(Краков, 26-27 мая 2014 г.)
Опубликовано в журнале НЛО, номер 6, 2014
Педагогический университет имени Комиссии национального образования в Кракове (Отдел гуманитарных наук) и Российский государственный гумани-тарный университет (УНИ «Русская антропологическая школа») организовали и провели IV Конгресс, посвященный проблемным точкам истории российско—польских отношений и вопросам функционирования коллективной памяти. Кон-гресс стал продолжением серии международных встреч, начатой в 2009 году в Москве проведением Международной научной конференции «Россия и Польша: долг памяти и право забвения» и включившей в себя впоследствии Международ-ный конгресс «Польша—Россия. Трудные вопросы. Три нарратива: история, ли-тература, фильм» (Краков, 5—7 октября 2010 года) и Международный конгресс «Россия и Польша: память империй / империи памяти» (Санкт-Петербург, 26— 28 апреля 2012 года). Хронологически и отчасти тематически IV Конгресс явился развитием поднятых на Санкт-Петербургском форуме 2012 года вопросов транс-формации «имперской идеи», повлиявшей на становление «культуры воспоми-наний» обеих стран, определившей направления политики памяти и забвения и создавшей «места памяти», которые постоянно воссоздают элементы ностальгии и рессентимента в отношении сближающегося в типологическом плане импер-ского прошлого России и Польши[1]. На конгрессе в Кракове получил рассмотре-ние феномен «короткого» XX века, начавшегося в годы Первой мировой войны и завершившегося в конце 1980 — начале 1990-х годов.
Сами «границы века», как и иные примеры периодизации истории, были под-вергнуты подробному теоретическому анализу в пленарном докладе Алексея Ва-сильева (РГГУ) «Темпоральные представления как элемент исторической куль-туры: век как “место памяти”», где говорилось о том, что каждый исторический период — это результат действия определенной «оптики», присущей тому или иному сообществу, а также усилий по формированию временных континуумов и точек разрыва между ними. То, что определенная историческая периодизация считается в сообществе естественной, а определенное историческое событие — важным, поворотным, ключевым, есть результат мнемонической социализации членов этого сообщества в конкретной историографической традиции. Другими словами, всякая историческая периодизация является имплицитной интерпре-тацией исторического процесса, и важным принципом современной методологии истории является отказ от эссенциализации систем исторической периодизации, понимание того, что существует множество способов нарезки времени и не один из них не является более релевантным, чем другой. Так, понятие «век» зачастую употребляется в значении исторического периода, определяемого «содержатель-ными, материальными или личностными характеристиками»[2]. Здесь можно вспомнить такие понятия, как «век Людовика XIV», Вольтера, «золотой», «сереб-ряный» и т.д., «века» упадка человечества Гесиода, века прогресса Лукреция — каменный, бронзовый, железный. В ходе же краковского симпозиума в центре рассмотрения оказался век двадцатый — «короткий», берущий начало, согласно европейской историографической традиции, в событии Первой мировой войны.
В целом, IV польско-российский конгресс продемонстрировал некоторый от-ход от проблематики коллективной памяти, которая получила такие блестящие экспликации на научных встречах 2009, 2010 и 2012 годов, и совершил поворот в сторону собственно истории: в ходе встречи был произведен анализ ключевых исторических событий XX века, подчас заключавших в себе сложнейшие узлы российско-польских взаимодействий. Значительную группу докладов составили сообщения историков, в том числе военных, — специалистов по Первой мировой войне. Среди них Анджей Хвальба (Ягеллонский университет), выступивший с пленарным докладом «Была ли война неизбежна? Можно ли было ее избежать?»; Марек Херма (Педагогический университет имени Комиссии национального об-разования в Кракове) с докладом «Поляки-офицеры российского военно-морского флота во время Первой мировой войны»; Павел Крокош (Папский университет Иоанна Павла II в Кракове) с сообщением«Присутствие русских войск в Бохне и Величке в 1914 г.», а также Якуб Войтковяк (Университет имени Адама Мицке-вича в Познани) с докладом«Дороги поляков из царской армии в Красную армию». Последний доклад касался сквозной для российско-польских отношений проб-лемы судеб польских военнослужащих, различными путями попавших в царскую, а затем в Красную армию (из которой, после ноября 1918 г., когда появилось Польское государство, уже не было возможности вернуться).
