(Центральный экономико-математический институт РАН/ Культурный центр «Пунктум», 25—26 октября 2013 г.)
Опубликовано в журнале НЛО, номер 2, 2014
25—26 октября 2013 года в Москве прошла третья научно-практическая конференция «Языки общественных наук» (ЯЗОН). Основная задача конференции состоит в том, чтобы содействовать формированию междисциплинарного содружества исследователей, разными путями двигающихся к общей цели понимания современной социально-культурной ситуации в России и мире. Этим обстоятельством объясняется широта программы конференции и разнообразие представленных в ней научных дисциплин и иных видов профессиональной деятельности. Первый день работы конференции строился вокруг поиска возможных пересечений между экономикой и математикой, с одной стороны, и социологией и психологией — с другой. Собравшиеся в ЦЭМИ РАН ученые посвятили свои выступления различным аспектам внутри главной темы заседания: «Коллективное поведение и социальные сети».
В докладе Дмитрия Новикова (ИПУ РАН) «Модели информационного управления и противоборства» обсуждались вопросы, связанные с возможной формализацией технологий информационного взаимодействия. Докладчик сосредоточился на доказательстве того, что любая коммуникативная среда, обладающая достаточной степенью плотности и частоты контактов между агентами, тяготеет к разбиению на локальные участки согласованности мнений. Сформировавшиеся внутри этой среды кластеры организуются в однородную структуру благодаря постоянной связи с тем или иным источником информации, который выступает для данного кластера в качестве центра, управляющего его поведением. При этом доступность для воздействия со стороны других управляющих центров пропорционально снижается. Таким образом, простое увеличение числа источников информации не приводит к увеличению меры разнообразия в поведении отдельного элемента, наблюдается скорее тенденция к повышению уровня закрытости отдельных кластеров к внешним сигналам. Докладчик представил формальную модель анализа возможных разбиений некоторого множества элементов, подвергающихся систематическому информационному воздействию, на материале исследований динамики социальных сетей. В заключение были сформулированы основные вопросы, определяющие направление дальнейших работ в этой области. К их числу относится проблема дальнейшего формального описания механизмов коммуникации между агентами, приводящей к консенсусу. Сопровождавшая доклад полемика, в которой приняли участие Петр Сафронов, Алексей Савватеев и Александр Поддьяков, развернулась вокруг вопроса о характере взаимодействий между элементами коммуникационной среды и управляющими центрами. Было отмечено, что в настоящее время математические науки не располагают достаточно разработанным аппаратом для понимания механизмов обратного воздействия действующих элементов отдельной коммуникативной среды и ее кластеров на поведение управляющих центров, хотя в том, что такое обратное воздействие существует, сомнений нет.
Андрей Леонидов (ФИАН) представил доклад «Математическая социология и физика магнетиков», в центре которого находилась аналогия между магнитными взаимодействиями и формированием общественного мнения. Сходство между двумя этими процессами, по мысли докладчика, заключается в том, что поведение магнетиков, как и поведение социальных агентов, существенно зависит от поступления релевантной информации о состоянии среды. Более того, и в том, и в другом случае динамика поведения отдельных частей среды описывается, как правило, степенными переходами, то есть обнаруживает способность к резкому внезапному изменению структуры. Феномен спонтанного нарушения симметрии, занимающий важное место в современной физической картине мира, достаточно близок к некоторым паттернам социального взаимодействия. Далее докладчик остановился на затруднениях, возникающих при попытке дальнейшей формализации социальных процессов средствами естественных и точных наук. Основную проблему здесь составляет механизм возникновения так называемых точек равновесия, в которых состояние анализируемой системы характеризуется наибольшей устойчивостью. Существенно осложняет модель и необходимость рассмотрения вопроса о времени, затрачиваемом на принятие отдельного решения в обществе. Применимость статистической физики к анализу общественных процессов ограничивается, по мнению Леонидова, отсутствием способов формализации данных в социологии, которые были бы совместимы со статистическими моделями естествознания. Прямота, с которой докладчик обозначил основное требование физиков к социологам — больше точных измерений! — вызвала неоднозначную реакцию аудитории и задала направление дискуссии, развивавшейся вокруг проблемы соотношения количественных и качественных методов в социальных науках.
