элементов Прекрасной эпохи и бульваров во французском стиле с целью сделать город «привлекательнее», а затем посредством создания связной городской инфраструктуры, чтобы придать ему облик развитой, эффективно функционирующей столицы [Conde 2007; Abreu 1987: 40—50]. Таким образом, огромные участки городской застройки оказались снесены, а бедняки выселены из центра и постепенно вытеснены в предместья.
Как указал Андрелину Кампус, городская реконфигурация сыграла свою роль в массовой сегрегации представителей низшего класса и чернокожего населения Рио-де-Жанейро [Campos 2006: 215—225; Conde 2007: 31—49; см. также: Campos 2005]. Хотя переселение сопровождалось обещаниями лучших жилищных условий в других местах, удаленность от экономического центра Рио-де-Жанейро вскоре сильно сказалась на пригородах, в то время как все преимущества хорошей инфраструктуры и городских инвестиций в основном достались обеспеченным районам Южной зоны[6]. Кампуc рассматривает этот процесс еще и с точки зрения невыгодности того положения, в какое он поставил «черную» культуру, колыбелью которой изначально являлось сердце Рио-де-Жанейро и которая оказалась, в сущности, устранена из географического центра города.
Тенденция к замалчиванию рабовладельческого прошлого и его постепенному исчезновению в процессе преобразований городского пространства тесно взаимодействовала с отстаиванием в Бразилии идеалов «расовой демократии», концепция которой получила широкую известность благодаря социологу Жилберту Фрейре [Freyre 1961]. Согласно Фрейре, для того чтобы выжить и достичь процветания в условиях враждебной окружающей среды, португальцам приходилось поощрять сотрудничество с другими расовыми или этническими группами, которые обладали бóльшими познаниями о тропическом климате. Результатом этого процесса стало появление метисного потомства (mestiço) и его культуры, отчего и сложилось впечатление, будто в Бразилии к вопросам расы относятся демократично. Фрейре приписывал идее метисации (mestiçagem) недвусмысленную националистическую ценность. Для своего времени его идеи были довольно революционны. Дискурс, разработанный Фрейре и долгое время остававшийся национальной идеологией, которую поддерживали бразильские власти, стали оспаривать начиная с 1950-х годов. Идее расовой демократии противоречили исследования, проведенные такими учеными, как Ногейра, Коста-Пинту и Хазенбалг. В частности, Хазенбалг предположил, что расовая демократия — это «миф», который служит прикрытием для расовой иерархии и, следовательно, способен препятствовать исследованию расового неравенства[7]. Миф или реальность, «расовая демократия» оказала огромное влияние на бразильский национальный нарратив. Разумеется, этот миф шел вразрез со всем, что могло бы напомнить гражданам о сохраняющемся расовом неравенстве и его исторических основах в бразильском обществе, включая определенные структуры в физическом городском пространстве[8].
При таком историческом сценарии неудивительно, что в Национальном историческом музее Бразилии в Рио-де-Жанейро истории рабства посвящен лишь небольшой отдел. Сегодня в урбанизированной части Рио-де-Жанейро нельзя увидеть ни позорных столбов для наказания рабов (pelourinhos), ни жилых кварталов рабов (senzalas); когда информация о рабстве все же предоставляется, она сводится к созданию такого образа порабощенных, который унижает их человеческое достоинство [Santos 2005][9]. Очевидно, что такое ограниченное отражение рабовладельческого прошлого вкупе с его искаженной репрезентацией не дает адекватного представления о том обстоятельстве, что рабство явилось проводником африканского культурного наследия, которое прочно вошло в бразильскую культуру и национальное самосознание.
Те части портовой зоны Рио-де-Жанейро, которые уцелели после реконструкции, постепенно оказались изолированы от остального города, когда его деловая часть была преобразована в современный центр[10]. После неудачных попыток реконструкции, предпринятых в первые десятилетия XX века, в Гамбоа сохранялась оживленная атмосфера, которая в итоге заметно утихла во второй половине столетия одновременно с общим упадком портовой экономики Рио-де-Жанейро[11]. До этого в районе трудилось, проживало и участвовало в культурной жизни множество портовых рабочих африканского происхождения. В сущности, некоторое время район оправдывал свою репутацию Маленькой Африки (Pequena África) Рио-де-Жанейро [Moura 1983]. Это было место, где процветали культурные явления африканского происхождения, — например, самба, Карнавал, боевое искусство и танец капоэйра, а также афробразильские религиозные культы кандомбле и умбанда[12]. Однако после 1970-х годов процесс деградации, упомянутый выше, усилился — так же, как и дальнейшая миграция местных жителей в предместья[13]. Портовая зона превратилась в один из наиболее маргинальных и обнищавших районов. В наши дни район Гамбоа все еще не имеет достаточного доступа к городским службам и в значительной степени отграничен от остального Рио.
Все это не означает, что Гамбоа полностью утратил наследие своего афробразильского прошлого. В 2008 году в портовом районе все еще располагался комплекс «Город Самбы» и несколько школ самбы. Кроме того, в Гамбоа находятся два института афробразильской культуры: Культурный центр Жозе Бонифасиу и Институт Претус-Новус (IPN). При этом роль обоих институтов в жизни города оставалась незначительной на протяжении большей части их существования. Центр Жозе Бонифасиу, единственный центр афробразильской культуры, которым руководит городской совет Рио-де-Жанейро, к 2008 году оказался на грани разорения и закрытия. Не лучше обстояли дела и у Института Претус-Новус, учрежденного частным образом на месте кладбища рабов Семитериу-дус-Претус-Новус («Кладбище новых негров»), случайно обнаруженного в 1966 году во время реставрации одного из местных домов[14]. Институт был создан скорее благодаря настойчивости владельцев дома, чем институциональному интересу к афробразильскому прошлому (см.: [Saillant, Simonard 2012]). Спустя более чем десять лет, в 2008 году, лишь ничтожное меньшинство всех cariocas (жителей Рио-де-Жанейро) знало о существовании Семитериу-дус-Претус-Новус.
