(к истории некрасовских «красных книжек»)
Опубликовано в журнале НЛО, номер 6, 2013
Говоря о литературе, создававшейся «для народа», практически ставшей синонимом «лубочной литературы» (явлении специфическом именно для конца XVIII — начала XX века, впоследствии растворившемся в общей категории «массовой литературы»), чаще всего имеют в виду продукцию, выпускавшуюся многочисленными спекулянтами, базировавшимися на Никольском рынке в Москве («бессмертными» образцами такой литературы стали «Повесть о приключении английского милорда Георга и бранденбургской маркграфини Фредерики Луизы», а также «Битва русских с кабардинцами, или Прекрасная магометанка, умирающая на гробе своего супруга»). Именно книжки низкого качества (как художественного, так и полиграфического) и составляли на протяжении всего этого времени «литературу для народа». Так ее рассматривают и немногочисленные социологи[1], и еще более редкие историки литературы[2], видя причину засилья такой продукции в некомпетентности читателей и отсутствии на этом рынке «»идейных» издателей, которые могли бы стимулировать выпуск не пользующейся спросом литературы»[3].
Такой взгляд, однако, является слишком общим и не учитывает важных тенденций, развивавшихся в России во второй половине XIX века. Дело в том, что таких «идейных», по выражению А. Рейтблата, издателей, стремившихся давать народу хорошую, полезную литературу, было тогда не так уж мало. Литература для народа была полем борьбы между производителями низкопробных книжек и издателями литературы просветительского характера. И хотя в целом преобладала продукция спекулянтов, просветительская издательская и писательская деятельность существовала и развивалась, вовсе не погибая под натиском нечистоплотных коммерсантов и даже, как ни странно, представляя собой иногда прибыльное дело. Связано это с тем, что, безнадежно проигрывая на «чистом», зависящем исключительно от спроса, рынке (и в общем даже не пытаясь вступить в борьбу на нем) литературе, ориентированной на удовлетворение неразвитых вкусов читателя, литература, стремившаяся к просвещению и развитию этих вкусов, использовала другие — нерыночные — механизмы распространения: протекционистские, «распределительные». Подробное и целостное описание этих механизмов (какие институты могли выступать в качестве протекционистских по отношению к качественной литературе для народа, какие отношения существовали внутри этих институтов и между ними и издателями и т.д.) — дело будущего. Однако увидеть некоторые стороны устройства этого практически не замеченного исследователями поля — поля просветительской, качественной литературы для народа второй половины XIX века — дает возможность частный пример такой «идейной» издательской инициативы, а именно «красные книжки» — серия дешевых книг для народа, издававшаяся Н.А. Некрасовым в начале 1860-х годов.
1
Об истории замысла и его осуществления известно прежде всего из сообщенного этнографом А.С. Пругавиным свидетельства И.А. Голышева[4], книготорговца, продававшего книги исключительно через бродячих торговцев — офеней[5]. Голышев рассказал о том, что летом 1861 года Некрасов посетил его и, подробно расспросив об офенях и книжной торговле, а также рассмотрев имевшиеся у Голышева народные книги и картины, сообщил «о своем намерении заняться изданием для народа особых книжек, которые он предполагал составлять из своих стихотворений и распространять через офеней». По совету Голышева «Некрасов решил, что брошюрки с его стихами будут издаваться в виде маленьких книжек, в формате обыкновенной лубочной листовки, в красной обложке и будут называться «Красными книжками», причем офени должны продавать их не дороже 3 коп. за экземпляр». Некрасов принял советы Голышева (согласно Пругавину, книгопродавец даже высказывал уверенность в том, что и сама поэма «Коробейники» была написана под впечатлением от посещения лавки) и в следующем же, 1862 году «издал первую «Красную книжку», в которую вошло его известное стихотворение «Коробейники», и прислал» Голышеву «1.500 экземпляров этой книжки, при письме, в котором просил продавать их чрез офеней». Письмо это также приводится Пругавиным. В нем Некрасов предлагает продавать книжку за три копейки (как обозначено на обертке), из которых две должны были получать офени, а одну — Голышев[6]. Далее Пругавин пишет: «В 1863 вышла вторая «Красная книжка», которая состояла из сказки какого-то А. Фомича: «Бобыль Наум Сорокодум» и стихотворений Некрасова: «Забытая деревня», «Огородник», «Городская кляча» и «Школьник». Эта книжка также была прислана Некрасовым Голышеву для распространения через офеней. Обе книжки были быстро разобраны офенями, но, к сожалению, этим и заканчивалась попытка Некрасова распространить в народе свои стихотворения при помощи офеней: «Красные книжки» более не появлялись. Причину этого, если не ошибаемся, нужно видеть в цензурных строгостях того времени. Когда в 1863 году Голышев, бывши в Петербурге, посетил Некрасова, то последний горько жаловался ему на придирки цензуры»[7].
В целом рассказ Голышева достоверен и совпадает с другими данными (нам, в частности, удалось обнаружить следы этой посылки в конторских книгах «Современника»[8]). Тем не менее, поскольку вышло всего две «красных книжки» и собственно упоминаний об этом замысле практически нет, многое остается неясным. В частности, собирался ли Некрасов продолжать издание, планировал ли издавать в этой серии исключительно собственные сочинения или круг авторов и текстов предполагалось расширить, и если да, то кого он собирался привлечь? Не находят документального подтверждения и сведения о цензурном запрещении. Сама идея обратиться к офеням для распространения хорошей литературы выглядит парадоксальной[9]. Коробейники имели дурную репутацию беспринципных «торгашей», думавших прежде всего о прибыли, а не о качестве продаваемого товара, и являлись главными агентами «никольской» литературы. Не означает ли это, что и некрасовский проект представляет собой скорее спекуляцию, чем «идейное» книгоиздательство?
В советском литературоведении было принято видеть в некрасовском проекте бескорыстную попытку Некрасова принять участие в деле просвещения народной массы[10]. Обращение поэта к офеням при этом оправдывалось с помощью идеализации коробейников (с опорой на их образ, созданный самим Некрасовым в «Коробейниках» и «Дядюшке Якове»: «торгаши» — но связанные с «трудовым крестьянством», «рядовые бойцы» просвещения). Странный же договор с книгопродавцем (по которому Некрасов не получал ничего) подтверждал бескорыстную заботу поэта о просвещении народа[11]. В последнее время, однако, стало преобладать иное понимание некрасовского проекта. Сотрудничество с Голышевыми трактуется скорее как «компрометирующее» обстоятельство, характеризующее Некрасова не столько как бескорыстного народолюбца и просветителя, сколько как умелого предпринимателя, приступившего к освоению чрезвычайно емкого и постоянно растущего рынка с целью получения значительной наживы. Условия соглашения с Голышевым интерпретируются как шаг, сделанный для укрепления своих позиций на этом рынке: жертвование сиюминутной прибылью ради будущих «сверхдоходов». Так описывает проект «красных книжек», например, Аннет Люизье[12].
И та, и другая интерпретация неверны. Если для того, чтобы опровергнуть представление о бескорыстии и благотворительном характере проекта, нужны сложные аргументы, то «спекулятивному» характеру предприятия противоречит не столько абсолютная убыточность для издателя условий соглашения с книгопродавцем, сколько несопоставимое с обычной «никольской» литературой полиграфическое (и, само собой, художественное) качество издания. Подлинная причина ошибок в оценке некрасовского проекта, однако, лежит в иной плоскости: подобно упомянутым социологам и историкам литературы, некрасововеды исходят из представления, что никакой альтернативы коробейникам, никаких иных возможностей для частного издателя донести свою продукцию до народного читателя не существовало. Между тем, вопреки утверждениям Голышева, замысел издавать книжки для народа появился у Некрасова за целый год до визита к книгопродавцу и, очевидно, с распространением книг через офеней связан не был. Впервые упоминается о нем в письме Некрасова А.Ф. Погосскому от конца апреля или начала мая 1860 года (согласно которому ставшая второй «красная книжка» должна была выйти первой): «Наум Сорокодум — прелесть! Славный мужчина. Мы его пустим в 1 № издания. И я хотел бы подписать Ваше имя. Напишите, согласны ли Вы на это? Будьте здоровы. Н. Некрасов. И Добролюбов держится насчет Наума того же образа мыслей и едет за границу»[13].
