(Рец. на кн.: Денисов А. Свиное сердце: Стихи — Владивосток. 2014.)
Опубликовано в журнале НЛО, номер 2, 2015
Д е н и с о в А. Свиное сердце: Стихи. — Владивосток, 2014. — 56 с.
«Нежное согласное» (М.: АРГО-РИСК; Тверь: KOLONNA Publications, 2000) и «Xenia» (М.: ОГИ, 2001). Конечно, за это время были публикации в различных журналах и альманахах, но все-таки тринадцать лет — довольно-таки большой перерыв. И благодаря такой большой выдержке книга эта получилась на редкость цельной и хорошо продуманной. Кажется, что в ней вообще нет проходных стихотворений. Фактически в «Свиное сердце» вошло все лучшее из написанного за достаточно продолжительный период времени. И потому новая книга не то чтобы совершенно по-другому показывает нам поэта Алексея Денисова, но она несколько в иной плоскости разворачивает все наметившееся ранее в его стихах.
До сих пор наиболее подробной статьей о стихах Алексея Денисова является рецензия Марии Бондаренко на «Нежное согласное»[1]. Рецензент отметила такие черты лирического персонажа, как отстраненность восприятия мира, спонтанность высказывания, поэтику невнятного бормотания, лиризм, пронизывающий все стиховое пространство, а также цитатность — стихи Денисова, по мнению Бондаренко, состоят как бы из полуфабрикатов отдельных фраз, а эмоция живет в них почти без носителя, будто бы сама по себе. О надтреснутой жалобности и успокаивающем бормотании как стилевых приемах поэта говорит и Александр Уланов в статье «Сны о чем-то большем»[2], где наряду с другими книгами рассматривает и сборник «Xenia». Уланов также упоминает иронию, которая проявляется и в немного демонстративной сентиментальности, и в некоторой отстраненности героя от того, что с ним происходит, благодаря чему, видимо, и создается впечатление иронической дистанции.
Безусловно, все эти черты можно найти и в «Свином сердце», однако эта книга представляет нам вполне сложившегося поэта со своей позицией и взглядом на мир, причем в этом взгляде гораздо меньше неопределенности, чем это казалось читателям стихов Денисова тринадцать лет назад. Начнем с заглавия, в котором уже заложены все основные мотивы книги. Свиное сердце, во-первых, противопоставлено человеческому, то есть тут подчеркивается мотив доминирования животного начала. Во-вторых, как известно, клапаны свиного сердца пересаживаются человеку и тем спасают его и продлевают ему жизнь. В-третьих, свиное сердце — это пища, его можно просто-напросто съесть. Ну и, в-четвертых, здесь реализуется еще и иронический контекст, потому что человека, который ведет себя не так, как того хотелось бы окружающим, на всех языках обычно называют свиньей. Но в любом случае свиное сердце — это сердце нечеловеческое, подмененное, выполняющее заместительную функцию. И вот этот иронически окрашенный мотив подмены заставляет вспомнить поэтику романтизма в ее исторически сложившемся виде.
