Опубликовано в журнале НЛО, номер 4, 2014
Под «дискурсом» в этой статье мы будем понимать систему репрезентации, поддерживающую когерентный набор смыслов относительно какого-то предмета[1]. В соответствии с этим дискурс-анализ предполагает изучение создания и циркуляции значений. Такая интерпретация дискурса и дискурс-анализа открывает проблематику соотношения репрезентации и реальности, акцентирует внимание на понимании знаков (соответственно, «языков», дискурсов) как инстанции, которая опосредует наше восприятие реальности. Соответственно, доступ к «реальности» осуществляется только посредством той или иной системы категорий (которые влияют на то, что мы понимаем под «реальностью»). Предполагается, что реальность какого-либо события не отменяет того, что мы воспринимаем его всегда в категориях того или иного дискурса. Как пишут Э. Лакло и Ш. Муфф, землетрясение является событием, которое произошло в действительности и не зависит от нашей воли, нопонимание «землетрясения» может происходить только внутри того или иного дискурса. Так, «землетрясение» может определяться в терминах «выражения гнева Господнего» или «природного явления»[2]. Явление оказывается неотделимым от того «языка», от тех терминов, в которых оно описывается. Таким образом, разные дискурсы предоставляют различные (конкурирующие) определения реальности.
В этом контексте актуальной становится проблематика «борьбы за значение». С точки зрения исследователей дискурса, это форма борьбы за власть. За стремлением утвердить те или иные значения, как правило, стоят чьи-то интересы, осознаваемые самими говорящими или нет. В связи с этим значимым является понятие «изменчивые знаки» (Лакло и Муфф), которое предполагает, что знаки наделяются разным значением в зависимости от того, внутри какого дискурса они используются. Тот или иной дискурс рассматривается как целостная система знаков, поэтому смысл отдельного слова обусловлен семантическими отношениями между словами (когерентный набор смыслов) внутри дискурса[3]. Учитывая, что слова являются «изменчивыми знаками», понять, каким смыслом они наделены в том или ином дискурсе, можно только через исследование семантических отношений между ними, а также через анализ способов лексического выбора и риторических средств.
Задача исследователя дискурса — понять, какую точку зрения на мир стремится утвердить тот или иной элемент языка, какие отношения между людьми он задает, какую идентичность предоставляет говорящему[4]. При этом предполагается, что высказывания в рамках одного дискурса объединены общими предпосылками, аргументационными стратегиями, типами используемой лексики, набором метафор. Все это в целом конструирует (в языке) определенную точку зрения, видение предмета.
В соответствии с концепцией дискурса М. Фуко, чтобы стать субъектом высказывания, надо занять определенную позицию. Принятие той или иной позиции влечет за собой принятие определенного набора допущений, предпосылок, которые в дискурсе выступают в качестве подразумеваемых и самих собой разумеющихся, в качестве базовых положений, на которых строится аргументация. Тот или иной дискурс является манифестацией определенной позиции.
В современном публичном пространстве можно выделить по крайней мере два дискурса, два типа высказываний, которые пытаются утвердить разное понимание трудовой миграции, отношение к «мигранту», «гастарбайтеру». Один из них — дискурс ксенофобии (дискурс предубеждения), другой — официальный неолиберальный дискурс о мигрантах. Эти дискурсы, как мы хотим показать, стремятся утвердить конкурирующие определения ситуации трудовой миграции в России. Дискурс ксенофобии мы рассмотрим на примере статей таких изданий, как «Аргументы и факты» и «Комсомольская правда», неолиберальный дискурс о мигрантах представлен в цикле статей, опубликованных в «Российской газете». Мы рассмотрим статьи, опубликованные в 2010—2012 годах. В центре нашего внимания будет вопрос о том, с помощью каких риторических средств в этих дискурсах конструируется то или иное понимание миграции, отношение к мигранту.
