Опубликовано в журнале НЛО, номер 4, 2016
Елена Кардаш (Институт русской литературы (Пушкинский Дом) РАН; старший научный сотрудник Отдела пушкиноведения; кандидат филологических наук) ekar4@yandex.ru.
УДК: 821.161.1+801.73
Аннотация:
Статья представляет собой историко-литературный анализ известного высказывания Ф.В. Булгарина по поводу гибели Пушкина. Демонстрируется, каким образом эта ремарка, с одной стороны, аккумулировала и варьировала ряд устойчивых семантических и фразеологических конструкций, встречающихся в литературе пушкинской эпохи, а с другой стороны, актуализировала использование «заячьих» образов и метафор в контексте так называемого пушкинского мифа, который конструировался уже современниками поэта и трансформировался последующими поколениями читателей.
Ключевые слова: Ф.В. Булгарин, Пушкин как культурный миф, мотив «заячьей смерти», языковые формулы и общие места в словесности пушкинского времени
Elena Kardash (Institute of Russian Literature (Pushkin House), Russian Academy of Sciences; Department of Pushkin Studies, senior researcher; PhD) ekar4@yandex.ru.
UDC: 821.161.1+801.73
Abstract:
Kardash presents an historical and literary analysis of F.V. Bulgarin’s well-known remark following the death of Pushkin. She demonstrates how this remark, on the one hand, represents an accumulation and variation of some stable semantic and verbal formulas of the literature of Pushkin’s time. On the other hand, Bulgarin’s comment inspired the use of further “hare” images and metaphors in the context of the so-called Pushkin myth, constructed by the poet’s contemporaries and transformed by subsequent generations of readers.
Key words: F.V. Bulgarin, Pushkin as a cultural myth, “hare’s death” motif, language formulas and commonplaces in the literature of Pushkin’s time
Фраза, вынесенная в заглавие статьи, принадлежит Ф.В. Булгарину. 4 февраля 1837 года он писал А.Я. Стороженке:
У нас разнесся слух, что поэт Пушкин убит на дуэли бароном Дантесом, кавалергардским офицером, — за жену. <…> Жаль поэта <…>, — а человек был дрянной. Корчил Байрона, а пропал, как заяц. Жена его право не виновата. Ты знал фигуру Пушкина: можно ли было любить, особенно пьяного! [Стороженки 1907: 29].
Это высказывание довольно рано попало в поле зрения историков литературы; упоминания о нем в том или ином виде встречаются в справочных изданиях, биографиях поэта и отдельных исследованиях. Кроме того, оно получило распространение в околонаучной любительской, журналистской и читательской среде — по-видимому, благодаря популярной книге «Пушкин в жизни» В.В. Вересаева, включившего фрагмент булгаринского сообщения в подборку откликов современников на смерть поэта [Вересаев 1927: 177][1].
Как правило, отсылка к письму Булгарина служит иллюстрацией открыто неприязненных отношений двух литераторов. Именно так она фигурирует в примечаниях к пушкинской переписке Б.Л. Модзалевского, который, по-видимому, и ввел этот документ в оборот пушкиноведения [Пушкин 1928: 268]. Анри Труайя, автор французской биографии Пушкина, сопровождает соответствующую цитату ремаркой «Boulgarine triomphait» («Булгарин торжествовал») [Troyat 1946: 463]. Э.С. Лебедева в работе, посвященной изучению мотива смерти поэта в русской литературной и народной культуре, в аналогичной ситуации предпочитает слово «злобствовал» [Лебедева 2000: 98]. И даже А.Г. Битов, проявлявший к зайцам в жизни Пушкина живой интерес, скупо характеризует отзыв Булгарина как «голос врага» [Битов, Габриадзе 1993: 43]. Иными словами, исследователи обращают внимание прежде всего на эмоциональные коннотации булгаринского сообщения; его семантические, историко-литературные или рецептивные составляющие никогда не становились предметом специального историко-литературного анализа.
Последнее, разумеется, вполне объяснимо: замечание явно не отличается содержательной глубиной. Охотно подхватывая пикантную сплетню, Булгарин именует Пушкина рогоносцем, имитатором Байрона, а заодно уродом и пьяницей. Истоки первых двух характеристик прозрачны[2]; последние с достаточной степенью вероятности читаются как буквализация составляющих пушкинской поэтической автопрезентации[3]. И, пожалуй, единственное, что неясно здесь с первого взгляда, — это сравнение погибшего поэта с зайцем.
Без сомнения, каждый случай нарушения коммуникации при взаимодействии с текстом иной эпохи привлекателен для историка литературы — даже если деталь, смысл которой не очевиден, внешне совсем незначительна. На это указывал в свое время Роберт Дарнтон, писавший: «Если нам непонятен смысл поговорки, шутки, стишка или обычая, — это верный признак того, что мы обнаружили что-то интересное» [Дарнтон 2002: 8]. В ситуации с Булгариным, однако, маленькая филологическая загадка приобретает специфическую значимость. Созданный в его письме образ Пушкина, конструируемый оппозициями «хороший поэт vs. дурной человек» и «Байрон vs. заяц», являет собой часть масштабного культурного феномена — так называемого «пушкинского мифа», который начал складываться еще при жизни поэта, а впоследствии усваивался и трансформировался поколениями читателей и исследователей, переживая разнообразные актуализации в зависимости от эпохи и контекста[4].
Замечание «жаль поэта <…> — а человек был дрянной», на первый взгляд, служит выражением индивидуального мнения: автор письма отдает искреннюю или подсказанную конъюнктурой дань поэтическому таланту, но не находит нужным скрывать личную неприязнь к его носителю. Это, однако, лишь один из уровней интерпретации. К XIX веку представление, согласно которому большой художник, стремящийся верно изобразить человеческую натуру во всех — в том числе скверных — ее проявлениях, сам должен быть носителем порочных качеств, составляло своего рода общее место. Еще Мартин Опиц в начале 3-й главы «Книги о немецкой поэтике» (1624) осуждает «хулителей», которые смакуют скандальные эпизоды из жизни литераторов и безосновательно утверждают, что нельзя стать хорошим поэтом, не будучи плохим человеком [Opitz 2013: 11]. В XVIII — начале XIX веков проблема сохраняет актуальность[5]. Исаак Дизраэли в труде «Литературный характер, или История гения, заимствованная из его собственных чувств и признаний» посвящает целую главу опровержению распространенной идеи о подобии автора и его малосимпатичных персонажей: «A poet is a painter of the soul, but a great artist is not therefore a bad man» («Поэт живописует человеческую душу, но это не делает великого художника плохим человеком») [D’Israeli 1828: 205]. Примечательно, что в многоязычных словарях XVII—XIX веков выражение «хороший поэт, плохой человек» фигурирует как французская пословица: «bon poète, mauvais homme»[6].