Е.В. Базилевская, впервые опубликовавшая и датировавшая это письмо, очень точно связала замысел с общественным подъемом интереса к народному образованию[14], но не высказала предположения о том, на какой же способ распространения своей книжки Некрасов изначально рассчитывал. Между тем, имя Александра Фомича Погосского (чей псевдоним А. Фомич Пругавин не расшифровал), автора единственного произведения в увидевших свет «красных книжках», не принадлежащего самому Некрасову, указывает на те каналы, которые поэт собирался использовать. Именно этот «третьестепенный» литератор и издатель искусно использовал зарождающиеся в это время в России протекционистские институты для издания просветительской литературы и воплощал в своей деятельности нерыночные, распределительные механизмы, на которые в первую очередь ориентировался Некрасов. Таким образом, для понимания характера некрасовского проекта нужно рассматривать не торговое предприятие Голышевых, а народные издания А.Ф. Погосского[15].
2
К тому времени, когда появился некрасовский проект «красных книжек», Погосский уже третий год издавал журнал «Солдатская Беседа», рассчитанный на соответствующую аудиторию. Если в первый год вышло только две книжки, то в 1859 и 1860 годах журнал выходил уже в шести книжках в год (практически полностью «Солдатская Беседа» заполнялась в это время самим издателем). Кроме того, с 1855 по 1860 год Погосский выпустил ряд брошюр, также предназначенных для солдат. Будучи, на первый взгляд, издателем специфическим, ориентированным только на одно профессиональное сообщество, Погосский с самого начала видел себя издателем литературы для всей народной массы, обстоятельствами вынужденным ограничиваться определенной ее частью. Он не раз подвергался критике в толстых журналах за «идеализацию» народной жизни[16], за невысокий художественный уровень своих произведений[17], даже за их «безнравственность» и т.д. Во всяком случае, по своим намерениям Погосский был издатель и литератор «серьезный», стремившийся издавать литературу, в том числе художественную, качественную и полезную для народа. Не считая себя литератором в том же смысле, что Тургенев или Толстой, определяя народную литературу как особое поле деятельности, предполагающей более скромные (по сравнению с «высокой литературой») и более практические задачи[18], Погосский признавал слабость своих литературных способностей, но считал, что его деятельность будет необходима до тех пор, пока грамотность не «распространится в народе, [не] явится потребность хороших — дельных и разумных книг — тогда лучшие литераторы наши, снисходя к нужде народа, дадут его любознательности свежую и здоровую пищу. Но все это впереди и, может быть, далеко впереди»[19].
От перехода к изданию народной литературы Погосского удерживало отсутствие средств распространения, подобных тем, что он использовал в случае литературы солдатской, средств, без которых хорошая литература была обречена на поражение в рыночной борьбе с «отпетыми книжками». Хорошо известно, что «Солдатская Беседа» пользовалась поддержкой в кругах высшего военного руководства, прежде всего в либеральном Гвардейском генеральном штабе[20]. Именно эта поддержка, а не свободная конкуренция с «отпетой литературой» обеспечивала «солдатским» изданиям Погосского устойчивое распространение в этой среде[21]. Однако эта сфера, с одной стороны, обеспечивала его изданиям надежные каналы «сбыта» (на отсутствие которых впоследствии жаловался в своем доносе в III отделение неудачливый преемник Погосского — В. Дерикер[22]), с другой — не могла способствовать, а отчасти даже препятствовала расширению круга читателей и сотрудников. Доступа к статским министерствам и ведомствам Погосский, очевидно, в начале своей деятельности не имел.
Однако в конце 1850-х годов положение начинает меняться и издатель, подобный Погосскому, получает возможность использовать протекцию неправительственного характера. Это связано с выходом на сцену народного просвещения общественных организаций, ставивших своей задачей способствование развитию народной грамотности. Двумя такими организациями сталиСовет уполномоченных частных бесплатных воскресных школ, созданный летом 1860 года, и Санкт-Петербургский Комитет грамотности при Императорском Вольном экономическом обществе, учрежденный 1 декабря 1860 года[23]. Обе эти организации, обратившие на себя сочувственное внимание общественности, включали в свой состав известных литераторов, ученых и педагогов: в первый же год существования Комитета грамотности его членами стали П.В. Анненков, Л.Н. Толстой, С.С. Громека, И.С. Тургенев, в 1862 году в организацию вступили Н.С. Лесков и Г.З. Елисеев. Погосский сразу же становится активным участником обеих организаций[24]. Работа Совета уполномоченных быстро прекратилась (уже в середине 1862 года воскресные школы были практически запрещены). Комитет грамотности, чья деятельность в первые десятилетия его существования традиционно вызывает осуждение, характеризуется как чрезмерно «робкая», бюрократизированная, консервативная и в целом скорее малозначительная[25], тем не менее заявил о себе как институт, потенциально полезный для издателя, каким собирался стать Погосский, то есть институт протекционистский: с самого начала он сделал своей целью поиск как литераторов и издателей, способных создавать полезные для народа книжки, так и средств распространения таких книжек.
Именно возникновение этих общественных институтов подтолкнуло Погосского к изданию народного журнала. В декабре 1860 года он писал в статье «От Редактора»: «…Некоторые из ученых людей, известных своею полезною деятельностью, сделали честь нашей «Беседе», признав и ее полезною для чтения в разных сословиях народа, и предложив свое участие литературными трудами, которые, разумеется, придадут журналу не только разнообразие, но и более капитальные достоинства. Это расширит круг наших читателей, даст новые средства изданию, — и тогда Редакция объявит новые обязательства»[26]. За этим заявлением стояла активная деятельность Погосского по организации народного журнала. В письме к П.В. Анненкову от 15 января 1861 года (дата определена по штемпелю на конверте), с которым Погосский, видимо, познакомился благодаря совместной деятельности в Комитете, он писал:
Имею честь доложить Вам, уважаемый Павел Васильевич, что наконец я получил разрешение издавать, кроме Солдат[ской] Беседы, — еще: «Беседу — Народный вестник, для начального образования». — Но таково горе, что во 1-х — совсем нездоров, во 2-х — ни единой строки нет для 1 № — а между тем надо же начинать.
Не откажите в Вашем участии: если есть что-нибудь подходящее из Переводов Английских, для Отдела: Науки, или для Смеси. Приглашенные сотрудники оказались несостоятельными, но мне обещаны теперь две статейки, для первого отдела сам напишу и как-нибудь надо извернуться.
Хотел явиться к Вам и просить Вашего наставления, но решительно не могу выйти. Я полагаю обратиться к Кавелину, Галахову, Щебальскому, Павлову и другим, прося посильного содействия в этом общем деле. Разумеется, никого затруднять не буду, но чтобы подвинуть дело — нужны имена. При том едва ли откажет кто — раз в месяц просмотреть статейку своей специальности.
Помогите, уважаемый Павел Васильевич, Вашими советами и влиянием и назначьте время, когда я могу явиться к Вам на часок для изложения всего дела. — Если оно не пойдет путно сразу, то, разумеется, лучше и не начинать. — А если совокупить усилия нескольких дельных голов, то не говоря о том, что выйдет хорошая вещь — но и за сотрудниками и за средствами дело не станет.