Событие войны в аспекте практик мемориализации получило подробное осве-щение в докладе Андрея Ломоносова (Липецкий государственный педагогический университет) «Первая мировая война и страницы истории польской культуры в журнале “Старые годы” (1914—1916)». Этот журнал был первым русским спе-циализированным искусствоведческим изданием, ориентированным на коллек-ционеров и любителей искусства (первый выпуск датируется 15 января 1907 го-да). Культурное наследие Польши нашло свое отражение в публикациях журнала с самого начала его существования[3]. В годы Первой мировой войны польская тема получает дальнейшее продолжение на страницах журнала. Менее чем за два года (с сентября 1914 по декабрь 1916) в журнале появилось девятнадцать мате-риалов различного объема, посвященных историческим судьбам и современному состоянию польского историко-художественного наследия. Тематика весьма раз-нообразна — от статей монографического характера до взволнованных откликов на военные разрушения и потери. В журнале появляется постоянная рубрика «Отражения войны», знакомившая читателей с хроникой гибели и повреждений объектов культурного наследия в Польше в ходе боевых действий. Сотрудники журнала принимали непосредственное участие в спасении памятников и предме-тов старины. Нужно подчеркнуть, что авторы журнала были пионерами популя-ризации истории польского искусства в России и что публикации, посвященные истории польской культуры, до сих пор занимают особое место в отечественном искусствознании.
В докладе-презентации Татьяны Кандауровой и Леонида Велиховского (РГГУ) на тему «Институционализация памяти Первой мировой войны: военно-истори-ческий музей “Государева Ратная палата”» анализировалась проблема создания российского музея истории войн, а затем музея Первой мировой войны — Го-сударевой Ратной палаты. Авторы доклада акцентировали внимание на том, что в какой-то момент российское общество почувствовало необходимость сохра-нения памяти о войне. Уже в конце 1914 года в деятельности российских госу-дарственных и общественных учреждений появляется музейно-мемориальное на-правление. В первые же месяцы военной кампании музеи, библиотеки, научные общества, военные училища и частные коллекционеры начали усиленно, словно соревнуясь друг с другом, создавать «архивы войны». «На фронте и в тылу стали возникать специальные центры, занимавшиеся сбором документального и веще-вого, в первую очередь трофейного, материала, его упорядочением, описанием, организацией постоянных и передвижных выставок»[4]. Так, Первая мировая оз-наменовала продолжение «мемориального бума», берущего начало еще в кампа-нии 1812 года и связанного с новыми возможностями (в первую очередь — фото- и киносъемки) запечатления как собственно военных действий и материального ряда, с ними связанного, так и «мира, каким он был до войны», и его необратимых трансформаций в ходе быстро разворачивающихся политических событий.
Другая часть историков сконцентрировалась на межвоенном периоде, рассмот-рев его с точки зрения взаимного влияния двух стран на самых разных уровнях и (подчас) в весьма различных смыслах. Интерес аудитории вызвал доклад Пет-ра Глушковского (Центр польско-российского диалога и согласия, Варшава) под названием «Агиография, мифы и новые источники. Историография последних лет о Феликсе Дзержинском». В докладе был сделан обзор российских и польских био-графий Дзержинского, выявлены стереотипы и мифы, весьма распространенные в западной историографии (исключение здесь составляют, по мнению исследо-вателя, работы Роберта Блобаума, посвященные контактам Дзержинского с со-циал-демократией Царства Польского и Литвы[5]), и отмечен, в Польше и на За-паде в целом, упадок интереса к фигуре легендарного председателя ВЧК. В центре сообщения находился «польский вопрос» в судьбе Дзержинского: родной для него польский язык (который до 1926 года был одним из трех-четырех важней-ших языков в Кремле и во всем высшем эшелоне власти), национальность «по-ляк», указанная им во множестве заполненных анкет, риск разделить судьбу тысяч польских ссыльных. Деятельность советского руководства до 1926 года не-возможно рассматривать, не обращая внимания на работу Дзержинского в раз-личных учреждениях (не ограничиваясь ЧК), не изучая оставшихся после него многочисленных документов и не прилагая коллективных усилий для создания подлинно научной биографии политического деятеля.