Расистский дискурс, дискурс предубеждения, дискурс ксенофобии — одна из актуальных тем исследования в критическом дискурс-анализе[5]. В начале XXI века, в эпоху политической корректности, когда, казалось бы, классический расизм ушел в прошлое, этот термин снова стал востребованным в исследовательской литературе. Его начали использовать с дополнительными предикатами: культурный расизм, имплицитный расизм (Э. Балибар, В. Шнирельман, В. Малахов)[6]. Расизм в этом случае определяется расширительно, как стратегия исключения, которая связана с подчеркиванием различий, с идеей их неснимаемости. В этом контексте идея культурной несовместимости рассматривается как разновидность расизма (когда «аргументы крови», как пишет Малахов, заменяются «аргументами цивилизации»)[7]. Особенно актуальной эта проблема стала в контексте процессов глобализации и деколонизации. Тён ван Дейк пишет, что расистский дискурс ввязан с подчеркиванием различий во внешности и культуре «своих» и «чужих». Он объясняет и устанавливает границы, кто включен в понятие «мы», а кто нет. Он сравнивает «их» нормы и ценности с «нашими» в выгодном для «нас» свете, он волнуется только о «наших» интересах, его внимание сосредоточено на том, что «они» делают не так и как «нашим» интересам угрожают «чужие»[8]. То есть является основанием для всякого рода дискриминации, исключения. Исходным пунктом семантики предубеждения, пишет Рут Водак, является формирование групп, противопоставление «своих» и «чужих»[9]. Подобный тип дискурса, который мы назвали дискурсом ксенофобии, является достаточно распространенным в современной российской прессе. Попытаемся рассмотреть, как в нем строится высказывание и какой образ мигранта в нем создается.
РИТОРИЧЕСКИЕ СТРАТЕГИИ РЕПРЕЗЕНТАЦИИ «ЧУЖИХ» В ДИСКУРСЕ КСЕНОФОБИИ
Система метафор
Негативная, уничижительная репрезентация «чужих» достигается с помощью метафор. По отношению к мигранту в российской прессе часто используются метафоры, которые предполагают лишение человеческого достоинства:
— Метафоры, которые соотносят мигрантов с животными и даже с насекомыми. Как известно, когда слова, которые относятся к категории «нечеловек», используются по отношению к человеку, они всегда имеют уничижительную окраску[10]. Среди таких метафор — «гнездо нелегалов»[11], «завелись мигранты»; второе выражение предполагает неявное сравнение мигрантов с насекомыми[12]. В одной из статей «Аргументов и фактов» («Клопиная эпидемия: мигранты развозят по Западу опасных паразитов»), посвященной, правда, не российским мигрантам, а американским, мигранты непосредственно сравниваются с клопами, так как им свойственна «паразитическая клопиная психология»[13]. То есть мигранты привозят клопов и сами являются клопами в переносном смысле (имеются в виду те, кто приехал из «стран третьего мира»).
– Сравнение мигрантов с болезнью, гниением («В Москве прорвало один из "миграционных гнойников"»[14]).
– Репрезентация мигрантов в качестве неодушевленной массы. По отношению к мигрантам активно используются слова, имеющие семантический компонент «неодушевленный»: метафоры «поток», «приток» («приток нежелательных элементов», «приток рабсилы», «переварить поток приезжих»), «рабочие руки»[15].
Государства в этом типе дискурса о мигрантах очень часто описываются через метафору «дома». Та или иная страна рассматривается как более или менее обустроенный дом, в котором более или менее комфортно жить. Здесь значимым становится противопоставление «своего», «нашего» дома и «чужого» дома; а также деление на тех, кто имеет право жить в этом более обустроенном доме, и на тех, у кого такого права нет. Мигранты тогда описываются как соседи, которые не смогли обустроить свой «дом» и стали для «нас» нежелательными и докучливыми «гостями»[16].