И не лучше ли отложить начало месяца на два?
Теперь и о воскресных школах написать можно; да похлопотать попробую через Гр. Баранова, чтобы позволили объяснять крестьянам, в предупреждение беспорядков, все положения по их делу.[27]
Таким образом, уже в конце 1860 года у Погосского не просто сложился, но был утвержден и готов к осуществлению план издания журнала для народа.
Неизвестно, обратился ли он к ученым и литераторам, названным в письме, однако есть свидетельства того, что в это же время Погосский вел переговоры о сотрудничестве с А.Н. Бекетовым (впоследствии активным участником «Народной Беседы»)[28] и начинающим тогда литератором Н.Н. Страховым[29]. Тем не менее эти планы в 1861 году не осуществились. Дело в том, что Комитет грамотности свою работу начал только фактически с весны 1861 года (первое заседание состоялось 7 апреля) и на первых порах не имел средств[30]. Поэтому только ко второй половине 1861 года можно было говорить о реальном начале его деятельности (книгоиздательские возможности Совета уполномоченных были, судя по всему, изначально ограниченными). Видимо, Погосский решил отложить издание журнала для народа до того времени, когда деятельность этих организаций твердо встанет на ноги: в 1861 году «Народная Беседа» не издавалась[31], «Солдатская Беседа» составлялась по-прежнему Погосским практически в одиночестве[32].
Во второй половине 1861 года Комитет грамотности начал активную деятельность по распространению народных книг, которые частично дарились ему, а частично (примерно на две трети) покупались у авторов и издателей и рассылались в народные библиотеки и школы, чаще всего по просьбам народных учителей, сельских священников и помещиков, стремившихся распространять грамотность и просвещение среди крестьян: всего за полгода было разослано 450, а в 1862 году — уже 5000 экземпляров книг[33]. К началу 1862 года Комитет превратился в институт, способный осуществлять протекцию и распределение книг, полезных, с его точки зрения, для народа. Требуя от издателей скидки, ставя условием приобретения дешевизну, Комитет лишал таких издателей сверхприбыли, однако не лишал их доходов вовсе, предоставляя гарантированные каналы сбыта (выступая оптовым покупателем) и тем самым делая издание хорошей литературы хотя и умеренно, но стабильно доходным занятием. Это и позволило Погосскому наконец начать издание народного журнала. В четвертой книжке «Солдатской Беседы» за 1861 год появляется его заметка «Перемена в издании «Солдатской Беседы»», в которой издатель сообщает о возможностях, открытых ему новыми общественными институтами:
Из писем ко мне, из словесных бесед моих с товарищами — офицерами и солдатами — я видел общее желание, чтобы Солдатская Беседа была разнообразнее по содержанию и обширнее по объему. Некоторые из начальников, принимающие искреннее участие в деле образования солдат, советовали мне то же самое; я сам вполне разделял выраженное мне желание, но исполнить его не представлялось никакой возможности: чтобы вести основательно дельный и дешевый журнал — нужно такое число подписчиков, которое не может быть пополнено одним военным сословием.
Обстоятельства помогли этому делу: при открытии в С.-Петербурге первых Воскресных школ, когда понадобились удобопонятные для народа книжки, некоторые гг. ученые и литераторы одобрили повести и рассказы Солдатской Беседы, признали их годными для упражнения в чтении в школах, и затем сделали мне честь — предложили мне принять на себя редакцию Журнала для Народа, обещая свое содействие в этом деле.
А так как и крестьянину, и ремесленнику, и солдату — да и вообще всем учащимся — нужны одни и те же сведения по всем частям знания, то я решился издавать такой журнал, который был бы пригоден для всех, желающих учиться; для войска же пополнять этот журнал необходимыми военному человеку сведениями[34].
Хотя сам Погосский связывает решение выпускать народный журнал с созданием воскресных школ, он с самого начала стремится использовать Комитет грамотности для поддержки своего издания. На заседании Комитета 9 ноября 1861 года говорилось: «Член комитета А.Ф. Погосский, предполагая издавать с 1-го января журнал «Народная Беседа», обратился с просьбою, чтобы комитет заявил свое мнение о журнале и разослал объявления о нем. При этом г. Погосский как председатель совета С.-Петербургских частных воскресных школ сообщил от совета воскресных школ приглашение членов комитета грамотности принимать участие в делах этих школ. Комитет, находя программу предлагаемого издания г. Погосского соответствующей своей цели, положил разослать объявления о нем при изданиях Императорского Вольного экономического общества, а также прилагать их при сношениях с лицами, обращающимися в комитет по делам школ»[35].
Комитет грамотности (вместе с Советом уполномоченных) гарантировал не только покровительство и участие в распределении изданий Погосского среди читательской аудитории. Он также «снабдил» его сотрудниками (многие из которых участвовали в деятельности этих организаций или серьезно сочувствовали ей) и расширил круг его знакомств в кругу представителей «высокой литературы». Некоторые из них имели связи в кругах высшей бюрократии, и этими связями Погосский, можно сказать, совершенно беззастенчиво стремился воспользоваться. Уже издавая «Народную Беседу», он обращается с просьбой к П.В. Анненкову. Это письмо (предположительно датируемое мартом или началом апреля 1862 года по содержанию[36]) мы приводим почти целиком, в том числе потому, что оно добавляет любопытную черту к характеристике и Погосского, и в целом нравов той «второстепенной» журналистики, к которой этот литератор принадлежал:
Позвольте, уважаемый Павел Васильевич, представить Вашему участливому вниманию одну литературную сплетню, которая, к сожалению, рассказанная мною, — имеет вид своекорыстия, — но это только вид, а впрочем и сущность немножко такова.
На днях я был участником в третейском суде между Редактором и Издателем Блюстителя Здравия — Глинским и Дерикером. Дело грязное — первый, несмотря на свою прирожденную глупость и рогатость, надул второго, человека умного, но неосторожного.
Дерикер должен был покинуть издание без всякого вознаграждения. Журнал держался только им, ибо от Глинского ничего нельзя ожидать, кроме микстуры и клистира в литературе.
Между тем он слазил к Ахматову[37] и хлопотал о распространении Блюстителя по попам.
Дерикер же присоединился к Народной Беседе сотрудником моим. — И вот тут-то и есть самое тонкое место моего письма: я тоже хочу слазить к Ахматову. Я не прошу, как Гоголевский Иван Иванович, чтобы Ивана Ни- кифоровича засадили в железа и вздули батогами, — но в роде того: чтобы Глинского с блюстителем прогнали, а Народ[ую] Беседу приняли.
Сделайте милость, помогите этому натуральному и небезосновательному стремлению моему — и если в самом деле не находите ничего богопротивного в Нар[одной] Беседе — не откажите ей в своем покровительстве.
Но во всяком случае — не лишне, а полезно — предупредить Ахматова на счет Глинского и его издания, которое еще вряд ли оправдает себя <…>[38]
Желание использовать связи Анненкова в высшем церковном руководстве и для получения протекции, и для борьбы со своим прямым конкурентом органично сочетается с искренним желанием Погосского дать народу «здоровую пищу», а не противоречит ему. «Борьба за читателя» в поле такой литературы и журналистики означала прежде всего борьбу за получение протекции, за доступ к нерыночным каналам распространения, в основном остававшимся в руках правительства.