В 2008 году процесс забвения был исследован историком, жителем этого района, у которого я взял интервью на площади Барао-ди-Тефе:
Видите эту мемориальную колонну? Она воздвигнута в память о прибытии в Бразилию императрицы Терезы Кристины и о том, что здесь когда-то находилась названная в ее честь пристань[15]. Почему та же самая колонна не напоминает о том, что пристань для работорговых судов тоже находилась здесь? Почему эта же колонна не говорит, что пристань для работорговых судов была перестроена в новую, изысканную и пышную, чтобы скрыть наше [рабовладельческое] прошлое?[16]
Вот как пожилая местная жительница, которая не забыла о том, как люди с черной кожей когда-то страдали в этих местах, объяснила, почему никто не говорит о рабстве:
Откуда людям знать вещи, о которых им не рассказывают? Если никто не говорит <…>, то как осознать [историческую] важность этого места? Как это возможно, если люди даже не осмеливаются обсуждать то, чем было рабство в истории моей нации?[17]
Этот же вопрос затронула директор Института Претус-Новус Мерсед Гимарайнс, говоря о нежелании властей что-либо предпринимать для спасения массового захоронения рабов в Гамбоа:
Я не знаю, почему люди [власти] хотят забыть… может быть, боятся, что придется выплачивать репарации потомкам… Проблема в том, что этот погребальный памятник — важнейшая база данных о рабстве в Бразилии. Для многих этот факт может оказаться неудобной темой[18].
Нужно уточнить, что все эти мнения высказаны очень немногими жителями, проявившими осведомленность и сознательность относительно историко-археологического наследия рабства. Большинство информантов, напротив, мало что смогло рассказать о рабовладельческом прошлом района. Так, когда я проводил съемки в Гамбоа, ученики средней школы рассказали мне о том немногом, что узнали из «черной» истории, национальной и местной, в школе. По их словам, в школьном образовании эта тема считается неуместной, а в их учебном заведении очень мало посвященных ей книг[19]. Рассказы этих учеников чрезвычайно показательны с точки зрения того, как дефицит истории рабства в учебных планах повлиял на восприятие этой главы бразильской истории обществом в целом.
Проект «Чудо-порт» и повторное институциональное открытие рабовладельческого прошлого района Гамбоа
С началом проекта «Порту-Маравилья» («Чудо-порт») в 2009 году пришедшая в упадок портовая зона Рио-де-Жанейро официально стала объектом городской реконструкции. Цель проекта, который финансируется из бюджетов муниципалитета, штата и федерации, заключается в том, чтобы превратить Гамбоа в современный район. Запланированные работы соответствуют схеме более обширной программы городского улучшения — плана «Рио-Пос» (2016), разработанного с целью придать Рио-де-Жанейро новый облик перед проведением Чемпионата мира по футболу 2014-го и Олимпийских игр 2016 года[20].
План проекта, который я консультировал в середине 2011 года, включал ряд районов, требующих вмешательства[21]. Помимо сохранения прекрасной исторической архитектуры, проект «Порту-Маравилья» предполагал создание Музея искусства Рио-де-Жанейро (MAR) и оснащенного высокими технологиями Музея будущего[22]. Чтобы обосновать необходимость этих мер, в «Бюллетене Порту-Маравилья» (2010. № 3) была представлена подробная информация о колониальной истории Гамбоа. Любопытно, однако, что этот документ не содержит упоминаний о рабовладельческом прошлом района[23]. Рекламная документация проекта обратилась к теме рабства лишь в 2011 году, после того как при раскопках была обнаружена пристань Каис-ду-Валонгу. Показательно, что эта пристань, которая сегодня считается историческим символом работорговли в Рио-де-Жанейро, была найдена не в результате исторических исследований, а во время раскопок для установки современной водопроводной системы. Пристань была обнаружена в хорошей сохранности на площади Барау-ди-Тефе, под тем участком, где находится колонна в память о прибытии в Бразилию императрицы Терезы Кристины Бурбонской. Было бы некорректным утверждать, что пристань стала «открытием», так как некоторые люди, например археологи, историки и местные жители, догадывались о ее существовании; тем не менее находка явилась в высшей степени неожиданной для проектировщиков «Порту-Маравилья» и большей части горожан (см.: [Lima 2011])[24].
Археологические «открытия» в бухте Валонгу получили широкое освещение в местных средствах массовой информации и удостоились самого пристального внимания со стороны мэра города Эдуарду Паэса, который незамедлительно распорядился позаботиться о сохранении памятника [Ibid.]. Такое административное решение следует считать экстраординарным по двум главным причинам: во-первых, потому, что власти традиционно способствовали, умышленно или бессознательно, распространению в обществе амнезии относительно рабовладельческого прошлого Рио-де-Жанейро [Conde 2007: 31—49]; во-вторых, потому, что сохранение пристани требовало нового решения для работ по прокладке трубопроводов, что вносило дорогостоящие изменения в график проекта[25]. Оба пункта становятся особенно примечательны, если учесть, что обнаружение массового захоронения рабов на кладбище Претус-Новус в 1996 году не привлекло заметного внимания администрации. Во время же рекламной акции Рамочной программы Рио-Пос-2016 в 2012-м мэр города с гордостью назвал Каис-ду-Валонгу «римскими развалинами Рио-де-Жанейро»[26].
Стóит отметить, что развитие историко-археологического наследия рабства в Гамбоа не ограничилось планами по сохранению работорговой пристани. Городской совет не замедлил вступить с негритянским общественным движением в переговоры о создании мемориального комплекса и туристического маршрута, посвященного афробразильской истории и культуре района. При этом к моменту написания этих строк фактический характер мемориального комплекса остается неясным. Нерешенным остается вопрос, должно ли это пространство скорее стать памятником жертвам рабства и негритянской диаспоре или данью уважения к афробразильской культуре[27].
Начиная с 2011 года городской совет начал рассматривать память о рабстве как один из многочисленных органических аспектов общего проекта реновации портовой зоны. Многочисленные видео транслировались на YouTube, чтобы показать, как городская администрация позитивным образом справляется со спасением этой части исторического наследия[28]. В результате этого процесса рабовладельческое прошлое Гамбоа внезапно сделалось известным большей части населения Рио-де-Жанейро[29].
