(Рец. на кн.: Lovell S. Russia in the Microphone Age: A History of Soviet Radio, 1919—1970. Oxford, 2015)
Опубликовано в журнале НЛО, номер 1, 2016
Lovell S. RUSSIA IN THE MICROPHONE AGE: A History of Soviet Radio, 1919—1970
Oxford: Oxford University Press, 2015. — XII, 237 p.
Новая книга Стивена Ловелла посвящена важному политическому и культурному феномену, отражавшему и определявшему жизнь СССР, одному из самых эффективных медийных средств 1920—1970-х гг. — советскому радио. «Россия в эпоху микрофона» — первая англоязычная работа, посвященная культурной истории советского радиовещания. Подобное первенство было характерно и для предшествующих книг автора, среди которых — первое подробное исследование российской дачи как культурного феномена[1]. Для работ Ловелла характерны широкие хронологические рамки, а также стройное, гармоничное расположение материала. В рецензируемой книге перед читателем открываются интересные и чрезвычайно разнообразные страницы истории СМИ в СССР, казалось бы знакомые, однако же, малоисследованные ранее. Здесь учитываются самые важные аспекты темы, ярко выражены «поворотные» моменты в развитии и трансформации стиля радиовещания в СССР. Автор характеризует это явление в целом, основываясь на обширном круге источников, и поэтому сквозь, казалось бы, узкую призму истории радио проступает история страны — смена режимов, развитие советской культуры, общественные дискуссии. Автор избегает любого отклонения от линии изложения, например не делает экскурсов в вопросы истории, связанные с радиовещанием, но имевшие на него опосредованное влияние, а значит, остается возможность для более детальной разработки темы.
Материал излагается в хронологическом порядке: от распространения радиовещания в 1920-х гг. до 1970-х, когда телевидение составило ему значительную конкуренцию и заняло лидирующую позицию среди других средств массовой информации. Почему для историка-советолога так важно радио? На протяжении полувека оно объединяло огромную страну куда в большей степени, нежели железные дороги или любые другие коммуникации. Благодаря радио стало возможным формирование в СССР единого политического и культурного пространства. Советские дети слушали по радио одни и те же сказки, взрослые — одни и те же новости и комментарии.
Безусловно, исследование в области радио существенным образом способствует пониманию советской истории. Все сферы официальной культуры и СМИ были в СССР более или менее тесно связаны между собой, однако именно радио отводилась роль основного политического инструмента. Ловелл, впрочем, не склонен видеть в радиовещании лишь рупор власти. Он уделяет пристальное внимание культуре, полагая, что она была для власти скорее ценным «сотрудником», нежели простым инструментом. Серьезное место в книге занимает рассказ о классической музыке, чтении литературных, драматических, поэтических произведений, в том числе новых, неизвестных публике ранее, но благодаря радио получивших значительную известность, таких как, например, поэма А.Т. Твардовского «Василий Теркин». Подробно освещаются многочисленные споры о том, каким должно быть советское радио и как оно должно воспитывать нового советского человека. В одной своей рецензии Ловелл признался, что собственно политика СССР интересует его гораздо меньше, чем процессы в области культуры[2]. Возможно, в некоторых сюжетах книги недостает именно политического и экономического комментария автора: например, возникает вопрос, почему в эпоху десталинизации на нужды радио выделялось существенно больше средств, нежели при сталинском режиме (см. с. 149). Было ли это связано с личными предпочтениями генеральных секретарей или же с увеличением объема государственного бюджета, демократической сутью режима Хрущева или необходимостью популяризовать его антисталинскую позицию, смягчить перелом в сознании многомиллионного населения страны?
