(Рец. на кн. : Fritzsche P. The Turbulent World of Franz Goll: An Ordinary Berliner Writes the Twentieth Century. Cambridge, 2011)
Опубликовано в журнале НЛО, номер 5, 2013
Fritzsche P. THE TURBULENT WORLD OF FRANZ GOLL: An Ordinary Berliner Writes the Twentieth Century. — Cambridge (MA): Harvard University Press, 2011. — 260p.
Жанр исторической биографии, где в центре повествования находится герой или антигерой, получил широкое распространение в традиционной политической ис-тории. Жизнеописания «великих людей» находились в фокусе исследователь-ского интереса историков со времен Плутарха. Важной особенностью этого жанра является его назидательный характер, требующий от читателя не просто соотне-сения собственных представлений о том или ином историческом событии с био-графическими подробностями об известных людях прошлых эпох, но и обяза-тельной эмоциональной оценки слов и поступков героя, сравнения его с собою.
Персонификация исторического времени в биографии известной личности создает об-манчивое впечатление полной зависимости эпохи от масштабов самой личности. Парадные портреты исторических деятелей, созданные историками, образуют галерею, где нет места простому человеку: «великий» человек форми-рует эпоху, а «рядовой» — формируется ею. При этом не стоит забывать, что ничем не при-мечательные «простые» люди являются основ-ными акторами, формирующими повседневную жизнь во всем ее многообразии: привычки, мода, поведение, пристрастия, правила и т.д. Не случайно, что «отказ от стремления рассматри-вать личность как некую гомогенную фигуру, которая идентична сама себе или желает быть таковой, утвердился теперь и в исторической науке. Необходимы индивидуальные биогра-фические исследования, ставящие в центр внимания кажущиеся противоречия, особенно — исследования биографий якобы "безымянных" рядовых людей»[1].
В этом смысле интерес исследователей к частной жизни человека, его пережи-ваниям, внутренней жизни, проблемам выбора при принятии решения, то есть «интерес экзистенциального характера»[2], все чаще проявляется профессиональ-ными историками. Этот интерес свидетельствует об общей гуманизации соци-ально-гуманитарного знания — для него интерес к заурядному больше не является маргинальной темой, не вписывающейся в мейнстрим академической науки[3].
Итак, жанр исторической биографии, или «персональной истории», в настоя-щее время затрагивает разные уровни изучения прошлого и пользуется заслу-женной популярностью как в отечественной, так и в зарубежной историографии.
В книге американского историка Петера Фрицше представлена биография «ря-дового», «ординарного» берлинца Франца Гёлля (1899—1984), прожившего жизнь в одном городе и наблюдавшего за переменами, выпавшими на долю Берлина и всей Германии в ХХ столетии. Уникальность этих наблюдений в том, что, вместе с личными, абсолютно частными, значимыми лишь для него переживаниями, они нашли отражение в дневниковых записях, которые велись им с 1916 по 1984 г. В этих записях были затронуты такие темы, как «личность самого автора, история Германии, политические события в Германии и Европе, естественно-научная ис-тория, сексуальность» (с. 12). Помимо дневников письменное наследие Гёлля включает в себя воспоминания, посвященные Веймарской республике, рукопись манифеста «Путь спасения» (1921), книги домашних расходов и поэтические тексты. Все эти источники образуют большой корпус документов личного про-исхождения (или эго-документов) продолжительностью в 67 лет, где уместились четыре эпохи: кайзеровская Германия, Веймарская республика, национал-социа-листическая диктатура и демократическая послевоенная ФРГ в ее очень специ-фическом, западноберлинском варианте, как авансцены холодной войны.
