(Рец. на кн.: Кобрин К. Шерлок Холмс и рождение современности: Деньги, девушки, денди Викторианской эпохи. СПб., 2015)
Опубликовано в журнале НЛО, номер 2, 2016
Кобрин К. ШЕРЛОК ХОЛМС И РОЖДЕНИЕ СОВРЕМЕННОСТИ: Деньги, девушки, денди Викторианской эпохи
СПб.: Изд-во Ивана Лимбаха, 2015. — 184 с. — 2000 экз.
Кирилл Кобрин начинает книгу с полуафористической сентенции: «Немного неприлично любить то, что любил во время оно — в детстве и юности» (c. 5), которую позже — после биографически-теоретической преамбулы («Раскопки настоящего (вместо предисловия)») — разовьет: «…малоразличающаяся детская любовь, юношеское (почти тайное) поклонение и уже взрослое спорадическое перечитывание сменяются отрефлексированным интересом» (c. 7). Именно этой цитатой и можно наиболее емко охарактеризовать книгу: она во многом представляет собой попытку придать осязаемую форму собственным читательским импрессиям и объяснить, почему холмсианские новеллы кажутся такими «современными», узнаваемыми. Какие черты Modern Times фиксируют тексты Дойля?
Тоненькая книжка, опубликованная петербургским издательством Ивана Лимбаха, — не первое обращение Кобрина к текстам Конан Дойля и к концепции «модерности» / modernity / modernité в разных ее воплощениях. Конан Дойлю посвящен ряд эссе, появившихся в 2000—2010-е в «Неприкосновенном запасе» и «Октябре»; теме modernity — монография «Modernité в избранных сюжетах. Некоторые случаи частного и общественного сознания XIX—XX веков»[1], выпущенная чуть раньше в том же, 2015 г. В «Modernité…» Кобрин не упоминает холмсиану, отдавая предпочтение более «солидным» сюжетам (диапазон которых довольно широк — от «казуса Франца Кафки» до «случая Лидии Гинзбург»). Совместно эти темы — modernity и шерлокиана — уже представали в упомянутых кобринских эссе, например в недавних «Империя ad marginem» (Неприкосновенный запас. 2014. № 94) и «Память, воображение, меланхолия» (Октябрь. 2014. № 1), которые в том или ином виде вошли и в рецензируемую книгу.
Строго говоря, Кобрин — не вполне новатор: называя Шерлока Холмса «героем современности», он следует уже оформившейся традиции; конан-дойлевского сыщика не раз нарекали «символом культуры британского среднего класса и “современности”»[2], и попыток посмотреть на феномен холмсианы сквозь оптику modernity studies было не так уж мало: от затеянной писательницей из Миннесоты и профессором из Гонконга онлайн-полемики[3] до полновесных исследований, таких, например, как статья калифорнийского историка культуры Майкла Сэйлера — «“Clap If You Believe in Sherlock Holmes”: Mass Culture and the Re-Enchantment of Modernity, c. 1890 — c. 1940». Сэйлер, рассуждая о генезисе, развитии и специфике шерлок-холмсовского культа в англосаксонском пространстве, трактует феномен Холмса в терминах Макса Вебера и видит в популярности холмсианы реакцию на культурный пессимизм рубежа веков и превалирование позитивистских тенденций — то, что Вебер называет «расколдовыванием мира». По мнению Сэйлера, персонаж Дойля стал культовым благодаря сочетанию в его образе базовых ценностей modernity (рационализма, секуляризма, урбанизма, консюмеризма) с качествами авантюрного героя-трикстера. Использование Холмсом разума «в “колдовской”, смелой манере»[4] служило, в терминах Вебера и Сэйлера, «повторному заколдовыванию современного мира»[5]. Сэйлера, однако, интересуют не столько сами тексты Дойля, сколько рецепция культового персонажа массовой культурой.
