Опубликовано в журнале НЛО, номер 3, 2013
AVTOBIOGRAFIЯ: Journal on Life Writing and the Representation of
the Self in Russian Culture. — Padova:
Новый ежегодный научный журнал «Avtobiografiя» нацелен на исследо-вание русских автодокументальных
текстов, которое поможет понять осо-бенности «саморепрезентации в рус-ской
литературе и культуре» (с. 15) и — шире — «постичь тайну русского духа,
опираясь на многообразные формы утверждения авторского "я"» (с. 17).
Редакторы также обозначили цель «посредством международного диалога» преодолеть
фрагментарность подходов и общую труднодоступность российских работ по этому
вопросу (с. 16). Написание названия содержит некоторую информацию о предмете
исследования: само слово и буква «я» показывают, что исследуется, во-пер-вых,
русская культура, а во-вторых, тот ее аспект, который имеет отноше-ние к «Я».
Написание русского слова латиницей с одной русской буквой отражает тот факт,
что в журнале со-седствуют статьи на разных языках: русском, английском,
итальянском и французском. Эксперты и редакторы — в основном итальянцы, но есть
среди них и исследователи из России, им принадлежат некоторые статьи. Пер-вый
номер журнала содержит материалы конференции «Отражение себя:
Автобиографические формы и жанры, мемуары в русской культуре XIX— XX вв.»,
состоявшейся в Падуе в апреле
Для русской культуры подобный замысел, безусловно, нов, в мировой же практике он опробован, например, в «Европейском биографическом журнале» («EuropeanJournalofLifeWriting») европейского отделения Международной биографической и ав-тобиографической ассоциации (IABA), доступном по адресу http://ejlw.eu. Редакторы «Автобиографии» К. Кривеллер и А. Гулотта предпринимают попытку встроить российский опыт исследования литературных жизнеописа-ний в достаточно развитую европейско-американскую научную систему.
Структура журнала традиционна: основное пространство номера занимают основательные и в большей или меньшей степени новаторские научные статьи, за которыми следуют разделы: «Обсуждения», «Рецензии», «Ново-сти», «Авторы».
Блок статей открывается двумя программными работами К. Кривеллер и П. Деотто. Кривеллер обращает вни-мание на большой вклад русских формалистов, в частности Г. Винокура, обосновавшего тезис о «литературном вымысле как понятии, изначально заложенном в представлении о реальности» (с. 25), что ставит под сомнение достоверность даже биографий, со-держащих документальные данные. Важной вехой в размышлении над проблемой соотношения реальности и вымысла в жанре жизнеописания — ключевой для автора статьи и для всего номера журнала — стала мысль Ю. Лотмана о биографических леген-дах, хотя в советском литературоведе-нии до конца 1980-х гг. подчеркивалась реалистическая природа автобиогра-фической и мемуарной литературы. В постсоветское время весьма актив-ным стало сотрудничество российских и западных (в особенности француз-ских) исследователей, возвращающее на родную почву некоторые забытые подходы.
В статье П. Деотто обосновывается выделение особого жанра — автобио-графии по поручению (autobiografiasucommisione), в который включаются автобиографические заметки автора, сопровождающие его художественные тексты, либо рассказ литератора о себе, предназначенный для журнала или для сборника автобиографических текстов разных писателей. Собственно автобиография пишется как попытка понять себя, и понимание это форми-руется свободно в процессе осмысле-ния и переосмысления жизненного опыта. В автобиографии по поручению эта базовая интенция непременно при-водится в соответствие с уже сформированным в общественном сознании видением личности писателя. Степень такого приведения может варьироваться от полного подчинения сформиро-ванной извне модели до намеренного, стилеобразующего обострения противоречий между ней и собственным взглядом на себя. Определяющими оказываются также пожелания того, по чьему поручению пишется текст. В целом, биография по поручению всегда более конвенциональна и хронологически организована, что делает расхождение между автором и персонажем автобиографии, заложенное, заметим, уже в самом слове «автобиограф-и-я», более значительным.
Опыт написания автобиографии по поручению Д.С. Мережковским, изученный в статье А. Холикова, представляет собой наглядный пример про-тивопоставления сложившегося образа и саморепрезентативных интенций литератора. Для сборника «Русская ли-тература ХХ века (1890—1910)» под ре-дакцией С.А. Венгерова Мережковский написал автобиографический текст, целью которого было «выстроить жиз-ненный и творческий путь, исходя из субъективных представлений, а так-же — скорректировать образ, сложив-шийся в сознании современников <…>. Умело орудуя фактами <…> "забывая" одни и вспоминая другие, Мережков-ский создает парадный автопортрет» (с. 97—98) .