Риторика угрозы
Ситуация трудовой миграции часто описывается в терминах войны. Присутствие мигрантов представлено как захват чужой территории. Используются выражения «армия нелегалов», «орды приезжих», рассказывается о подмосковной деревне, которую «оккупировали» чужеземцы[17], ставится вопрос, нужно ли бояться «орд» гастарбайтеров[18], «нашествия гастарбайтеров на Россию»[19] (ср.: «татаро-монгольское нашествие»).
Мигранты описываются как угроза для «своих», местных жителей, потому что они занимают «наши» места, занижают заработную плату местным жителям, криминализируют Россию, увозят «наши» деньги. Трудовой мигрант в соответствии с этой логикой выступает причиной всех несчастий (корнем зла):
Таджик, живущий здесь в вагончике, может прокормить оставшуюся на родине семью на 100 долларов. Ни один россиянин на эти деньги свою семью обеспечить не сможет. Поэтому[20] не создаются семьи, не рождаются дети, молодые люди спиваются от безысходности[21].
Именно из-за гастарбайтеров молодые люди в России спиваются, а дети не рождаются. Отсутствие ответственности самих россиян за свою жизнь подчеркивается пассивным залогом во второй части высказывания (семьи не создаются, дети не рождаются).
Противопоставление «мы» — «они»
Противопоставление проводится на основе следующих параметров:
1) Противопоставление на основе этнической принадлежности. Акцентируются прежде всего визуальные, физиологические маркеры этничности («лица среднеазиатской внешности», «лицо кавказской национальности», «раскосые», «азиаты», «черные»)[22].
В целом важными оказываются отличия мигрантов от русских, а второстепенными — различия мигрантов как представителей разных национальностей. Мигранты представлены в этом дискурсе как единая гомогенная группа, дифференциация между представителями разных национальностей внутри этой группы оказывается незначимой. Нет значимого различения даже между китайцами и жителями СНГ (т.е. бывшего СССР).
2) Противопоставление на основе (маркеров) социального статуса. При негативном описании гастарбайтеров подчеркивается, что это бедные, малообразованные и низкоквалифицированные работники. Социальный статус часто выступает основанием отрицательного отношения к мигрантам. Можно привести следующие выражения и фразы: «стоп бродягам и неграмотным»; «в подвалах и мусоросборниках и других привычных для этой социальной группы местах обитания»; «культура бедности», которую воспроизводят мигранты; «в эту культурную среду — бедных людей с соответствующими привычками — интегрируется большинство приехавших в Москву мигрантов»[23].
В определенной степени происходит слияние этнического и социального критерия в негативном восприятии трудовых мигрантов. Эти критерии становятся взаимодополнительными в дискурсе ксенофобии. Поэтому можно сказать, что такой дискурс о мигрантах — это не только дискурс о чужом как этнически и этнокультурно чуждом, но и разновидность социальной ксенофобии. Часто можно встретить определение стран СНГ как нищих, а иностранцев — как неспособных «обустроить» «свою» страну.
Обсуждение нарушений, проблем нелегальной иммиграции, когда иностранец получает треть той зарплаты, которую он должен был бы получать официально, обсуждается почти исключительно в контексте ущемления коренного населения. Соответствующие метафоры демонстрируют, что человек, приехавший работать в Россию, в дискурсе ксенофобии действительно не рассматривается как полноценный человек, у кого тоже могут быть какие- то права, которые недопустимо нарушать. Если это допущение и присутствует, то является второстепенным, первично же ущемление прав «своих», даже в том случае, когда «чужие» используются как рабы:
Наоборот, мы им хотим сделать хорошо. Не должны люди жить в скотских условиях. Не должно быть в нашей стране рабов и рабовладельцев. Согласны? Мы требуем, чтобы у них были такие же условия труда и такая же оплата, как и у коренных жителей. Тогдабизнесу выгоднее будет нанять местного жителя. А ситуация, когда некий босс покупает себе сорок рабов и поселяет их в Москве, в подвале, нас совершенно не устраивает[24].