Возросшим значением, придаваемым коммеморации рабства, оказался обусловлен и рост институционального взаимодействия между городским советом и афробразильскими общественными и культурными движениями. Так, в мае 2012 года жриц кандомбле официально пригласили определить уровень духовной энергии историко-археологических памятников Валонгу. Тем не менее такие авторы, как Феррейра или Монтейру и Андради, замечают, что, несмотря на этот институциональный прогресс в вопросах коммеморации рабства, проект «Порту-Маравилья» остался верен своим целям, среди которых — джентрификация, городская реконструкция и выселение представителей низшего класса [Ferreira 2010; Monteiro, Andrade 2012: 21—31; см. также: Passos, Sánchez 2012]. Наглядным тому свидетельством стала спекуляция земельными участками, получившая распространение в районе, где цена зданий за последнее десятилетие возросла более чем втрое, а жильцов, не имевших прописки, постепенно выселили, тогда как оставшиеся продолжают получать предложения о продаже своей недвижимости[30].
Распространение позитивной дискриминации в Бразилии: от расовой демократии к признанию афробразильской культуры
Если обнаружение Каис-ду-Валонгу способствовало принятию мер по коммеморации рабства, то возникает вопрос, почему эта тема приобрела значение лишь сейчас, особенно учитывая, что в 1996 году на кладбище Претус-Новус было найдено массовое захоронение рабов. В этом разделе я высказываю предположение, что такое изменение отношения к вопросу обусловлено теми переменами, которые произошли в бразильском институциональном подходе к правам меньшинств и расовому разделению в последние десятилетия.
Хотя трудно отрешиться от имиджа Бразилии как расовой демократии, с 1950-х годов, не без влияния транснациональных сил, начали возникать новые прочтения национальной идентичности. Пока идеи афроцентризма и антиколониализма распространялись по другую сторону Атлантики, для Латинской Америки начиная с 1980-х годов было характерно постоянное появление «новых» общественных движений [Larkin 1981: 32—108; Escobar, Alvarez 1992]. В отличие от «старой», как правило, классовой мобилизации, эти «новые» движения опираются на идентичность, привлекая для этого различные черты социальной общности, такие, как этническая принадлежность, раса и религиозные воззрения. В этом контексте движения, организованные коренным или негритянским населением, добились принятия (хотя и не сразу) благоприятных для себя законов, в первую очередь международных директив в защиту культурного многообразия и территориальных прав меньшинств, например Конвенции Международной организации труда 1957 года. Одновременно происходит постепенная реорганизация бразильского негритянского движения после десятилетий военной диктатуры, которая препятствовала его развитию; в этот же период действуют такие ученые, как Карлус Хазенбалг и Нелсон ду Валли Силва, которые создают первые статистические исследования социального неравенства между белым и небелым населением Бразилии (см.: [Hasenbalg 1979; Valle Silva 1985]). Во всех сферах социальной жизни афробразильского населения, от доходов и доступа к рынку труда до образования, были выявлены более низкие социальные показатели, расовые ограничения социальной мобильности и наличие механизмов сегрегации [Paixão, Carvano 2008: 70—76; Telles 2004; Paixão 2003; Lovell, Wood 1998]. Однако лишь после проведения в Дурбане Всемирной конференции ООН по борьбе с расизмом (2001) Бразилия обязалась ввести позитивную дискриминацию [Htun 2004].
Впервые позитивная дискриминация по расовому признаку была осуществлена в 2003 году, когда штат Рио-де-Жанейро выделил квоты для «черных» учащихся в государственных высших учебных заведениях. Впоследствии этот институциональный подход был усилен законодательно. Помимо проведения такой политики, в 2003 году Бразилия учредила Министерство расового равенства (SEPPIR), которое предусматривает дополнительные филиалы на разных географических уровнях. В период с 1988 по 2003 год в штате Рио-де-Жанейро были созданы Советы муниципалитета и штата по правам чернокожего населения (COMDEDINE) и Совет штата по правам чернокожего населения (CEDINE), которые, в качестве правительственных совещательных органов, призваны обеспечивать расовое равенство. Несмотря на эти достижения, на протяжении последнего десятилетия будущее позитивной дискриминации в Бразилии казалось неопределенным из-за враждебного отношения со стороны части научного сообщества, средств массовой информации и гражданского общества. Такие критически настроенные ученые, как Питер Фрай, Ивонн Мэгги, Симона Монтейру и Рикарду Вентура Сантус, отстаивают мнение, что позитивная дискриминация по расовому признаку является способом распространить в стране расовый режим по образцу США и подрывает классовую борьбу [Fry, Maggie, Monteiro, Ventura Santos 2007][31]. Лишь в апреле 2012 года Высший федеральный суд Бразилии наконец принял решение и подтвердил конституционность позитивной дискриминации по расовому признаку на федеральном уровне.
Сегодня этот новый сценарий, связанный с консолидацией политики по вопросам меньшинств, опирается еще и на заинтересованность бразильских властей в том, чтобы присоединиться к международным программам ЮНЕСКО по сохранению историко-археологического наследия рабства. Проект ЮНЕСКО «Невольничий путь», созданный в 1994 году, традиционно способствует мероприятиям по охране наследия рабства в Африке [Landry 2011; Araujo 2010: 129—206]. Постепенно эта деятельность распространилась на обе Америки и Европу [Rice, Kardux 2011; Nimako, Willemsen 2011: 149—183; Chivallon 2001; Vergès 2005]. Милтон Гуран, сотрудник проекта «Невольничий путь» в Бразилии, отмечает, что Бразилия в этом отношении заметно отстает: факт, который в свете истории страны представляется удивительным[32]. Тем не менее в 2012 году проект «Невольничий путь» заявил об официальном включении в список Всемирного наследия ста важнейших памятников рабовладельческого прошлого Бразилии[33]. Кроме того, в августе 2012 года в Бразилиа состоялся международный семинар по проблемам управления историко-культурными объектами, связанными с работорговлей и рабством. Как отметил представитель ЮНЕСКО в Бразилии Люсьен Муньос, «семинар показал конкретный пример того, как культурная по своему происхождению тема может стать релевантной для социальной политики и политики в области развития»[34].