Выступление Алексея Савватеева (РЭШ / ИрГУ) «Математические модели миграционных равновесий» было посвящено анализу отдельных социальных процессов математическими средствами. Исследуя абстрактную задачу оптимального размещения центров участков, на которые разбито произвольное множество, докладчик пришел к выводу о возможности найти такое размещение для любого данного множества. Остроту этой задаче придает возможное соотнесение полученного вывода с возможными мерами социальной политики. В докладе был представлен пример такого рода: задача о наилучшем размещении в городе объектов социальной инфраструктуры определенного типа. В соответствии с логикой общего решения в этом частном случае также следует предполагать, что возможен способ организации инфраструктуры, оптимальный для всех жителей. В действительности ситуация, очевидно, отклоняется от этого благоприятного сценария. Обсуждение возможных объяснений вариаций задачи размещения для социальных контекстов в настоящее время продолжает оставаться важной проблемой для экономической географии и пространственной эконометрики. Полемика выявила недостаточность имеющихся в настоящее время инструментов аналитической категоризации города как объекта изучения, а критические комментарии к докладу обратили внимание аудитории на чрезмерную линейность и упрощенность трактовки города, сводившейся к заданию границ рассматриваемой территории и плотности населения на ней.
Следующий доклад, «Игры на повышение и понижение человеческого метакапитала», сделал психолог Александр Поддьяков (НИУ ВШЭ). Основу выступления составляло введенное автором различие между капиталом и метакапиталом. Если первый понимался докладчиком как совокупность знаний, умений и навыков человека, содействующих его саморазвитию, то второй — как совокупность знаний, умений и навыков, применяемых человеком для управления развитием других людей. Человеческий капитал и метакапитал могут принимать как положительные, способствующие развитию, так и отрицательные, блокирующие развитие, значения. В сообщении были специально рассмотрены стратегии формирования отрицательного метакапитала. Негативное воздействие на обучение другого субъекта возможно осуществлять несколькими способами. Во-первых, вероятен простой отказ другому субъекту в обучении. Во-вторых, часто применяется и активное противодействие обучению другого субъекта. Наконец, в-третьих, допустимо использование так называемого «троянского» обучения, внедряющего цели, выгодные только обучающему. Разница между положительным и отрицательным метакапиталом, задействованным в отношении отдельного субъекта, непосредственно влияет на уровень его человеческого капитала, измеряемый способностью к решению новых, не встречавшихся ранее задач. Докладчик рассказал аудитории о своих экспериментах по игровой компьютерной симуляции обучающих ситуаций при помощи создания программ, имитирующих конкуренцию различных положительных и отрицательных стратегий управления метакапиталом.
Обсуждение строилось вокруг принципов, положенных в основу математического описания возникающих игровых ситуаций.
С заключительным докладом первого дня конференции «Математическое моделирование социальных сетей» выступил Даниил Мусатов (МФТИ). Отправной точкой этого выступления послужило обращение к расхожей концепции шести рукопожатий, в соответствии с которой любой житель Земли в состоянии установить контакт с любым другим человеком через очень небольшое число посредников. Коротко напомнив собравшимся об успешных попытках научной верификации этой концепции в экспериментах Стэнли Милгрэма, докладчик затем перешел к рассказу о возможностях, открывающихся для формального анализа межчеловеческих взаимодействий с появлением социальных сетей. Как происходит знакомство или распространение информации в социальных сетях? Выясняется, что поведение участников сетей поддается описанию в терминах нескольких регулярно действующих закономерностей. Во-первых, социальная сеть представляет собой в высшей степени неоднородное пространство, тяготеющее к кластеризации, разбиению на достаточно замкнутые отдельные группы и сообщества. Во-вторых, распределение популярности между участниками сети определяется степенной последовательностью, а значит, существует резкий разрыв между наиболее популярными участниками сети и остальной массой. В-третьих, подавляющее большинство участников сетей тяготеет к тому, чтобы замыкаться в круге известных им лично людей, дублируя в Интернете свой повседневный круг общения. Тем не менее эти закономерности не носят абсолютного характера. Более того, при рассмотрении отдельного сообщества оказывается, что разобщенность, которая существует в социальных сетях, преодолевается благодаря тому, что каждый отдельный участник сети особенно активно распространяет информацию в кругах, находящихся на расстоянии средней дальности от него. Иными словами, родственникам и друзьям мы не сообщаем ничего нового, а незнакомым людям, как правило, не сообщаем ничего вообще. Зато тем, с кем мы знакомы достаточно слабо, мы готовы сообщить и действительно сообщаем большое количество новой информации. Такого рода слабые связи становятся все более продуктивными по мере развития социальных сетей. В заключение докладчик представил математический аппарат теории графов, применяемый для обоснования представленных выводов. После завершения серии докладов все участники были приглашены продолжить обсуждение на запланированной на июль 2014 года четвертой ежегодной летней школе Междисциплинарного анализа социально- экономических процессов (МАСЭП), организуемой Алексеем Савватеевым и Андреем Леонидовым при поддержке Университета Дмитрия Пожарского.