Сотрудничество с протекционистскими организациями правительственного и общественного характера начало приносить свои плоды уже в самом начале издания «Народной Беседы» и обещало ей хорошие перспективы в будущем: новое предприятие быстро становится рентабельным. В письме от 10 июня 1863 года (год определен по содержанию) М.П. Погодину, которому Погосский после отъезда за границу предлагал купить у него право на издание журналов, сказано: «Вообще, ясно, что такое издание, верно поведенное, должно иметь немаленькую будущность: 20 т[ысяч] школ, 30 т[ысяч] священников, не говорю о войсках и крестьянах, нуждаются в дешевом народном издании. — Мое дело почти в самом начале и, стараясь вести его по мере сил основательно, я не имел еще тех выгод, которые все впереди, — и приходится кончить дело или вести его вяло. Мне стоит издание до 10 тыс. выгод со всеми расходами»[39]. Даже если сумма доходов Погосским несколько преувеличена (по понятным причинам), очевидно, что протекционистская модель народного книгоиздания к этому времени уже была чрезвычайно привлекательной для предпринимателей, подвизавшихся на этом поприще[40].
3
Изложенная выше история изданий Погосского показывает, что Некрасов уже в момент возникновения замысла «красных книжек» (не говоря уже о 1862 и 1863 годах), как минимум, мог иметь в виду переживающие период становления протекционистские институты. Есть основания полагать, однако, что Некрасовдействительно ориентировался на эти институты (обещавшие хорошим книжкам для народа гарантированное распространение и, вероятно, небольшую, но прибыль), связывал прежде всего с ними судьбу своего издания и что посредником между поэтом и Комитетом грамотности был Погосский.
Знакомство Погосского с Некрасовым произошло, видимо, в 1859 году (в этом году в № 8 «Современника» был опубликован рассказ Погосского «Темник»[41]). Мы не знаем абсолютно точно, тесно ли они общались в конце 50-х—начале 1860-х годов, однако ряд фактов говорит в пользу этого. Сам характер процитированного выше письма и приятельские интонации писем 70-х годов позволяют предположить, что приязненные отношения были характерны и для раннего периода их взаимоотношений. Видимо, встречи между ними могли быть достаточно частыми, например на «четвергах» Чернышевского, на которых бывали и Погосский, и Некрасов и на которых царила, по свидетельству мемуариста, непринужденная обстановка[42]. Помимо Чернышевского и Буткевича, у Некрасова и Погосского был еще ряд общих знакомых: это Добролюбов, Н.Н. Обручев, В.П. Аничков. Также на протяжении 60—70-х годов Некрасова связывают с Погосским отношения делового и литературного сотрудничества: помимо участия Погосского во второй «красной книжке», известно об ответном участии Некрасова в издании Погосского: поэт впервые опубликовал стихотворение «Кумушки» в 1863 году, в № 1 «Народной» и «Солдатской» «бесед» (есть веские основания предположить, что этот текст был написан специально для издания Погосского — стихотворение очень стройно вписывается в тематику этой книжки, посвященной детям и бережному к ним отношению). Нами обнаружено, что стихотворение «Дядюшка Яков» было впервые опубликовано в «Букваре для чтения и письма», изданном Погосским в 1867 году[43]. В том же году Некрасов, возможно, задумывал совместно с Погосским (или под влиянием общения с ним) издание книги для детей[44]. Таким образом, можно говорить и об их взаимной симпатии, и о том, что Некрасов с сочувствием относился к Погосскому как литератору и с самого начала разделял его представления о задачах литературы для народа. В свою очередь, Погосский печатно выражал пожелание увидеть произведения Некрасова в дешевых изданиях для народа[45].
Безусловно, успехи Погосского в такой специальной сфере, как литература для солдат, вряд ли могли привлечь внимание Некрасова как издателя народной литературы[46]. Однако к весне 1860 года их интересы совпали: план поэта начать серийное издание книг для народа возникает одновременно с планами Погосского расширить «Солдатскую Беседу» и начать издавать народный журнал. Есть основания видеть в этом не случайное совпадение, поскольку и далее планы Некрасова меняются практически синхронно с планами Погосского. Запланированное в середине 1860 года издание «красных книжек» откладывается до конца 1861-го и в ноябре делается возможным — Некрасов получает цензурное разрешение. После новой задержки в марте 1862 года первая книжка выходит в свет[47] (опять же практически одновременно с дебютом «Народной Беседы»). Хотя прямых доказательств воздействия Погосского на то или иное решение Некрасова, касавшееся судьбы «красных книжек», нет, однако такое воздействие представляется весьма вероятным, учитывая характер их взаимоотношений и то, что Погосский стоял существенно ближе к деятельности Комитета грамотности и имел о его судьбах полное и точное представление.
О том, что Некрасов действительно прибегал к поддержке Погосского, использовавшего свое влияние на благо его издания, говорит всего один, но чрезвычайно важный в данном случае факт. С самого начала Комитет грамотности озаботился поиском и других средств (помимо закупки и рассылки книг) для поощрения распространения полезных для народа изданий. Таким средством стало составление и публикация списка книг, рекомендованных для народных школ и народного чтения, предназначенного для того, чтобы подвигнуть эти школы, а также правительственные и благотворительные организации на покупку изданий, признаваемых комитетом полезными. Этому списку придавалось большое значение: «Имея в виду общую нужду в указаниях на лучшие руководства, Комитет занимается составлением для напечатания каталога этих книг. Для этого избрана в 1861 году особая комиссия из гг. Погосского, Оболонского, Толя, Паульсона и Золотова; она заканчивает свой труд»[48]. Этот каталог был, согласно «Краткому обзору деятельности С.-Петербургского комитета грамотности за 10 лет его существования», выпущен первым изданием в первой половине 1862 года, и в него вошли 104 наименования книг, подавляющее большинство которых было прямо предназначено для народного читателя[49]. С самого начала этот список оказался вполне серьезным протекционистским инструментом. Историк Комитета так описывает произведенный каталогом эффект: «Это издание имело успех. Стали поступать новые книги для рассмотрения их Комиссией; заметно увеличился спрос на одобренные комитетом произведения. Управляющий департаментом уделов уведомил, что департамент будет руководствоваться Списком комитета при снабжении книгами удельных училищ; с требованиями Списка часто обращались в Комитет директора народных училищ; наконец, министерство народного просвещения (при Головнине) приобрело в 1863 г. около 3000 экз. Списка»[50]. Очевидно, что само попадание в этот список означало для издателя книги очень много.
Уже первый довольно краткий список несет на себе следы существенного влияния, которым пользовался Погосский при его составлении: из всего пятнадцати книг «художественного» характера четыре — издания Погосского. Из восьми журналов два — «Народная Беседа» и «Солдатская Беседа» (кроме нее, «Учитель», рекомендовавшийся для учителей народных школ, «Блюститель здравия и хозяйства», издававшийся врагом Погосского — Глинским, «Народное чтение» Лермантова, «Чтение для солдат» Гейрота, начавший выходить в 1861 году «Грамотей» Кушнерева, а также толстовская «Ясная Поляна» со следующей аннотацией: «Превосходный педагогический журнал, знакомящий с потребностями народного образования. Книжки очень дороги. Полная подписка с пересылкой 7 р. 50 коп.»)[51]. Второе издание Списка, «измененное и значительно дополненное», вышедшее в начале 1863 года, показывает рост влияния Погосского при его составлении. Всего в каталог включено сто пятьдесят семь книг (в том числе малороссийских), в разделе «Рассказы, повести, стихотворения, басни, сказки и комедии» всего представлено двадцать восемь книг, из них девять — издания Погосского: «Первый винокур» (1861), «Дедушка Назарыч» (1860), «Сибирлетка» (1861), «Суходольщина» (1862), «Злодей и Петька» (1862), «Солдатское пиво» (1862), «Посестра Танька» (1861), «1. Слабосильные люди. 2. Ротные дети» (1862), «Чему быть того не миновать, или Не по носу табак» (1861). Кроме того, в разделе «Книги научного содержания» представлена его брошюра «Из природы. Вода во всех ее видах» (СПб., 1861) и две книжки сотрудника Погосского, В.В. Де- рикера («О знахарях и о врачебной помощи в деревнях. Соч. В. Василича» (СПб., 1862) и «Предохранительные и врачебные средства против чумы рогатого скота и сибирской язвы. Соч. В. Василича» (СПб., 1862)). В списке журналов оказалось представлено только одно издание для народа: «Народная Беседа» (также упоминалась «Солдатская Беседа»).