Негритянское движение и политическое значение бухты Валонгу
Раскопки в Гамбоа вызвали неожиданный интерес со стороны не только чиновников городского совета, но и чернокожих активистов. До 2010 года ни одна негритянская организация официально не призывала к археологическим раскопкам и охране исторического наследия рабства в Гамбоа. Один из археологов, ответственный за раскопки в бухте Валонгу, рассказал:
Когда мы [aрхеологи] обнаружили пристань, я написал в главные организации негритянского движения в Рио-де-Жанейро, понимая, как эта находка важна для них <…> …Однако мне пришлось некоторое время дожидаться их появления… В конце концов сюда прибыли несколько негритянских лидеров и другие люди. Я проводил семинары <…>, люди начали проявлять к находкам сильный интерес[35].
По словам того же археолога, такое запоздалое вмешательство могло объясняться внутренней разобщенностью местного негритянского движения и недостаточной осведомленностью активистов об историко-археологическом наследии рабства в Гамбоа. Чернокожие активисты подтвердили это объяснение: всеобщее молчание о рабовладельческом прошлом в Рио-де-Жанейро (и в Бразилии) было не только результатом «отрицающей» политики бразильской элиты; столь же мало обращалось к этому прошлому в политических целях и негритянское общественное движение (см.: [Alberti, Pereira 2007])[36]. Отягчающим фактором тут выступило то обстоятельство, что представители низшего класса (и негритянского населения) Бразилии были, как указывают Паишау и Карвану, массово лишены доступа к высококачественному образованию, а также то маргинальное положение, которое до введения позитивной дискриминации отводилось афробразильской тематике в учебных планах [Paixão, Carvano 2008: 70].
Нужно отметить, что обнаружение Каис-ду-Валонгу способствовало не только восстановлению справедливости в отношении памяти о рабстве в Гамбоа, которое долго пребывало в забвении, но и сплочению негритянского общественного движения вокруг этого прошлого. С апреля по май 2012 года я посетил две встречи негритянских организаций, специально посвященные историко-археологическому наследию рабства в Гамбоа[37]. Эти встречи показали, что дискурс, сложившийся вокруг наследия рабства, широко распространился среди активистов и способствует политической активности чернокожего населения, которая явилась как следствием, так и причиной позитивной дискриминации.
Одновременно с процессом организации негритянского движения вокруг наследия рабства район Гамбоа снова и все больше воспринимается как Маленькая Африка, возвращая себе название, под которым портовая зона Рио-де-Жанейро была широко известна до второй половины XX века[38]. Такое переосмысление, характерное для последнего времени, не только является эмоциональным признанием негритянского культурного прошлого Гамбоа; оно также означает нарастающую критику, с которой активисты выступают в адрес планов реконструкции, предусмотренных программой «Порту-Маравилья».
Коммеморация рабства в Гамбоа важна, но это не просто романтика, как может показаться; это еще и способ позолотить пилюлю городской реконструкции. <…> Мы должны бороться, чтобы удостовериться, что этот процесс всем принесет пользу. Мы не можем удовлетвориться самим фактом, что здесь спасены какие-то исторические памятники рабства <…>[39].
Элементы «черного» переосмысления памятника в Валонгу — как политического, так и религиозного толка — проявлялись еще до того, как в 2012 году раскопки завершились: невзирая на царящий хаос и неопределенность будущего, которое ожидало район, именно это место было в 2011 году избрано для похорон чернокожего интеллектуала и активиста Абдиаcа Насименту и памятных мероприятий на следующий год. Кроме того, очевидцы видели, как некоторые молятся или оставляют там цветы, чтобы почтить память жертв, а число негритянских организаций, изъявивших желание открыть офис в портовой зоне, за последние годы значительно возросло. Один из археологов, ответственных за раскопки в Валонгу, рассказал:
Эта пристань обладает неоценимым значением, потому что это — физическое пространство. Киломбу Палмарис, которое в «черной» политике считается священным местом, так и не было обнаружено…[40] Можете вообразить, чтó этот участок при таком положении вещей означает для чернокожих [активистов]? Я уже видел, как люди останавливаются и целуют землю вокруг, как будто само место для них священно![41]
Эти слова предполагают, что (во всяком случае, по мнению информанта) материальная осязаемость памятника Валонгу может стать серьезной предпосылкой для подъема политики коммеморации в Гамбоа, укрепляя связь между самосознанием населения и пробуждением памяти о рабовладельческом прошлом. Если в будущем такое впечатление оправдается тем, как люди обойдутся с этими руинами, то это будет означать, что «места» памяти о рабстве играют важную роль в выстраивании отдельных примет диаспорального прошлого в единый нарратив негритянской идентичности и позитивной дискриминации.
Общественное наследие рабства в Гамбоа: открытая глава
Освоение историко-археологического наследия рабства в Гамбоа только начинается, и нельзя в полной мере предсказать, каким будет его дальнейшее развитие. Несмотря на это, памятники портовой зоны Рио-де-Жанейро представляют собой удобный локус социальной памяти с точки зрения исследования общественных изменений в Бразилии. В частности, есть ряд аспектов, которые могут заинтересовать социальных исследователей.
Прежде всего, важно обсудить, каким образом памятники рабства будут встроены в публичное пространство, какая информация будет представлена и какие именно нарративы этим наследием опровергаются (или воспроизводятся) с точки зрения любого из причастных к нему коллективных социальных акторов. Сейчас ведутся оживленные споры о том, что должно стать объектом увековечения: «рабство» или африканский и афробразильский вклад в культуру страны. Если изучить ход этого обсуждения, можно лучше понять, чтó именно происходит: пересмотр основ бразильской национальной идеи путем акцентирования дифференциальной политики и мозаичности отдельных историй уязвимых групп населения — или использование этих разрозненных исторических сюжетов для создания национальных нарративов, проникнутых идеями инклюзии и единства.
С точки зрения критических исследований историко-культурного наследия также будет важно изучить, как концепции материального и нематериального наследия окажутся совмещены в Гамбоа. Еще один вопрос заключается в том, можно ли рассматривать такие формы охраны наследия исключительно как воспроизведение неоколониальных идей патримониализации и институционализации памяти, как доказывает Лораджейн Смит, или же как инструмент избавления от колониальных стереотипов, который может сделать наши представления об истории уязвимых групп более наглядными (см.: [Smith 2006: 30—31; Nimako, Willemsen 2011: 178—181; Small 2011]. Столь же важно будет изучить, как именно местные жители фактически взаимодействуют с этим наследием и извлекают ли из него пользу для себя, и оценить, способствует ли росту социальной справедливости туризм по местам памяти о рабстве, разрекламированный как часть процесса джентрификации. Все эти вопросы явно назрели в Гамбоа, где некоторые негритянские активисты опасаются, что план реконструкции «Порту-Маравилья» может привести к дискриминации чернокожих людей и повесить на них романтический ярлык «действующих лиц, которые действовали в прошлом».