Петр Сафронов
Второй день конференции открылся секцией «Свобода суждения и границы сообщества». Первым докладом секции стал доклад Даниила Аронсона (НИУ ВШЭ) «Переосмысление кантианской теории суждения Арендт в свете критики», поясняющий, почему Ханна Арендт уделяет такое внимание суждению. Суждение является выражением свободы человека в сфере политического, в отличие от частной сферы, где человек подчинен необходимости поддерживать свое существование, или научной сферы, где царствует необходимость рассуждения, соответствующего строгим критериям. Суждение, согласно Арендт, не может подчиняться каким-либо заранее известным критериям или оцениваться по ним. Концепция Арендт подвергалась критике за иррациональность и предполагаемую ею невозможность отличить «хорошее» суждение от «плохого». Однако проблема оценки суждения не является для теории Арендт сколько-нибудь важной. Значение имеет лишь сам факт наличия или отсутствия суждения, существования множества различных суждений. Теория Арендт фиксирует ситуацию, когда происходит утрата религиозных и прочих авторитетов, конституирующих нормы, по которым человек оценивает свои поступки. Согласно философу, человек должен научиться выносить политические суждения в отсутствие этих мерил. В дискуссии после доклада Татьяна Вайзер поставила вопрос, можно ли отличать идеологическое суждение от критического. Для критического суждения характерны множественность и внимание к «особенному», в то время как идеологические суждения предсказуемы (заранее ясно, что скажет по тому или иному поводу коммунист или консерватор) и выражают некие общие принципы.
Тему суждения у Ханны Арендт продолжил доклад Татьяны Вайзер (РАН-ХиГС) «Два сообщества Ханны Арендт: сообщество убийц и сообщество одиночек». Докладчица обратилась к известному описанию сознания рядовых участников нацистских преступлений, которые, зачастую не будучи убежденными нацистами, были втянуты, в той или иной степени, в «сообщество убийц», поскольку полагали, что необходимо исполнять долг перед сообществом, и не находили в себе силы противостоять этому — вынести собственное суждение. Этот анализ перекликается с известным требованием Канта: «Имей мужество пользоваться своим разумом». Докладчица указала на принципиальное различие между подходами Канта и Арендт. Кант различает активную и пассивную социальную позицию: человек должен иметь возможность свободно и публично высказывать свое суждение, но при этом выполнять предписания государства. Таким образом, исходя из позиции Канта, можно оправдать нацистских преступников, поскольку они исполняли свой долг перед государством. Поэтому Арендт дополняет императив Канта требованием судить по совести о предписаниях государства и отказываться соучаствовать в преступлениях, оправдываемых сообществом. Человек, выносящий такое суждение, был бы одиночкой, оценивался бы как аморальный с точки зрения сообщества, приписывающего себе всю моральность. Остается вопрос, могут ли такие одиночки выйти к общественному, политическому, возможно ли помимо «сообщества убийц» «сообщество совести»? В последовавшей дискуссии обсуждался вопрос о том, действительно ли Кант считал подлежащими исполнению предписания любого эмпирического государства, или же имел в виду некое разумное идеальное государство, которое, с одной стороны, требует от индивида послушания, но, с другой, предоставляет ему неограниченную свободу публичного выражения своего мнения. И можно ли считать нацистскую Германию таким государством? Даниил Аронсон высказал мысль, что Кант предписывал в любом эмпирическом государстве видеть воплощение разумности. Далее Петр Сафронов задал вопрос о том, предполагается ли у Арендт некая третья инстанция между индивидуальным и политическим или же две последние инстанции плотно соединяются друг с другом?