Степень трансформации реальности в тексте, претендующем на докумен-тальность, оказывается куда более сильной в случае Георгия Иванова — и перерастает в «конструктивный принцип поэтики» (с. 102), формируя «"гибридный текст" на рубеже авто-биографического и фикционального дискурсов» (с. 104), к которому присматривается Ф. Лаццарин. Г. Иванов, полагая, что «всяческий документ за-ведомо подложен» и «приближение возможно только через искажение» (с. 102), создает «настоящий миф о до-революционном и постреволюционном Петербурге на основе своих воспоминаний» (с. 105). Как всякий миф, этот не столько неправдив до фантастично-сти, сколько несет некую глубинную правду, только в такой форме и под-дающуюся трансляции: «Этот миф "сделан" из литературной традиции и, одновременно, точно передает внут-ренние черты эпохи и ее представите-лей» (с. 105).
Понимание творческой и когнитив-ной ценности мифа работает в прозе М. Цветаевой, традиционно воспринимаемой «как более или менее достовер-ное описание цветаевского детства или юности» (с. 167). А. Смит предлагает иной подход, основанный на обнару-жении влияния на Цветаеву одного из философских отцов модернизма: «…жанр мемуаров Цветаева восприни-мает по-бергсоновски как нечто флюидное, пытаясь в рамках этого жанра совместить разные временные пласты, представив их как часть твор-ческого эволюционного процесса, в ко-тором совмещаются события разных эпох и разных географических про-странств» (с. 169). Выстраивая слож-ный, во многом новаторский текст воспоминаний об одном человеке, Цве-таева показывает, «что многие идеи Волошина и его отношение к истории и к мифу были актуальны для литера-турного процесса русской эмиграции 1930-х годов» (с. 174).
Мифологизация субъекта, создание зазора между автором и персонажем автобиографии прослеживаются в сло-весном опыте не только писателей. В XVIII—XIXвв. широкое использова-ние дворянами в повседневной жизни французского языка как хорошо зна-комого, но неродного, причем тесно связанного с определенными и очень влиятельными литературными тра-дициями, приводило к тому, что в интимных, предназначенных для откровенного разговора с собой и исповедальности письменных жанрах про-являлись элементы имитации, игры. В статье Е. Гречаной рассматривается примечательный саморепрезентационный феномен — «французский дневник русской девушки, в котором зачастую демонстративно упраздняется зазор между жизнью и литературой» (с. 61), — путевой дневник А. Хлюстиной, самоизображение которой порождает многоплановый и куль-турно нагруженный образ, выстроенный посредством галантного стиля, не исключающего, однако, романтической искренности — «Я», которое «претен-дует на независимость и непосредст-венность» (с. 70). Личные тексты оказываются в поле художественного слова: они являют результат творчес-кого усилия, эстетической стратегии.
Подход
к автобиографическому тексту вообще, независимо от индиви-дуальных
характеристик и интенций пишущего, скорее как к художествен-ному, нежели
документальному, пара-доксально работает в исследованиях гулаговских текстов в
статьях А. Гулотты и К. Вьоле. В первой намечена видовая система, по которой в
обшир-ном жанре «литературы советской репрессии» (именно так, в единст-венном
числе) выделяются лагерная мемуаристика, лагерная поэзия, художественная проза.