Теперь им [проектировщикам из городского совета] может казаться, будто они способствуют инклюзии чернокожих, отсылая нас к прошлому… Проблема в том, что мы не хотим довольствоваться ролью части прошлого. Мы хотим быть частью настоящего и будущего. Если в Гамбоа появится Музей будущего [важнейший символ процесса реконструкции], это прекрасно: мы тоже хотим быть в этом будущем <…>[42].
Наконец, принципиально важно будет определить, в равной ли степени разные социальные акторы могут оказывать влияние на решения по вопросам наследия рабства в Гамбоа и могут ли институциональные инклюзивные дискурсы оказываться противоречивыми на операциональном уровне в тот момент, когда официально преобразуются в политику историко-культурного наследия. Несмотря на распространение в Рио-де-Жанейро инклюзивных мероприятий, чернокожие активисты сетуют на то, что в создании мемориального пространства в Гамбоа им отведена второстепенная роль, и критикуют этот процесс с «расовой» точки зрения:
Вы видели фотографии 120 советников Стратегического плана «Рио-Пос-2016» [более обширный институциональный план, частью которого является проект «Порту-Маравилья»]? Только одного из них я назвал бы черным… Лично я ценю, что городской совет сделал важные шаги вперед в вопросах инклюзии, перейдя от забвения к признанию важности рабовладельческого прошлого района. И все же они [чиновники городского совета и эксперты] делают это через призму собственного взгляда, белого взгляда… <…> Это и есть вызов, с которым мы столкнулись. То, что вы здесь видите, — это наша [негритянская] история; мы должны иметь здесь право голоса, а не позволять другим представлять нас <…>[43].
Эти и аналогичные высказывания чернокожих активистов открывают новые неисследованные области для дискуссии о позитивной дискриминации по расовому признаку в Бразилии: негритянские лидеры могут уже не довольствоваться призывами к позитивной дискриминации, все чаще задаваясь критическим вопросом о «цвете» тех, кто проводит и насаждает эту политику.
Заключение
В этой статье было рассмотрено, как развивающийся сценарий расовых отношений и позитивной дискриминации в Бразилии взаимодействует с политикой охраны международного историко-культурного наследия и с интересами городского совета Рио-де-Жанейро, касающимися реконструкции района Гамбоа. Это сложная картина, в которой несколько социальных акторов оказывают друг на друга влияние, а отношения между акторами постоянно меняются как в Бразилии, так и за ее пределами.
Яркой особенностью событий, которые произошли в бухте Валонгу, является то обстоятельство, что зарождающаяся публичная коммеморация рабства в Гамбоа не стала следствием целенаправленных «поисков» памятников рабства. Однако те дискурсы и решения, которые последовали за обнаружением этого археологического памятника, случайными не являются. Эти дискурсы явно испытали влияние культурной восприимчивости к проблеме признания афробразильского наследия, порожденной десятилетним осуществлением в Бразилии позитивной дискриминации, пусть даже те смыслы, которые городской совет и чернокожие активисты приписывают памяти о рабстве, необязательно совпадают, а в будущем могут разойтись еще сильнее.
Пер. с англ. Нины Ставрогиной
Библиография / References
[Abreu 1987] — Abreu M. A evolução urbana do Rio de Janeiro. Rio de Janeiro: Iplanrio, 1987.
[Alberti, Pereira 2007] — Histórias do movimento negro no Brasil: depoimento ao CPDDC / Ed. by V. Alberti, A. Pereira. Rio de Janeiro: Pallas, 2007.
[Araujo 2010] — Araujo A.L. Public Memory of Slavery: Victims and Perpetrators in the South Atlantic. New York: Cambria Press, 2010.
[Bourdieu, Wacquant 1999] — Bourdieu P., Wacquant L. On the Cunning of Imperialist Reason // Theory, Culture & Society. 1999. № 16/1. P. 41—58.
[Campos 2005] — Campos A. Do quilombo à favela. Rio de Janeiro: Bertrand Brasil 4, 2005.
[Campos 2006] — Campos A. O planejamento urbano e a «invisibilidade» dos afrodescendentes: discriminação értnico-racial, intervenção estatal e segregação sócio-espacial na cidade do Rio de Janeiro. PhD diss. Universidade Federal do Rio de Janeiro, 2006.
[Chalhoub 1996] — Chalhoub S. Cidade febril: cortiços e epidemias na corte imperial. São Paulo: Cia das Letras, 1996.
[Chivallon 2001] — Chivallon C. Bristol and the Eruption of Memory: Making the Slave-trading Past Visible // Social & Cultural Geography. 2001. № 3/2. P. 347—363.
[Conde 2007] — Conde M. Early film and the Reproduction of Rio // Visualizing the City / Ed. by A. Marcus, D. Neumann. London; N.Y.: Routledge, 2007. P. 31—49.
[Coombes 2003] — Coombes A. History after Apartheid: Visual Culture and Public Memory in a Democratic South Africa. Durham and London: Duke University Press, 2003.
[Costa-Pinto 1998] — Costa-Pinto L. O negro no Rio de Janeiro: Relações de raça numa sociedade em mudança. Rio de Janeiro: Editora da Universidade Federal do Rio de Janeiro, 1998.
[Curi, Knijnik, Mascarenhas 2011] — Curi M., Knijnik J., Mascarenhas G. The Pan American Games in Rio de Janeiro 2007: Consequences of a Sport Mega-event on a BRIC Country // International Review for the Sociology of Sport. 2011. № 46/2. P. 140—156.
[Escobar, Alvarez 1992] — The Making of Social Movements in Latin America: Identity, Strategy and Democracy / Ed. by A. Escobar, S. Alvarez. Oxford: Westview, 1992.
[Ferreira 2010] — Ferreira A. O projeto «Porto Maravilha» no Rio de Janeiro: Inspiração em Barcelona e Produção a Serviço do Capital? // Biblio 3w: Revista Bibliográfica de Geografia y Ciencias Sociales. 2010. № 15.