Даже беглый просмотр нового варианта Списка показывает, что, несмотря на то что в целом он был значительно расширен, в него вошли далеко не все «серьезные» издания для народа: так, в нем, например, отсутствуют «Народные беседы» Д.В. Григоровича, исключены все присутствовавшие в первом варианте народные журналы. Потенциальные кандидаты, очевидно, проходили придирчивый и во многом субъективный отбор. Поэтому можно уверенно предположить, что именно влиянием Погосского обусловлено то, что в список включена первая «красная книжка» со следующей аннотацией: «66. Красные книжки. Книжка первая. Коробейники. Сочинил и издал Некрасов. СПб., 1862 г., в 12 д. л., 36 стр.; цена 3 к. Случай из жизни двух коробейников и очерк нравов и бродячего их быта. Написано стихами»[52].
Наконец, косвенным аргументом в пользу того, что именно личная связь с Погосским была для Некрасова стимулом издавать народные книжки, является и тот факт, что прекращение некрасовского проекта совпадает с временным прекращением издательской и общественной деятельности Погосского: в середине 1863 года, после выхода третьей «Солдатской» и «Народной» «бесед» он уезжает за границу и на некоторое время приобретает репутацию неблагонадежного[53]. Четвертая книжка обоих журналов выходит уже под редакцией замещающего Погосского В.В. Дерикера. Примерно тогда же завершается проект Некрасова: 11 апреля 1863 года было получено цензурное разрешение второй «красной книжки», ставшей последней. Она вышла, была разобрана и распродана офенями, но продолжения, которое, видимо, должно было приходиться примерно на осень этого же года, не последовало. Так Некрасов испытывает на себе (конечно, не первым и не последним) те негативные стороны протекционистского рынка, критика которых, впрочем, давно стала делом обычным: освобождаясь от зависимости от «неправильного» выбора непросвещенного покупателя, агент на таком рынке попадает в зависимость от «связей», от патрона, который, возможно, являясь более просвещенным, чем «масса», человеком, привносит свои предпочтения, в некотором отношении обусловленные не менее субъективными факторами, чем вкусы «толпы».
4
Сама некрасовская идея использовать офеней, видимо, является своего рода отражением тех иллюзий и надежд, которые тогда питала интеллигенция, фактически впервые реально вступившая на арену практической работы по просвещению народных масс, чье отношение к спекулятивному рынку еще не было однозначно непримиримым просто потому, что она только-только по-настоящему готовилась с этим рынком столкнуться[54]. Тот же Комитет грамотности постоянно рассматривал возможности использовать офеней для полезных целей. Так, Пругавин сообщает (симптоматично, что в этом эпизоде против использования коробейников резко выступает Погосский, чьи издания практически никогда, насколько нам известно, не входили в ассортимент коробейников):
Мысль о том, чтобы воспользоваться офенями для распространения в народ действительно полезных и хороших книг, возникла в среде интеллигенции еще в начале шестидесятых годов. В только что возникшем тогда петербургском комитете грамотности вопрос об этом не раз затрогивался (так! — М.М.) и обсуждался на комитетских заседаниях. Один из членов комитета г. Толь предлагал устроить особую артель офеней, которым поставлено было бы в обязанность распространять исключительно издания, одобренные комитетом. Но, к сожалению, как это у нас очень часто бывает, дальше разговоров дело не пошло.
Затем около того же времени в комитете был возбужден вопрос об интеллигентных офенях, о ходебщиках-добровольцах, из среды лиц образованных и сочувствующих делу народного просвещения. Но и это предложение сразу же встретило серьезные возражения.
— Господа! — сказал известный деятель того времени А.Ф. Погосский, — да где же нам найти этих апостолов, которые так самоотверженно пошли бы на этот подвиг?
И с ним все согласились, признав, что таких «апостолов» не найдется. Таким образом и этот план был признан неосуществимым[55].
Мы не нашли данных, подтверждающих это сообщение (Пругавину в 1861 году было 11 лет), однако в целом оно, видимо, соответствует реальности[56]. Офени могли привлекать деятелей Комитета именно благодаря своей «всеядности», тому, что им было все равно, что продавать, — лишь бы товар приносил им прибыль. Поэтому естественно было предполагать, что коробейники готовы будут продавать хорошую литературу, если сделать ее коммерчески для них привлекательной. Тем более, что можно было видеть и встречное движение, проявление интереса к деятельности Комитета со стороны самих офеней. Уже после начала сотрудничества с Некрасовым И.А. Голышев (бывший «сотрудником-корреспондентом» этой организации с 1861 года) обратился к Комитету с деловым предложением, изложенным в протоколе заседания от 6 ноября 1862 года:
Член комитета, учредитель рисовальной школы в селе Мстере, Владимирской губ., книгопродавец Голышев, представляя в комитет по экземпляру продаваемых им народных книг, просит избрать его комиссионером комитета, при чем изъясняет, что желательно было бы заменить в книжной торговле эти книги лучшими по изложению и содержанию. Для достижения этого он просил комитет: <…> 1) указывать ему на те дешевые издания, которые могли бы заменить настоящие и присылать для продажи издания комитета, и 2) рассматривать издания им, Голышевым, предполагаемые, и если комитет их одобрит, то возвращать ему рукописи не с одним своим одобрением, но и со стороны цензуры, дабы устранить вторичную пересылку их в цензуру. К этому председатель присовокупил, что Голышев обещал ему доставить комитету подробные сведения о том, в каком количестве каждой из представленных им книг распродано в один и тот же период времени и какие свойства этой книги были тому причиною <…>
Комитет с большим интересом отнесся к предложению и почти моментально ответил согласием на большую часть сделанных Голышевым предложений:
Положено: 1) объявить Голышеву готовность комитета рассматривать издаваемые им книги и сообщать ему замечания, а в случае одобрения возвращать рукописи с одобрением цензуры. 2) Снабдить его и снабжать впредь каталогами книг, одобренных комитетом, по которым он может выписывать необходимое от продажи от комиссионера комитета. 3) Книги, присланные Голышевым, рассмотреть в бюро, по получении от него дополнительных сведений об успехе их распродажи, обещанных им председателю <…> в то же время снестись с Голышевым для разъяснения некоторых вопросов, о которых не говорится ни в его письме, ни в записке г. Дубенского, главнейшим образом о размере уступки им с книг, передаваемых в комиссию. Что же касается до избрания Голышева комиссионером комитета, то это отложить до времени, пока распродажа книг, одобренных комитетом, покажет, до какой степени необходимо или полезно, независимо от предполагаемых небольших складов этих книг в разных местах, иметь официальных комиссионеров комитета в губерниях[57].