Это высказывание основано на следующей системе аргументов и посылок: если есть рабы, то невыгодно нанимать местного жителя, и поэтому, т.е. из-за ущемления интересов местных, с этим надо бороться (а не потому, что отношение к человеку как к рабу нарушает права человека, вызывает возмущение и сочувствие). Видимо, в связи с этим «борьба с рабством» часто оборачивается облавой на мигрантов[25]. Кроме того, устанавливается соотношение «мы — они», в соответствии с которым «они» — это бизнесмены и гастарбайтеры, которые противопоставлены «нам». Группа «мы» («коренное население», «коренные жители») формируется как противопоставление и бизнесменам, и гастарбайтерам, которые оказываются по одну сторону баррикад. При этом гастарбайтер представлен не как жертва, но как корень зла, хотя и подразумевается, что за счет него наживаются другие. Такой тип рассуждений можно часто встретить в комментариях:
Наличие мигрантов — это подтверждение политики геноцида коренного населения! Нужно пускать только по рабочим визам с приглашениями! Вместо того, что бы заставлять рабовладельцев платить достойные зарплаты, создавать охрану труда и т.д. — им позволяют иметь рабов, которых держат как скот. Те не платят налогов, не тратят деньги здесь — т.е. не создают спрос, а высылают за рубеж, как и их хозяева[26].
НЕОЛИБЕРАЛЬНЫЙ ДИСКУРС О МИГРАНТАХ
Помимо дискурса ксенофобии и предубеждения в российской прессе можно выделить другой дискурс о мигрантах. На наш взгляд, его можно назвать неолиберальным дискурсом. Для него характерны понимание государства прежде всего как хозяйственного субъекта, приоритет критерия экономического развития перед какими-либо другими, идея глобальной экономической конкуренции стран в качестве одной из базовых предпосылок, на которых строится система аргументов[27]. Важным позитивным отличием этого типа дискурса о мигрантах является актуальность понятия «права человека» (которые не имеют границ).
Для официального неолиберального дискурса (как и для дискурса ксенофобии) решению вопроса о мигрантах придается огромная значимость: от его решения зависит судьба России. Проблема описывается в категориях катастрофы. В дискурсе предубеждения главная предпосылка состоит в том, что мигранты — это зло, ущемление интересов «своих», «поток» мигрантов необходимо остановить, иначе он «затопит» Россию. Для неолиберального дискурса тоже характерна риторика угрозы. Но источник угрозы в данном случае прямо противоположный. Красноречивым является название раздела одной из статей: «Потеряем миграцию — потеряем Россию»[28]. В текстах, которые можно отнести к официальному неолиберальному дискурсу, в качестве риторической стратегии тоже используется метафора войны. Но здесь это не противоборство «своих» и «чужих», но «война за мигрантов», конкуренция разных государств друг с другом за «трудовые ресурсы» («скоро начнется конкурентная борьба за трудовых мигрантов»)[29]. Если в дискурсе ксенофобии в качестве противника выступают мигранты («орды» и «армии» мигрантов), которые противопоставляются местным жителям, то в неолиберальном дискурсе в качестве противоборствующих сторон выступают государства как субъекты глобальной конкуренции.