«Гулаговские воспоминания, окрашенные особыми историческими условиями, вызван-ные
к жизни необходимостью показать миру реальность, спрятанную Совет-ской властью,
создававшиеся в равной степени профессиональными и непро-фессиональными
литераторами, составляют литературный пласт, ко-торому мало равных в мировой
лите-ратуре» (с. 76). Совсем неповторимый образчик гулаговской мемуаристики
рассмотрен в статье, посвященной книге Ефросинии Керсновской «На-скальная
живопись» (в полном варианте вышла в Москве
Несколько особняком в номере стоят статьи Н. Родигиной и Т. Са-буровой, поскольку разворачивают социокультурный подход и сосредо-точиваются не на индивидуальных литературно-игровых практиках, а на «характерных способах саморепрезентации через коллективное "мы" (семья, сословие, поколения, идеологические сообщества)» (с. 121). Как типичная отмечается «установка на подлинность изложения своего жизненного пути» (с. 125), в поле социального само-определения «одним из ключевых идентификационных символов рус-ских интеллектуалов» в XIX в. стано-вится понятие «поколение» (с. 127), объединяющее представителей разных сословных, профессиональных и гендерных групп. Понятие «поколение» — продукт коллективного сознания, но вклад отдельных личностей в его фор-мирование зачастую значителен и оче-виден: так, «А.В. Амфитеатров сыграл особую роль в формировании образа поколения "восьмидесятников" (ро-ман "Восьмидесятники", а также мно-гочисленные статьи и воспоминания)» (с. 148).
Обратный вектор — влияние кол-лективной памяти на индивидуальную автобиографическую позицию — оказывается в центре внимания Р. Вассены, причем в общем русле журнала — в контексте литературности саморепрезентационных стратегий. «В отли-чие от многих своих современников, Достоевский никогда не писал воспоминаний или автобиографии» (с. 211), предпочтя форму дневника, причем «дневника фиктивного», «не документа, но художественного произведения, в котором автобиографическое письмо и вымышленное повествование пере-плетаются» (с. 213). Однако «в своих размышлениях о морали, социуме и политике» автор «Дневника писателя» стремился избавиться «от любых подо-зрений в вымысле», и средством для этого стал «автобиографический элемент, и в особенности обращение к воспоминаниям» (с. 215). Так, детские воспоминания писателя нацелены на «ассоциацию мотивов детства, родины и православия: личное само-сознание автора формируется через осознание коллективной идентичнос-ти — русской…» (с. 217).
В разделе «Обсуждения» помещены три весьма разнородных текста. На-полненный личными впечатлениями отклик М. Балиной на книгу воспо-минаний В. Смехова «Та Таганка» полностью свободен от академизма, в целом характерного для этого жур-нала. Видимо, именно эта свобода обусловливает некоторую наивность интонации: «Мемуаристика оказыва-ется в сегодняшней ситуации лучшим реализмом и тем самым замещает от-сутствие убедительных реалистичес-ких произведений» (с. 242).
Исследование переписки Л. Тол-стого и В. Черткова 1883—1910 гг., предпринятое Р. Де Джорджи, можно скорее назвать описательно-справочным, нежели полемическим, поскольку вопрос неоднозначного восприятия толстовского духовного наследия, осо-бенно заметного в России в наши дни, здесь не затронут.
Рецензия М.К. Ферро на книгу Ю. Зарецкого «История субъективно-сти. Древняя Русь» (М., 2010) также скорее имеет цель информационную, а не проблемного обсуждения выводов исследователя, основывающихся на анализе автобиографических текстов XII—XVII вв. Ферро стремится пока-зать западному читателю значимость размышлений Зарецкого, поскольку «густая сеть интерпретаций, представ-ленная автором, становится ценным интеллектуальным инструментом, по-могающим проследить рождение и раз-витие индивидуального самосознания в Европе» (с. 269).
В разделах «Книги» и «Новости» наибольший интерес, пожалуй, пред-ставляет информация о вышедшей на французском языке книге С. Гарциано «Автобиографическая поэтика Влади-мира Набокова в контексте русской и западной культур» (Лион, 2012), из которой, правда, не совсем ясно, насколько там нашла отражение ради-кальная склонность Набокова к реали-зации мифологизирующих потенциалов автобиографии.
Журнал производит впечатление основательного научного проекта, в нем ведется работа на довольно об-ширном фактическом материале. Из-учение способов говорить о себе — продуктивный путь восприятия куль-туры, общества и личности, понимание потенциала этого пути дает примечательные результаты. Усиленное внимание к литературности саморепрезентации не мешает ее адекватному восприятию, напротив — делает его более трезвым и многогранным, обеспечивая защиту от иллюзии безусловной правдивости высказывания о себе. Некоторая предметная разбросанность содержания журнала воспринимается не как эклектизм, но как разметка дальнейших маршрутов исследования. Заявленная во «Введении» стратегия сочетания «традиционных критичес-ких подходов» и «новых концепций, основанных на национальных и транс-национальных перспективах», работа-ет в журнале, пока — с преобладанием традиционности.
Г. Заломкина