Устойчивое контрастное соположение двух концептов — «поэта» и «человека» — могло использоваться среди прочего в комических или сатирических целях. В этом случае оно принимало форму сомнительного комплимента: упоминание о положительном свойстве объекта предваряло и подспудно обусловливало соответствующую негативную характеристику. Иллюстрацией служит известное, входившее в энциклопедии, биографические словари и сборники анекдотов замечание кардинала дю Перрона о поэте Жане-Антуане ле Бёфе: «un fort bon homme, mais un très-mauvais poète» — «очень хороший человек, но очень плохой поэт» [Ladvocat 1760: 122]; см. также: [Clément de Dijon, de La Porte 1775: 159; Moustalon 1810: 36; Encyclopédie 1833: 699]. Другой пример — сатира Франсуа Гакона на Жана-Батиста Руссо, где последний, напротив, предстает «хорошим поэтом», но «плохим человеком»:
Rousseau tient peu de l’honnéte homme;
Pour bon Poète on le renomme;
Il est sur tout parfait Rimeur;
Mais c’est bien le plus mauvais cœur,
Qui soit de Paris jusqu’à Rome[Gacon 1712: 289][7].
В обозначенном типологическом контексте замечание Булгарина предстает вариацией устойчивой семантической и фразеологической конструкции: это и обывательское представление, приобретшее к XIX веку статус «общего места», и готовая колкость, позволяющая уязвлять противника под прикрытием видимой доброжелательности. Существенно, что именно к последней тактике зачастую прибегал Булгарин-критик, на что ехидно намекал П.А. Вяземский, в свою очередь сравнивая литературного оппонента с «зайцем, который бежит меж двух неприятельских станов» [Остафьевский архив 1899: 41] (письмо А.И. Тургеневу от 5 мая 1824 года)[8].
Развивающая и уточняющая концепт «дурного человека» фраза «Корчил Байрона, а пропал, как заяц» также содержит устойчивую речевую формулу. Выражение «пропал, как заяц» соответствует конструкции поговорки, допускающей варианты второго элемента сравнения: «пропал, что капустный червь», «пропал, как Бекович», «пропал, как швед под Полтавой», «пропал, как мышь на подтопе» и т.п. [Собрание 1770: 185; Княжевич 1822: 214; Снегирев 1831, кн. 1: 125, 140; кн. 2: 178; Даль 1879: 71—72]. «Зайца» среди последних, однако, обнаружить не удалось. Можно предположить, соответственно, что избранная Булгариным метафора явилась результатом языковой и семантической контаминации.
В европейской и русской словесной культуре мотив «заячьей смерти» встречается неоднократно в разных вариациях. И.М. Снегирев упоминает о пословице «попасть, как заяц в тенета» [Снегирев 1848: 1]. В древнерусской переводной повести XII—XIII веков «Девгениево деяние» царь Василий, планируя окружить войско Девгения, намеревается «изловить» его, «словно зайца в силки» [Девгениево деяние 1999: 91]; отмечено: [Кожевникова, Петрова 2010: 111][9]. Генри Филдинг в одном из эпизодов популярного в XVIII веке романа «История Тома Джонса, найденыша» сравнивает с затравленным зайцем женщину, которая пытается избежать встречи с преследующим ее мужем: «Like that little wretched animal, she pricks up her ears to listen after the voice of her pursuer; like her, flies away trembling when she hears it; and like her, is generally overtaken and destroyed in the end» [Fielding 1808: 35] («Подобно этому маленькому жалкому зверьку, она настороженно прислушивается к голосу своего преследователя; подобно ему, в трепете убегает, заслышав страшный голос; и, подобно ему, под конец обыкновенно настигается и умерщвляется» [Фильдинг 1973: 461])[10]. Персонаж романа Вальтера Скотта «Пуритане» мрачно предрекает, что его «подстрелят, как зайца», если ему, по несчастному стечению обстоятельств, придется уйти в горы к «диким вигам»[11]. Сходное выражение использует и сам Булгарин: рассказывая о своем детстве, он вспоминает, в частности, как один из слуг семейства, стрелец Семен, «не любивший корчмаря Иоселя за то, что он <…> не давал ему в долг водки, <…> клялся, что при первой встрече убьет его, как зайца» [Булгарин 1846: 23]. Иными словами, заячья судьба печальна, а заячья смерть неизбежна, бесславна и банальна. Не исключено, что она виделась также и глупой[12]. Во всяком случае, Бюффон в знаменитой «Естественной истории» именует зайца созданием недалеким, поскольку тот, в отличие от кролика, не роет нор, а находит себе убежище на поверхности земли, оставаясь тем самым постоянно уязвимым [Buffon 1756: 305—306]. Тему предельной уязвимости вслед за Бюффоном развивает Оливер Голдсмит, описывая зайца как абсолютно беззащитное существо, нигде не находящее спасения от бесчисленных врагов, превосходящих его силой [Goldsmith 1828: 113, 119][13]. Сополагая в рассказе о гибели поэта «зайца» и «Байрона», Булгарин акцентирует уничижительные коннотации первого образа. Тем самым он сознательно добивается комического эффекта, травестируя трагическую новость[14].
Не исключено, однако, что у этого сравнения есть собственный, не очевидный на первый взгляд, источник. Фраза «Корчил Байрона, а пропал, как заяц» противопоставляет два несоизмеримых по масштабу образа и содержит обвинение в неоправданной претензии на значительность. Возможно, это намеренный или (что более вероятно) случайный парафраз выражения «Briareus esse apparet, cum sit lepus» («кажется Бриареем, будучи зайцем»), фиксируемого словарями XVIII—XIX веков как латинская пословица. Она восходит к сцене из комедии древнегреческого поэта Посидиппа «Танцовщицы»[15], где повар объясняет ученикам, что умение представить себя в выгодном свете — незаменимый навык: так воин-наемник в роскошных доспехах смотрится Бриареем, хотя на деле он попросту заяц, т.е. трус[16]. Составителей большинства словарей, однако, занимает не этимология, а прагматика высказывания; суть ее они иллюстрируют устойчивыми оборотами, которые используются в аналогичной ситуации в других языках: «great boast, small roast», «grand vanteur, petit faiseur», «Prahler, schlechter Zahler» — «много шума, мало дела» [Phillips 1741: 230; Ray 1813: 85; de Méry 1828: 408; von Goal 1830: 224]. Примечательно, что именно это обвинение Булгарин и его сторонники предъявляли в 1830-е годы Пушкину. Стремясь к пересмотру и трансформации сложившейся литературной иерархии, «демократическая» критика настаивала на фиктивности репутации представителей «литературной аристократии», якобы лишь поющих друг другу панегирики, но не способных добиться подлинной славы, т.е. расположения широкого читателя [Потапова 1995; Рейтблат 2001: 62—65; 106—107].