В этом типе высказывания о мигрантах востребованными оказываются «языки» демографии и управления (менеджмента). Главная предпосылка, на которой строится система аргументов, — демографический кризис. Этой исходной предпосылке соответствует система метафор: демографическая яма, демографическая дыра, демографический спад, демографическая волна, волны миграции. Демографические показатели связываются с экономической ситуацией. Сокращение количества населения приведет к экономическому спаду и снижению уровня жизни каждого жителя России. Таким образом, наличие мигрантов — условие благополучия каждого из нас. Это основная система аргументов. В текстах присутствуют постоянные ссылки на статистику, активно используются понятия «депопуляция», «население», различные словосочетания со словом «ресурс»: «миграционный ресурс», «ресурс развития экономики», «труд как дефицитный ресурс», «трудоресурсная демографическая волна»[30]. В центре внимания — численность населения и экономический рост, который зависит от количества трудоспособного населения. В основе этого дискурса о мигрантах лежит уже не метафора государства как дома, но понимание государства как бизнес-компании. Управление государством здесь представлено как управление человеческими ресурсами. «Ресурсы» — одно из ключевых понятий современного дискурса менеджмента, внутри которого в XX веке произошла трансформация от «управления персоналом» к «управлению человеческими ресурсами». Базовое допущение этого дискурса: человек — это ресурс.
В современном дискурсе управления человек описывается в одном ряду с материальными и финансовыми ресурсами. Как отмечают авторы учебника «Управление человеческими ресурсами», «люди, используемые в качестве работников, являются ресурсами, которые не менее важны, чем финансовые или материальные ресурсы, и которым следует так же уделять внимание и заботу»[31]. «Цель HRM (управления человеческими ресурсами. — Н.З.) — обеспечить использование сотрудников компании, т.е. ее человеческие ресурсы, таким образом, чтобы наниматель мог получить максимально возможную выгоду от их умений и навыков, а работники — максимально возможное материальное и психологическое удовлетворение от своего труда»[32]. Ценность материальных ресурсов в этом высказывании представлена как нечто само собой разумеющееся, не требующее обоснований. Задача авторов — убедить, что человек тоже является ресурсом (не менее важным), поэтому ему тоже надо уделять внимание и заботу.
Этот тип высказываний о мигрантах использует компоненты демографического дискурса, внутри которого люди рассматриваются на уровне статистических единиц, а также экономического дискурса и дискурса менеджмента. «Свои» и «чужие» уравниваются в качестве «трудовых ресурсов». Разговор переводится в категории экономической целесообразности.
Таким образом, в СМИ представлены «голоса» националистов и неолибералов, демографов и экономистов. Вместе с тем «голосов» самих иммигрантов, иностранцев, приехавших в Россию работать, мы не слышим, они полностью исключены из публичного поля. В современном российском массмедийном пространстве мы практически не можем найти персонифицированных, сочувствующих рассказов о мигрантах. Как нам кажется, эти особенности репрезентации мигрантов в современных СМИ сильно затрудняют (если не исключают) возможность интеграции иностранцев в российское общество.
[1] Fiske J. Television Culture. London: Routledge, 1987. P. 14.
[2] См.: Слободяник Н.Б. Конструирование идентичности в политическом дискурсе: К вопросу о роли социального антагонизма: (О концепции политического дискурса Лакло и Муфф) // Политическая лингвистика (Екатеринбург). 2007. № 2 (22). С. 60—67. Цит. по:www.philology.ru/inguistics1/slobodyanik-07.htm (дата обращения по всем ссылкам в статье: 07.07.2014).
[3] Йоргенсен М.В., Филлипс Л.Дж. Дискурс-анализ: Теория и метод / Пер. с англ. и ред. А.А. Киселевой. Харьков: Гуманитарный центр, 2008. С. 55—56; Fairclough N. Analyzing Discourse: Textual Analysis for Social Research. London: Routledge, 2003. P. 128.
[4] Fairclough N. Op. cit. P. 125; GeeJ.P. An Introduction to Discourse Analysis: Theory and Method. 3rd ed. London; New York: Routledge, 2011. P. 30.
