(Заметки по поводу кн.: Говоруха-Отрок Ю.Н. Во что веровали русские писатели. Т. 1 / Изд. подготовили А.П. Дмитриев и Е.В. Иванова. СПб., 2012)
Опубликовано в журнале НЛО, номер 4, 2013
В данных заметках я не собираюсь обсуждать и оценивать в целом выпущенный издательством «Росток» том литературно-критических и публицистических статей журналиста последней трети XIX в. Ю.Н. Говорухи-Отрока[*]. Он был, безусловно, заметным критиком того времени, и переиздание его статей можно только приветствовать.
Мне бы хотелось остановиться только на «идеологической» стороне сборника, на способах характеристики автора в издании, претендующем на статус академического (в грифе на титульном листе стоят аж два академических института — ИМЛИ и ИРЛИ; готовили книгу сотрудники этих институтов; рецензировали ее доктор филологических наук Б.Ф. Егоров и член-корреспондент РАН Н.Н. Скатов; есть тут вступительная статья и преамбулы к разделам, а также комментарии и аннотированный указатель имен).
Е.В. Иванова с иронией пишет в предисловии, что в советское время народовольцев «изображали как рыцарей без страха и упрека, однажды вставших на путь борьбы с проклятым самодержавием и до гробовой доски с него не сворачивавших. Их жизнеописания создавались по лекалам житийной литературы <…>» (с. 7). Однако, взявшись за характеристику жизненного и творческого пути религиозного антиреволюционного литературного критика и публициста, она начинает делать это по тем же «лекалам», игнорируя то, что под эти «лекала» не подходит.
Чтобы было понятно, как она это делает, кратко изложу основные факты биографии Говорухи-Отрока. Окончив гимназию, он участвовал (в 1874 г., когда ему было 24 года) в создании молодежного кружка, ставившего целью борьбу с существующим строем. В том же году он был арестован, до 1877 г. находился в заключении, на знаменитом «процессе 193-х» был приговорен к ссылке в Тобольскую губернию, но с учетом длительного предварительного заключения выпущен на свободу.
Стал заниматься журналистикой (в течение ряда лет в харьковской газете «Южный край», а с 1889 г. — в «Московских ведомостях»), выступая с неославянофильских позиций и критикуя материализм и либерализм. В результате он приобрел в обществе репутацию ренегата.
Теперь посмотрим, как пишет его биографию Е.В. Иванова. Прежде всего она стремится поставить под вопрос факт причастности Говорухи-Отрока к революционному движению.
Его приятель гимназических лет вспоминал, что Говоруха-Отрок «восхищался Лассалем, чтил Маркса, очень ценил г. Михайловского, весьма индифферентно относился к религиозным вопросам, считал Дарвина великим мыслителем, с раздражением говорил о внутренней политике тогдашнего правительства, в Каткове видел чудовище, на революционеров смотрел как на людей, несправедливо гонимых за убеждения, и т.д., и т.д., но был далек от веры в революцию, видел слабые и смешные стороны наших революционеров и сочувствовал им больше как людям, чем политическим деятелям» (цит. по с. 18). Текст этот опубликован после смерти Говорухи-Отрока в консервативной газете и призван, на мой взгляд, смягчить представление о степени радикальности взглядов Говорухи-Отрока. Но даже он рисует человека, весьма оппозиционно настроенного по отношению к существующей системе.
Но Е.В. Иванова стремится доказать, что никаких антигосударственных намерений у Говорухи-Отрока не было и что участие его в кружке носило случайный характер. Делает она это, опираясь на показания Говорухи-Отрока на следствии. Но ведь этот документ писался автором именно для того, чтобы обелить себя. Понятно, что он давал своим настроениям и действиям соответствующую интерпретацию.
Тем не менее Говоруха-Отрок не отрицает, что вступил в кружок. Да, вскоре он вышел из кружка, но три свидетеля показали, что он высказывался за «уничтожение всех членов царствующего дома» (с. 23). Другие участники кружка утверждали, что не помнят или не слышали этого (заметим, они не сказали, что он этого не говорил), что понятно — кто же хочет «закладывать» товарища. Для Ивановой высказывания Говорухи-Отрока на заседаниях кружка — это «болтовня» (с. 26), но законодательство того времени иначе квалифицировало подобные действия.