[Freyre 1961] — Freyre G. O Luso e o Trópico: Sugestões em torno dos métodos portugueses de integração de povos autóctones e de culturas diferentes da europeia num complexo novo de civilização: o Luso-tropical. Lisboa: Comissão Executiva das Comemorações do V Centenário da Morte do Infante D. Henrique, 1961.
[Fry, Maggie, Monteiro, Ventura Santos 2007] — Divisões perigosas: políticas raciais no Brasil contemporâneo / Ed. by P. Fry, Y. Maggie, S. Monteiro, R. Ventura Santos. Rio de Janeiro: Civilização Brasileira, 2007.
[Hanchard 1994] — Hanchard M. Orpheus and Power: The Movimento Negro of Rio de Janeiro and Sao Paulo, Brazil, 1945—1988. Princeton; N.J.: Princeton University Press, 1994.
[Hasenbalg 1979] — Hasenbalg C.A. Discriminação e desigualdades raciais no Brasil. Rio de Janeiro: Graal, 1979.
[Htun 2004] — Htun M. From «Racial Democracy» to Affirmative Action: Changing State Policy on Race in Brazil // Latin American Research Review. 2004. № 39/1. P. 60—89.
[Kamel 2003] — Kamel A. Não somos racistas: uma reação aos que querem nos transformar numa nação bicolor. Rio de Janeiro: Nova Fronteira, 2003.
[Landry 2011] — Landry T. Touring the Slave Route: Inaccurate Authenticities in Bénin, West Africa // Contested Cultural Heritage / Ed. by H. Silverman. N.Y.: Springer. 2011. P. 205—231.
[Larkin 1981] — Larkin N.E. Pan-africanismo na América do Sul: emergência de uma rebelião negra. Vozes: Petrópolis, 1981.
[Lima 2011] — A ordem à preservar; entrevista: Tania A. Lima // Inteligencia Empresarial. 2011. № 35. P. 17—19.
[Lovell, Wood 1998] — Lovell P., Wood C. Skin Color, Racial Identity, and Life Chances in Brazil // Latin American Perspectives. 1998. № 25. P. 90—109.
[Mattos, Abreu 2011] — Mattos H., Abreu M. Remanescentes das comunidades dos quilombos: memória do cativeiro, patrimônio cultural e direito à reparação // Iberoamericana. América Latina, España, Portugal: Ensayos sobre letras, historia y sociedad. Notas. Reseñas iberoamericanas. 2011. № 42/11. P. 145—160.
[Medeiros 2007] — Medeiros J.S. A flor da terra: o cemitério dos Pretos Novos no Rio de Janeiro. Rio de Janeiro: Garamond, 2007.
[Monteiro, Andrade 2012] — Monteiro J.C., Andrade J. Porto Maravilha a contrapelo: disputas soterradas pelo grande projeto urbano // E-metropolis. 2012. № 8/3. P. 21—31.
[Moura 1983] — Moura R. Tia Ciata e a Pequena África no Rio de Janeiro. Vol. 9. Rio de Janeiro: FUNARTE, 1983.
[Nascimento 1982] — Nascimento A. O negro revoltado. Rio de Janeiro: Nova Fronteira, 1982.
[Nimako, Willemsen 2011] — Nimako K., Willemsen G. The Dutch Atlantic: Slavery, Abolition and Emancipation. New York: Pluto Press, 2011.
[Nogueira 1985] — Nogueira O. Tanto preto quanto branco: estudos de relações raciais. São Paulo: T.A. Queiroz, 1985.
[Paixão 2003] — Paixão M. Desenvolvimento humano y relações raciais. Rio de Janeiro: DP&A, 2003.
[Paixão, Carvano 2008] — Paixão M., Carvano L.M. Relatório anual das desigualdades raciais no Brasil 2007—2008. Rio de Janeiro: Garamond, 2008.
[Passos, Sánchez 2012] — Passos F., Sánchez F. Entre cenários da renovação urbana e expressões culturais nos españos públicos do Porto do Rio de Janeiro (работа, представленная на семинаре, посвященном теме культурных ландшафтов, в Республиканском университете Монтевидео. Уругвай, 1 февраля 2012 года).
[Rice, Kardux 2011] — Rice A., Kardux A., Kardux J. Confronting the Ghostly Legacies of Slavery: the Politics of Black Bodies, Embodied Memories and Memorial Landscapes // Atlantic Studies. 2011. № 9/3. P. 245—272.
[Saillant, Simonard 2012] — Saillant F., Simonard P. Afro-Brazilian Heritage and Slavery in Rio de Janeiro Community Museums // Politics of Memory: Making Slavery Visible in the Public Space / Ed. by A.L. Araujo. N.Y.; London: Routledge, 2012. P. 213—231.
[Santana Pinho 2004] — Santana Pinho P. de. Reinvenções da África na Bahia. São Paulo: Annablume, 2004.
[Santos 2005] — Santos M.S. Representations of Black People in Brazilian Museums // Museum and Society. 2005. № 1. P. 51—52.
[Sheriff 2000] — Sheriff R. Exposing Silence as Cultural Censorship: a Brazilian Case // American Anthropologist. 2000. Vol. 102. № 1. P. 114—132.
[Small 2011] — Small S. Slavery, Colonialism and Museums Representations in Great Britain: Old and New Circuits of Migration // Human Architecture: Journal of the Sociology of Self-Knowledge. 2011. № 9/4. P. 117—128.
[Smith 2006] — Smith L. Uses of Heritage. London: Routledge, 2006.
[Straile 2007] — Straile P. The Pillory/Pelourinho in Open-Air Museums in the US and Brazil: a Site of Racism and Racial Reconciliation // Erasing Public Memory: Race, Aesthetics and Cultural Amnesia in the Americas / Ed. by J. Young. Macon, Georgia: Mercer University Press, 2007. P. 209—242.
[Telles 2004] — Telles E. Race in Another America: the Significance of Skin Color in Brazil. Oxford: Princeton University Press, 2004.
[Teles dos Santos 1998] — Teles dos Santos J. A Mixed-race Nation: Afro-Brazilians and Cultural Politics in Bahia, 1979—1990 // Afro-Brazilian Culture and Politics / Ed. by H. Kraay. London: M.E. Sharpe, 1998. P. 117—133.