Разумеется, нельзя без каких-то серьезных оговорок применять эту терминологию к произведениям современного поэта, но тем не менее два основных признака, по которым распознается романтическое произведение, мы в несколько редуцированном виде можем усмотреть и в стихах Алексея Денисова. Первый признак — наличие двоемирия, то есть противопоставление ужасного мира-здесь прекрасному и недостижимому миру-там, причем главное тут — именно противопоставление, сама оппозиция может быть реализована по-разному. Этот признак проявляется в стихах Денисова в виде потерянных предметов (например, китайский зонтик из второго стихотворения, найденный и тут же потерянный навсегда), полузабытых впечатлений или даже несуществующей собаки, с которой герой гуляет и разговаривает по душам. Все эти мотивы имеют однозначно положительный контекст и отсылают к иной, более совершенной реальности, противопоставленной тому миру, в котором приходится выживать лирическому персонажу. Также можно усмотреть проявление первого признака в воспоминании о прекрасном острове Попова:
на острове попова белый песок
красные скалы и синее море
белые маки на берегу
зеленый лес и высокие травы
<…>
я там сделал несколько снимков
мне скоро вышлют я покажу(с. 6)
В этом стихотворении описывается мир мечты, являющий собой полную противоположность той реальности, в которой поэту приходится как-то существовать:
на острове попова не бывает похмелья
выпьешь вечером а утром вспомнишь
что пил вечером и думаешь: странно
ведь пил же водку а где похмелье
Однако и мир-здесь, противопоставленный миру-там, у Денисова не является совсем уж отрицательным, как это обычно бывает у романтиков. Этот мир скорее нелеп, чем действительно ужасен, и как-то в общем не очень удачно устроен. Наверно, именно поэтому чувство, которое у Денисова сопровождает практически любой контакт с этим миром, — это прежде всего удивление. Лирический персонаж как бы не может до конца поверить в то, что он действительно существует, между ним и миром имеется некое пустое пространство — это та самая дистанция, которую отмечали в рецензиях на первые книги. И вот здесь мы уже можем говорить о втором признаке романтического произведения — это наличие исключительной личности в качестве персонажа, что в первую очередь реализуется в принципиальном отличии этого персонажа от тех, кто его окружает. Собственно говоря, исключительность у Денисова как раз и состоит в несовпадении персонажа с вроде бы предназначенным ему местом в жизни. Лучше всего этот мотив выражен в следующем стихотворении:
идут штаны по улице а в штанах-то я
куда идёте вы штаны куда несёте меня
молчат чёрные штаны идут себе вперёд
и грозен мрачен и суров штанов неумолимый ход(с. 20)
Здесь, по сути, оказывается, что персонаж стихотворения никак не может совпасть с миром вещей, что этому миру принадлежат предметы одежды и даже какие-то телесные органы, но не сам поэт, чья таинственная сущность имеет принципиально иную природу:
и вот идёт по улице такое барахло
куда идёт оно и где конец пути его
о том не ведает никто и я меньше всего
Как видно по этому стихотворению, романтический протест как таковой у Денисова в стихах полностью отсутствует, а мир стоически принимается таким, какой он есть, со всем его трагизмом и нелепостью. И единственное, что позволяет себе поэт, — это смиренная просьба, обращенная к высшим силам. Недаром книга открывается следующим стихотворением:
не оставь господи поэта-песенника
он о том же самом только весело
<…>
услышь господи мои вопли
утри господи мои сопли
укрепи в вере по крайней мере(с. 3)
Основополагающая черта всей лирики, включенной в «Свиное сердце», на мой взгляд, это своего рода стоицизм. И потому в постоянных отсылках к лучшему миру, который проявляется здесь только какими-то несуществующими вещами, нет никакого трагизма. Более того, в некоторых стихотворениях лирический персонаж даже сознательно отказывается от другого мира и полностью погружается в земную реальность:
мы пахнем шапкой и пальто
мы живы как никто
и если что-то и болит то это мы болим
веселый в небе самолет сам о себе поет
и мы следим его полет пускай себе летит(с. 12)
Тут уже персонаж стихотворения практически полностью совпадает со своим земным телесным воплощением: «и если что-то и болит то это мы болим». И этот мотив прямо противоположен процитированному выше стихотворению «идут штаны по улице», в котором сказано:
есть лишь физический закон: если подбросить ком