В записке Голышев также дал ряд советов, касавшихся рыночной стратегии, приемов, с помощью которых можно сделать хорошую, полезную для народа книжку ходовым товаром, как бы замаскировав ее под ту литературу, к которой привык народ благодаря деятельности офеней:
Для успешного распространения между народом полезных изданий, г. Голышев советует соблюдать следующие условия, выведенные им из тридцатилетней практики: 1) Цена книги должна быть от 3 до 30 коп. серебр. не выше; бумагу следует брать попроще и потолще, печатать поразгонистее и покрупнее, чтобы удобнее читать малограмотным при небольшом освещении, даже в сумерки. 2) Формат книжки удобнее всего в 12 долю листа; книжку полезно делать потолще, что легко достигается нетонкою бумагой, разгонистою печатью и малым форматом. 3) Достоинство книжки увеличивается, если в ней есть несколько картинок, в том числе на заглавном листе; обертка должна быть цветная, с узорами. Забавное или простое и понятное заглавие также имеет важность, т.е. заглавие, взятое из простонародной речи, а не выдуманное и не искусственно составленное по ученому, редко употребляемому в народе выражению; напр. лучше назвать книгу «о пчелах», чем «пчеловодство», лучше поставить в заглавии «огородник», чем «огородничество». 5) После цветной обертки и простого или же забавного заглавия, книжка может излагать свое содержание, даже очень нешуточное и нешутливым языком, а спокойным рассказом, обыкновенною речью образованного общества, без фигур, без грубой простонародной речи и прибауток, и книжка будет долго читаться и хорошо расходиться. 6) Простой народ более всего любит рассказы из истории и путешествий. 7) На обертке непременно должна быть обозначена цена, выше которой и не может быть продаваема книжка. Если на обертке поставлено 3, 5, 15, 20 коп. и т.д., то покупатель-крестьянин с первого же раза даст цену, а офеня не может выше запросить, и неумеренным запросом отбить покупателя. В случае необозначения цен на обертке, запросы офень, чтобы дороже продать и скорее разжиться, очень много замедляют распространение таких книжек к ущербу как самих торговцев, так еще более к ущербу распространения полезных знаний в народе[58].
Мы не знаем, имели ли отношения Голышева с Комитетом продолжение, однако о том, что Голышев был комиссионером комитета, ничего не известно. Возможно, какие-то его советы были использованы при составлении Списка рекомендованных книг, а также при ориентации в выпускаемой литературе для народа при покупках, делаемых Комитетом. Во всяком случае, к услугам офеней и торговцев, подобных Голышевым, Комитет грамотности так и не смог прибегнуть. Выяснилось, что экономические требования коробейников оказались несовместимы с теми принципами, которые лежат в основе издания «хорошей» литературы.
Подводя итоги десятилетних обсуждений, «Доклад о работах «Комиссии для изыскания способов правильного распространения книг в народе», сделанный секретарем Комитета и Комиссии, Н.И. Золотницким в заседании Комитета 9-го ноября 1871 года» констатировал невозможность даже «тактического» союза между просветительской организацией и спекулянтами- коробейниками. Названная в докладе Комиссия задается вопросом, для решения которого она была создана: «Почему в народе особенно бойко идут крайне плохие и чрезвычайно дорогие книжонки и брошюрки, изготовленные некоторыми печальной известности московскими и петербургскими фирмами, между тем как издательская деятельность лиц и учреждений, заслуживающая полного сочувствия и по достоинству, и по дешевизне издаваемых ими книг, распространяется в сельском населении несравненно тише?»[59] Ответ простой: потому что на этом рынке господствуют офени, у которых преимущественно предпочитают покупать книжки крестьяне. Честные издатели не хотят иметь с ними дело, но зато охотно сотрудничают издатели недобросовестные, поскольку «из всех видов книжной торговли, торговля ходебщиков получила наиболее недобросовестную организацию»[60]. Прежде всего, офеня требует с издателя огромной скидки — 50%, а затем продает книжки с большим «запросом». Кроме того, часто обменивает ее на какой-то продукт, стоящий еще дороже. На такие условия могут пойти только недобросовестные компании именно потому, что они «экономят», издавая книжки огромными тиражами, не платя гонорара авторам, используя дрянную бумагу, не прибегая к услугам корректоров. Хорошие издатели не могут делать скидку более 20%, потому что их расходы по изданию больше и тиражи меньше. «Мы видели, что крестьянин покупает лишь то, что принесет ему коробейник, или что он увидит на ярмарке; мы видели также, что этими путями хорошая книга к нему попасть не может»[61]. Комиссия далее резюмирует: «Некоторые лица, сочувствующие задаче Комитета Грамотности — «содействовать правильному распространению в народе полезных ему изданий» обращали внимание комиссии на необходимость организации торговли чрез посредство офеней. Из вышеизложенного видно, какие основания необходимы, чтобы войти в сделки с ходебщиками, и каким жалким характером отличается книжная торговля коробейников. По этим причинам комиссия не могла не отринуть такого ряда указаний, и, при убеждении, что чистое дело можно вести только чистыми руками, решила, что организация книжной торговли через ходебщиков не соответствовала бы ни достоинству учреждения, ни общему направлению его деятельности, ни существу его интересов»[62].
Подобно членам Комитета грамотности, видимо, менее «трезвомыслящим», чем Погосский, Некрасов полагал (возможно, исходя из своего опыта издателя «серьезной литературы», сильно отличавшегося от опыта «народного» издателя), что союз между издателем-просветителем и офенями-спекулянтами может быть экономически непротиворечив. Само обращение к Комитету грамотности Голышева, кажется, подтверждало его предположение, представляя собой своеобразное продолжение отношений его с Некрасовым. Бросается в глаза сходство советов, данных книгопродавцем Комитету, с теми, которые он дал Некрасову (цена, указанная на обложке, формат — 12-я доля листа, цветная, хотя и без узоров, обертка) и которые поэт использовал в своем издании. Не исключено, что именно удачное совместное предприятие с Некрасовым побудило Голышева обратиться с предложением о сотрудничестве к Комитету грамотности. Характеристика коммерческих нравов офеней, данная Золотницким, помогает также прояснить странные условия, заключенные Некрасовым с Голышевым: из них следует, что офени должны были покупать у Голышева книжки за копейку, а продавать за три, то есть получать две копейки (100 процентов) чистой прибыли. Некрасов, очевидно, знал, что для того, чтобы стимулировать офеней, дать им ожидаемую ими «сверхприбыль», надо либо «удешевлять» издание (путь, конечно, столь же нравственно невозможный для него, как и для членов Комитета), либо полностью отказаться от какой-либо компенсации затрат. Очевидно, будучи состоятельным человеком, он решается на первых порах самостоятельно оплачивать весь проект.
Доклад Золотницкого показывает, однако, и то, что попытки сделать рынок офеней прибыльным для хорошей литературы были заведомо безнадежны. Именно всеядность коробейников и их сконцентрированность исключительно на прибыли делали невозможным изменение их требований: не только лучшее или худшее качество предлагаемой для продажи книжки, но и громкое имя автора, его популярность у народа не могли заставить их отказаться от огромного «запроса». Поэтому если и были у Некрасова планы, подобные тем, которые приписывают ему Анетта Люизье и автор этой работы (закрепиться на рынке, сделать на нем громкое имя, обеспечив тем самым себе возможность в дальнейшем диктовать продавцам выгодные для себя условия), планы, вполне выполнимые на рынке «высокой» литературы, то в этом случае они были заранее обречены на провал. «Успех» у офеней и их покупателей первой, а затем и второй «красных книжек» (связанный, видимо, исключительно с привлекательными для офеней условиями) не привел к изменению условий, оставив издателя перед той же дилеммой: либо продолжать издание на условиях полной благотворительности, либо перейти в ряды спекулянтов, повышая рентабельность своего издания «нравственно невозможными» способами.
Смутное объяснение прекращения некрасовского проекта цензурными строгостями, выдвинутое И.А. Голышевым, возможно, не лишено оснований; мы, однако, полагаем, что более важную роль сыграли другие обстоятельства. Утрачивая связь с Комитетом грамотности после отъезда за границу Погосского, Некрасов практически одновременно неизбежно разочаровывался в офенях как в альтернативном канале распространения литературы для народа.
ПРИМЕЧАНИЯ
1) См., например: Brooks J. When Russia Learned to Read: Literacy and Popular Literature, 1861 — 1917. Northwestern University Press, 2003.