[Valle Silva 1985] — Valle Silva N. do. Updating the Cost of not Being White in Brazil // Race, Class and Power in Brazil / Ed. by P. M. Fontaine. Los Angeles: UCLA Centre for Afro-American Studies, 1985. P. 42—55.
[Vaz 1986] — Vaz L. Notas sobre o Cabeça de Porco // Revista Rio de Janeiro. 1986. № 2. Vol 1. P. 29—35.
[Vergès 2005] — Vergès F. Les troubles de la mémoire: Traite négrière, esclavage et écriture de l’histoire // Cahiers d’études africaines. 2005. № 179-180. P. 1143—1178.
[1] Andre Cicalo. From Public Amnesia to Public Memory: Re-Discovering Slavery Heritage in Rio de Janeiro // African Heritage and Memories of Slavery in Brazil and the South Atlantic World / Ed. by Ana Lucia Araujo. Amherst; New York: Cambria Press, 2015. P. 179—212. (© Cambria Press). Это исследование получило финансовую поддержку в рамках направления «Кадры» («Мероприятия Марии Кюри») 7-й Рамочной программы Европейского союза (7РП/2007-2013) в соответствии с соглашением о предоставлении грантов №PIOF-GA-2012-327465 Исполнительного агентства научных исследований (REA). Проведенная работа отражает только позицию автора, Европейский союз не несет ответственности за использование результатов исследования. Статья публикуется в сокращении.
[2] Согласно закону от 7 ноября 1831 года, в Бразилии была запрещена торговля африканскими рабами. Однако нелегальная работорговля продолжалась по меньшей мере до 1850 года, когда она была объявлена вне закона вторично.
[3] Топоним «Гамбоа» обычно используется для обозначения ряда исторических районов в портовой зоне Рио-де-Жанейро, а именно Гамбоа, Сауди, Санту-Кристу. О замалчивании темы рабства в портовой зоне Рио-де-Жанейро см. также: [Araujo 2010: 95—111].
[4] См. фильм «Воспоминания на грани забвения», реж. Андре Чикало («Memories on the Edge of Oblivion», directed by André Cicalo, Manchester UK: Granada Centre University of Manchester, 2010), доступный по адресу: https://vimeo.com/41609298. Эта этнографическая документальная картина представляет память о рабстве в Гамбоа через призму разных аспектов нежелания говорить о рабстве и того опыта, который связан с темой памяти о рабстве у некоторых афробразильцев, проживающих в этом районе.
[5] Бедняки традиционно занимали переполненные дома, известные как cortiços или cabeças de porco («свиные головы»): название намекает на неблагополучные санитарно-гигиенические и социальные условия. См.: [Chalhoub 1996: 8, 25—27; Vaz 1986; Abreu 1987: 50].
[6] Это объясняет, почему пригороды Рио-де-Жанейро со временем постепенно пришли в упадок.
[7] Об авторах, которые в 1950-е годы подвергли сомнению миф о расовой демократии, см.: [Nogueira 1985: 67—93; Costa-Pinto 1998: 170—205; Hasenbalg 1979: 197—220]. О критике расовой демократии как инструмента, который помешал развитию расового сознания в Бразилии, см.: [Hanchard 1994; Nascimento 1982].
[8] Об анализе замалчивания расовых отношений в Бразилии см.: [Sheriff 2000]. Хотя Шерифф ссылается на культурную цензуру и вежливость в использовании обозначающих расу/цвет терминов, принятых в Бразилии, ее точку зрению можно с успехом использовать при анализе памяти о рабстве. Бразильский контекст замалчивания темы рабства заметно отличается от того, что существует в современной ЮАР. Более обстоятельный рассказ о современной политике охраны историко-культурного наследия в ЮАР см.: [Coombes 2003].
[9] Замалчивание рабства в Рио-де-Жанейро контрастирует с традиционным сценарием, распространенным в Салвадоре-да-Баия, который, особенно его исторический район Пелоуриньо, считается городом—символом памяти о рабстве в Бразилии. Однако не стóит преувеличивать институциональное значение памяти о рабстве в Салвадоре. Во-первых, она предназначена в основном для туристов. Во-вторых, музейные пространства Пелоуриньо, в сущности, скорее открыто прославляют африканскую и афробразильскую культуру, чем критически напоминают о рабстве. О вопросах коммодификации см.: [Santana Pinho 2004; Straile 2007; Teles dos Santos 1998]. Проблема скудной репрезентации рабства в Баия поднимается в: [Araujo 2010: 413; Santana Pinho 2004: 34—35].
[10] Центральный, административный округ города.
[11] Такой упадок отчасти объяснялся постепенной механизацией хозяйственной деятельности в порту на протяжении XX века, консолидацией штата Сан-Паулу и превращением его в экономический полюс, переносом столицы в Бразилиа в 1960 году, исчезновением небольшого штата Гуанабара (столицей которого Рио-де-Жанейро был с 1960 по 1975 год) и созданием новых портов в штате Рио-де-Жанейро.
[12] Некоторые из этих культурных практик духовно обогатились и достигли расцвета благодаря притоку иммигрантов из штата Баия, где исторически особенно сильны афробразильские традиции.
[13] Упадок порта был окончательно усугублен так называемым Законом о модернизации портов (8.630/1993) и неолиберальным поворотом во время правления Колора и Кардозу с 1980-х по 1990-е годы, который уменьшил государственные субсидии на определенные виды деятельности. По словам портовых грузчиков, которых я интервьюировал в августе 2013 года, этот закон радикально сократил активность доков и число портовых рабочих. Отчасти это произошло из-за поощрения использования контейнеров и машин, отчасти — из-за повышения пошлины для грузовых судов за остановку в портовой зоне Гамбоа.
[14] Об истории этого археологического памятника см.: [Medeiros 2007].
[15] Тереза Кристина Бурбон-Сицилийская прибыла в Рио в качестве супруги императора Бразилии Дона Педру в 1843 году.
[16] Из интервью, взятого автором в мае 2008 года. Эта область, изначально бывшая частью порта, на протяжении последних столетий была постепенно заполнена землей (aterrada). Этим объясняется тот факт, что упомянутые пристани были обнаружены под местной площадью.
[17] Memories on the Edge of Oblivion — 00.26.00.