[5] Дискурсивным формам конструирования расизма посвящены многие исследования, например: Дейк ТА. ван. Расизм и язык. М.: ИНИОН РАН, 1989; Reisigl M, Wodak R. Discourse and Racism: European Perspectives // Annual Review of Anthropology. 1999. Vol. 28. P. 178—179; Дейк ТА. ван. Предубеждения в дискурсе: Рассказы об этнических меньшинствах // Дейк Т.А. ван. Язык. Познание. Коммуникация / Пер. с англ. и ред. Ю. Караулова, В. Петрова. Благовещенск: БГК им. И.А. Бодуэна де Куртенэ, 2000; Reisigl M., Wodak R. Discourse and Discrimination. London: Routledge, 2001; Водак Р. Взаимосвязь «дискурс—общество»: Когнитивный подход к критическому дискурс-анализу // Будаев Э.В., Чудинов А.П. Современная политическая лингвистика. Екатеринбург, 2006. С. 123—136; Дейк ТА. ван. Дискурс и расизм // Дейк Т.А. ван. Дискурс и власть: Репрезентация доминирования в языке и коммуникации / Пер. с англ. Е.А. Кожемякина, Е.В. Переверзева, А.М. Аматова. М.: Либроком, 2013.
[6] Балибар Э, Валлерстайн И. Раса, нация, класс. Двусмысленные идентичности / Пер. с англ. И. Глущенко, А. Глинчико- вой, Д. Скопина, Б. Скуратова, А. Калинина. М.: Логос- Альтера; Ecce Homo, 2003; Шнирельман ВА. «Порог толерантности»: Идеология и практика нового расизма: В 2 т. М.: Новое литературное обозрение, 2011; Малахов В.С. Скромное обаяние расизма // Знамя. 2000. № 6. С. 178—185.
[7] Малахов В.С. Указ. соч.
[8] Дейк Т.А. ван. Язык и идеология: К вопросу о построении теории взаимодействия / Пер. с англ. И.Ф. Ухвановой- Шмыговой // Методология исследований политического дискурса: Актуальные проблемы содержательного анализа общественно-политических текстов / Под общей ред. И.Ф. Ухвановой-Шмыговой. Минск: БГУ, 2000. Вып. 2. С. 59.
[9] Водак Р. Формы расистского дискурса об иностранцах // Водак Р. Язык. Дискурс. Политика / Пер. с англ. и нем. В.И. Ка- расика, Н.Н. Трошиной. Волгоград: Перемена, 1997. С. 115.
[10] Ягелло М. Алиса в стране языка: Тем, кто хочет понять лингвистику / Пер. с фр. Э. Береговской, М. Тихоновой. М.: Едиториал УРСС, 2010. С. 139.
[11] Почему полиция не замечает нелегалов? // Аргументы и факты. 2012. № 12. 21 марта (www.aif.ru/society/31955); В подмосковной деревне Кабаново свили гнездо нелегалы и шили спортодежду // Аргументы недели — онлайн. 2013. 1 марта (argumenti.ru/crime/2013/03/236588).
[12] Почему полиция не замечает нелегалов?
[13] Клопиная эпидемия: мигранты развозят по Западу опасных паразитов // Аргументы и факты. 2010. 17 августа (www.aif.ru/health/20013).
[14] В Москве прорвало один из «миграционных гнойников» // KM.RU (www.km.ru/v-rossii/2011/07/25/migratsionnaya-politika-v-rossii/v-moskve-…); «Комсомольская» — черная: далее… везде? // Аргументы и факты. 2012. № 13. 28 марта (www.aif.ru/society/32163).
[15] Это наиболее распространенный набор метафор при обсуждении проблемы мигрантов. Эти выражения присутствуют в обоих выделенных нами типах дискурса. Здесь сошлемся только на текст, в котором используется выражение «переварить поток приезжих»: Миронов Н. Мигранты переделывают Москву на свой лад // Комсомольская правда. 2011. 11 августа (kp.ru/daily/25734.4/2723 630).
[16] «После войны мы отстроили страну без всяких гастарбай- теров» // Аргументы и факты. 2011. № 46. 16 ноября. На портале «Аргументов и фактов» этот материал уже недоступен; цит. по: spbpalata.ru/?p=2285.
