Опубликовано в журнале НЛО, номер 1, 2014
Публикуемые ниже статьи в своем первоначальном виде «прозвучали» в ка-честве докладов на симпозиуме, посвященном издательству «Ардис» и па-мяти Карла Проффера (1938—1984). Организованный Центром изучения России, Восточной Европы и Евразии, а также кафедрой славянских языков и литератур Мичиганского университета (Анн-Арбор), симпозиум проходил в конце сентября 2013 года — в те дни, когда Карлу Профферу, в прошлом — профессору Мичиганского университета, исполнилось бы 75 лет[1]. Трудно по-верить, что этот ученый умер молодым: масштабы его наследия не уклады-ваются в прожитые им годы. Автор монографий о Гоголе и Набокове, замеча-тельный переводчик и издатель, Карл Проффер не только оставил заметный след в американской славистике, но и сыграл важную роль в русско-амери-канских культурных контактах и в развитии самой русской литературы.
В 1971 году в Анн-Арборе Карл и его жена Эллендея основали изда-тельство, публиковавшее книги русских писателей и поэтов как на языке оригинала, так и в переводе на английский. В своих мемуарах о рождении «Ардиса» Эллендея объясняет, что выбранный ими логотип издательства — карета, запряженная лошадьми (рисунок В.А. Фаворского), — молчаливо от-сылает к афоризму Пушкина о переводчиках, «почтовых лошадях просвеще-ния»[2]. Переводческая деятельность «Ардиса» по-настоящему впечатляет: она охватывает широкий диапазон имен (от писателей XVIII века до современ-ных поэтов и прозаиков) и включает самые разные книги: антологии поэзии и прозы, сочинения отдельных авторов, сборники документов, статьи и мо-нографии русских литературоведов. И все же значение этого издательства не сводилось к культурному посредничеству. Не сводилось оно и к публикации самиздата и оппонированию советскому режиму. Профферы, конечно, печа-тали диссидентов и писателей, которые не могли в полный голос говорить в Советском Союзе. Более того, они горячо поддерживали тех, кто вынужден был эмигрировать или подвергался преследованиям в своей стране. Но в це-лом основатели «Ардиса» не ставили своей целью делегитимацию советской идеологии. Хотя избежать конфронтации с советскими властями они, разу-меется, не могли, «Ардис» все же выпадал из той парадигмы русскоязычных издательств Запада, в основном продуктов холодной войны («Континент», «Время и мы», «Посев»), с которыми их нередко сравнивают. Профферы с са-мого начала наметили себе другие рамки: их интересы лежали в сфере лите-ратуры и свою задачу они видели в восстановлении разорванных культурных связей и поддержке альтернативных литературных течений.
Рассказывая о поездках в Россию в «доардисовский» период, Эллендея вспоминает о знакомстве с Надеждой Яковлевной Мандельштам и либерально настроенными литераторами обеих столиц, чьи вкусовые предпочтения в дальнейшем сказывались на издательской политике «Ардиса», хотя и не определяли ее полностью. Среди встреченных ими людей с громкими име-нами (Лев Копелев и Раиса Орлова, Иосиф Бродский, Елена Сергеевна Бул-гакова) Эллендее запомнилась пожилая пара, «муж и жена Ивичи», которые поразили Профферов рассказами о знакомстве с Блоком: «Умные и обаятель-ные, они были как бы воплощением сохранения культуры»[3]. Александр Ивич (Игнатий Игнатьевич Бернштейн, 1900—1978), журналист, писатель, автор книг для детей, брат знаменитого лингвиста С.И. Бернштейна, действительно, смолоду вращался в литературных кругах и много лет дружил с Мандельштамами. Трудно сказать, знала ли тогда Эллендея, что Ивич «сохранял куль-туру» в буквальном смысле: Надежда Яковлевна передала ему рукописи Ман-дельштама, не говоря уже о том, что в архиве Ивича находились автографы многих других его знаменитых современников[4]. Как бы то ни было, именно эту роль — роль хранителя русской литературы — усвоил «Ардис».
