Опубликовано в журнале НЛО, номер 3, 2015
САМ[1]
Эй, дружище, послушай меня! Да слушай же — такой ты чудной! Я хочу сказать тебе несколько слов об искусстве и о том, что с ним связано, — только несколько слов. Нет ничего лучше, как разговаривать с тобой об искусстве, дружище. Я упираюсь руками в бока и смеюсь до надрыва. Я весь сотрясаюсь от смеха — у тебя такой удивительный вид, дружище! Как же мне дьявольски весело с тобой!
…Ах, с тобой так невыносимо нудно… Я не хочу с тобой говорить. Ты протягиваешь мне заношенный «Кобзарь» и говоришь: вот мое искусство. Дружище, мне стыдно за тебя… Ты протягиваешь мне заношенные художественные «идеи», и меня выворачивает. Дружище. Искусство — это нечто, что тебе и не снилось. Я хочу сказать тебе, что там, где существует культ, нет искусства. И прежде всего оно не боится нападок. Наоборот. Под нападками оно крепнет. А ты схватился за свой «Кобзарь», от которого несет дегтем и салом, и думаешь защитить его своим обожанием. Твое обожание его убило. И нет ему воскрешения. Кто теперь им увлекается? Примитивный человек. Похожий на тебя, образчиком которого является «Рада»[2]. Дружище. Время превращает титана в никчемного лилипута, и место Шевченко — в записках научных обществ. Пожив с вами, отстаешь на десятилетия. Я не принимаю такого искусства. Как я могу теперь уважать Шевченко, если я вижу, что он под моими ногами? Я не могу, подобно тебе, месяц за месяцем вытягивать из себя жилы уважения к тому, кто, принадлежи он современности, был бы явлением глубоко отвратительным. Дружище. Я хочу сказать тебе, что в эти дни, когда я пишу вот это, мне противно держать в руках наши журналы. Если б я не сказал тебе все, что думаю, то задохнулся бы в атмосфере вашего «исконного» украинского искусства. Я желаю ему смерти. Такие вот твои юбилейные празднества. Это все, что осталось от Шевченко. Но я также не могу избежать этого празднования. Я жгу свой «Кобзарь».
[Февраль 1914]
Перевод и комментарий Анны Белой
ТЕЛЕГРАММА ЛИТ. А. [МАЯКОВСКОМУ][3]
Отправлено в Москву 29/IV [1922]: Москва, Владимиру Маяковскому, футуристу
Сейчас в тупике. А что же дальше? Маяковский, спасайся. Выход. Искусство живой труп[4]. Нужно добить. Да здравствует пан-футуризм, ликвидирующий искусство. Да здравствует метаискусство, синтез искусства и спорта. Пан-футуризм есть активная ликвидация искусства, это пан-футуризм специальный (революция, деструкция, футуризация). Пан-футуризм есть построение мета искусства, после-искусства будущего, это пан-футуризм общий (конструкция, коммунистическое строительство). Каменский = Бальмонт = труп. Хлебников, остальные — искатели четвертого измерения[5] = заклинатели, хероманты <sic!> = анахронизм. Маяковский пан-футурист или труп. Выход есть. Выбирай. Ответ срочно телеграфом. Михаил Семенко, пан-футурист.
Киев, Прорезная, 16—1.
1922
Комментарий Андрея Россомахина
НЕВИДАННЫЙ ПОЕДИНОК[6]
! НЕВИДАННЫЙ ПОЕДИНОК !
граждане, развесьте уши, чтобы удлинились до ослиных! расширьте зрачки ваших глаз, чтобы были как солнце! Прислушивайтесь! Присматривайтесь! Внимайте!
Я
— ГЕО ШКУРУПИЙ —
знаменитый скальпирователь и сдиратель шкур с современных поэтов патентованных гениев, вызываю на поединок словами (также ничего не имею против кулаков), бросая вместо перчатки старую калошу слов «раки по ели б вам морду» (это ль не оскорбление), вызываю на поединок с предрeшенным концом: бродягу ВОЛОДЬКУ МАЯКОВСКОГО, порохнявого алхимика, скверного суррогатчика слов ВАСЬКУ КАМЕНСКОГО[7], и упершегося в стенку образов и образенят[8] годовалого бычка ИГУГУ ЕСЕНИНА[9].