Что касается замещения Бриарея Байроном в гипотетическом парафразе, то оно могло обусловливаться не только ситуативным контекстом (устоявшейся к концу 1830-х годов шкалой литературных репутаций и местом, отведенным на ней Пушкину), но и более широкой практикой метафорического словоупотребления. В литературе начала XIX века образ Бриарея, сторукого титана, нередко использовался в разговоре о писателе, соединяющем творческий протеизм с выдающимся талантом или силой личности. П.А. Вяземский в стихотворении «Библиотека» (1821—1826) писал о Вольтере:
Писатель-Бриарей! Колдун! Протей-писатель!
Вождь века своего, умов завоеватель…(«<Деревня. Отрывки>. 3. Библиотека») [Вяземский 1986: 188]
«Литературным Бриареем» именовали Вальтера Скотта — за творческую плодовитость и силу таланта (см., например: [Allan 1835: 310]). Удостоился этого титула и Байрон: «He supposed to have, himself like Briareus, fifty heads, — and wished, with his hundred hands, to sway the scepter, and rule lord paramount over the whole regions of poetry» («Он полагал, что, подобно Бриарею, имеет 50 голов, — и желал сотнею своих рук взмахивать скипетром и править, как верховный владыка, всеми поэтическими областями») [Kilgour 1825: 175].
Итак, можно предположить, что фраза «Корчил Байрона, а пропал, как заяц» содержит отсылки не к одной, а сразу к нескольким речевым, образным и смысловым конструкциям, контаминируя и трансформируя их. При этом заяц здесь предстает в нескольких ипостасях: это и элемент пословицы, самостоятельный смысл которого затемнен, и подсказанная традицией метафора бессмысленной и глупой гибели, и инструмент травестии.
Примечательно, что авторы позднейших текстов, обслуживающих и транслирующих пушкинский миф, также прибегали к «заячьей» риторике. Ю.М. Лотман, говоря об устоявшихся в научной и популярной литературе концепциях гибели Пушкина, описывает одну из них следующим образом: «Пушкин — жертва <…>. Загнанный, затравленный, измученный, он был погублен мощными силами социального зла — противниками, которым одинокий поэт мог противопоставить только гибель» [Лотман 1995: 181]. Подобная интерпретация, без сомнения, способствовала актуализации мотива охоты и связанных с ней речевых формул. В первую очередь речь идет, разумеется, о вульгарных или, пользуясь выражением Н.О. Лернера, «бульварно-романтических» версиях гибели Пушкина [Лернер 1928].
Приведем пару примеров. В 1928 году был опубликован роман Василия Каменского «Пушкин и Дантес». Гибель поэта описана в нем как результат заговора светского общества, жандармов и самого императора. Исполнителем коварного замысла становится, по прямому поручению Бенкендорфа, барон Геккерн, взявший на себя, на радость всему знатному обществу, роль героя расправы с Пушкиным. <…> Надо только найти, изобрести, точно определить самую форму способа расправы. Но главная мысль уже обдумана: барон Геккерен решил затравить Пушкина, как охотники травят зайцев [Каменский 1928: 271][17].
Охота, впрочем, может быть осмыслена не только с позиции загонщиков, но и с точки зрения жертвы. Так обстоят дела в романе С.Н. Сергеева-Ценского «Невеста Пушкина», посвященном истории сватовства и женитьбы поэта. Автор рисует жутковатую картину мира, в который стремится влюбленный без памяти Пушкин: будущую тещу, истеричную и подозрительную, заботит лишь финансовая состоятельность и политическая лояльность зятя, а невеста холодна и абсолютно равнодушна к жениху, его творчеству и вообще ко всему происходящему вокруг. Не остается сомнений, что этот мир погубит поэта. В начале романа Пушкин в смятении, собираясь ехать на Кавказ, «мрачно предсказывает» собственную смерть: «Нет, я не шучу… Вот вы увидите… Подъедет сюда почтовая колымага, и только вы меня видели! Найдется же там кто-нибудь с белой головой и меня застрелит, как зайца!» [Сергеев-Ценский 1934: 32]. Тревожные коннотации маркируют и счастливый, на первый взгляд, финал романа: подвыпивший Денис Давыдов на мальчишнике накануне пушкинской свадьбы произносит пылкую речь, заставляющую вспомнить о словоупотреблении Булгарина: «Э-эх, Пушкин, Пушкин! Ка-ак мне его жалко! Про-па-дет, как поляки под Варшавой!» [Сергеев-Ценский 1934: 221].
В контексте сложившегося в популярной пушкиниане мифа о «большой охоте» фраза Булгарина также получает специфические и неоднозначные интерпретации. Одна из них формируется конспирологическим нарративом, где каждый фрагмент исторической мозаики призван маркировать принадлежность актантов одной из противоборствующих партий. В этой картине мира Булгарин выступает на стороне правительства; соответственно, его слова тяготеют к официализации. Примером может служить, в частности, эссе М. Харитона «Почему на могиле Пушкина есть и крест, и магендавид?», опубликованное 6 июня 2013 года в сетевом журнале «Исрагео: Журнал Географического общества Израиля». Текст включает в себя вымышленную сцену разговора Николая I с Бенкендорфом, происходящего после смерти поэта. Император замечает: «Эх, Пушкин, Пушкин! Жил с озорством, не ведал благоразумия и на погибель пошел бездумно». На что Бенкендорф откликается: «Удачно выразился Булгарин, ваше величество: “Жаль поэта — <…> а человек он был дрянной. Корчил Байрона, а пропал, как заяц”» [Харитон 2013][18]. Таким образом, булгаринский отзыв вкладывается в уста шефа жандармов и вторит мнению государя: частная ремарка литературного противника и недоброжелателя приобретает статус официальной правительственной позиции.
Любопытнее, однако, представляется интерпретация, авторов которой занимают не гонители, а жертва. Иллюстрацией ее служат, в частности, соответствующие фрагменты очерка А. Синявского «Путешествия на Черную речку» и повести С. Довлатова «Заповедник». Оба автора рассматривают судьбу Пушкина сквозь призму уже обсуждавшейся выше оппозиции «поэта» и «человека»: величие гения, витающего «в запретных измерениях», противопоставляется здесь слабости, бытовой неустроенности и уязвимости человека, приносящего горе себе и другим. Гибель творца, таким образом, трактуется как следствие несовершенства его человеческой природы. В рамках этой интерпретации занимающая нас реплика приобретает неожиданную глубину. Если Абрам Терц просто цитирует ее в контексте рассуждения об искусстве, «поющем над загубленной жизнью» [Синявский 2002: 377], то Довлатов открыто отдает должное исторической и психологической прозорливости Булгарина:
Я вел экскурсию, то и дело поглядывая на жену. <…> Теперь я обращался к ней. Рассказывал ей о маленьком гениальном человеке, в котором уживались Бог и дьявол, который высоко парил, но стал жертвой обыкновенного земного чувства. Который создавал шедевры, а погиб героем второстепенной беллетристики. Дав Булгарину законный повод написать: «Великий был человек, а пропал, как заяц…» [Довлатов 2012: 271—272].