Если англоязычных читателей издательство знакомило с русской классикой и с современной литературой (как самиздатской, так и подцензурной), то для русскоязычной аудитории «Ардис» заполнял культурные лакуны, образовав-шиеся в результате советской литературной политики с ее нормативными идео-логическими и эстетическими требованиями, которые выдвигали одни имена и жанры и подвергали остракизму другие. Если сформулировать схематично, то «Ардис» противостоял литературному канону, сконструированному офици-альным советским литературоведением, и пытался вернуть русскому читателю то, что в этот канон не попадало. «Ардис» (пере)издавал произведения Сереб-ряного века и русского модернизма (для молодого поколения имеет смысл по-яснить, что эти тексты не были общедоступны в советские времена). В «Ардисе» выходили книги писателей русского зарубежья, в первую очередь романы На-бокова (еще менее доступные в Советском Союзе). «Ардис» постоянно печатал эмигрантов Третьей волны — Бродского, Довлатова, Аксенова, Войновича, На-талью Горбаневскую, Юза Алешковского, Владимира Марамзина и многих дру-гих. В этом ряду особое место занимает Саша Соколов, с которым мир познако-мился именно благодаря Профферам, сразу расслышавшим уникальный голос никому тогда не известного писателя, приславшего им рукопись «Школы для дураков»[5]. Наконец, «Ардис» издавал и тех, кто не уезжал из Советского Союза, но хотел видеть свои произведения не искалеченными советской цензурой (Фа- зиль Искандер, Андрей Битов, Юрий Трифонов). Заполняя литературные ла-куны, «Ардис» не отторгал и признанных советских писателей (правда, их чаще всего публиковали в переводе), то есть издательство не ограничивалось до- или внесоветской культурой. В итоге «Ардис» стал едва ли не единственным изда-тельством, которое целенаправленно объединяло русскую литературу поверх географических, идеологических и эстетических барьеров. Может быть, вследствие этой инклюзивной издательской политики «Ардис» наметил те линии литературной эволюции, которые во многом определили постсоветский лите-ратурный канон. Благодаря их книгам на Западе и в России повысился статус и укрупнилось значение многих из тех писателей, которые сразу после отмены советской цензуры стали восприниматься как классики и образцы для подра-жания. Чтобы подчеркнуть особенное значение этого издательства для русской культуры, организаторы симпозиума назвали его «Анн-Арбор в русской лите-ратуре: Возвращаясь к Карлу Профферу и наследию "Ардиса"» и открыли за-седание семинаром «Издатели "Ардиса" и русский литературный канон».
Российская интеллигенция старшего поколения, скорее всего, помнит «Ардис» благодаря переизданиям произведений русского модернизма и книгам Набокова, благодаря нашумевшей истории с альманахом «Метрополь» (не прошедшим советскую цензуру и переправленным его авторами в Анн-Арбор), благодаря приглашению Иосифа Бродского преподавать в Мичиганском университете (инициатива Карла Проффера, которого поддержали другие профессора славянской кафедры). Но «Ардис» — это не только история во-влечения в орбиту издательства знаменитых имен (или открытия новых), не только перепечатка произведений Серебряного века и модернистских текстов. «Ардис» — это еще и монографии американских славистов о русской литера-туре, издания русской литературоведческой классики, переводы малоизвест-ных на Западе писателей XIX века (от Антония Погорельского и Надежды Дуровой до Аполлона Григорьева и Алексея Писемского), публикация русской эротической поэзии, маргинализированной в Советском Союзе. «Ардис» — это еще и дружеские контакты с русскими писателями, энергичное участие в кампаниях по защите тех из них, кого подвергали гонениям или са-жали. Проффер не только сам писал письма и обращался к влиятельным лю-дям в Штатах, но и использовал институционные каналы университета, чтобы оказывать давление на советские власти (яркий пример тому — воспроизве-денное ниже письмо президента Мичиганского университета к президенту США Джеральду Форду с просьбой содействовать освобождению Владимира Марамзина). Все это придавало издательству ореол публичности, редко при-сущий строго академическим проектам. Наконец, «Ардис» — это еще и круг учеников Карла Проффера и близких ему по взглядам и, главное, по градусу энтузиазма молодых славистов, которые редактировали, переводили, вычи-тывали корректуры, вели делопроизводство — а многие из них при этом еще и участвовали в формировании редакционной политики и успевали публико-вать собственные исследования. «Ардис» — это еще и дом, не только «изда-тельский дом», но и дом в прямом смысле слова: издательство располагалось в огромном подвале дома Профферов в Анн-Арборе, и для многих сотрудни-ков, как они вспоминали на симпозиуме, издательство стало родным домом.