Последний вопрос предварил доклад самого Петра Сафронова (ИФ РАН) «Вместе или сообща?: коллективные действия как элемент бизнес-процессов», который был посвящен поиску именно такой третьей инстанции. С точки зрения докладчика, термин «сообщество» уже давно стал слишком расплывчатым, утратил некогда присущую ему эвристичнось. Зачастую философы подменяют реальное сообщество мифом о сообществе, апеллируя при этом к некоторому воображаемому множеству и испытывая страх перед тем, чем характеризуется любое реальное сообщество, — перед случайностью и опасностью. В связи с этим докладчик обратился к тем явлениям, которые редко маркируются понятием «сообщество», но при этом налагают на участников обязательство действовать кооперативно при осуществлении суждения. Такими, например, являются отношения людей на рынке. Подобные отношения являются вполне рациональными, хотя эта рациональность принципиально отличается от идеальной модели рационально действующего экономического агента, автоматически калькулирующего прибыли и затраты. Такая рациональность действует в режиме дефицита времени, включает в себя не только рациональные, но и аффективные элементы (например, симпатию или антипатию к партнеру) и, главное, оценивается не с точки зрения истинности/неистинности, но успеха/неуспеха. Чтобы добиться успеха на рынке, необходимо выстраивать определенные отношения внутри бизнес-сообщества, основанные на доверии и дающие безусловные стратегические преимущества. Неясным остается, можно ли считать такие экономические отношения направленными на формирование политического сообщества или же это особый тип отношений, находящийся в некоторой «серой зоне», для изучения которого требуется выработать специфический язык описания.
Николай Поселягин («НЛО») в докладе «Публичное суждение о собственной индивидуации и "сообщество одиночек"» обратился к парадоксальному явлению, которое он обозначил как «сообщество одиночек». Такое сообщество предполагает совокупность людей, которые мыслят себя как автономные существа, не осознают себя причастными к сообществу и не выносят суждения об этом сообществе и о своей причастности к нему. Тем не менее их объединяет общность социальных интеракций, то, что они используют общую коммуникативную стратегию и внешний наблюдатель может зафиксировать их общность. Подобным образом, например, устроено «сообщество» потребителей рекламы: несмотря на то что в рекламе постоянно подчеркивается эксклюзивность, обращенность к отдельному индивидууму, наблюдатель может вполне четко очертить границы совокупности этих индивидуумов. Другой пример такого сообщества принадлежит Жан-Люку Нанси, который рассматривал пассажиров в поезде как сообщество, объединенное общими представлениями о роли пассажира и соответствием этой роли. Такую совокупность можно назвать «множеством» (следуя Паоло Вирно), отличающимся от сообщества тем, что оно допускает атомарность входящих в него индивидов. Почему индивиды не осознают своей причастности — это вопрос, на который трудно ответить; отчасти это обуславливается нестабильностью такой совокупности, которая довольно быстро распадается или превращается в более тесную группу. Также остается открытым вопрос, является ли такая «неосознанность» конститутивной для множества. По-видимому, возможны и такие множества, в которых существует понимание происходящего, например в случае флешмоба.
Константин Бандуровский (РАШ РГГУ) в докладе «Общее чувство и общий смысл как основа национального сообщества в концепции Бернарда Яка» обратился к примеру национальных сообществ и отметил, что проблематика, связанная с сущностью национального государства и природой национализма, до сих пор стоит в центре политической философии и далека от разрешения. Один из наиболее интересных подходов к решению этих вопросов предложен Бернардом Яком в книге «Национализм и моральная психология общества»[1]. Як пытается решить проблему национализма с помощью анализа того, что лежит в основе национального сообщества — группы людей, к которой относятся представители разных поколений, объединенные общими чувствами, верованиями и смыслами, а также осознанием вытекающей из этого общности. Исходя из этого Як исследует механизм становления национального государства, а также показывает, каковы опасности, которые таятся в национализме, и каковы преимущества национализма, от которых в настоящее время не могут отказаться даже крайние либералы. Национальное общество объединено общими чувствами, которые могут быть очень сильными и при определенных условиях приводить к гуманитарным катастрофам. Однако совместное осознание механизмов функционирования национального сообщества могло бы помочь решить проблемы, связанные с национализмом, не отказываясь от чувства национального единства. Представление Яка о воображаемом характере национального сообщества (в чем он следует Бенедикту Андерсону) вызвало дискуссию, связанную с тем, может ли такое сообщество быть воображаемыми, или ему необходимо опираться на реальную причастность к общему языку.