Метод Кобрина, несмотря на совпадающую коллизию (Холмс + modernity), сильно отличается от сэйлеровского. Сам он в предисловии характеризует его как сочетание «небольших сопроводительных эссе» к дойлевским текстам и «многочисленных сведений о британской истории и жизни, о Лондоне и лондонцах» (с. 11—12). И действительно, часть эссе представляет собой что-то вроде комментированного close reading, — например, первое, «Лучи давно зашедшего солнца» (и дополнение-«приписка» к нему — «Погребальная урна прошлого»), посвященное викторианским антиквариям и построенное как движение от медленного чтения отрывков «Собаки Баскервилей» к объемной контекстной справке. То, что начинается как сплав реального комментария и translation studies (в «приписке» Кобрин обращает внимание на фрагмент, по-разному переведенный Н. Волжиной и в сценарии советской экранизации — так, «collector of fairy tales» превращается из собирателя фольклора сначала в «любителя сказок», а потом в «любителя древности» — смысл, таким образом, искажается), постепенно начинает обрастать дополнительными подробностями, параллелями и отступлениями, а также довольно анахронистическими сравнениями. Последние, впрочем, разбросаны по всей книге — так, Кобрин сравнивает загримированного экс-журналиста из «Человека с рассеченной губой» с молодым Дэвидом Боуи, а «короля Богемии» — с Фредди Меркьюри[6].
Части дополнительных подробностей, не связанных напрямую с холмсианой, надлежит придавать краткому абрису конан-дойлевской эпохи рельефность, объемность[7]. Некоторые отступления представляют собой биографические вставки, подчас довольно пространные; книге вообще свойственна ностальгическая тональность, она слышится практически во всех эссе и в полной мере раскрывается именно в этих ретроспективных mise enabyme’ах — таких, как в начале главки «Археология Месгрейвов» (о рассказе, прочитанном «одним из майских деньков эпохи строительства БАМа и записи альбома Led Zeppelin “Houses of the Holy”» (с. 40)). Несмотря на свою эссеистическую «легковесность» — восемь довольно сжатых главок отнюдь не претендуют на научную всеохватность — и довольно скромные заявленные цели («наметить еще один контекст разговора о холмсиане», с. 12), — небольшая книга успевает объять довольно многое, предлагая возможные варианты развития намеченных исследовательских кейсов. Намеченное, нужно сказать, оказывается вполне в духе весьма актуальных ответвлений Victorian studies — темы, так или иначе затронутые Кобриным в эссе, часто оказываются в основе серьезных, фундированных штудий: экономическая история викторианской Британии и ее отражения в литературе[8] («Непротестантская этика “Союза рыжих”»), гендерные исследования Викторианской эпохи[9] («Викторианские дочери — агенты модерна»), Конан Дойль и британский империализм[10] («Прощание в Эссексе»), etc.
Возможно, одно из самых интересных эссе книги — «Непротестантская этика “Союза рыжих”», на примере двух рассказов («Человек с рассеченной губой» и «Союз рыжих») пытающееся проследить очень схожий «идеологический сюжет». Кобрин формулирует его так: «Деньги как таковые представляют угрозу буржуазному викторианскому миру; сам он, конечно, стоит на деньгах — но их в его системе не видно, они где-то внутри, неспешно перемещаются по его кровеносным сосудам. Как только они всплывают наверх, на всеобщее обозрение, случается беда. <…> Средний класс, буржуазия мелкая, средняя и крупная, попадает в неприятности при первом столкновении с наличностью, этим реальным и грубым воплощением денег» (с. 79).
Кобрин здесь сближается с Ф. Моретти, посвятившим викторианскому среднему классу одну из главок монографии «Буржуа». Моретти называет самоослепление «фундаментом викторианства», указывая на многочисленные метафоры «тумана», «покрова» и «прикрытой правды» в разнородных викторианских текстах. В частности, он цитирует в качестве доказательства британскую рецензию на постановку ибсеновского «Кукольного дома»: «Ибсен обсуждает болезни общества, о существовании которых мы, к сожалению, знаем, но от того, что их вытащат на свет божий, не будет ничего хорошего». А сразу после — Марлоу из конрадовского «Сердца тьмы»: «Сокровенная истина остается скрытой — к счастью» (подразумевая и сартровскую максиму «Колонии — истина метрополии»[11]).