Описываемая трактовка получила своеобразное развитие в контексте современной популярной беллетристики и сетевого общения: булгаринская ремарка приобрела здесь среди прочего характер афоризма, «мудрого слова». Так, в романе В. Качана «Юность Бабы-Яги», повествующем о жестоком мире шоу-бизнеса, герой, попадая в переделку и едва не погибнув, пускается в размышления:
Саша подумал о том, как глупо и быстро погиб Пушкин, о том, как Булгарин сказал про него: «Корчил из себя Байрона и пропал, как заяц», потом о том, что и он сейчас <…> едва не пропал, как заяц, и, хоть он и не Пушкин, но все равно, как заяц. А дальше перешел к философским размышлениям об эфемерности и беззащитности человеческой жизни, которая в наши дни потеряла всяческую ценность… [Качан 2007: 112].
Еще один пример — реплика Александра Нехорошева на форуме сайта Нижегородской телерадиокомпании (ННТВ) в разговоре о Владиславе Листьеве: «Как легко у нас талант свергается с пьедестала и втаптывается в грязь! Кажется, что злодей Булгарин, говоря о смерти Пушкина, сказал на все времена и про многих людей с несчастной судьбой: “Корчил Байрона, а пропал, как заяц”»[19].
Две последние цитаты, пожалуй, ярче всего демонстрируют, какой, оказывается, непростой зверь заяц и какие занимательные трансмутации он способен претерпевать в качестве языкового и культурного феномена. Так, благодаря ему малопримечательная, сотканная из общих мест и расхожих формул мелкая — и мелочная — ремарка не слишком достойного человека способна за пару столетий превратиться в философскую и нравственную максиму, побуждающую читателей задуматься о трагической участи гения и о нелепости, непредсказуемости и хрупкости человеческой жизни.
Библиография / References
[Алексеев 1926] — Алексеев М.П. К «Истории села Горюхина» // Пушкин: Статьи и материалы / Под ред. М.П. Алексеева. Вып. 2. Одесса: Одесполиграф, 1926. С. 70—87.
(Alekseev M.P. K «Istorii sela Goryukhina» // Pushkin: Stat’i i materialy / Ed. by M.P. Alekseev. Vol. 2. Odessa, 1926. P. 70—87.)
[Афиней 2010] — Афиней. Пир мудрецов: Книги IX—XV / Пер. с древнегреч. и примеч. Н.Т. Голинкевича. М.: Наука, 2010.
(Athenaeus of Naucratis. The Deipnosophistae: Books IX—XV. Moscow, 2010. — In Russ.)
[Битов, Габриадзе 1993] — Битов А.Г., Габриадзе Р.Л. Вычитание зайца. М.: Олимп, 1993.
(Bitov A.G., Gabriadze R.L. Vychitanie zaytsa. Moscow, 1993.)
[Булгарин 1830а] — Ф.Б. <Булгарин Ф.В.> Второе письмо из Карлова на Каменный остров // Северная пчела. 1830. № 94. 7 августа.
(F.B. <Bulgarin F.V.> Vtoroe pis’mo iz Karlova na Kamennyy ostrov // Severnaya pchela. 1830. № 94. August 7.)
[Булгарин 1830б] — <Булгарин Ф.В.> «Евгений Онегин», роман в стихах, глава VII. Сочинение Александра Пушкина // Северная пчела. 1830. № 35. 22 марта.
(<Bulgarin F.V.> «Evgeniy Onegin», roman v stikhakh, glava VII. Sochinenie Aleksandra Pushkina // Severnaya pchela. 1830. № 35. March 22.)
[Булгарин 1830в] — Булгарин Ф.В. Письма провинциалки из столицы // Северная пчела. 1830. № 90. 29 июля.
(Bulgarin F.V. Pis’ma provintsialki iz stolitsy // Severnaya pchela. 1830. № 90. July 29.)
[Булгарин 1833] — Булгарин Ф.В. Письма о русской литературе. <…> Письмо III // Сын Отечества и Северный архив. 1833. Т. 33. № 6. С. 319—326.
(Bulgarin F.V. Pis’ma o russkoy literature. <…> Pis’mo III // Syn Otechestva i Severnyy arkhiv. 1833. Vol. 33. № 6. P. 319—326.)
[Булгарин 1846] — Воспоминания Фаддея Булгарина: Отрывки из виденного, слышанного и испытанного в жизни. Ч. 1. СПб.: М.Д. Ольхин, 1846.
(Vospominaniya Faddeya Bulgarina: Otryvki iz vidennogo, slyshannogo i ispytannogo v zhizni. Part 1. Saint Petersburg, 1846.)
[Вересаев 1927] — Вересаев В.В. Пушкин в жизни: (Систематический свод подлинных свидетельств современников). Вып. 4. М.: Недра, 1927.
(Veresaev V.V. Pushkin v zhizni: (Sistematicheskiy svod podlinnykh svidetel’stv sovremennikov). Vol. 4. Moscow, 1927.)
[Вяземский 1986] — Вяземский П.А. Стихотворения / Сост., подгот. текста и примеч. К.А. Кумпан; вступ. ст. Л.Я. Гинзбург. Л.: Советский писатель, 1986.
(Vyazemsky P.A. Stikhotvoreniya / Ed. by K.A. Kumpan. Leningrad, 1986.)
[Гура 1997] — Гура А.В. Символика животных в славянской народной традиции. М.: Индрик, 1997.
(Gura A.V. Simvolika zhivotnykh v slavyanskoy narodnoy traditsii. Moscow, 1997.)
[Даль 1879] — Даль В.И. Пословицы русского народа. Т. 2. СПб.; М.: М.О. Вольф, 1879.
(Dal V.I. Poslovitsy russkogo naroda. Vol. 2. Saint Petersburg; Moscow, 1879.)
[Дарнтон 2002] — Дарнтон Р. Великое кошачье побоище и другие эпизоды из истории французской культуры / Пер. с англ. Т. Доброницкой, С. Кулланды. М.: Новое литературное обозрение, 2002.
(Darnton R. The Great Cat Massacre and Other Episodes in French Cultural History. Moscow, 2002. — In Russ.)
[Девгениево деяние 1999] — Девгениево деяние / Подгот. текста, пер. и коммент. О.В. Творогова // Библиотека литературы Древней Руси. Т. 3 / Под ред. Д.С. Лихачева, Л.А. Дмитриева, А.А. Алексеева, Н.В. Понырко. СПб.: Наука, 1999.
(Devgenievo deyanie / Ed. by O.V. Tvorogov // Biblioteka literatury Drevney Rusi. Vol. 3 / Ed. by D.S. Likhachov, L.A. Dmitriev, A.A. Alekseev, N.V. Ponyrko. Saint Petersburg, 1999.)
[Довлатов 2012] — Довлатов С. Заповедник // Довлатов С. Собрание сочинений: В 4 т. / Сост. А. Арьев. Т. 2. СПб.: Азбука; Азбука-Аттикус, 2012. С. 197—324.
(Dovlatov S. Zapovednik // Dovlatov S. Sobranie sochineniy: In 4 vols. / Ed. by A. Ar’ev. Vol. 2. Saint Petersburg, 2012. P. 197—324.)