всего что есть на мне во мне с мечтами и говном
то всё обратно прилетит но без меня в негом(с. 20)
Таким образом, герой стихотворения обладает некой особой сущностью, которая намного больше всех его видимых телесных проявлений и от которой ему время от времени очень хочется отказаться. Собственно говоря, это противоречие между полным приятием мира и частичным отказом от него и становится главной движущей силой поэтики Алексея Денисова. Однако напряженная острота конфликта, характерная для романтиков, здесь как бы немного смазана или чуть стерта, замаскирована стоической попыткой существовать в данных обстоятельствах и даже как-то к ним приспособиться. Видимо, к реализации этого же противоречия можно отнести и используемый Денисовым прием фрагментарности и невнятного бормотания, которые, опять-таки, отражают несовершенство и неполноценность мира-здесь. Впрочем, в данном случае можно предположить, что они демонстрируют еще и несовершенство нормативного языка, его неспособность передать опыт восприятия мира. Хотя в книге «Свиное сердце» эти приемы используются в гораздо меньшей степени, чем раньше. Здесь наглядно демонстрируется скорее не столько несовершенство мира, сколько его преодоление при помощи лирической стихии. Алексей Денисов в этой книге работает с элементами песенной поэтики, очень часто делая акцент именно на звучание стиха. Многие стихотворения из этого сборника уже и впрямь положены на музыку и стали песнями, в других песенное начало также вполне очевидно. Наверное, как раз именно музыкальность и помогает поэту сгладить конфликт между недостижимым идеальным «островом Попова» и распадающимся на части, неблагодатным и крайне недружелюбным человеческим миром. Возьмем, к примеру, такое стихотворение:
пела козявочка: когда осень придёт меня здесь не будет
живому не скушно, мёртвому не страшно
пела козявочка: когда осень придёт я буду далёко
а если никто не пожалеет, самому не жалко(с. 13)
В этом стихотворении метафорой другого мира становится осень, для восприятия которой у «козявочки», то есть человека, нет органов чувств, а есть только представление о наличии границ восприятия. Однако никаких шансов пересечь эту границу у «козявочки» нет, зато есть песня о невозможности достичь «осени», этого удивительного другого мира.
Помимо песенного начала есть еще и мощная фольклорная традиция, куда поневоле вписывается неприкаянный и странноватый лирический персонаж Алексея Денисова. Тут, разумеется, не может не возникнуть мотив юродства, имеющий массу аналогов в русской культуре, и здесь снова оказываются нужными поэтика бормотания, намеренное воспроизведение речевых ошибок и употребление жаргонизмов:
вот-вот итак так-так
он больше не дурак
с тех пор как он повесился
ништяк ништяк ништяк(с. 21)
Сюда же относится и мотив своеобразного странничества, который в этой книге воплощается в скитаниях лирического персонажа и по реальному городу, и по недостижимому воображаемому миру. И со временем это более укоренившееся в культуре представление начинает перевешивать прежние романтические тенденции. В стихотворениях появляется больше архетипических образов, привычных узнаваемых ситуаций и даже прямых цитат из популярных песен:
никого не будет в доме
никакие я и ты
лишь дремают в сладкой коме
волосатые коты
волосатые коты(с. 51)
Любопытно, что в данном случае цитируется не просто популярная песня, а стихотворение Бориса Пастернака, ставшее песней благодаря фильму «Ирония судьбы, или С легким паром!», причем цитата обыгрывается в ироническо-полемическом ключе. Поэт редуцирует донельзя прекрасный мир-там и сводит все к ироническому балагурству, которое играет в стихотворении уже совершенно другую роль — показывает не безнадежное несовершенство мира, а стоическую позицию лирического персонажа, с легкостью преодолевающего различные бытовые затруднения:
о веточки света! сосуды труда
о денег живая вода
с любовью отсюда, с любовью сюда
о тянем-потянем, да-да(с. 49)
Так что к концу книги Алексей Денисов действительно становится поэтом-песенником из самого первого стихотворения. И разве что легкий привкус экзистенциального отчаяния напоминает о его прежней позиции. В этом отношении, конечно, было бы очень интересно проследить за его дальнейшей поэтической эволюцией.
[1] Бондаренко М. Книга рождения стиля // Знамя. 2000. № 10 (http://magazines.russ.ru/znamia/2000/10/den.html).
[2] Уланов А. Сны о чем-то большем // Дружба народов. 2002. № 2 (http://magazines.russ.ru/druzhba/2002/2/ulan.html).