Работа Фрицше построена на всестороннем анализе эпистолярного наследия Гёлля, где субъективность источника намеренно выносится на первый план для того, чтобы подчеркнуть интеллектуальный мир, самосознание и индивидуаль-ный жизненный опыт автора текстов. Этот методологический прием позволил не только раскрыть внутренний мир «ординарного» берлинца, но и выявить те со-циальные изменения, которые произошли в Германии на протяжении ХХ в. Вы-зов эпохи модерна отразился на жизни простых горожан, которым было необхо-димо найти себя в зыбкой социальной реальности, «поэтому такое значение стала приобретать саморефлексия» (с. 11).
Специфика работы в жанре «персональной истории» обусловлена изначальной субъективностью и нелинейностью повествования в эго-документах, где внутрен-ний диалог с самим собой разворачивается на фоне глобальных исторических со-бытий. Именно здесь со всей очевидностью проявляется сложность и противо-речивость человека как объекта исторического исследования. Перед историком стоит задача не только попытаться понять эмоционально-психологическое состоя-ние своего «героя» (то есть проанализировать внутренний мир), но и рассмотреть его взаимодействие с окружающим миром в самых разных его проявлениях, с культурными и интеллектуальными традициями. Фрицше решает этот вопрос, структурируя работу по проблемному принципу, в соответствии с которым он вы-делил как частные, так и общественно-политические вопросы, занимавшие Гёлля: стремление к писательству, работа и увлечения, личная жизнь, размышления об истории Германии. При этом основной темой авторских рассуждений остается во-прос о типичности воззрений Гёлля для его поколения, их репрезентативности. Фрицше показывает, как менялись увлечения и мировоззрение автора дневника, отражая те перемены, которые происходили в политической, социальной, эконо-мической и культурной жизни Германии. В этом смысле многие суждения Гёлля «являются мнением большинства немцев его поколения» (с. 4).
Хотя, конечно, в жизни «ординарного берлинца» Франца Гёлля есть ряд об-стоятельств, напоминающих об уникальности судьбы каждого человека. С дет-ских лет и до самой смерти Гёлль прожил в берлинском районе Шёнеберг по ад-ресу Россбахштрассе, 1. В этом доме он снимал квартиру вместе со своей матерью, а после ее смерти в 1954 г., так и не обзаведясь семьей, продолжил здесь жить уже в одиночестве. Состояние здоровья не позволило Гёллю принять участие ни в Первой, ни во Второй мировых войнах.
Гёлль принадлежал к поколению, на долю которого выпало крушение привыч-ного уклада жизни кайзеровской Германии, две мировые войны, опыт существова-ния в условиях диктатуры и кардинальная смена немецкой (прусской, говоря о Бер-лине) политической традиции после 1945 г. Его отец Франц Гёлль, а точнее фон Гёлль, был внебрачным сыном обедневшего прусского дворянина, и Гёлль пишет о себе только с приставкой «von», подчеркивая тем самым свое дворянское про-исхождение. Гёлль не занимал высоких должностей и всю жизнь работал служащим в различных учреждениях, выйдя на пенсию в 1964 г. Нереализованность собствен-ных амбиций нашла воплощение в дневниках, которые служили ему «оправданием отсутствия воли, неспособности превзойти себя и вырваться вперед» (с. 35).
Отсутствие университетского образования Гёлль с лихвой компенсировал чте-нием книг «от Горького и Клейста до Вейнингера и Дарвина» (с. 17). В круг его интересов входили не только художественная литература, но и научные работы по естественной истории, физиологии, биологии, физики, химии, истории и фи-лософии. Все это нашло отражение в дневниковых записях, многочисленных кон-спектах и списках прочитанных книг, которые Гёлль вел до своей смерти. Кроме того, немаловажное значение для понимания мировоззрения Гёлля имеют его поэтические опыты. До начала 1940-х гг. он предпочитал считать себя поэтом, пусть и не признанным.