[Загидуллина 2001] — Загидуллина М.В. Пушкинский миф в конце XX века. Челябинск: Челябинский государственный университет, 2001.
(Zagidullina M.V. Pushkinskiy mif v kontse XX veka. Chelyabinsk, 2001.)
[Каменский 1928] — Каменский В. Пушкин и Дантес. Тифлис: Заккнига, 1928.
(Kamensky V. Pushkin i Dantes. Tiflis, 1928.)
[Качан 2007] — Качан В.А. Юность Бабы-Яги. М.: Яуза; Эксмо, 2007.
(Kachan V.A. Yunost’ Baby-Yagi. Moscow, 2007.)
[Княжевич 1822] — <Княжевич Д.М.> Полное собрание русских пословиц и поговорок, расположенное по азбучному порядку. СПб.: В типографии Карла Крайя, 1822.
(<Knyazhevich D.M.> Polnoe sobranie russkikh poslovits i pogovorok, raspolozhennoe po azbuchnomu poryadku. Saint Petersburg, 1822.)
[Кожевникова, Петрова 2010] — Кожевникова Н.А., Петрова З.Ю. Материалы к словарю метафор и сравнений русской литературы XIX—XX вв. Вып. 2: Звери, насекомые, рыбы, змеи. М.: Языки славянской культуры, 2010.
(Kozhevnikova N.A., Petrova Z.Yu. Materialy k slovaryu metafor i sravneniy russkoy literatury XIX—XX vv. Vol. 2: Zveri, nasekomye, ryby, zmei. Moscow, 2010.)
[Лебедева 2000] — Лебедева Э.С. Смерть поэта как сюжет русской лирики и народной легенды // Лебедева Э.С. «Отрок Библии». СПб.: Центр православной культуры, 2000. С. 95—104.
(Lebedeva E.S. Smert’ poeta kak syuzhet russkoy liriki i narodnoy legendy // Lebedeva E.S. «Otrok Biblii». Saint Petersburg, 2000. P. 95—104.)
[Левкович 1967] — Левкович Я.Л. Пушкин в советской художественной прозе и драматургии // Пушкин: Исследования и материалы. Т. 5 / Под ред. Б.С. Мейлаха, Н.В. Измайлова, Н.В. Зайцева. Л.: Наука, 1967. С. 140—178.
(Levkovich Ya.L. Pushkin v sovetskoy khudozhestvennoy proze i dramaturgii // Pushkin: Issledovaniya i materialy. Vol. 5 / Ed. by B.S. Meylakh, N.V. Izmaylov, N.V. Zaytsev. Leningrad, 1967. P. 140—178.)
[Лернер 1928] — Лернер Н.О. Пушкин и Смердяков // Вечерняя Красная газета. 1928. 13 сентября.
(Lerner N.O. Pushkin i Smerdyakov // Vechernyaya Krasnaya gazeta. 1928. September 13.)
[Лотман 1995] — Лотман Ю.М. Александр Сергеевич Пушкин: Биография писателя // Лотман Ю.М. Пушкин / Ред. А.Ю. Балакин, О.Н. Нечипуренко, Н.Г. Николаюк. СПб.: Искусство—СПБ, 1995. С. 21—184.
(Lotman Yu.M. Aleksandr Sergeevich Pushkin: Biografiya pisatelya // Lotman Yu.M. Pushkin / Ed. by A.Yu. Balakin, O.N. Nechipurenko, N.G. Nikolayuk. Saint Petersburg, 1995. P. 21—184.)
[Мазур 2001] — Мазур Н.Н. Пушкин и «московские юноши»: Вокруг проблемы гения // Пушкинская конференция в Стэнфорде, 1999: Материалы и исследования / Под ред. Д.М. Бетеа, А.Л. Осповата, Н.Г. Охотина, Л.С. Флейшмана. М.: ОГИ, 2001. С. 54—105.
(Mazur N.N. Pushkin i «moskovskie yunoshi»: Vokrug problemy geniya // Pushkinskaya konferentsiya v Stenforde, 1999: Materialy i issledovaniya / Ed. by D.M. Bethea, A.L. Ospovat, N.G. Okhotin, L.S. Fleyshman. Moscow, 2001. P. 54—105.)
[Майков 1896] — Майков Л.Н. К биографии А.С. Пушкина // Известия Отделения русского языка и словесности Императорской академии наук. 1896. Т. 1. Кн. 1. С. 106—107.
(Maykov L.N. K biografii A.S. Pushkina // Izvestiya Otdeleniya russkogo yazyka i slovesnosti Imperatorskoy akademii nauk. 1896. Vol. 1. Part 1. P. 106—107.)
[Николаев 1996] — Николаев С.И. Словарь Г. Кнапского в России: (Библиографические изыскания) // XVIII век. Вып. 20 / Отв. ред. Н.В. Кочеткова. СПб.: Наука, 1996. С. 157—168.
(Nikolaev S.I. Slovar’ G. Knapskogo v Rossii: (Bibliograficheskie izyskaniya) // XVIII vek. Vol. 20 / Ed. by N.V. Kochetkova. Saint Petersburg, 1996. P. 157—168.)
[Остафьевский архив 1899] — Остафьевский архив князей Вяземских. Т. 3. СПб.: М.М. Стасюлевич, 1899.
(Ostaf’evskiy arkhiv knyazey Vyazemskikh. Vol. 3. Saint Petersburg, 1899.)
[Потапова 1995] — Потапова Г.Е. «Всё приятели кричали, кричали…»: (Литературная репутация Пушкина и эволюция представлений о славе в 1820—1830-е годы) // Легенды и мифы о Пушкине. СПб.: Академический проект, 1995. С. 134—147.
(Potapova G.E. «Vse priyateli krichali, krichali…»: (Literaturnaya reputatsiya Pushkina i evolyutsiya predstavleniy o slave v 1820—1830-e gody) // Legendy i mify o Pushkine. Saint Petersburg, 1995. P. 134—147.)
[Пушкин 1928] — Пушкин А.С. Письма / Под ред. и с примеч. Б.Л. Модзалевского. Т. 2. М.; Л.: Госиздат, 1928.
(Pushkin A.S. Pis’ma / Ed. by B.L. Modzalevskiy. Vol. 2. Moscow; Leningrad, 1928.)
[Пушкин 1937—1959] — Пушкин А.С. Полное собрание сочинений, 1837—1937: В 16 т. / Ред. комитет: М. Горький и др. М.; Л.: Издательство АН СССР, 1937—1959.
(Pushkin A.S. Polnoe sobranie sochineniy, 1837—1937: In 16 vols. / Ed. by M. Gorky et al. Moscow; Leningrad, 1937—1959.)
[Пушкин 1950] — Пушкин А.С. Полное собрание сочинений: В 10 т. / Под ред. Б.В. Томашевского, Б.С. Мейлаха, Л.Б. Модзалевского и др. Т. 6: Художественная проза / Под ред. Б.В. Томашевского; сост. и примеч. Б.С. Мейлаха. М.; Л.: Издательство АН СССР, 1950.