[17] В подмосковной деревне из трех улиц живут 20 тысяч гастарбайтеров // Комсомольская правда. 2011. 15 декабря (www.kp.ru/daily/25805.4/2785022).
[18] «Мигранты возвращают Москву в каменный век» // Русский обозреватель. 2011. 9 августа (www.rus-obr.ru/ru-web/12875).
[19] Мигранты заняли треть Москвы. А скоро захватят половину России // KM.RU (www.km.ru/v-rossii/2012/11/22/migratsionnaya-politika-v-rossii/697950-mi…); Мигранты: нашествие-2008 // Аргументы и факты (Нижний Новгород). 2008. № 13 (1430). 26 марта (gazeta.aif.ru/_/online/nnov/1430/26_01).
[20] Здесь и далее полужирный шрифт в цитатах — мой.
[21] «После войны мы отстроили страну без всяких гастарбайтеров».
[22] «Только за час наблюдений я успел насчитать более 40 свободно входящих в аварийное здание раскосых и золотозубых мужчин и женщин» (Почему полиция не замечает нелегалов?). См. также материалы: Черное метро. Московская подземка превратилась в биржу нелегалов // Аргументы и факты. 2010. № 43. 27 октября (www.aif.ru/incidents/21428); Черное метро. У 50% приезжих фальшивые документы // Аргументы и факты. 2010. № 46. 17 ноября (www.aif.ru/incidents/21829); Московское метро. Как его очистить от нелегалов? // Аргументы и факты. 2011. № 5. 2 февраля (www.aif.ru/incidents/23170); Гастар- байтеры захватывают станции столичного метро // Аргументы и факты. 2012. № 6. 8 февраля (www.aif.ru/society/30916); Черное метро: Драка на станции «Комсомольская» могла завершиться трагично // Аргументы и факты. 2012. 21 февраля (www.aif.ru/society/31255).
[23] Миронов Н. Мигранты переделывают Москву на свой лад; Пока мигрант еще «в тени» // Аргументы и факты. 2012. № 3. 18 января. Цит. по:www.demoscope.ru/weekly/2012/0495/gazeta09.php.
[24] Добровольцы-общественники: «В московских подвалах не должно быть рабов!» // Комсомольская правда. 2012. 19 января (www.kp.ru/daily/25820.4/2797779).
[25] Там же. Видео.
[26] Комментарий к статье «Почему полиция не замечает нелегалов?» // Аргументы и факты. 2012. № 12. 21 марта (www.aif.ru/society/31955_comments#comment_404004). Орфография и пунктуация оригинала сохранены.
[27] Fairclough N. Op. cit.; GeeJ.P. Op. cit.
[28] Уж лучше вы — к нам. Чем нам грозит «демографическая яма»? // Российская газета. 2010. № 141 (5220). 30 июня (www.rg.ru/2010/06/30/demografia-poln.html).
[29] Мигранты и беженцы: вызов Европе. Председатель ПАСЕ Мевлют Чавушоглу отвечает на вопросы российской пра- возащитницы // Российская газета. 2011. 8 февраля (www. rg.ru/2011/02/08/pase.html).
[30] Уж лучше вы — к нам. См. также: Миграционный разворот. При глобальном дефиците рабочей силы споры о гастар- байтерах неуместны // Российская газета. 2011. № 44 (5420). 3 марта (www.rg.ru/2011/03/03/migrant.html); Мигранты нужны. И точка. Началось обсуждение проекта долгожданной Концепции государственной миграционной политики // Российская газета. 2011. № 72 (5448). 6 апреля (www.rg.ru/2011/04/06/grafova.html).
[31] Грэхем X.T., Беннетт Р. Управление человеческими ресурсами: Учебное пособие для вузов / Пер. с англ. под ред. Т.Ю. Базарова и Б.Л. Еремина. М.: Юнити-Дана, 2003. С. 14.
[32] Там же. С. 10.