Андрей Олейников (РГГУ) в докладе «Суждение и кризис общего» констатировал кризис суждения, проявляющийся в том, что, с одной стороны, все меньше людей рискуют высказывать суждения, опираясь на мнение многочисленных экспертов, с другой, гуманитарные науки «подвешивают» суждение, не предлагая конкретных решений. Это связано с проведенным Кантом разделением на суждения «детерминирующие» (на которых строятся наука и экспертное знание) и «рефлексирующие» (которые приводят к «подвешенности» суждения). Представление о незаинтересованности суждения возникает в Новое время, особенно у Канта, однако в аристотелевской концепции «фронесиса» суждение происходит в горизонте коллектива, следует представлениям о том, что является благом для полиса, и поэтому оно может привести к тем или иным практическим следствиям. Аристотелевское суждение предполагало вовлеченность в деятельность, опирающуюся на определяемое традицией «молчаливое знание», однако современный человек в куда меньшей мере может отпираться на подобную традицию. С точки зрения докладчика, для современного человека функцию традиции может исполнить ангажированность. Эта позиция вызвала ряд вопросов у слушателей: можно ли быть уверенным, что ангажированность не превратится в новую традицию (как предположил Петр Сафронов), и возможен ли баланс между ангажированностью и критицизмом (вопрос Татьяны Вайзер)?
В начале работы третьей секции, «Коммуникация и дискоммуникация», Василий Кузнецов (МГУ) в докладе «Различение и отождествление в коммуникации и язык» обратил внимание на особую замкнутость коммуникации: люди изначально встроены в коммуникацию, и отказ от коммуникации также является формой коммуникации, равно как и обсуждение самой возможности коммуникации также является коммуникацией. Коммуникация осуществляется при помощи языка, базовой операцией которого является различие, в том числе и различие различающих средств как значимых или незначимых (например, акцент). Но различие порождает отождествление в качестве собственно языковой операции (подобно тому, как система у Лумана порождает свой собственный референтный мир). До различия мы имеем дело не с тождественным, а просто с «неразличенным». Но в какой степени то, что различает и отождествляет язык, соответствует тому, что различается и отождествляется в действительности? Оперируя языком, мы не можем выйти к «допредикативному», «дословному», «доязыковому» и находимся в ситуации, которую философ М.А. Аркадьев обозначил как «лингвистическую катастрофу».
В выступлении «Нулевая степень коммуникации: поиски смысла за пределами логоса» Владимир Фещенко (Институт языкознания РАН) обратился к языковым явлениям, которые направлены не на сообщение информации, а на само функционирование языка, замыкают язык на себя и находятся в пограничной зоне между смыслом и бессмыслицей. Такие явления докладчик предлагает называть «нулевой коммуникацией» по примеру «нулевой степени письма» Ролана Барта и «нулевого знака» Романа Якобсона (хотя, возможно, более уместно было бы обратиться к якобсоновскому понятию «поэтической функции»). Первый случай такой «нулевой коммуникации» — глоссолалия, или, как она названа в Библии, «говорение на языках». В акте голоссолалии присутствуют говорящий («глоссолал») и интерпретатор («глоссолог»); порой эти две роли соединяются в одном человеке. Это явление вызывало интерес у лингвистов и психологов, в частности случаем Хелен Смит занимались Теодор Флурнуа и Соссюр, который в ее текстах обнаружил работу механизма языка, выявив структурность и дихотомичность. Другой пример «нулевой коммуникации» — тексты обэриутов (в частности, Александра Введенского), который, осуществляя своего рода семиотический эксперимент, стремился нейтрализовать коммуникацию, опустошить знак, оставив на месте означаемого «антисмысл», который мог бесконечно интерпретироваться читателем. После доклада возникла любопытная полемика относительно Декарта: несмотря на то что этого мыслителя принято считать одним из отцов современного представления о мире как о поддающемся окончательному исчислению, его сомнения относительно реальности окружающего мира или нашего тела во многом перекликаются с радикальными экспериментами абсурдистов.