Разнообразные аспекты наследия «Ардиса» и многогранное значение из-дательства для западной славистики и для русской культуры еще предстоит осмыслить. Мы, разумеется, не ставили перед собой таких фундаментальных задач, составляя эту подборку статей. Публикуемые исследования посвящены лишь некоторым сторонам работы «Ардиса» и далеки от задачи дать исчерпы-вающую картину. Открывается блок размышлениями Эллендеи Проффер о биографии Карла, о том, почему возник «Ардис» и каким образом харизматичная личность Проффера определила судьбу проекта. Александр Долинин посвятил свою статью Профферу как исследователю Набокова и посреднику в контактах писателя с советской аудиторией. Марк Липовецкий и Эндрю Рейнольдспроанализировали роль издательства в формировании поздне- и постсоветского канона в прозе и поэзии соответственно. Завершается блок статьей Дениса Козлова, которая, хотя и не имеет прямого отношения к «Ардису», воссоздает интеллектуальную атмосферу, в которой жило советское общество 1960-х (годы первых поездок Профферов в Россию), и анализирует перемены в общественном сознании тех лет.
Предваряя эти статьи, я хочу обратить внимание на ту сторону наследия «Ардиса», которая меньше всего известна в России, но которая, мне кажется, многое объясняет в работе издательства. Я имею в виду выпускавшийся Профферами журнал «Russian Literature Triquarterly» («RLT»). После их первой длительной поездки в Россию Карл, как вспоминает Эллендея, «стал мечтать о толстом журнале, посвященном и старым писателям, не названным в наших университетских курсах, и новым советским авторам, которые заслу-живают того, чтобы быть переведенными»[6]. Так родился замысел периодиче-ского издания, которое в течение последующих двадцати лет (1971—1991) выходило, как и обещало название, три раза в год. Номера журнала форми-ровались в основном по тематическому принципу: футуризм, театр, акмеизм, сатира и пародия, литература путешествий, золотой век, мемуары и авто-биографии, женщины в русской литературе — это далеко не полный список. Некоторые выпуски носили монографический характер и были посвящены одному писателю (Набоков, Булгаков). Почти в каждый номер входили от-ражавшие выбранную тему переводы классических произведений, аналити-ческие статьи американских славистов, лучшие образцы русского литерату-роведения, библиографические указатели и публикации затерянных, забытых или неизвестных текстов (как правило, по-русски) с послесловиями, ком-ментариями, иногда — текстологическими разысканиями. Каждый номер журнала мог служить учебным пособием для университетского спецкурса. Вместе с тем трудно назвать «Russian Literature Triquarterly» строго акаде-мическим проектом. Почти все его выпуски напоминают традиционные для России толстые журналы с характерными для них отделами прозы, поэзии, критики и юмора. Если вспомнить об исключительном положении толстых журналов в России, то можно сказать, что «Russian Literature Triquarterly» приближал русскую литературу к американскому читателю самой своей структурой, молчаливо отсылая к предмету изучения и делая русскую куль-туру не внеположным исследователю объектом, но частью его собственного мира. Кроме того, почти все выпуски отличались подчеркнутым интересом к визуальному ряду: в них публиковалось много иллюстраций, фотографий и карикатур, что придавало им элемент развлекательности и предполагало расширение читательской аудитории. Своей гибридной жанровой приро-дой — сочетанием педагогической и исследовательской установок, попытками выйти за пределы исключительно «дискурсивного» — журнал очевидным об-разом противостоял академической периодике («Russian Review», «Slavic Re- view», «Russian Literature») и явно стремился придать славистике новые па-раметры, сделать ее живым занятием и пригласить американского читателя приобщиться к формам читательского поведения, характерного для России. Не была ли попытка «Ардиса» совместить академические задачи с делом со-единения разорванных связей и возрождения русской литературы реакцией Проффера на кризис гуманитарного знания, который эксплицитно был арти-кулирован теоретиками культуры только в 1980-е годы, но который уже чув-ствовался в то время, когда Профферы начали свой издательский проект?