Интересно, что радио рассматривается в книге не «с чистого листа», а в контексте других технологий и форм коммуникации, которые уже были широко распространены до него. Радио трансформировало и развивало их. Во-первых, оно мгновенно передавало на самые дальние расстояния публичные выступления (их голосовое воспроизведение). Устное выступление было много эмоциональнее, убедительнее и эффективнее, в том числе ввиду неполной грамотности населения в предвоенные десятилетия. Это были лекции, обращения к гражданам, творческие встречи, чтение отрывков из драматических произведений. Во-вторых, радио можно рассматривать как ряд технологий, направленных на передачу информации на дальние расстояния, то есть как развитие идеи телеграфа. В-третьих, подобно газетам и журналам, радио распространяло новости, при этом режим «реального времени» давал ему значительное преимущество перед печатными изданиями. В-четвертых, радио способствовало развитию голосовых передач — в этом смысле его наиболее значимым предшественником был граммофон. В-пятых, радио рассматривается и в связи с телефоном — основным средством передачи голоса (с. 4). Эти замечания важны и интересны потому, что очень часто в книгах по технологической истории подчеркивается исключительная уникальность объекта исследования, что не всегда соответствует действительности.
Первая глава книги («Институциализация советского радио») посвящена распространению этого нового вида коммуникации, управлению им со стороны государства, а также утверждению норм и правил в этой области. Автор убедительно показывает, что хотя власти и вмешивались в организацию работы радио и вносили свои коррективы в содержание программ, однако речь не шла о полном контроле и тотальном определении контента — во всяком случае, до 1925—1928 гг. «Закручивание гаек» в этой сфере пришлось на 1925 г., то есть здесь режим проявил свой железный нрав чуть раньше, чем, скажем, в сфере гуманитарных наук. Впрочем, и позже, в 1930-х гг., система управления радио в СССР хоть и была построена по принципу централизации и иерархичности, но в определенном смысле была весьма разобщенной. К 1940 г. в СССР было 110 радиокомитетов и более чем 1500 редакций узлового вещания (то есть местных радиостанций). Контроль за делами радио стоил властям и НКВД значительных усилий. И все равно сотрудники и участники программ допускали «идеологические ошибки», часто серьезные и смешные одновременно: например, на тверском радио в 1929 г. сообщение об отношениях с Польшей сменилось похоронным маршем, а где-то под Нижним Новгородом подвыпивший партийный чиновник сообщил по местной радиосети об убийстве Кирова несколько более эмоционально, чем допускалось официальным стилем: «Башку себе сломил, товарищи!» За ошибками следовали репрессии (не говоря о том, что происходили они и по другим поводам), и, как и во многих других сферах, состав специалистов в 1930—1940-х гг. радикально сменился.
Во второй главе («Радио и создание советского общества») рассказывается о роли радио в формировании нового советского человека в предвоенные десятилетия. В Европе и особенно в России на такие новации в области науки и техники, как железные дороги, телефон и радио, возлагали надежды по переустройству мира к лучшему. Время всякий раз показывало, что ожидания значительно превышали возможности, а неизбежные негативные последствия воспринимались с большим разочарованием. Так случилось и с радио. Как показывает Ловелл, особенностью советского радиовещания изначально стало культуртрегерство: транслировались лучшие образцы музыки и искусства разговорного жанра, научно-популярные лекции и проч., тогда как в европейских странах по радио звучал репертуар, соответствовавший не слишком взыскательному вкусу среднего слушателя. В СССР при обсуждениях политики радиовещания среди ответственных лиц сталкивались два мнения: что серьезные вещи не всегда находят отклик в сердце простого человека и что радио ни в коем случае не должно потакать вкусам улицы. Первая точка зрения побеждала; вместе с тем в радиотрансляцию проникали и лучшие образцы народной культуры.