(Pushkin A.S. Polnoe sobranie sochineniy: In 10 vols. / Ed. by B.V. Tomashevsky, B.S. Meylakh, L.B. Modzalevskiy et al. Vol. 6: Khudozhestvennaya proza / Ed. by B.V. Tomashevsky, B.S. Meylakh. Moscow; Leningrad, 1950.)
[Пушкин 2001а] — Пушкин в прижизненной критике: 1820—1827 / Сост., подгот. текста и коммент. В.Э. Вацуро и др.; под общ. ред. В.Э. Вацуро, С.А. Фомичева. СПб.: Государственный Пушкинский театральный центр в Санкт-Петербурге, 2001.
(Pushkin v prizhiznennoy kritike: 1820—1827 / Ed. by V.E. Vatsuro, S.A. Fomichev et al. Saint Petersburg, 2001.)
[Пушкин 2001б] — Пушкин в прижизненной критике: 1828—1830 / Сост., подгот. текста и коммент. А.М. Березкина и др.; под общ. ред. Е.О. Ларионовой. СПб.: Государственный Пушкинский театральный центр в Санкт-Петербурге, 2001.
(Pushkin v prizhiznennoy kritike: 1828—1830 / Ed. by E.O. Larionova, A.M. Berezkin et al. Saint Petersburg, 2001.)
[Пушкин 2003] — Пушкин в прижизненной критике: 1831—1833 / Сост., подгот. текста и коммент. А.Ю. Балакина и др.; под общ. ред. Е.О. Ларионовой. СПб.: Государственный Пушкинский театральный центр в Санкт-Петербурге, 2003.
(Pushkin v prizhiznennoy kritike: 1831—1833 / Ed. by E.O. Larionova, A.Yu. Balakin et al. Saint Petersburg, 2003.)
[Пушкин 2004] — Пушкин: Исследования и материалы. Т. 18—19: Пушкин и мировая литература; Материалы к «Пушкинской энциклопедии» / Отв. ред. В.Д. Рак. СПб.: Наука, 2004.
(Pushkin: Issledovaniya i materialy. Vol. 18—19: Pushkin i mirovaya literatura; Materialy k «Pushkinskoy entsiklopedii» / Ed. by V.D. Rak. Saint Petersburg, 2004.)
[Рейтблат 2001] — Рейтблат А.И. Как Пушкин вышел в гении: Историко-социологические очерки о книжной культуре Пушкинской эпохи. М.: Новое литературное обозрение, 2001.
(Reytblat A.I. Kak Pushkin vyshel v genii: Istoriko-sotsiologicheskie ocherki o knizhnoy kul’ture Pushkinskoy epokhi. Moscow, 2001.)
[Сергеев-Ценский 1934] — Сергеев-Ценский С. Невеста Пушкина. М.: Советская литература, 1934.
(Sergeev-Tsensky S. Nevesta Pushkina. Moscow, 1934.)
[Синявский 2002] — Синявский А. (Терц А.) Путешествие на Черную речку. М.: Изографус; Эксмо-Пресс, 2002.
(Sinyavsky A. (Tertz A.) Puteshestvie na Chernuyu rechku. Moscow, 2002.)
[Снегирев 1831] — Снегирев И.М. Русские в своих пословицах: Рассуждения и исследования об отечественных пословицах и поговорках. Кн. 1—2. М.: В Университетской типографии, 1831.
(Snegirev I.M. Russkie v svoikh poslovitsakh: Rassuzhdeniya i issledovaniya ob otechestvennykh poslovitsakh i pogovorkakh. Vol. 1—2. Moscow, 1831.)
[Снегирев 1848] — Снегирев И.М. Русские народные пословицы и притчи. М.: Университетская типография, 1848.
(Snegirev I.M. Russkie narodnye poslovitsy i pritchi. Moscow, 1848.)
[Собрание 1770] — Собрание 4291 древних российских пословиц. М.: Императорский Московский университет, 1770.
(Sobranie 4291 drevnikh rossiyskikh poslovits. Moscow, 1770.)
[Стороженки 1907] — Стороженки: Фамильный архив. Т. 3. Киев: Типография Г.А. Фронцкевича, 1907.
(Storozhenki: Famil’nyy arkhiv. Vol. 3. Kiev, 1907.)
[Три письма 1900] — Три письма о смерти А.С. Пушкина / Публ. Л.Н. Майкова // Старина и новизна. Кн. 3. СПб.: М.М. Стасюлевич, 1900. С. 339—346.
(Tri pis’ma o smerti A.S. Pushkina / Publ. by L.N. Maykov // Starina i novizna. Vol. 3. Saint Petersburg, 1900. P. 339—346.)
[Фильдинг 1973] — Фильдинг Г. История Тома Джонса, найденыша / Пер. с англ. и примеч. А.А. Франковского. М.: Художественная литература, 1973.
(Fielding H. The History of Tom Jones, а Foundling. Moscow, 1973. — In Russ.)
[Харитон 2013] — Харитон М. Почему на могиле Пушкина есть и крест, и магендавид? // Исрагео: Журнал Географического общества Израиля (isrageo.
wordpress.com/2013/06/06/zavep793/?utm_source=dlvr.it&utm (размещено на сайте: 06.06.2013; дата обращения: 09.11.2015)).
(Khariton M. Pochemu na mogile Pushkina est’ i krest, i magendavid? // Isrageo: Zhurnal Geograficheskogo obshchestva Izrailya (isrageo.wordpress.com/2013/06/06/zavep793/?utm_source=dlvr.it&utm (release date: 06.06.2013; accessed: 09.11.2015)).)
[Худошина 1987] — Худошина Э.И. Жанр стихотворной повести в творчестве А.С. Пушкина: («Граф Нулин», «Домик в Коломне», «Медный всадник»). Новосибирск: НГПИ, 1987.
(Khudoshina E.I. Zhanr stikhotvornoy povesti v tvorchestve A.S. Pushkina: («Graf Nulin», «Domik v Kolomne», «Mednyy vsadnik»). Novosibirsk, 1987.)
[Allan 1835] — Allan G. Life of Sir Walter Scott with Critical Notices of His Writings. Philadephia: Crissy, Waldie & Co., 1835.
[Attfield 1991] — Attfield R. Attitudes to Wildlife in the History of Ideas // Environmental History Review. 1991. Vol. 15. № 2: Special Issue: The Moral Sense of Nature. P. 71—78.
[Berry 2001] — Berry E. Shakespeare and the Hunt: A Cultural and Social Study. Cambridge: Cambridge University Press, 2001.
[Bothe 1855] — Poetarum comicorum graecorum fragmenta post Augustum Meineke recognovit et latine transtulit Fredericus Henricus Bothe. Parisiis: Firmin-Didot, 1855.