Современники упрекали «Ардис» в недостаточном профессионализме и поверхностности, в том, что некоторые переводы были подготовлены на ско-рую руку, а некоторые комментарии — недостаточно глубоки. Скорее всего, эта критика обоснованна, но она не может отменить или заслонить уникаль-ный характер издательского проекта Профферов. Если какая-то продукция издательства не пользовалась академическим авторитетом или спешка в са-мом деле сказывалась на работе «Ардиса», то азарт первооткрывателей, публи-кационный задор и сознание своей миссии хранителей и собирателей многое компенсировали и в конечном итоге определили судьбу «Ардиса», превратив его в неотъемлемую часть русской культуры XX века, что само по себе заслуживает пристального изучения. Симпозиум, посвященный наследию изда-тельства и памяти Карла Проффера, как и предлагаемый ниже блок статей, — один из первых шагов на этом пути.
Ольга Майорова
(Мичиганский университет,
Анн-Арбор)
[1] Хочу поблагодарить всех, кто посвятил много времени и усилий организации Профферовского симпозиума. Прежде всего, симпозиум не состоялся бы без энергичной поддержки и участия Эллендеи Проффер, а также бывших сотрудников «Ардиса». Огромную организационную рабо-ту провели сотрудники Центра изучения России, Восточ-ной Европы и Евразии (CREES) Мичиганского универси-тета. Заслуживают отдельного упоминания аспиранты славянской кафедры, особенно Сара Саттер (Sarah Sutter) и Натали Макколи (Natalie McCauley), оказавшие неоце-нимую помощь в подготовке этого блока. Отдельная бла-годарность сотрудникам библиотеки Мичиганского уни-верситета Дженет Крейн (Janet Crayne) и Кэтлин Доу (Kathleen Dow) за предоставление иллюстративных мате-риалов из коллекции «Ардиса» для этой публикации.
[2] Проффер Э. Предисловие к брошюре: Ардис. 25 лет рус-ской литературы. М.: Библиотека иностранной литерату-ры, 1996. С. 3.
[3] Проффер Э. Предисловие к брошюре. С. 1.
[4] См. воспоминания Софьи Богатыревой, дочери Александ-ра Ивича: «Хранитель культуры, или До, во время и после "Картонного домика"» (см.: Континент. 2009. № 142. С. 267—325).
[5] В недавнем разговоре со мной Эллендея рассказала, что «Ардис» получил машинописную рукопись «Школы для дураков» в пакете, отправленном из Египта (очевидно, Со-колов, в то время еще живший в Советском Союзе, пере-дал ее с какой-то оказией); полученный экземпляр был та-ким «слепым» (пятая или шестая закладка на пишущей машинке), что текст было трудно читать.
[6] Проффер Э. Предисловие к брошюре. С. 3.