В целом книга Кирилла Кобрина вполне справляется с заявленными в предисловии задачами: дать отчет своим впечатлениям (= понять, что делает мир рассказов Дойля таким узнаваемым — из чего в них складывается modernity) и коротко наметить возможный контекст разговора о шерлокиане. В конце вводной части Кобрин добавляет: «Честно говоря, автор настолько любит этот город и историю этой страны, что просто не смог удержаться» (с. 12). И именно эта ремарка объясняет многие особенности книги — и городоведческие отступления о лондонских улицах, и полулирические рассуждения о русских переводах холмсианы, и — возможно — афористичность[12] вкупе с цветистой метафоричностью слога.
[1] Кобрин К. Modernité в избранных сюжетах. Некоторые случаи частного и общественного сознания XIX—XX веков. М., 2015.
[2] Pernau M. Rationalizing the World: British Detective Stories and the Orient // Empires and Boundaries: Rethinking Race, Class, and Gender in Colonial Settings / Ed. by H. Fischer-Tiné, S. Gehrmann. Routledge, 2009. P. 191.
[3] См.: Another View on Sherlock Holmes and Modernity (http://www.everythingsherlockholmes.com/another-view-on-holmes-and-moder…).
[4] Saler M. «Clap If You Believe in Sherlock Holmes»: Mass Culture and the Re-Enchantment of Modernity, с. 1890 — с. 1940 // The Historical Journal. 2003. Vol. 46. № 3. P. 604.
[5] Ibid. P. 609.
[6] Не очень ясно, впрочем, зачем нужно было переводить название группы «Queen», заменяя его несколько сбивающей с толку «группой “Королева”» (с. 87).
[7] В этом книга Кобрина отчасти напоминает научно-популярную книгу Светозара Чернова об эпохе Холмса, впервые опубликованную 2007 г. и переизданную в 2013 г.: Чернов С. Бейкер-стрит и окрестности. Мир Шерлока Холмса. М., 2013. Сам автор характеризует книгу как «занимательный справочник-путеводитель по Викторианской эпохе» и снабжает ее множеством трогательных подробностей — вроде прейскурантов лондонских пабов рубежа веков.
[8] См., например: Wagner T. Financial Speculation in Victorian Fiction: Plotting Money and the Novel Genre, 1815—1901. OSUP, 2010; Victorian Literature and Finance / Ed. by F. O’Gorman. OUP, 2007; Michie E. The Vulgar Question of Money. Heiresses, Materialism, and the Novel of Manners from Jane Austen to Henry James. JHU Press, 2010.
[9] Им посвящен, например, журнал «Nineteenth-Century Gender Studies» (http://www.ncgsjournal.com/). См. также: Langland E. Telling Tales: Gender and Narrative Form in Victorian Literature and Culture. OSUP, 2002; Godfrey E. Femininity, Crime and Self-Defence in Victorian Literature and Society: From Dagger-Fans to Suffragettes. Palgrave Macmillan, 2012; Davies H. Gender and Ventriloquism in Victorian and Neo-Victorian Fiction: Passionate Puppets Palgrave Macmillan, 2012.
[10] См.: Wynne C. The Colonial Conan Doyle: British Imperialism, Irish Nationalism, and the Gothic. Greenwood Press, 2002; Simmons D. The Narcissism of Empire: Loss, Rage, and Revenge in Thomas De Quincey, Robert Louis Stevenson, Arthur Conan Doyle, Rudyard Kipling and Isak Dinesen. SAP, 2007, и др.
[11] Моретти Ф. Буржуа: между историей и литературой / Пер. с англ. И. Кушнаревой. М., 2014. C. 156, 153—154.
[12] Ловко включающая в себя и двойные цитаты — иногда Кобрин цитирует те же афоризмы, которые когда-то цитировал и Холмс (в частности, из письма Флобера к Жорж Санд).