КОНЕЦ ПОЕДИНКА ПРЕДРЕШЕН
Со скальпа ВОЛОДЬКИ я сделаю хороший смычок, ВАСЬКА даже и не догадывается, что из его позвоночника можно сделать хорошую флейту[10], все остальное у него пригодно только для свалки, особенно интересует меня шкура годовалого бычка ИГУГУ ЕСЕНИНА, которую я натяну на барабан в звукестре своего кинематографа, где знаменитый юконец МИХАЙЛЬ СЕМЕНКО продемонстрирует свою каблепоэму «ЗА ОКЕАН». О мои годовалые бычки: МАЯКОВСКИЙ, КАМЕНСКИЙ, ИГУГУ ЕСЕНИН!
УВИЛИВАНЬЕ НЕ СПАСЕТ,
я очень ловкий команч в прериях футуризма[11] и у меня бесконечное лассо остроумия, которым я выловлю вас, как буйволов.
! НЕВИДАННАЯ ОХОТА !
1922
Комментарий Андрея Россомахина
БУДУЩЕЕ ПАН-ФУТУРИСТОВ[12]
Мы, пан-футуристы — конквистадоры[13] из среды художников-мастеров, современники и участники социальной революции, имели возможность взобраться на вершину истории, откуда наблюдали седые дали прошлого и самые далекие горизонты будущего.
Мы — марксисты, а потому, по необходимости спускаясь в долины, в каждый данный момент относимся к действительности соответственно реальному положению вещей. Но мы окрылены порывом в будущее[14] и в каждый данный момент сознаем свою конечную цель.
Этим объясняется все остальное.
Этим объясняется, почему мы сейчас оправдываем и считаем полезным занятие деструкцией[15]. Если бы, вследствие какой-нибудь катастрофы, современное человечество возвратилось к эпохе феодализма, мы, пан-футуристы, будучи в твердой памяти и своем уме, занялись бы изготовлением роман сов.
И кто знает, если бы меня перекинули для работы в современную Эскимосию, не занялся ли бы я там, в качестве «безымянного» автора, составлением эскимосского эпоса (конечно, это только методологические примеры).
Но в то же самое время нам было бы заранее известно, что каждый фазис созданный уже таит в себе разрушение.
Быть современным — это общий и наипервейший закон. Действуя искусство-активностью на «реальное соотношение вещей», надо приближать тот момент, когда можно будет подписать манифест о самоликвидации.
Ибо мы — отряд боевиков, исполняющий свою обязанность.
1922
Комментарий Андрея Россомахина
[1] Первая публикация: Семенко [М.]. Дерзання. Поези. Киiв,1914. С. 1. Это самый первый манифест украинского футуризма; он получил скандальную известность благодаря символическому «сжиганию» сакрального для украинской культуры текста — «Кобзаря» Т.Г. Шевченко. Этот жест, имевший место в период 100-летнего юбилея Шевченко, следует рассматривать в контексте сбрасывания Пушкина, Толстого и Достоевского «с корабля современности» российскими футуристами, а также в контексте заумного стихотворения В. Гнедова «Огняна свита» (1913). Борьба с каноном, парализующим свежие силы в литературе, подрыв окаменелостей, «общепринятого», «достойного», разоблачение отцовского мифа являются общими чертами российских и украинских футуристов. Тем не менее этот жест сыграл недобрую шутку в развитии украинского течения, поскольку читающая публика, не без поддержки критиков народнического и символистского направлений (С. Ефремов и Н. Евшан соответственно), восприняла деканонизирующий жест М. Семенко буквально, проигнорировав попытки стилевого реформаторства. Демонстрируя последовательность в развитии теоретических идей, М. Семенко вернется к данной теме в 1924 году, публикуя сборник избранных произведений под названием «Кобзарь», а затем в контексте групповой работы в «Новой генерации» (1927—1930) в рамках журнального раздела «Реабилитация Шевченко». Подробное рассмотрение шевченкоборческой проблематики в украинском футуризме предложено в работах: Ильницький О.Шевченко Ё футуристи // СучаснЁсть. 1989. № 5. С. 83—93; Ilnytzkyj О. Ukrainian Futurism. 1914—1930: A Historical and Critical Study. Cambridge, 1997. Р. 5—10, 222—224, 299—301.