В следующем докладе, «Архитектура: коммуникативный аспект», Юрий Плохов (МАРХИ) обратился к языку архитектуры. Этот язык претерпел значительные изменения в ходе своего исторического развития. В классической архитектуре крайне незначительное внимание уделялось расчетам конструктивных свойств материалов и конструкций, но проводились подробные расчеты формы, в то время как архитектура эпохи постмодерна уделяет огромное внимание именно свойствам материалов, а форма архитектурных сооружений при этом может казаться совершенно произвольной. Можно ли говорить, что в настоящее время архитектурная форма что-то сообщает людям и что архитектурное пространство служит местом для коммуникации? Если, например, в сталинской архитектуре идеологическое послание прочитывалось сразу любым человеком, то в современной архитектуре это послание неочевидно, и кажется, что одинаковые формы тех или иных зданий (например, вокзалов) могут быть уместны в обществе с любой идеологией. Докладчик полагает, что обнаружить коммуникативный аспект в архитектуре можно двумя путями. Во-первых, уподобить архитектуру языку, выделить в ней «слова», «фразы», говорить об архитектурном синтаксисе и семантике (так поступает Чарльз Дженкс в книге «Язык архитектуры постмодерна»). Во-вторых, исследовать невербальные аспекты коммуникации в архитектуре (Умберто Эко, Александр Раппапорт). С этой точки зрения архитектурный объект является не неким означающим, но своеобразной онтологической реальностью, которую мы можем субъективно интерпретировать, воспринимая ее, например, как ужасающую или приятную. После доклада состоялась бурная дискуссия, которая касалась следующих проблем: действительно ли современная архитектура не является явно идеологической, ведь этот вид искусства наиболее тесно связан с властью — торговый центр, построенный в США или Китае, явно выражает идеологию общества потребления. Другая проблема — возможна ли архитектура соучастия, не предполагающая планирования, могут ли жители какого- то места сами выразить свои потребности и прийти к согласию относительно формирования среды, в которой им предстоит жить, или же ориентация на консенсус приводит к полному бездействию и неспособности приблизиться к осуществлению намеченных целей.
Михаил Богатов (Саратов) в докладе «Захваченность и работа мысли» перешел от темы коммуникации к теме захваченности. Однако, как отметил после доклада Анатолий Рясов, эта тема имеет отношение к вопросу о коммуникации и дискоммуникации, поскольку именно захваченность (которую можно сопоставить с тем, что Рясов определяет как «докоммуникативное») является основой любой коммуникации. Следуя Хайдеггеру и Бибихину, докладчик провел различие между легковесными, «ненаполненными» мыслями, своего рода «мысленным спамом», и полной мыслью, осуществляемой в творческом мышлении (в котором стираются грани между философией, поэзией, литературой), являющемся результатом нашей захваченности бытием, когда мы ощущаем, что происходит «самое то», «так, как надо». Однако для того, чтобы это произошло, необходима напряженная работа мысли, трудноисполнимая в наше время, когда мы стремимся избежать захваченности при помощи толерантности и когда творческую работу заменила «самореализация». Способность бытия захватывать нас, с точки зрения докладчика, объясняет популярность истории, поскольку в истории нас восхищает то, что это было. Былое как форма бытия наиболее убедительна, в то время как к будущему мы испытываем недоверие. Наш интерес автоматически падает от прошлого к будущему, поскольку в будущем нечто может быть, а может не быть. Концепция, излагаемая автором, вызвала у слушателей ряд возражений. Во-первых, как в таком случае объяснить популярность фантастики, жанра, который, по определению, оперирует с тем, чего нет и, возможно, не будет вовсе? Во-вторых, всякая ли захваченность является благом, ведь мы можем быть захвачены и безумием, и фашистской идеологией? Это вопросы вызвали активные дебаты, не приведшие, однако, к однозначным ответам.
Завершил работу секции доклад ее организатора и модератора Анатолия Рясова (Москва) «Сэмюэль Беккет: амехания слова», продолжившего тему захваченности, которой был посвящен предыдущий доклад. Докладчик предложил рассматривать захваченность как состояние «амехании», которую испытывают герои текстов Беккета, написанных после Второй мировой войны, — бездомные бродяги, воспринимающие свою нищету и беспомощность как данность, в результате чего они сводят к минимум собственные движения, стремятся к тому, чтобы не двигаться вовсе. В связи с этим можно говорить о параличе языка, который перестает выполнять коммуникативную функцию. Однако парадоксальным образом такой разрушенный язык пронизан рациональными суждениями и математическими вычислениями. Чем абсурднее происходящее, тем более строгим законам логики оно подчиняется. Таким образом, стирается грань между «нормальной» и «ненормальной» речью — sence и nonsence свободно перетекают друг в друга.
Несмотря на то что тематика секций и отдельных докладов, представленных на конференции, охватывала множество различных проблем, относящихся к экономике, политике, архитектуре и литературоведению, все выступления объединяло одно: понимание того, что актуальные проблемы, возникающие в различных областях социогуманитарного знания, требуют переосмысления существующих языков их описания, а также изобретения новых языков. Безусловно, в процессе работы конференции ее участники продвинулись в решении этой задачи или, по крайней мере, наметили перспективные подходы к ее решению.
Константин Бандуровский
[1] Yack B. Nationalism and the Moral Psychology of Community. Chicago; London: University of Chicago Press, 2012.