[Boyle 1973] — Boyle J.A. The Hare in Myth and Reality: A Review Article // Folklore. 1973. Vol. 84. № 4. P. 313—326.
[Buffon 1756] — Leclerc G.L., Comte de Buffon. Histoire naturelle, générale et particulière, avec la description de cabinet du Roi. Т. 6. Paris: De l’imprimerie Royale, 1756.
[Carnell 2010] — Carnell S. Hare. London: Reaktion Books, 2010.
[Clément de Dijon, de La Porte 1775] — Anecdotes dramatiques / [Par J.M.B. Clément de Dijon et Abbé J. de La Porte]. T. 1. Paris, 1775.
[Cnapius 1632] — Cnapius Gr. Thesaurus polono-latino-graecus. Cracoviae: Typis Francisci Césarij, 1632.
[Cotgrave 1673] — A French and English Dictionary / Composed by Mr. R. Cotgrave. London, 1673.
[D’Israeli 1828] — D’Israeli I. The Literary Character; or the History of Men of Genius, Drawn from Their Feelings and Confessions. Vol. 2. London: Frederick Warne and Co., 1828.
[de Méry 1828] — Histoire générale des proverbs, adages, sentences, apophthegmes, dérivés des mœurs, des usages, de l’esprit et de la morale de peuples anciens et modernes / Par M.C. de Méry. T. 1. Paris: Delongchamps, 1828.
[Encyclopédie 1833] — Encyclopédie des gens du monde, repertoire universel des sciences, de letters et des arts. T. 2. Paris: Treuttel et Würtz, 1833.
[Fielding 1808] — Fielding H. The History of Tom Jones, а Foundling. London: Johnson, 1808.
[Gacon 1712] — <Gacon F.> Anti-Rousseau, par le poète sans fard. Rotterdam: Fritsch et Böhm, 1712.
[Goldsmith 1828] — Goldsmith O. A History of the Earth and Animated Nature: In 3 vols. Vol. 2. London: J.F. Dove, 1828.
[Kilgour 1825] — <Kilgour A.> Anecdotes of Lord Byron: From Authentic Sources with Remarks Illustrative of His Connection with the Principal Literary Characters of the Present Day. London; Aberdeen: Knight and Lacey; W. Gordon, A. Stevenson, D. Wylie, and L. Smith, 1825.
[Ladvocat 1760] — Dictionnaire historique-portatif contenant l’histoire des patriarches, des pinces hebreux, des empereurs, des rois, et des grands capitaines… / Par l’Abbé Ladvocat. T. 1. Paris: Veuve Didot, 1760.
[Mapletoft 1707] — Select Proverbs: Italian, Spanish, French, English, Scottish, British, etc.: Chiefly Moral / [By J. Mapletoft]. London: Monckton, 1707.
[Marotti 1965] — Marotti A.F. Symbolism in The Faerie Queene: Tradition and the Poetic Context // Studies in English Literature, 1500—1900. 1965. Vol. 5. № 1. P. 69—86.
[Moustalon 1810] — Le lycée de la jeunesse, ou Les etudes repartees / Par M. Moustalon. T. 1. Paris, 1810.
[Opitz 2013] — Opitz M. Buch von der Deutschen Poeterey. Berlin: Hofenberg, 2013.
[Phillips 1741] — A Rational Grammar; with Easy Rules in English to Learn Latin. Compared with the Best Authors in Most Languages on This Subject / By J.T. Philipps. London: J. Brotherton, J. Hazard, W. Meadows, T. Cox, W. Hinchliffe, W. Bickerton, T. Astley, S. Austen, L. Gilliver, and R. Willock, 1741.
[Ray 1813] — A Complete Collection of English Proverbs, Also the Most Celebrated Proverbs of the Scotch, Italian, French, Spanish and Other Languages / By J. Ray. 5th ed. London: G. Cowie, 1813.
[Scott 1816] — Scott W. Old Mortality. Edinburgh: James Ballantyne and Co., 1816. (Tales of My Landlord. Vol. 2.)
[Scott 1835] — Scott W. Le Vieillard des tombeaux ou les Presbytériens d’Ecosse / Trad. par A. Montémont. Paris: Firmin-Didot, 1835.
[Troyat 1946] — Troyat H. Pouchkine. Vol. 2. Paris: Albin Michel, 1946.
[Troyat 1970] — Troyat H. Pushkin / Transl. from the French by N. Amphoux. New York: Doubleday & Company, 1970.
[von Goal 1830] — Sprüchwörterbuch in sechs Sprachen, Deutsch, Englisch, Latein, Italienisch, Französisch und Ungarisch / Von G. von Goal. Wien: Friedrich Volke, 1830.
[Wade 1824] — Select Proverbs of All Nations: Illustrated, with Notes and Comments / By Th. Fielding <J. Wade>. London: Longman, Hurst, Rees, Orme, Brown, and Green, 1824.
[1] Книга впервые была опубликована в 1925—1926 годах и на протяжении XX — начала XXI веков выдержала множество переизданий.
[2][2] Склонность объяснять более или менее экстравагантные поступки поэта подражанием Байрону была свойственна и друзьям, и противникам Пушкина (подробный перечень примеров см.: [Пушкин 2004: 51—52], статья В.Д. Рака). Булгарин, критикуя Пушкина, неоднократно именовал его имитатором английского поэта (см., например: [Булгарин 1830а; 1830б; 1833]; см. также: [Пушкин 2001б: 234, 280; 2003: 232—233]). Следы реакции Пушкина на подобные обвинения прослеживаются, например, в черновых вариантах незавершенной повести «Гости съезжались на дачу…» (1828—1830), один из персонажей которой передает досужие толки и отзывы критики о поэте: «П<ушкин> есть в свете такое же дурное подр<ажание> <?>, <как> в своих стихах, Лорду Байрону. Что вам кажется в нем оригинальным < — > ничтожно как довольно посредственное подражание» [Пушкин 1937—1959, т. 8, кн. 2: 552]. См. об этом также: [Пушкин 1950: 791], примеч. Б.С. Мейлаха.
[3] См., например, стихотворения «Ю<рье>ву» («Любимец ветреных Лаис…», 1820; опубл. 1829) («А я, повеса вечно-праздный, / Потомок негров безобразный…») или «Послание к Л. Пушкину» («[Что же? будет] ли вино?», 1824) («У меня закон один: / Жажды полная свобода / И терпимость всяких вин») [Пушкин 1937—1959, т. 2, кн. 1: 139, 361]. Хорошо известен анекдот, рассказанный поэтом в письме к жене от 11 октября 1833 года: «Знаешь ли, что обо мне говорят в соседних губерниях? Вот как описывают мои занятия: Как Пушкин стихи пишет — перед ним стоит штоф славнейшей настойки — он хлоп стакан, другой, третий — и уж начнет писать! — Это слава!» [Пушкин 1937—1959, т. 15: 87].
[4] Краткий обзор ключевых составляющих пушкинского мифа и основных этапов его формирования см., например: [Загидуллина 2001: 9—49].