[2] «Рада» — киевская социал-демократическая ежедневная газета, выходившая в 1906—1914 годах на украинском языке. Издание ставило цель украинизировать население Малороссии, вокруг него сплотились народнически настроенные силы украинской интеллигенции. В глазах Семенко-футуриста «Рада» представляла консервативную тенденцию в украинской культуре, противоположную широкому космополитизму зарождающегося авангарда.
[3] Опубликовано в изд.: Семафор у майбутнє / Ред. М. Семенко. 1922. № 1. С. 18. Эта мистификация составляет своеобразную пару с «Невиданным поединком» Г. Шкурупия, напечатанным в этом же альманахе (обе — на русском языке), но уже не в виде телеграммы, а в виде рекламного объявления (см. далее). Любопытно, что Маяковскому стали известны эти панибратские инвективы, апроприирующие его собственные стратегии времен раннефутуристического «штурма и натиска» 1913—1915 годов: экземпляр альманаха был в его личной библиотеке, возможно, полученный напрямую от Семенко.
[4] По-видимому, аллюзия на заглавие-оксюморон пьесы Л.Н. Толстого «Живой труп» (1900). Ранний кинематограф трижды обращался к этой пьесе (1911; 1916; 1918).
[5] Отголосок концепции так называемого «четвертого измерения», чрезвычайно популярной в интеллектуальной среде в первой четверти ХХ века. Серьезный интерес к концепции четвертого измерения проявляли многие представители русского авангарда, особенно В. Хлебников, М. Матюшин, К. Малевич, Н. Кульбин, И. Клюн, Эль Лисицкий, которые создали целый ряд графических, живописных и теоретических работ под влиянием идей Г. Минковского, А. Эйнштейна, а также популярных книг Ч.Г. Хинтона и П.Д. Успенского (отметим лишь одну из них: Успенский П.Д. Четвертое измерение. Опыт исследования области неизмеримого. СПб., 1910 (2-е изд.: 1914; 3-е изд.: 1918. Третье издание этого труда было дополнено финальной главой «Четвертое измерение в искусстве. Футуризм»).
[6] Опубликовано на русском языке в изд.: Семафор у майбутнє / Ред. М. Семенко. 1922. № 1. С. 46. Автор текста Гео Шкурупий, очевидно, при участии М. Семенко. Спустя несколько лет появилась перепечатка — как пример «феноменальной беспардонности» Шкурупия и панфутуристов в целом — в статье, выдвигавшей политические обвинения против группы Семенко: Жукова В. [Буревий К.] Фашизм Ё футуризм // ПролЁтфронт. 1930. № 3. С. 205— 228. Гео Шкурупий (Георгий Шкурупий, 1903—1937) — поэт, прозаик, сценарист, один из самых ярких панфу -туристов; ученик М. Семенко, входил в организованные им литературные объединения Ассоциация панфутури-стов (1921— 1924), Ассоциация коммунистической культуры (АсКК, 1924—1925), «Новая генерация» (1927— 1930); в 1926—1927 годах входил в конкурирующее объединение ВАПЛИТЕ (ВЁльна АкадемЁя Пролетарськоi Лiтератури).
[7] Намек на словотворческие эксперименты Василия Каменского; аттестация русского поэта как «алхимика» отсылает к его экзотической звукописи («згара-амба», «фарабанста», «чурлю-журль» и т.п.), а также, вероятно, к отголоскам мистических исканий начала века и соответствующей терминологии, нередко встречающейся в стихах последнего. См., например, фрагмент из стихотворения «Memento», посвященного Маяковскому: «…завтра девочка / В платье из тканей икс-лучей / Под ало-аркой А. / Пластикой жестов пророческих / Миру откроет судьбу / Астральных слияний / И не станет Memento — / Живых или мертвых…» (Каменский В.Девушки босиком. Тифлис, 1917. С. 43). Отметим попутно, что знаменитые «железобетонные поэмы» Каменского (1914) можно признать предтечей «поэзомалярских» экспериментов Семенко — его визуальных «Каблепоэмы за океан» и цикла «Моя мозаика».
