Опубликовано в журнале НЛО, номер 3, 2013
В 1989
году, на пике перестройки, американское издательство «Andrews and McMeel» выпустило книгу о советском юморе, в
которую вошли карикатуры из «Крокодила». В книге было два предисловия: главного
редактора «Крокодила» Алексея Пьянова и знаменитого историка мультипликации и
карикатуры Чарльза Соломона. Второе начиналось с краткого описания западных
представлений о СССР, отраженных в голливудских фильмах: «Сам факт того, что
кто-то решился создать антологию советских карикатур, удивит многих
американцев. В Соединенных Штатах СССР обычно изображается либо как унылая,
серая страна, где угрюмые крестьянки подметают тротуары, либо как страна,
ощетинившаяся ракетами, наполненная шпионами и старе-ющими генералами,
обвешанными орденами и медалями и вынашивающими зловещие заговоры. В обоих
сценариях искусство исчерпывается кричащими "героическими"
барельефами на стенах тракторных заводов». Какой смех возможен в такой стране?
Предисловие
Пьянова, выдержанное в духе перестроечной риторики (глас-ность, открытость,
доверие), как будто отвечало на этот вопрос: советские люди полны оптимизма,
чему свидетельством — астрономические тиражи главного сатирического журнала
страны. Давайте смеяться, а не воевать, — призывал Пьянов американского
читателя.
Как мы
видим, внешняя, почти карикатурная проекция советского смеха, увы, недалеко
ушла от внутренней. Советский смех? Это значит — опять про антисоветские
анекдоты и эзопов язык (любимые советологические сюже-ты)? Опять о «советской
(антисоветской) сатире»? Об интеллигентских фи-гах в кармане? Вновь о
Булгакове, Зощенко и Эрдмане, об Ильфе и Петрове? Может быть, о ком-то более
изысканном — Хармсе, например? Или о ком-то более позднем — скажем, о Войновиче
или Веничке Ерофееве? Сюжеты во-шедших в нашу подборку статей — не о смехе в
советскую эпоху, но о собственно советском, большей
частью сталинском, смехе. Вышеперечисленные персонажи связаны с ним
опосредованно, прямое же отношение к нему имеют совсем другие авторы и совсем
другие коллизии: не только менее извест-ные, но часто — неизвестные вовсе. В
самом деле, кто сегодня знает Л. Ленча и С. Нариньяни, Г. Рыклина и И. Рябова,
чьими фельетонами зачитывались миллионы советских читателей? Читатели эти были
также зрителями воде-вилей В. Катаева и А. Софронова, В. Дыховичного и М.
Слободского, кино-комедий И. Пырьева и К. Юдина, карикатур Б. Ефимова и М.
Черемных, Б. Пророкова и Кукрыниксов. Этой продукцией были заполнены газеты и
журналы, театры и кинотеатры. Это был наиболее массовый и любимый вид чтива и
зрелища. Тираж «Крокодила» достигал семи миллионов экземпляров (для сравнения:
рекордный тираж главной газеты страны, «Правды», состав-лял десять миллионов).
Подборку
статей о госсмехе уместно предварить объясняющим… анекдо-том, в данном случае
— метаанекдотом.
Начальник
рассказывает своим подчиненным анекдот; дружно смеются все, кроме одного
человека. Начальник спрашивает его: «А ты почему не сме-ешься?» Тот отвечает:
«А я завтра увольняюсь». Можно сказать, что этот не-смеющийся — единственный
смеющийся в этом анекдоте человек: он смеется над начальником. Предметом нашего
интереса является, однако, не этот несмеющийся сотрудник, но, во-первых,
начальственный анекдот, а во-вто-рых — смех остальных, менее удачливых, не
собирающихся завтра уволь-няться сотрудников. Ситуация анекдота предполагает по
крайней мере две интерпретации. Первая, этой ситуации соответствующая: юмор
начальника плоский, анекдот несмешной, следовательно, подчиненные смеются от
страха. В этом случае понятен отказ от смеха увольняющегося сотрудника. Вторая,
логике анекдота противоречащая: плоский юмор начальника вполне соответствует
уровню чувства юмора его подчиненных, которые смеются ис-кренне. Объект нашего
внимания определяется следующим образом: госсмех — это, во-первых, несмешной
смех; во-вторых, смех от страха; в-третьих, смех от отсутствия (или в
отсутствие) чувства юмора. Госсмех — смех, апроприированный государством, — во
всех смыслах уникальный и совершенно неисследованный феномен. Он нарушает все
возможные стереотипы коми-ческого: он не только не смешон и опирается на
массовый вкус и неразвитое чувство юмора (а потому связан не столько с великими
именами упомянутых сатириков и юмористов, сколько с такими персонажами, как дед
Щукарь, и такими сатириками, как Сергей Михалков), но и противостоит
стереотипам, согласно которым смех якобы всегда антитоталитарен, демократичен,
разру-шает иерархию и противостоит страху. Нет, смех может быть инструментом
устрашения и укоренения иерархии, мощным средством тоталитарной нор-мализации и
контроля. Такой смех я и называю госсмехом.