[18] Memories on the Edge of Oblivion — 00.24.00.
[19] Memories on the Edge of Oblivion — 00.00.42. Несмотря на введение закона 10639/2010, который сделал обязательным преподавание афробразильской и африканской истории и культуры в средней школе, практическое применение закона сильно запоздало ввиду малочисленности учителей, специализирующихся на этом предмете.
[20] См.: [Ferreira 2010]; http://www.ub.es/geocrit/b3w-895/b3w-895-21.htm; [Monteiro, Andrade 2012; Passos, Sánchez 2012].
[21] Projeto Porto Maravilha (http://www2.rio.rj.gov.br/smu/compur/pdf/projeto_porto_maravilha.pdf).
[22] «Цели Музея будущего связаны с поддержкой устойчивости окружающей среды, сохранением и развитием планеты, а также с демонстрацией тех последствий, которые деятельность человека имеет для окружающей среды, и призывом к рефлексии». Источник: (http://www2.rio.rj.gov.br/smu/compur/pdf/projeto_porto_maravilha.pdf).
[24] В интервью, данном в апреле 2012 года, Т.А. Лима подчеркнула, что, даже если бы археологи и проявили интерес к поискам Каис-ду-Валонгу, этого не случилось бы, если бы не работы в рамках программы «Порту-Маравилья». При обычных условиях было бы затруднительно получить разрешение на раскопки в публичном месте, особенно в застроенном районе с постоянным дорожным движением
[25] Из интервью, взятого автором у Т.А. Лимы в апреле 2012 года.
[26] Это событие произошло 17 апреля 2012 года: http://www.jb.com.br/anna-ramalho/noticias/2012/04/18/plano-estrategico-….
[27] Из интервью с археологом Т.А. Лимой, взятого 30 апреля 2012 года.
[28] На этих видеозаписях проект «Порту-Маравилья» представлен как то, благодаря чему рабовладельческое прошлое Рио оказалось открыто заново. См., например: Rio Cidade Olímpica, Cais do Valongo: Porto Maravilha traz a história do Rio de volta à superfície: http://www.youtube.com/watch?v=czguVPF_FAA
[29] Во время моего первого полевого исследования в 2008 году лишь немногие молодые информанты — жители Рио-де-Жанейро разного социального происхождения вообще слышали о Гамбоа, что наглядно показывает, как район, занимавший центральное место в истории и культуре Рио, утратил свою значимость в городском контексте. В 2011 году ситуация коренным образом изменилась: несколько молодых информантов, опрошенных мною в ходе полевых исследований 2012 года, наконец оказались знакомы с этим районом, его прошлым и городским планом по его переустройству.
[30] Эта тенденция, которую можно наблюдать в остальной части Рио, возникла на фоне плана городской реконструкции в преддверии международных спортивных событий 2014 и 2016 годов. См.: [Curi, Knijnik, Mascarenhas 2011].
[31] Похожую перспективу можно найти в: [Kamel 2003]. Это обсуждение также можно проследить здесь: Confira íntegra de manifesto contra cotas e quem assinou. Folha de São Paulo, May 14, 2008: http://www1.folha.uol.com.br/folha/educacao/ult305u401519.shtml. Аналогичную критику см. также в: [Bourdieu, Wacquant 1999].
[32] Из речи на Международном фестивале фильмов о рабстве, организованном Лабораторией устной истории и образа (LABHOI) Федерального университета Флуминенсе (Рио-де-Жанейро, апрель 2012). В 1985-м Пелоуриньо, исторический центр Салвадора-да-Баия, был объявлен памятником Всемирного наследия ЮНЕСКО. Однако ЮНЕСКО проявила больший интерес к колониальной архитектуре города и меньший — к судьбе его рабовладельческого прошлого. См.: [Araujo 2010: 259].
[34] Али Муса-Ийе, руководитель проекта ЮНЕСКО «Невольничий путь», отметил важность сохранения всемирных исторических памятников, связанных с историей рабства. По его словам, такие памятники — прежде всего дань уважения жертвам работорговли. Муса заявил, что сотни таких памятников все еще лишены всякой защиты. См.: http://www.unesco.org/new/pt/brasilia/about-this-office/single-view/news….
[35] Из интервью, взятого автором у археолога в Гамбоа в апреле 2012 года.
[36] Из интервью, которыми богата книга Алберти и Перейры, очевидно, что активисты мало затрагивают тему рабства. О том, как негритянские активисты все же используют ее в политических целях, см.: [Nascimento 1982].
[37] Некоторые из этих встреч проводились в центре Афро-Кариока-ди-Синема в районе Лапа.
[38] Процесс политической реапроприации прошлого, противоположный джентрификации, усилился, когда в 1987 году Государственный институт культурного наследия (INEPAC) признал район Педра-ду-Сал «афробразильским культурным наследием», а Фонд Палмарис в 2006 году — остатками поселения беглых рабов. Однако такое признание, наряду с ростом цен на недвижимость в портовой зоне, усилило уже существующий конфликт между представителями низшего класса, проживающими здесь, и францисканской конгрегацией, которая заявила, что является законным собственником района. Этот конфликт вспыхнул, когда конгрегация безуспешно попыталась повысить символическую арендную плату, а после отказа жильцов прибегла к предусмотренным законом мерам по выселению. В свою очередь, жильцы сослались на временную норму конституции, которая приписывает право собственности на землю остаткам сообществ беглых рабов. Они также заявили, что Бразильская церковь принимала участие в торговле рабами, и потребовали выплаты исторической компенсации в свою пользу. См.: [Monteiro, Andrade 2012: 26—27; Mattos, Abreu 2011].
[39] Из интервью, взятого автором у чернокожего активиста (ЧА1) в Гамбоа в апреле 2012 года.
[40] Киломбу Палмарис было поселением беглых рабов в штате Алагоас, которое прославилось тем, что долго сопротивлялось и отказывалось покориться португальцам.
[41] Из интервью, взятого автором у члена археологической команды, проводившей раскопки в Валонгу в апреле 2012 года.
[42] Из интервью, взятого автором у чернокожего активиста (ЧА2) в Рио-де-Жанейро в мае 2012 года.
[43] Из интервью, взятого автором у чернокожего активиста (ЧА2) в Рио-де-Жанейро в мае 2012 года.