Изначально государство не имело абсолютной монополии на радиопередачи. Интерес к радио был чрезвычайно велик, а распространение детекторных приемников делало возможным вмешательство в радиопередачи частных лиц и другое «радиохулиганство», от чего предостерегали правила поведения радиолюбителя (см. с. 54). В межвоенное десятилетие радио быстро распространилось в СССР, захватив и сельскую местность, и крупные города. В деревнях оно все еще было дорогим удовольствием, поэтому приемник находился далеко не в каждом доме. А у обеспеченных горожан, которых автор обозначает как «средний класс», радио стало желанным элементом убранства квартиры. Добавлю к этому, что именно радио сообщило пред- и послевоенному десятилетиям звучание радости, поскольку жизнеутверждающие сталинские марши звучали из всех репродукторов. Об этом независимо друг от друга вспоминали Н.П. Бехтерева и Л.Е. Улицкая; их родные были репрессированы, поэтому можно было ожидать, что воспоминания будут окрашены в мрачные тона, однако пропаганда получила настолько мощное оружие, что даже серьезные личные переживания не смогли вытеснить это, пусть и навязанное, радостное настроение из памяти.
Третья глава («Как Россия училась радиовещанию») представляет собой содержательный рассказ о том, как методом проб и ошибок устанавливался стиль языка радиовещания. К ней тесно примыкает по смыслу четвертая глава («Мобилизующее радио: война») — о средствах пропаганды накануне и во время Великой Отечественной войны. Еще в 1920-х гг. специально для чтения на радио адаптировались литературные тексты, ставились и обсуждались радиоспектакли, и к радио стал приноравливаться стиль языка вещания: простое чтение написанного текста едва ли могло заинтересовать слушателей (с. 80). В живой, свободной подаче должны были, по мнению А.В. Луначарского (1929), звучать по радио и политические комментарии — чрезвычайно ответственное дело в столь жестко идеологизированной стране, не терпящее ошибок и двусмысленностей. Изначально радио мыслилось как обращение к гражданам не только профессионалов — актеров, дикторов, журналистов, но и обычных рабочих, солдат и проч. Как и многим другим идеям 1920-х гг., этой затее, фантастической по своему духу свободы, не суждено было сбыться в полной мере. Подлинно свободных и спонтанных выступлений на радио было немного. Ловелл приводит примеры того, как специально приглашенные рабочие не говорили в микрофон того, что хотели, а читали заранее написанные тексты (с. 74); как подлинные письма солдат в программе «Письма с фронта» подвергались литературной обработке силами профессиональных писателей (с. 126).
На протяжении книги Ловелл не раз сопоставляет различные сюжеты из истории радиовещания СССР и стран Запада: Великобритании, США, фашистской Германии. Это важно и оправданно, поскольку позволяет ярче представить себе ситуацию в СССР, к тому же автор далек от намерения основывать на этих данных какие-либо далеко идущие выводы. Сравнение предполагает наличие сходств, которых между СССР и другими странами и в предвоенные, и тем более в послевоенные годы было не слишком много. Советский Союз затруднительно сравнивать как с европейскими государствами, поскольку в отличие от них он обладал огромной территорией с обилием труднодоступных мест, так и с Соединенными Штатами, которым в XX в. не дано было испытать разрушительного действия двух мировых войн и одной гражданской. В этом смысле не вполне показательным выглядит сравнение СССР и США по количеству радиоприемников на душу населения в 1946 г.: по приводимым Ловеллом данным, один прибор приходился на 2 человека в Америке и на 25—28 человек в СССР (с. 137). Это вроде бы должно иллюстрировать степень радиофикации этих стран в преддверии холодной войны. Но ведь речь идет о первом послевоенном годе: в европейской части СССР с трудом восстанавливали промышленные предприятия, жилой фонд и коммуникации, действовала карточная система распределения продуктов, военная форма все еще оставалась для многих демобилизовавшихся советских солдат единственной одеждой. А главное, радиоприемники во время войны изымались в пользу государства как материальные объекты, необходимые для организации общественной безопасности в случае чрезвычайной ситуации. Поэтому, будь в распоряжении автора соответствующие данные, например, за 1952 г., картина могла бы выглядеть иначе.