Увлечение естественно-научными дисциплинами, призванными открыть все тайны вселенной, преклонение перед техникой и ее возможностями и одновре-менно — перед поэзией по праву можно считать ключевыми характеристиками поколения родившихся на рубеже XIX—ХХ вв., вне зависимости от их полити-ческих пристрастий и общественного положения. Самым ярким примером такого симбиоза является фигура Эрнста Юнгера (1895), начавшего вести свои фрон-товые дневники почти одновременно с Гёллем. В 1920 г. Юнгер издаст их отдель-ной книгой «В стальных грозах»[4], которая принесет ему славу блестящего сти-листа и проницательного наблюдателя.
Под влиянием Ницше роль поэта — истинного творца и пророка, стоящего выше буржуазной морали и ценностей, — завораживала молодых людей в той же степени, в какой техника виделась им необходимым инструментом нового инду-стриального будущего[5]. В 1932 г. появляется главный социально-философский труд Юнгера «Рабочий: Господство и гештальт»[6], «подготовленный всем ходом эволюции его воззрений на историю, общество, человека и технику»[7]. Тем самым романтический поиск собственной героики, постоянная рефлексия о своем пред-назначении (Гёлль воспринимает себя «как объект события, над которым он не властен» (с. 39)) были свойственны всему поколению.
Желание разобраться в себе, прежде всего — понять, в чем причина невостре-бованности и непризнания, помноженное на увлечение биологией, теорией есте-ственного отбора и Отто Вейнингером, привело Гёлля к «научному» объяснению. Диагнозом, который Гёлль поставил себе, была «дегенерация», что, по его мне-нию, «означало отказ от семьи в пользу собственного гения» (с. 80).
Теория вырождения стала чрезвычайно популярной в Европе и России в эпоху fin de siecle. Ранний модернизм возник на пересечении новых эстетических устрем-лений и медицинских исследований об упадке психического и физического здо-ровья[8]. С началом Первой мировой войны вопросы физической неполноценности и нравственного упадка касались уже не отдельных представителей искусства, ли-тературы и художественной сцены, а отдельных народов и стран. В частности, в Германии Первая мировая война рассматривалась как доказательство упадка и разложения европейской, «западной» цивилизации и противопоставлялась моло-дой, энергичной немецкой культуре[9].
Поражение в войне и последовавшее за этим провозглашение первой немецкой республики многими рассматривались как насильственное принуждение Герма-нии принять вырожденческую, дегенеративную форму существования. Одним из последствий этого стал резкий рост антисемитизма[10]. Фрицше отмечает, что Гёлль высказывал «антисемитские мнения задолго до того, когда это станет эле-ментом государственной идеологии» (с. 143). В данном случае уместно вспомнить еще одного ровесника Гёлля — Йозефа Геббельса (1897—1945), также оставив-шего после себя многочисленные дневники. В его ранних записях присутствуют похожие размышления о вырождении, желании целиком посвятить себя литера-туре и объяснить самому себе собственный антисемитизм[11].
В 1950-е гг. Гёлль пытался заниматься самопсихоанализом, методично записы-вая свои сны и их интерпретацию. Впрочем, это никак не изменило его мнения о себе как о человеке, «который застрял в детстве, настоящая жизнь которого все еще не наступила» (с. 40). В данном случае Фрицше удачно показал взаимодей-ствие личности и социокультурных изменений; реалии времени изменились, и это потребовало переключения: Гёлль перестал использовать биологические объясне-ния и метафоры, предпочтя им психологические и психоаналитические термины.
К числу самых драматичных и трагических периодов, отраженных в дневниках и воспоминаниях Гёлля, относятся времена Веймарской республики и национал- социалистической диктатуры. В Германии 1920-х гг., пережившей тотальный кри-зис всех форм общественного уклада и национальное унижение, основная мас-са населения утратила ценностные ориентиры и положительную самооценку. Ноябрьская революция 1918 г. и Веймарская республика оказались в сознании большей части жителей Германии связаны с проигранной войной и Версальским мирным договором. Новое государство не устраивало ни представителей по-литического истеблишмента, ни академические круги, ни простых граждан и «служило лишь объектом для издевательств и шуток»[12]. Патриотизм и чувство уязвленного национального достоинства становятся характерными чертами боль-шинства немцев вне зависимости от партийной принадлежности.