Со стороны российских участников конгресса линию изучения советских внутриполитических вопросов 1920-х годов продолжила Юлия Кантор (Госу-дарственный Эрмитаж / Российский государственный педагогический универ-ситет имени А.И. Герцена) в выступлении «“Обосновать и узаконить террор”. Формирование системы борьбы с инакомыслием в первые годы советской власти». В течение первых пяти лет советской власти карательные механизмы борьбы с инакомыслием, инициированной, законодательно разработанной и утвержден-ный большевистской партией и воплощаемой с помощью ВЧК/ОГПУ, были пол-ностью сформированы и опробованы на практике. Нейтрализация интеллиген-ции дала возможность безнаказанно манипулировать массовым сознанием, в чем власть и преуспела в последующие десятилетия. А парадигма «инакомыслящий / оппозиционер / враг» показала себя чрезвычайно живучей.
Еще один польский исследователь, Гжегож Мазур (Ягеллонский универси-тет), в докладе «Российская эмиграция в Польше в межвоенный период. Поста-новка проблемы» коснулся проблемы русского присутствия в Польше в 1920— 1930-е годы. Он затронул вопрос численности российского сообщества в Царстве Польском перед началом Первой мировой войны и после ее окончания, а также проблему российской эмиграции после 1918 года. В спектр внимания докладчика попали российские политические группировки в Польше, особенно Российский национальный союз («Rosyjskie zjednoczenie narodowe»), и отдельные депутаты Сейма и сенаторы — Николай Серебренников, Мачей Касперович, Арсений Пимонов, Павел Корол. Подверглась анализу деятельность российских писателей и журналистов, в числе которых были упомянуты Михаил Арцыбашев, Влади-мир Бранд, Лев (Леон) Гомолицкий, Георгий Соргонин и многие другие. Речь за-шла также о выдающемся политическом деятеле Борисе Савинкове, который пуб-ликовал статьи политической и исторической тематики в газете «За свободу». Рассматривалась деятельность Дмитрия Философова, одного из крупнейших российских мыслителей, присутствовавших в то время в Польше, основателя ли-тературного клуба «Домик в Коломне» при газете «За свободу» — клуба, который, помимо россиян, посещали Юзеф и Мария Чапс, Ежи и Станислав Стемповские, Юлиан Тувим, Мария Домбровска, Ежи Гедройц. Вопрос об этих литературных контактах до сих пор не изучен, и, в целом, российская эмиграция в Польше ука-занного периода остается мало исследованной проблемой.
Авторы докладов, посвященных Второй мировой войне и событиям, непосред-ственно ей предшествовавшим, концентрировались преимущественно на воп-росах политической истории, обращая внимание на отдельные, недостаточно изученные факты из истории польских граждан, оказавшихся на территории Со-ветской России в 1930-е — начале 1940-х годов. Василий Токарев (Магнитогор-ский государственный университет) представил доклад «Антипольская па-радигма и пакт Молотова—Риббентропа». В нем автор подверг анализу слож-нейшие механизмы внешней политики СССР и Германии, особенно выделив актуализацию антипольской парадигмы, которая произошла в условиях между-народного кризиса 1939 года, когда нацистское руководство сделало вывод о не-возможности решить польскую проблему изолированно, не заручившись нейтра-литетом СССР. Вальдемар Резмер (Университет Николая Коперника в Торуни) выступил с докладом «Человеческие потери Красной армии в польской кампании 1939 г. и их причины». Исследователь привел историографию данного вопроса и представил сведения, говорящие о недостоверности официальных цифр потерь, приведенных в свое время Молотовым на сессии Верховного Совета СССР. Вы-ступление Анны Запалец (Институт истории Педагогического университета име-ни Комиссии национального образования в Кракове) на тему«Вынужденное пе-реселение как инструмент политики СССР в отношении польских граждан во время Второй мировой войны» было посвящено одной из наиболее обсуждаемых в настоящее время в Польше проблем, вокруг которой разворачивается также со-циальная активность бывших перемещенных лиц, занятых увековечением памяти об этом событии. Это выражается в установлении мемориальных досок и памят-ников, выпуске альбомов и книг, организации конференций. В эту деятельность вовлечен ряд польских учреждений культуры, которые собирают и систематизи-руют документы, связанные с судьбами польских граждан, принудительно высе-ленных в глубь СССР во время Второй мировой войны. В сообщении подробно рассматривались этапы депортации, роль аппарата НКВД в этих операциях, спе-цифика каждого этапа в контексте других инструментов советской политики, применяемой на польских землях, вошедших в состав УССР и БССР в 1939 году. Еще один представитель Педагогического университета имени Комиссии нацио-нального образования в Кракове (и одновременно Института истории Польской академии наук), бывший постоянный представитель Польской академии наук при РАН Мариуш Волос сделал доклад на тему «Польская память о Большом терроре в СССР второй половины 1930-х гг.». В ходе доклада было отмечено, что память о Катыни отодвинула в Польше на второй план другие элементы тра-гической судьбы поляков, оказавшихся на территории Советского Союза (за исключением депортаций 1940—1941 годов, жертвами которых были сотни ты-сяч граждан Второй Речи Посполитой, о чем много писали в эмиграции). После XX съезда стало возможно писать об убитых по приказу Сталина членах комму-нистической партии Польши, чья судьба вписывается в рамки трагедии поляков в период советского Большого террора. Однако несравнимо меньше известно о судьбах сотен тысяч, часто анонимных (до сегодняшнего момента), поляков и польских евреев, репрессированных в 1934—1939 годах. Об этом крайне мало знали польские дипломаты и даже польская разведка. Сталинский режим забо-тился о том, чтобы скрыть преступления и устранить их жертв из коллективной памяти. «Польская операция» НКВД в 1937—1938 годах привела к уничтожению более 111 тысяч человек, о чем вплоть до 1980-х годов помнили только в семьях советских граждан польского происхождения, но не в самой Польше.