В трех последующих главах автор анализирует роль радио в послевоенный период: «От проводов к эфиру», «Магнитофон и стиль советского радиовещания», «Жанры радиопередач и их аудитория в послевоенную эпоху». Война до некоторой степени способствовала развитию радио в смысле технологий: состоялось знакомство с немецкими магнитофонами, более легкими в использовании, и немало таких трофейных устройств было получено радиостанциями. Большой интерес представляет анализ содержания радиопрограмм — ранее исследователи не обращались к этому вопросу в таком общем ключе. Ловелл мудро избегает обычного в литературе разделения военных и послевоенных сюжетов путем помещения их в разные главы. Работа радио во время войны (особая секретность, которой была окружена персона Юрия Левитана — его место жительства, внешность и проч.; тесная комната, где работает множество людей; обилие скучных и кустарно сделанных программ (с. 128—130)) предстает в книге в тесном соседстве с изменениями послевоенного времени, и развитие этой сферы выступает в еще более ярком свете. Поскольку во времена хрущевской оттепели радио сыграло серьезнейшую роль в становлении молодежной культуры, Ловелл не обходит вниманием и трансляции западных радиостанций («Би-би-си», «Голос Америки», Радио «Свобода» и проч.). Однако он не останавливается на этой теме подробно, в том числе потому, что она неоднократно привлекала внимание исследователей — в отличие от советского радио. Он указывает, что иностранные радиостанции, вопреки представлениям, до сих пор бытующим в западной историографии, совсем не обязательно меняли политические взгляды советских слушателей, делая из них антисоветчиков, зато оказывали существенное влияние на советские программы радиовещания. Из западного опыта были переняты многие приемы и практики. В итоге, подчеркивает автор, к концу 1960-х гг. советское радиовещание превратилось в сложную и развитую индустрию. Новые технологии и десталинизация культуры существенно изменили формы советского радио. Анализ таких популярных программ, как «Встреча с песней» и «Найти человека», свидетельствует о том, какой долгий путь проделало радиовещание начиная с 1930-х гг. Теплота и задушевность первой передачи и искренний рассказ о трагических событиях истории, отразившихся в судьбах отдельных людей, во второй во многом создавали новый образ радио 1960—1970-х гг. Кстати, замечательные театральные постановки, программы для детей и юношества, инсценировки литературных произведений, созданные в ту эпоху, транслируются по радио до сих пор и пользуются у слушателей популярностью.
Итак, история радио в книге «Россия в эпоху микрофона» предстает во всем своем многообразии: как история технологий, история культуры, литературы и музыки (причем в том аспекте, который очень редко охватывается специалистами по истории искусства, для которых трансляция по радио — лишь еще одно средство передачи шедевра), как история русского языка и средств массовой коммуникации, история создания программ и история идей, определивших их развитие. Наконец — как политическая история и история пропаганды в СССР. Перед читателями проходят самые разные социальные акторы: крупные политики и малозаметные партийные деятели, работники радио (знавшие радио изнутри и, возможно, потому очень критично отзывавшиеся о нем в своих воспоминаниях), наконец — сами радиослушатели с их замечаниями и предложениями по работе этого важного средства массовой информации… Книга Ловелла прекрасно написана и существенно расширяет представления о работе радио, бытовавшие в исторической литературе до сих пор. Это несомненный вклад в изучение истории и культуры СССР.
[1] См.: Ловелл С. Дачники: История летнего жилья в России: 1710—2000 / Пер. с англ. Л. Семёновой. СПб., 2008.
[2] См.: Lovell S. [Рец. на кн.: Dobrenko Е. Political Economy of Socialist Realism. New Haven, 2007; Kucher K. Der Gorki-Park: Freizeitkultur im Stalinismus 1928—1941. Cologne, 2007; Малышева С.Ю. Советская праздничная культура в провинции: Пространство, символы, исторические мифы (1917—1927). Казань, 2005] // Kritika: Explorations in Russian and Eurasian History. 2009. Vol. 10. № 1. P. 205.