Атмосфера остро переживаемого кризиса и нестабильности, царившая в вей-марской Германии, способствовала расцвету многочисленных антиреспубликан-ских, антиправительственных и националистических течений, причудливым об-разом сочетавших в себе социалистические и националистические идеи. Гёлль предложил свой вариант возрождения Германии, написав в 1921 г. манифест «Путь к спасению», где попытался объединить левый и правый идеологические полюсы. Спустя 16 лет, в 1935 г., Гёлль записал в своем дневнике, что «национал-социалисты реализовали большинство предложенных в его манифесте решений» (с. 143).
Неприятие республики было обусловлено не только падением уровня жизни и социальными потрясениями, но и «духовным» поражением Германии. Это, в частности, выразилось в протесте подавляющего большинства населения про-тив ментальной интеграции с новым порядком, сопровождавшемся не только от-страненностью и озлобленностью по отношению к врагам внешним, но и целена-правленным поиском врагов внутренних. Существенная часть интеллектуалов веймарской Германии выражала откровенное презрение к республике и демо-кратии, которые не могут пустить корни в немецкой политической традиции[13].
В этом смысле мнение Гёлля, считавшего, что «политики заняты бесконечной по-литической борьбой, в которой забывают о немецком народе и Германии» (с. 140), можно рассматривать как общую точку зрения большинства немцев того времени.
Ответ на ключевой вопрос истории Германии ХХ столетия — о приходе к вла-сти Гитлера — Фрицше видит в противостоянии двух экстремистских партий: коммунистов и национал-социалистов. Политическая конструкция Веймарской республики, отягощенная экономическим кризисом, оказалась не в состоянии выдержать противостояние КПГ и НСДАП. Если посмотреть результаты выбо-ров в рейхстаг в 1933 г. в Берлине, то мы увидим, что коммунистическая партия получила 30,1% голосов избирателей, а национал-социалистическая рабочая пар-тия — 31,3%, что свидетельствует о том, что в Берлине находилось равное коли-чество сторонников этих партий[14].
Гёлль не был членом партии и до 1935 г. относился к национал-социализму вполне лояльно. Фрицше объясняет удаление Гёлля во «внутреннюю эмиграцию» психологическим дискомфортом, порожденным не столько идеологией, сколько практиками национал-социализма, который «бесцеремонно и грубо вторгался в частную жизнь граждан, что напоминало Гёллю манеру поведения школьных ху-лиганов» (с. 149). Неприязнь Гёлля к национал-социализму возрастала с конца 1939 г. и окончательно укрепилась в нем к 1943 г. Фрицше выделяет здесь два этапа. К первому этапу относится постепенная замена местоимения «мы», которое появи-лось в дневниках Гёлля после 1933 г. и означало признание единства собственных взглядов и целей с партийными, — на «они», то есть руководство и членов НСДАП (с. 150). Одновременно с этим в дневниках появляется несогласие с политикой пре-следования евреев (с. 157). Начало второго этапа заметно по изменению отношения Гёлля к Веймарской республике: оценки, данные им в дневниках, носят подчерк-нуто негативный характер, тогда как в воспоминаниях, начатых в 1943 г., о «смут-ных годах» первой немецкой республики нет ни слова. В свою очередь, воспоми-нания переполнены тоской по бурной ночной жизни Берлина «золотых двадцатых» с ее кино, кабаре, клубами для гомосексуалистов и пикниками на Ванзее (с. 69).
В послевоенных дневниках Гёлля ничего не сказано о важнейших событиях из жизни родного города: блокаде Западного Берлина и воздушном мосте в 1948 г. Ничего не сказано ни о строительстве Стены в 1961 г., ни о речи Кеннеди в 1962 г. При этом Гёлль очень интересуется проблемами распространения ядерного оружия и его возможного использования, противостоянием США и СССР. В 1970-е гг. Гёлль стал яростным сторонником В. Брандта и его «восточной политики», направ-ленной на нормализацию отношений с СССР и странами Варшавского договора.