Тема политической истории Польши в послевоенный период получила раз-витие в докладе Марчина Кулы (Варшавский университет) «На штыках труд-но сидеть. Кризис легитимации ПНР». Автор последовательно проанализиро-вал несколько механизмов обоснования законности коммунистической власти в Польше, включая обращение к марксизму, эксплуатацию образа светлого буду-щего (сильно потускневшего на фоне большого хозяйственного кризиса конца 1970-х — начала 1980-х годов), тезис о защите интересов рабочего класса, нацио-нальную аргументацию (Народная Польша — это наследник истории Польши) и т.д. После введения военного положения 13 декабря 1981 года дискурс, который начали использовать генералы, можно сказать, вообще не имел ничего общего с целями обоснования коммунистической идеологии. Была ли эта попытка ле-гитимации власти результативной? Вопрос о том, в какой степени те или иные аргументы, используемые властями ПНР для своей легитимации, оказались ус-пешны, а в какой — отвергнуты, остается открытым.
Верхняя граница «короткого» XX века рассматривалась в связи с вопросами исторической политики, с одной стороны — советской и российской в отношении Польши, а с другой стороны — польской в отношении СССР. Так, в выступленииИнессы Яжборовской ( Институт социологии РАН) «Первая мировая война — Вер-саль — воссоздание независимого Польского государства» говорилось об истори-ческой политике СССР и РФ в отношении Польши: трансформации трактовки Первой мировой войны, Версальского договора и воссоздания независимого Польского государства. В течение ряда десятилетий Польша рассматривалась как «буржуазно-помещичье государство белополяков», форпост «капиталистичес-кого окружения СССР». В период «перестройки» этот вопрос был рассмотрен в ходе работы двусторонней Комиссии по истории отношений между СССР и Польшей (так называемой Комиссии по «белым пятнам»). В 1989 году по ини-циативе Комиссии на всесоюзном совещании «Актуальные проблемы советско—польских отношений» оценка воссоздания Польского государства была пересмот-рена, и с этого момента в СССР, а затем и в РФ было официально признано празднование 11 ноября как Дня независимости — польского национального праздника, посвященного восстановлению государственности в 1918 году. Про-фессор Яжборовская провела также важную специальную сессию, тематически закрывавшую одну из основных проблемных линий конгресса: по окончании пле-нарного заседания под ее руководством прошла презентация книги Н.И. Буха-рина «Россия — Польша: опыт двадцатилетних отношений (1990-е годы ХХ в. — первое десятилетие ХХ! в.)».