Намек на теоретические положения имажинизма (от imago (лат.) — образ), разрабатывавшиеся в это время Вадимом Шершеневичем, Анатолием Мариенгофом, Сергеем Есениным и их соратниками.
[8] Намек на теоретические положения имажинизма (от imago (лат.) — образ), разрабатывавшиеся в это время Вадимом Шершеневичем, Анатолием Мариенгофом, Сергеем Есениным и их соратниками.
Возможно, аллюзия на скандальную акцию московских имажинистов: 28 мая 1919 года на стене Страстного монастыря появился ряд их текстов, в том числе строки из поэмы Есенина «Преображение» (1917): «Облаки лают. / Ревет златозубая высь. / Пою и взываю: / Господи, отелись!»
[9] Возможно, аллюзия на скандальную акцию московских имажинистов: 28 мая 1919 года на стене Страстного монастыря появился ряд их текстов, в том числе строки из поэмы Есенина «Преображение» (1917): «Облаки лают. / Ревет златозубая высь. / Пою и взываю: / Господи, отелись!»
Аллюзия на поэму В. Маяковского «Флейта-позвоночник» (СПб., 1916).
[10] Аллюзия на поэму В. Маяковского «Флейта-позвоночник» (СПб., 1916).
[11] В своей витальной эскападе Шкурупий и Семенко остроумно апроприируют мотивы популярных приключенческих романов (Майн Рида, Фенимора Купера, Гюстава Эмара), угрожая скальпировать столичных «литературных генералов» футуризма — примеряя на себя, таким образом, роль украинских индейцев, восставших против русских авторитетов. Отметим, что на обложке и титульном листе своего первого поэтического сборника «Психєтози: Вiтрина третя» (Киiв, 1922) 19-летний автор аттестовал себя: КОРОЛЬ ФУТУРОПРЕРИЙ ГЕО ШКУРУПИЙ.
[12] Опубликовано на русском языке в газете, задуманной Семенко как печатный орган панфутуристов (вышел единственный номер): Катафалк искусства. 1922. № 1. С. 1. Программное обращение культуртрегера панфутуризма к читателям.
[13] Ср. с не менее брутальными и в той же степени игровыми определениями («скальпирователь», «юконец», «команч футуропрерий») в дерзком тексте Гео Шкурупия «Невиданный поединок», появившемся несколькими месяцами ранее. Шестью годами позже самоаттестация в качестве «конквистадоров, идущих к коммунистическому будущему», вновь появится в коллективном тексте М. Семенко, Г. Шкурупия и Н. Бажана «Встреча на узловой станции. Разговор троих» (1928). Не исключено влияние Н. Гумилева, чей программный сонет «Как конквистадор в панцире железном…» открывал его первый сборник «Путь конквистадоров» (СПб., 1905), а затем (в новой редакции) открывал третье издание сборника «Романтические цветы: Стихи 1903—1907 гг.» (Пг., 1918).
[14] Два первых абзаца манифеста перекликаются с рядом деклараций Велимира Хлебникова, в частности с «Трубой марсиан» (Харьков, 1916).
[15] Деструкция — одна из ключевых идеологем панфутуризма. Ср.: «Деструкция является для нас последним этапом развития искусства» (Семафор у майбутнє. 1922. № 1. С. 1); «Задачей деструкции является разложение “искусства” до абсолютного стирания границ. Ликвидация буржуазного искусства — это и есть деструкция, ликвидация “искусства” вообще» (Там же. С. 5). См. также статьи Семенко «О последствиях деструкции» (Там же. С. 15—17) и «Что такое деструкция?» (Катафалк искусства. 1922. № 1. С. 2). По мысли Семенко, вслед за тотальной деструкцией наступает конструктивный (конструктивистский) этап, — этап «панфутуристической конструкции».