Теперь остановимся на другом эпизоде. На праздновании юбилея университета к Говорухе-Отроку подошли три студента и назвали его подлецом за выступление на защите диссертации консервативного правоведа К.Н. Яроша. Говоруха-Отрок стаканом ударил по лицу одного из них, а затем поместил в газете письмо в редакцию об этом конфликте. Поскольку произошел он на официальном университетском мероприятии, совет университета рассмотрел дело и исключил двух студентов. Многие студенты протестовали против этого, и ввиду беспорядков университет был закрыт, вызваны полиция и взвод казаков.
Студенты распространили листовку, изложив причины и ход конфликта и заявив в заключение, что это дело «убеждает, что полицейский участок, Императорский университет, редакция какой-нибудь политической газеты, различаясь наружными формами, в сущности своей совершенно тождественны, совершают одно и то же страшное преступление: убивают в России свободу, убивают в русском человеке совесть» (цит. по с. 47).
Е.В. Иванова так комментирует произошедшее: «Этот эпизод может войти в историю как образец либерального террора, против столь абсурдных и диких обвинений оправдаться было практически невозможно» (с. 47).
На мой взгляд, подобный комментарий переворачивает все с ног на голову. Студенты высказали Говорухе-Отроку свое мнение о нем, он ударил одного из них, потом двух студентов исключили, студенты опять выразили свое мнение, а администрация вызвала полицию. Кто же осуществляет террор: тот, кто выражает свое мнение, дает нравственную оценку, или тот, кто применяет насилие?
Е.В. Иванова спрашивает: «…как он должен был вести себя: ответить "больше не буду" или проглотить оскорбление молча?» Странная логика! Почему только два варианта? Он мог сказать: «За это время мои взгляды изменились». Он мог ответить оскорблением на оскорбление, заявив: «Не вам, молокососам, об этом судить!» Он мог дать пощечину, а не бить по лицу стаканом. И, самое главное, он мог не печатать об этом письмо в редакцию.
Вся эта риторика нужна Ивановой, чтобы превратить предисловие в житийный текст. У нее и стиль становится житийным: «Религия, возвращение в лоно церкви помогли ему выстоять в неравной схватке с обстоятельствами. Он обрел способность видеть в жизненных и житейских испытаниях высший смысл, восхождение к Тому, Кто дал Себя распять за всех униженных и оскорбленных. <…> Жизнь и литература как бы раздвинули для него грани, помогая видеть за преходящим иной, высший смысл» (с. 58).
Все нюансы, все терминологические различения у автора пропадают. Нигилизм для Е.В. Ивановой — «моровое поветрие» (с. 7), она полагает, что на основе этой идеологии возникло «некое подобие тоталитарной секты, в которую можно было войти, но нельзя было выйти» (с. 8). Подобные пассажи создают у читателя впечатление, что перед ним антинигилистический памфлет 1860—1870-х гг., а не научная статья. Современники «нигилистов» смотрели на нигилизм иначе; по крайней мере Тургенев в «Отцах и детях» рисовал совсем иной, объемный, а не карикатурный (как у Е.В. Ивановой) образ нигилиста.
О подобном «иконописном» подходе к Говорухе-Отроку можно только пожалеть. Его эволюция чрезвычайно интересна, как и эволюция Л. Тихомирова, А. Мальшинского, А. Дьякова-Незлобина, В. Кельсиева, А. Суворина, М. Меньшикова и т.п. фигур. Русское ренегатство — явление сложное, заслуживающее серьезного анализа. Пока, к сожалению, историки не могут подступиться к персонажам такого типа; они являются объектом либо публицистических поношений, либо восхвалений, подобных тем, которые мы встречаем в статье Е.В. Ивановой, представляющей собой не научный, а публицистический текст, пропагандирующий очередное единственно правильное учение.
[*] Говоруха-Отрок Ю.Н. Во что веровали русские писатели: Литературная критика и религиозно-философская публицистика. Т. 1 / Изд. подготовили А.П. Дмитриев и Е.В. Иванова. СПб.: Росток, 2012. 894 с. 2000 экз.