Два выступления с польской стороны коснулись проблемы современной исто-рической политики на материале польских учебников истории. Первый доклад-чик, Изабелла Скуржиньска (Институт истории Университета имени Адама Мицкевича в Познани), представила доклад «Роль СССР в переменах в Централь-но-Восточной Европе в 1985—1991 гг. (анализ новейших польских учебников истории для старших классов)». В докладе были рассмотрены результаты качественного исследования нарративов польских учебников истории. Цель исследования — ответить на вопрос о том, каким образом в учебниках истории трактуется роль СССР в тех переменах, что охватили Центральную и Восточную Европу в 1985— 1991 годах. В докладе анализировались три используемых в учебниках понятия: «перестройка», «гласность» и «осень народов». Было показано, что в большинстве учебников значительное внимание уделено отождествляемому с советским госу-дарством Михаилу Горбачеву как главному актору на политической арене, реа-лизовавшему демократические перемены в Центральной и Восточной Европе. Авторы только одного из пяти учебников приписали СССР и Горбачеву относи-тельно небольшое участие в «осени народов», но даже они обратили внимание на ликвидацию СЭВ и Варшавского договора, а также на возрождение стремления к независимости в некоторых республиках СССР, на открытую позицию властей ПНР в отношении оппозиции, развитие оппозиционного движения в коммуни-стических государствах в связи с либерализацией политической жизни в СССР.
Второй докладчик, Тереза Мареш (Университет Казимира Великого в Быдгощи), представила экспликацию родственной темы: «“Осень народов” — распад коммунистического блока в Центрально-Восточной Европе в школьном историче-ском образовании в Польше». В докладе звучали критические оценки в адрес со-временных польских учебников, которые включают себя материал по новейшей истории вплоть до самых последних лет. Была сформулирована проблема: от ав-торов учебников требуется максимальная дистанция по отношению к описывае-мым событиям, но иногда авторы не могут ее соблюсти, переходят грань между педагогикой и публицистикой, пытаясь навязать читателям собственную точку зрения. Читая новейшие польские учебники по истории, читатель 15—17 лет по-лучает однозначный образ прошлого, не допускающий иной оценки событий. Практически все пятьдесят лет послевоенной Польши и всего восточного блока представлены как отрицание и борьба с доминированием СССР и коммунисти-ческой властью. Согласно логике авторов учебников, ничего позитивного в Поль-ше и соседних государствах в этот период не происходило. Речь идет не столько об изменении оценки событий, сколько о способе наррации: учебники пишутся с использованием риторики, призванной подтвердить заданный вначале тезис о том, что все содержание данного периода — это борьба с коммунизмом. В целом, по мнению докладчика, в польских учебниках содержится слишком мало исто-рической информации и слишком много политических оценок.
Блок сообщений, посвященных проблемам исторической политики России и Польши, завершал доклад Дагмары Москвы (Университет имени Адама Мицке-вича в Познани) «Роль государственного праздника в политическом использовании памяти — День народного единства в исторической политике Российской Феде-рации». В докладе предпринималась попытка показать, как российские власти от-бирают факты истории, игнорируя те, которые не коррелируют с официальным пониманием современной ситуации, и акцентируя те, которые это понимание подкрепляют. Вопрос был проанализирован на примере нового государственного праздника — Дня народного единства, введенного на государственном уровне в 2004 году. Проведенный анализ можно считать удачным обоснованием одного из центральных положений современных исследований памяти — положения, в основе которого лежит мысль М.Ю. Лотмана: «Если функция истории … “пред-ставить прошлое, как оно было на самом деле” … то память — инструмент мыш-ления в настоящем, хотя ее содержанием является прошлое»[6].
Польско-российский ХХ век как «место памяти» требовал также культуроло-гических прочтений. Именно в этом ключе был выдержан доклад Кирилла Раз-логова (ВГИК имени С.А. Герасимова) «От “реального социализма” к реальности фантасмагории (сравнительный анализ “образов памяти” в фильмах Анджея Вайды и Алексея Германа)», в котором освещалась специфика трактовки социа-листического прошлого в игровом кино. Фильм Вайды «Человек из мрамора», созданный во второй половине 1970-х годов, выстроен как своеобразное журна-листское расследование: молодая женщина-режиссер реконструирует историю каменщика Матеуша Биркута (Ежи Радзивилович), польского «стахановца», ко-гда-то наивно поверившего в собственное величие, в действительности созданное циничным кинодокументалистом, решившим таким образом сделать карьеру. Об-раз прошлого в картине создается как при помощи стилизаций под кинохронику, так и посредством использования реальных документальных кадров, но главным здесь оказывается переплетение драматических судеб героя и юной журналист-ки, вступающей в конфликт с телевизионным начальством, которому слишком пристальное внимание к прошлому кажется неуместным. В результате не столь отдаленное прошлое, еще живое в памяти поколения 1970-х годов, становится основой для критики современного общественного устройства. Принципиально иной подход к реконструкции прошлого демонстрирует картина Германа «Мой друг Иван Лапшин». Структура фильма обнажается в попытке воспроизвести реальную память отца режиссера, писателя Юрия Германа, по произведениям которого был написан сценарий. Способ работы Германа с памятью в известной степени противостоит способу Вайды. Если в картине Вайды детективно-публи-цистический жанр диктует условия реконструкции прошлого, то у Германа, на-оборот, детектив и мелодрама — лишь предлоги для раскрытия значения «мело-чей жизни» в механизмах памяти. Тот факт, что Герман видит прошлое глазами отца, поскольку сам он тогда еще не родился, придает, как ни странно, большую достоверность реконструкции, именно в силу ощущения реальности памяти, ко-торая воспроизводится художественными методами.