2) Едва ли не единственной работой, касающейся поэтики лубочной литературы, остается книга В.Б. Шкловского «Матвей Комаров, житель города Москвы» (Л., 1929).
3) Рейтблат А.И. От Бовы к Бальмонту. М., 1991. С. 153.
4) Ю.Н. Ерофеев убедительно доказал, что из двух Голышевых (отца и сына), совместно занимавшихся книготорговлей, дела по «красным книжкам» с Некрасовым вел преимущественно младший — Иван Александрович, хотя не исключено, что при их беседе присутствовал и старший, Александр Козьмич (см.: Ерофеев Ю.Н. Кому было адресовано письмо Некрасова о «красных книжках»? // Некрасовский сборник. Т. X. Л., 1988. С. 136—140).
5) Об И.А. Голышеве подробнее см.: Пиголицына Ф.В. Мстерский летописец: Историко-биографическая повесть. Ярославль, 1991.
6) Некрасов Н.А. Полн. собр. соч.: В 15 т. СПб., 1999. Т. XIV. Кн. 2. С. 172.
7) Пругавин А.С. Запросы народа и обязанности интеллигенции в области умственного развития и просвещения. СПб., 1895. С. 375—376.
8) См. запись в Конторской книге «Современника» 1862 года, датированную 2 апреля: «Отправка чрез Общество Транспортирования кладей 1500 экземпляров] красных книжек, Книгопродавцу Голышеву, в Вязники — 5 р. 85 к. сер.; обшивка их 60 к., извощику 20 к. и отправка страхового письма с квитанц[ией] Общества — 7 р. 20 коп.» (ОР ИРЛИ. Ф. 628. Оп. 1. № 6. Л. 153 об.). В той же книге мы обнаружили запись от 21 апреля: «Отправка посылки с красными книжками г. Якушкину в Орел, с обшивкою — 1 р. 95 к.» (Там же).
9) Об институте бродячих торговцев подобнее см.: Горшков Ю.А. Торговля народными изданиями и концентрация торгового капитала в лубочном книжном деле пореформенной России (1860—1870-е гг.) // Книжное дело в России во второй половине XIX—начале XX вв. Л., 1983. С. 107—124.
10) См.: Прокшин В.Г. «Где же ты, тайна довольства народного?..» М., 1990. С. 98—99; Скатов Н.Н. Некрасов. М., 1994. С. 295—296.
11) См.: Евгеньев-Максимов В.Е. Жизнь и деятельность Н.А. Некрасова. Т. III. М., 1952. С. 190, 201—202.
12) Luisier А. Nikolaj Nekrasov. Ein Schriftsteller zwishen Kunst, Kommerz und Revolution. Zurich, 2005. S. 165—167. См. также: Макеев М.С. Николай Некрасов: Поэт и Предприниматель (Очерки о взаимодействии литературы и экономики). М., 2009. С. 215—229.
13) Некрасов НА. Указ. соч. С. 135. Можно предположить также, что в письме Н.А. Добролюбова дяде от 20 мая 1860 года из Берлина, написанном, видимо, сразу после приезда в Берлин 14 мая 1860 года, имеется в виду именно этот проект: «Дальше еще вот что: узнайте от Чернышевского, когда увидите, или попросите узнать от Погосского, куда поехал Обручев именно и в какое время где он намеревался быть. <…> Уведомьте меня также (узнавши от Соковнина, так как Некрасов, вероятно, уже уехал, — или от Лаврецова), что делается с предположенным изданием <…>» (Добролюбов Н.А. Собр. соч.: В 9 т. Т. 9. М., 1964. С. 418).
14) См.: Базилевская Е.В. Из творческой истории «Кому на Руси жить хорошо». (Возникновение основного замысла и общей композиционной схемы) // Звенья. Т. V. М.; Л., 1935. С. 450—452.
15) См.: Баренбаум И.Е. Народные журналы А.Ф. Погосского в годы революционной ситуации // Революционная ситуация в России в 1859—1861 гг. М., 1970. Эта работа, безусловно, лучшая из написанных о Погосском и его журналах, отличается, однако, неполнотой материала и тенденциозностью. Также см.: Шешунова А.В. Погосский Александр Фомич // Русские писатели. 1800—1917. Биографический словарь. Т. 5. П—С. М., 2007. С. 10—12. Эта работа содержит ряд неточных утверждений и фактических ошибок.
16) См.: Писарев Д.И. Московские мыслители // Русское слово. 1862. Кн. 2.
17) Толстой Л.Н. Об общественной деятельности на поприще народного образования // Толстой Л.Н. Полн. собр. соч.: В 90 т. М., 1936. Т. 8. С. 247—300.
18) Это создавало Погосскому своеобразный «иммунитет» к порицаниям толстых журналов, которым он противопоставлял мнения «практиков» народного образования, как более идущие к делу: «Редакция Народной Беседы покорнейше просит гг. мировых посредников, священников, владельцев, сельских учителей и всех грамотных людей — сообщать иногда краткие замечания о книгах. Замечания эти непременно примутся в соображение <…> Необходимо надо выяснить это дело, не надеясь на помощь литературных органов образованного общества. У газет и журналов много своего собственного дела. Изредка удостаивают они поверхностной оценки книжку, изданную для народа, изредка отзовутся о народных журналах — но отзывы эти иногда такого свойства, что лучше бы их вовсе не было, ибо нет с них никакой пользы для дела» (Погосский А. Ф. Отпетые книги // Народная Беседа. 1862. № 3. С. 46).
19) Там же.
20) См.: Баренбаум И.Е. Указ. соч. С. 202. Приведенные в этой работе сведения о связях Погосского в кругах высшего и среднего военного руководства далеко не полны. В помещенном в конце № 2 «Солдатской Беседы» за 1860 год «Списке командам и лицам, подписавшимся на Солдатскую Беседу 1860 года. По порядку времени подписки» (до этого номера списки подписчиков в издании Погосского не печатались) присутствуют не только первый из «подписавшихся в Гвардейском Генеральном штабе и у Редактора» полковник Н.Н. Обручев и подписавшийся вторым близкий приятель Погосского, полковник В.М. Аничков, но и подполковники Гвардейского генерального штаба Д.Х. Бушен, А.И. Беренс, В.Я. Яроцкий, С.К. Рехневский, А.И. Макшеев, а также генерал-майор А.Н. Ераков и генерал-лейтенант Я.В. Воронец.
21) «Список командам и лицам..» содержит огромное количество воинских частей.
22) «Народные журналы у нас еще почти вовсе не имеют самостоятельных подписчиков, и преимущественно только таких, которые приводятся разными ведомствами, начальствами, людьми руководящими и рекомендующими. Следовательно, покупая право издания, я полагал, что приобретаю не только приготовленные уже для журнала пути сбыта, но могу рассчитывать, что вместе с тем буду получать также хоть часть тех субсидий, которые Погосский получал от разных ведомств. Но я ошибся. Мне не дали ни копейки, потому что устраивавшие эти дела друзья Погоского (так! — М.М.) естественно не были моими друзьями, да сверх того и обстоятельства изменились так, что министерства уже не находили повода тратить деньги на народный журнал» (ГАРФ. Ф. 109. С/а. Оп. 1. Д. 2096. Л. 5).
23) Краткий обзор деятельности С.-Петербургского комитета грамотности за 10 лет его существования. Читан на апрельском собрании комитета 1871 года. СПб., 1871. С. 1.
24) Списки сотрудников Комитета, вступивших в него в первые три года его существования, см. в: Труды Императорского Вольного экономического общества. 1863. Т. 2. С. 65—84.