[5] Об акцентуации этической составляющей концепта гения в начале XIX века в связи с утверждением романтической идеи личности см., например: [Мазур 2001: 55—56, 60—61, 69—74].
[6] См., например: [Cotgrave 1673: 169; Mapletoft 1707: 82]. В собрании пословиц разных народов, изданных Лондоне в 1813 году, французское выражение приводится в качестве аналога английского «the better workman, the worse husband» («чем лучший работник, тем худший муж»), причем составитель замечает, что это не пословица в собственном смысле слова, но само утверждение настолько справедливо, что он счел необходимым включить его в издание [Ray 1813: 175]. Составитель другого сборника, напротив, указывает, что эти расхожие представления не всегда соответствуют истине [Wade 1824: 42].
[7] «Руссо мало похож на порядочного человека; / У него слава хорошего поэта; / Главным образом он превосходный рифмоплет; / Но это самый дурной человек / От Парижа до Рима».
[8] См. об этом также: [Пушкин 2001а: 414], примеч. А.В. Шароновой.
[9] Там же см. примеры использования выражения «гнать, загонять, ловить, как зайца» в литературе второй половины XIX века [Кожевникова, Петрова 2010: 122].
[10] Ярко выраженный комический эффект этого описания обусловлен среди прочего эротическими коннотациями, традиционно связанными в словесной культуре с образом заячьего гона; см., например: [Boyle 1973: 324; Marotti 1965: 81; Berry 2001: 53—54]. О брачных и сексуальных коннотациях образа зайца в славянском фольклоре см.: [Гура 1997: 178—184].
[11] «…And then it will be my lot to be shot down like a mawkin…» [Scott 1816: 185]; ср. во французском переводе: «…Et alors je finirai par être fusillé comme un lièvre…» [Scott 1835: 49]. Показательно, что именно так интерпретирована и переведена фраза Булгарина на французский язык в уже упоминавшейся выше романизированной биографии Пушкина, написанной Анри Труайя: «Il <…> a été fusillé comme un lièvre» («Он был застрелен, как заяц») [Troyat 1946: 463]; в английском переводе этой книги предложена аналогичная интерпретация: «He <…> was shot down like a rabbit» («Он <…> был застрелен, как кролик») [Troyat 1970: 602].
[12] Примечательно, что даже близкие друзья Пушкина поначалу восприняли его гибель как страшную и трагическую, но все же нелепость — см., например, в письме Е.А. Баратынского П.А. Вяземскому 5 февраля 1837 года: «Естественно ли, что великий человек, в зрелых летах, погиб на поединке, как неосторожный мальчик?» [Три письма 1900: 341].
[13] Об этом издании в связи с изучением образа зайца в культуре см., например: [Carnell 2010: 11]. В рамках этой интерпретации преследуемый заяц в сознании людей конца XVIII—XIX веков мог представать и невинной жертвой, достойной сочувствия (как в поэме Уильяма Купера «Задача» («The Task», 1785), — см. об этом: [Attfield 1991: 75]). Именно такой реакции ожидал от читателя Булгарин, когда в «Письмах провинциалки из столицы» сравнивал с зайцем самого себя: «Невзирая на то, что всех писателей в Петербурге едва соберется дюжина, все они враждуют между собою, и тот, чьи сочинения раскупаются публикою, бывает предметом ненависти своих собратий и должен прятаться перед ними, как заяц перед гончими» [Булгарин 1830в].
[14] Эта тактика, по-видимому, также была подсказана традицией бытования «заячьих» мотивов в литературе; во всяком случае, к упомянутому приему прибегал не только Булгарин, но и сам Пушкин, использовавший образ заячьей охоты в качестве травестирующего субститута значимого исторического события. Один из примеров — незавершенная «История села Горюхина», где подчеркнуто повседневные и малосодержательные календарные записи прадеда рассказчика («11 — погода ясная. Пороша. Затравил 3 зайцев, и том<у> подобное, безо всяких размышлений…» [Пушкин 1937—1959, т. 8: 133—134]) уподобляются летописи, которая ложится в основу амбициозного исторического труда, написанного в высоком стиле. «Этим несоответствием выражения понятию, торжественностью изложения анекдотической фабулы и достигается простейший комический эффект» [Алексеев 1926: 82]; подробнее об упомянутой технике пародии в «Истории села Горюхина» см.: [Алексеев 1926: 77—82]. Другой пример — финал поэмы «Граф Нулин», которая травестирует изложенное Титом Ливием предание о Тарквинии и Лукреции и прежде всего разрабатывающую этот сюжет поэму Шекспира «Поругание Лукреции» («The Rape of Lucrece», 1593). У Пушкина муж героини возвраща-
ется не с войны, а с удачной охоты («Наташа! там у огорода / Мы затравили русака…» [Пушкин 1937—1959, т. 5: 12]), а узнав о проделке неудавшегося нового Тарквиния, обещает и того затравить псами — пустая угроза, пародирующая, по одному из предположений, гневную речь шекспировского Брута, призывавшего отомстить за Лукрецию и осуществившего свое намерение (подробнее об этом см.: [Худошина 1987: 49]).
[15] Ссылка на Посидиппа сопровождает, например, эту пословицу в третьем томе знаменитого «Польско-греко-латинского тезауруса» Григория Кнапского, выдержавшего много переизданий и вошедшего в школьную практику [Cnapius 1632: 905, 1260]. Об истории бытования в России словаря, в частности включенного в него собрания польских пословиц «Adagia polonica», см.: [Николаев 1996].
[16] Греческий оригинал и латинский перевод см., например: [Bothe 1855: 692]; русский перевод Н.Т. Голиневича см. в книге: [Афиней 2010: 377] («…хвастовство — первейшая / Приправа поварская! Это главное / В любом искусстве. Глянь, как вождь наемников / В драконьем шлеме, в панцире чешуйчатом / По виду Бриарей, а на поверку — трус»).
[17] Подробнее об этом романе, рассматриваемом в контексте советских вульгаризаторских интерпретаций творчества и биографии Пушкина, см., например: [Левкович 1967: 143, 149—150].
[18] Возможно, эта сцена представляет собой искаженное отражение переписки графа И.Ф. Паскевича с Николаем I, фрагменты из которой также были включены в свод Вересаева. Получив от императора письмо с известием о гибели Пушкина, датированное 4 февраля 1837 года, Паскевич писал ему 19 февраля: «Жаль Пушкина, как литератора: в то время когда талант его созревал; — но человек он был дурной», — на что Николай I отвечал: «Мнение твое о Пушкине я совершенно разделяю…» [Майков 1896: 106—107]. По-видимому, к моменту написания письма Паскевич был знаком с отзывом Булгарина, повторяющимся здесь почти буквально: адресат Булгарина, А.Ф. Стороженко, в описываемое время занимал должность обер-полицмейстера Варшавы и служил под непосредственным началом Паскевича.
[19] nntv.tv/?id=33576&template=print (дата обращения: 09.11.2015).