Доклад Виктора Листова (РГГУ) «Два международных языка города Бело-стока. Заменгоф и Вертов» был сосредоточен на феномене «российско-польско—еврейского» Вавилона — Белостока, малоприметного городка Гродненской гу-бернии Российской империи на рубеже XIX—XX вв. В этом городе проживали также немцы, белорусы, цыгане, литовцы, украинцы, и на улицах, по словам до-кладчика, царило воистину вавилонское смешение языков. Неслучайно именно в этом городе родился и вырос Людвиг Заменгоф — создатель международного языка эсперанто. Другую известную попытку создания универсального между-народного языка предпринял Дзига Вертов — тоже уроженец Белостока. Соци-альный аспект утопии Заменгофа сводится к тому, что язык эсперанто дает воз-можность в известной мере миновать стадию национальной культуры и сразу приобщиться к интернациональным ценностям. Ранние социальные утопии Вер-това (подкрепленные псевдомарксистской фразеологией) существовали в том же культурном контексте. В манифестах начала двадцатых годов режиссер провоз-глашал немое неигровое кино языком коммунистического интернационала, сред-ством общения соединившихся пролетариев всех стран[7]. Так или иначе, по мне-нию докладчика, оба проекта создания международных средств общения восходят к белостокскому многоязычию и отвегают племенную ограниченность и национальную вражду.
Как и в предыдущие годы, поддержку организаторам в проведении конгресса оказало Посольство Республики Польши в Москве.
[1] Более подробно с программой Конгресса 2012 года можно ознакомиться на сайте Санкт-Петербургского отделения Российского института культурологии:http://www.spbric. org/files/Programme_rus.pdf. По итогам конгресса было выпущено электронное издание: Россия и Польша: память империй / империи памяти / Отв. ред. Д.Л. Спивак. СПб.: Эйдос, 2013.
[2] Подробнее об этом см.: Савельева И.М., Полетаев А.В. Ис-тория и время. В поисках утраченного. М.: Языки русской культуры, 1997.
[3] Значительную часть публикаций в выпусках 1907—1914 го-дов составили рецензии на книги и отклики на выставки, автором большинства которых был П.Д. Эттингер, в совер-шенстве владевший польским языком эрудит-энциклопе-дист, уроженец Люблина. Польской тематике были также посвящены заметки А.И. Яцимирского, филолога-слависта, автора ряда статей о польской литературе для Энциклопе-дического словаря Брокгауза и Ефрона, историка-геральдиста В.К. Лукомского, искусствоведа А.А. Трубникова. В октябрьском номере 1908 года была опубликована боль-шая статья С.М. Горяинова «Художественные впечатления короля Станислава-Августа о своем пребывании в Санкт-Петербурге в 1797 году».
[4] Катагощина М. Памятники Великой войны / Военная быль. 1993. № 3. С. 14.
[5] См., например: Blobaum R. Feliks Dzierżyński and the SDKPiL: A Study in the Origins of Polish Communism. Boul-der; New York: Columbia University Press, 1984.
[6] Лотман Ю.М. Внутри мыслящих миров. Часть третья // Он же. Семиосфера. СПб.: Искусство, 2000. С. 388.
[7] Только что победившая советская власть не то чтобы вос-принимала эту идею с буквальной серьезностью, но отно-силась к ней вполне терпимо. Например, второе лицо боль-шевистской иерархии, Лев Троцкий, в 1922 году особым письмом в советские инстанции предлагал рабочим ис-пользовать на митингах и демонстрациях плакаты с лозун-гами на основных европейских языках. Это предложение было воплощено в жизнь на московских демонстрациях в честь IV Конгресса Коммунистического интернационала.
Съемки лозунгов, выполненных по-немецки и по-англий-ски, сохранились в российской национальной фильмотеке.