25) Такие оценки дает уже первый историк Комитета, см.: Протопопов Д.Д. История Санкт-Петербургского Комитета грамотности (1861 — 1895). СПБ., 1898. Резкие оценки этому периоду деятельности организации даются в едва ли не единственной советской работе, посвященной Комитету грамотности: Блюм А.В. Издательская деятельность С-Петербургского комитета грамотности (1861 — 1895) // Книга. Исследования и материалы. Сб. XXXVIII. М., 1979.
26) Солдатская Беседа. 1860. № 6. С. 493.
27) РО ИРЛИ. Ф. 7. Ед. хр. 83. Л. 3—4 об.
28) См. письмо А.Н. Бекетова к А.Ф. Погосскому от 17 октября 1861 года (дата определена по штемпелю) (РНБ. Ф. 1000. Оп. 1. № 171).
29) См. письмо Н.Н Страхова Погосскому от 4 января 1861 года (РО ИРЛИ. Ф. 237. № 1818). Судя по его содержанию, переговоры со Страховым о его возможном участии в «Народной Беседе» велись в конце 1860 года. Письмо содержит отказ принять предложение Погосского о сотрудничестве.
30) Краткий обзор деятельности С.-Петербургского комитета грамотности за 10 лет его существования. С. 11.
31) Надо отметить, однако, что в это время сама «Солдатская Беседа» начинает восприниматься как издание не специфическое, но скорее общенародного характера. В 1861 году аудитория, интересующаяся судьбой журнала, расширяется, и в списке подписчиков, опубликованном в третьей книжке за этот год, мы видим, наряду с обширным списком воинских частей, имена Б.А. Милютина, «графа Льва Николаевича Толстого» и Софьи Николаевны Раевской.
32) В пятой и шестой книжках, правда, уже появляются статьи, подписанные не Погосским («Сиротский долг», подписанная М. Б., и «Промах» Д. Чеботарева).
33) В дальнейшем количество распространенных книг продолжало расти: в 1863 было разослано 20 000 экз., в 1864-м — 23 000. В 1868 году Комитетом было разослано уже 60 000 экз. книг, из которых куплено у издателей и авторов было 41 745 экземпляров (см.: Летопись Комитета грамотности при Императорском Вольном экономическом обществе (Приложение к журналу «Народная школа». 1869. № 3).
34) Солдатская Беседа. 1861. № 4. С. 380—381.
35) Журнал Министерства народного просвещения. 1861. Т. 113. С. 17.
36) Конфликт между редактором «народного гигиеническо-врачебного журнала для грамотных людей всех сословий» «Блюститель здравия и хозяйства», издававшегося в 1862—1863 годах (в 1863 году вышло всего две книжки), Н. Глинским и его сотрудником и соредактором В.В. Дерикером произошел в марте 1862 года (см. о нем подробнее с точки зрения Глинского: От редакции // Блюститель здравия и хозяйства. 1862. № 4. С. 300—302). Дерикер начал сотрудничать в журналах Погосского с апреля 1862 года: первая его статья в «Народной Беседе» появляется в № 2.
37) Алексей Петрович Ахматов — обер-прокурор Святейшего синода (28.02.1862— 3.06.1865).
38) РО ИРЛИ. Ф. 7. Ед. хр. 83. Л. 5—6.
39) НИОР ГБЛ. Ф. 231 /II к. 26. Ед. хр. 2. Л. 2.
40) В результате права на издание обоих журналов были куплены у Погосского В.В. Дерикером за 6000 рублей серебром. См. письмо Дерикера в III Отделение (ГАРФ. Ф. 109. СА. Оп. 1. Д. 2096. Л. 4 об.).
41) Лицом, познакомившим Погосского с Некрасовым, мог быть муж сестры поэта Г.С. Буткевич. В «Солдатской Беседе» № 2 был напечатан короткий рассказ «Медный крест» (автор А. Раевский), единственный напечатанный в этом году текст, принадлежавший не Погосскому, со следующим пояснением: «Статья эта сообщена Генрихом Станиславовичем Буткевичем, подполковником и бывшим командиром 1-го Суздальского пехотного полка. Найдена она в вещах, оставшихся после убитого на ночной вылазке под Севастополем — поручика Святогора-Щепина, командира 1-й гренадерской роты <…> Подполковник Буткевич лишился правой ноги под Инкерманом; вспоминая храброго товарища своего, он сказал: «Каждый солдат, знавший Святогора-Щепина, с искренним чувством встретит его любезное имя!» С благодарностью Генриху Станиславовичу Буткевичу помещая прекрасную статью «Медный крест», Редакция просит покорнейше всех, кому угодно поделиться с товарищами по оружию подобными воспоминаниями, — не отказать сообщить их Редакции Солдатской Беседы».
Возможно, однако, что знакомство произошло и раньше, еще в 1858 году; познакомить Некрасова и, соответственно, Буткевича с Погосским мог Н.Г. Чернышевский. Он редактировал в 1858 году «Военный сборник» вместе с Н.Н. Обручевым и В.П. Аничковым, с Погосским дружившими. Кроме того, деятельность Погосского как издателя была тесно связана с Гвардейским генеральным штабом, при котором издавался «Военный сборник».
42) См.: Новицкий Н.Д. Воспоминания о Добролюбове и Чернышевском // Литературное наследство. Т. 67. М., 1959. С. 110.
43) См.: Макеев М.С. Стихотворение Н.А. Некрасова «Дядюшка Яков» в издании А.Ф. Погосского «Досуг и Дело» // Вестник Моск. ун-та. Сер. 9. Филология. 2012. № 1.
44) Макеев М.С. Об источнике стихотворения Н.А. Некрасова «Пчелы» // Вестник Моск. ун-та. Сер. 9. Филология. 2011. № 5.
45) Народная Беседа. 1863. № 3. С. 42.
46) Хотя мы и не исключаем некоторого интереса Некрасова и его сотрудников (прежде всего, Чернышевского, имевшего отношение к военной прессе) к этой сфере.
47) Летопись жизни и творчества Н.А. Некрасова. Т. 2. 1856—1866. СПб., 2007. С. 303.
48) Труды Императорского Вольного экономического общества. 1862. Т. 2. С. 21.
49) Согласно тому же источнику, за десять лет вышло семь изданий этого каталога.
50) Протопопов Д.Д. Указ. соч. С. 277.
51) РГИА. Ф. 91. Оп. 3. Д. 32. Л. 39.
52) Список русских и малороссийских книг [,] одобренных Комитетом грамотности для народных учителей и школ и народного чтения. Издание 2-е, измененное и значительно дополненное. СПб., 1863. С. 27.
53) См.: Баренбаум И.Е. Указ. соч. С. 199.
54) См., например, парадоксально одобрительную оценку деятельности книжных спекулянтов в статье Ф.М. Достоевского «Книжность и грамотность» (Время. 1861. № 7, 8) (Достоевский Ф.М. Собр. соч.: В 15 т. Л., 1993. Т. XI. С. 139—140).
55) Пругавин А.С. Указ. соч. С. 372—373.
56) Пругавин и вслед за ним Базилевская сополагают этот эпизод из истории Комитета грамотности с некрасовским замыслом использовать офеней для распространения народных книжек. Однако ни тот, ни другая не показывают, что, собственно, связывало план Некрасова с обсуждениями в Комитете. Между тем именно фигура Погосского и представляет собой это связующее звено.
57) Журналы Комитета грамотности, учрежденного при Императорском Вольном экономическом обществе. За вторую половину 1862 г. СПб., 1863. С. 6—7.
58) Там же. С. 13—14.
59) Летопись Комитета грамотности при Императорском Вольном экономическом обществе (приложение к журналу «Народная школа». 1871. № 2. С. 5).
60) Там же.
61) Там же. С. 8.
62) Там же. С. 7—8.