Петеру Фрицше удалось подчеркнуть автономию и самоценность личности Гёлля, поставив в центр внимания изучение его психологических характеристик. В то же время отметим, что работа нередко страдает от отсутствия обобщения ре-зультатов. Этот недостаток можно компенсировать, познакомившись с основ-ными работами Петера Фрицше по истории Германии первой половины ХХ в. — книгами «Репетиции фашизма: популизм и политическая мобилизация в веймар-ской Германии», «Читая Берлин 1900 года», «Как немцы стали нацистами» и «Жизнь и смерть в Третьем рейхе»[15].
Благодаря редкой для «турбулентного» ХХ столетия географической «ста-тике» автора дневников, а также его увлеченному стремлению разобраться в себе и окружающем мире «ординарный» житель Берлина Франц Гёлль был настолько же уникален, насколько и типичен.
[1] Людке А. История повседневности в Германии: от марги-нальной к модной теме? Дискуссии и историографическая практика с 1990-х годов // Людке А. История повседнев-ности в Германии: подходы к изучению труда, войны и власти. М., 2010. С. 62.
[2] Bowsma WJ. A Usable Past: Essays in European Cultural History. Berkley, 2004. P. 421.
[3] См.: Репина Л.П. Историческая наука на рубеже XX— XXI вв.: социальные теории и историографическая прак-тика. М., 2011. С. 288—289.
[4] Юнгер Э. В стальных грозах / Пер. с нем. Н.О. Гучинской, В.Г. Ноткиной. СПб., 2000.
[5] См.: Gay P. Die Republik der AuBenseiter: Geist und Kultur der Weimarer Zeit in 1918—1933. Frankfurt am Main, 1989; Herf J. Reactionary Modernism: Technology, Culture, and Po-litics in Weimar and the Third Reich. Cambridge; N.Y., 1984.
[6] Юнгер Э. Рабочий: Господство и гештальт // Юнгер Э. Ра-бочий: Господство и гештальт. Тотальная мобилизация. О боли. СПб., 2000.
[7] Солонин Ю.Н. Эрнст Юнгер: образ жизни и духа // Юн- гер Э. Рабочий: Господство и гештальт. Тотальная моби-лизация. О боли. С. 52.
[8] См.: Матич О. Эротическая утопия: новое религиозное со-знание и fin de siecle в России. М., 2008. С. 15.
[9] См.: Женин ИА. Между идеей и идеологией: политизация академического сообщества Германии в первой трети ХХ века // Логос. 2013. № 1. С. 134.
[10] См. об этом в кн.: Gilman S.L. Difference and Pathology: Ste-reotypes of Sexuality, Race and Madness. Ithaca, 1985.
[11] См.: Goebbels J. Tagebucher. Bd. 1: 1924—1929. Munchen, 2008.
[12] Winkler H.A. Weimar 1918—1933: die Geschichte der ersten deutschen Demokratie. Munchen, 1998. S. 177.
[13] См.: Рингер Ф. Закат немецких мандаринов: Академичес-кое сообщество Германии 1890—1933 гг. М., 2008.
[14] См.: Petzina D, Abelshauser W, Faust A. Sozialgeschichtliches Arbeitsbuch. Bd. III: Materialien zur Statistik des Deutschen Reiches 1914—1945. Munchen, 1978. S. 175.
[15] Fritzsche P. Rehearsals for Fascism: Populism and Political Mobilization in Weimar Germany. N.Y., 1992; Idem. Reading Berlin 1900. Cambridge (MA), 1996; Idem. Germans into Na-zis. Cambridge (MA), 1998; idem. Life and Death in the Third Reich. Cambridge (MA), 2008.