Опубликовано в журнале НЛО, номер 2, 2013
Ключевые слова: А.А. Галич, Московское отделение СП РСФСР
Михаил Аронов
ИСКЛЮЧЕНИЕ А.А. ГАЛИЧА ИЗ СОЮЗА ПИСАТЕЛЕЙ
На обложке папки, содержащей материалы этого дела, написано:
РГАЛИ[1]. Фонд 631. Опись 39. Единица хранения 1328
(Персональное дело Галича), т. 4
Начато: 18 октября 1971
Окончено: 28 января 1972
Число листов: 72
В папке хранятся:
1) Письмо Секретаря Правления СП РСФСР по оргвопросам И. Котомкина в Секретариат Правления Московской писательской организации Союза пи-сателей РСФСР на имя С.С. Наровчатова от 18 октября 1971 года (1 лист).
2) Стенограмма заседания секретариата Правления Московской писатель-ской организации СП РСФСР, 29 декабря 1971 года (53 листа).
3) Заседание Секретариата Правления СП РСФСР — 28 января 1972 года (11 листов) — фрагмент неправленой стенограммы.
4) Постановление секретариата, протокол № 20 от 29 декабря 1971 года за подписью А. Любецкой (4 листа).
5) Выписка из Постановления секретариата, протокол № 2 от 28 января 1972 года.
СОЮЗ ПИСАТЕЛЕЙ РСФСР ПРАВЛЕНИЕ
Москва, Ж-35, набережная МОРИСА ТЕРЕЗА, 30. Тел. 233-59-43
№ 55 Н/с[2]
«18» октября
Секретариат Правления Московской писательской организации Союза писателей РСФСР
тов. НАРОВЧАТОВУ С.С.
В Правление Союза писателей РСФСР поступили следственные мате-риалы из Управления Внутренних Дел Свердловской области, характери-зующие негативную литературную деятельность члена Московской писа-тельской организации СП РСФСР т. А. Галича.
Одновременно с этими материалами Вам направляется книга стихотворе-ний А. Галича, изданная в Париже на русском языке издательством «Посев», а также журналы «Посев» и «Сфинкс» с опубликованными в них стихотво-рениями А. Галича и изъятыми таможенными органами при попытке ввезти их в Советский Союз.
Направляя указанные материалы на рассмотрение Секретариата Правле-ния Московской писательской организации, просим информировать Прав-ление СП РСФСР о результатах обсуждения этого вопроса.
Приложение: по тексту.
Секретарь Правления СП РСФСР по оргвопросам
/И. Котомкин/
С Т Е Н О Г Р А М М А
ЗАСЕДАНИЯ СЕКРЕТАРИАТА ПРАВЛЕНИЯ МОСКОВСКОЙ ПИСАТЕЛЬСКОЙ ОРГАНИЗАЦИИ СП РСФСР
29 декабря 1971 года
1) Персональное дело А. Галича — I
2) О приеме в члены Союза писа телей РСФСР— 54[3]
г. М о с к в а
По первому вопросу выступили:
|
|
Стр.: |
|
Г.Ф. Стрехнин |
I |
|
В.П. Тельпугов |
15 |
|
М.Н. Алексеев[4] |
18 |
|
Н.В. Томан |
19 |
|
В.П. Катаев |
20 |
|
И.Ф. Винниченко |
21 |
|
Н.М. Грибачев |
22, 43 |
|
А.Е. Рекемчук |
24, 51[5] |
|
С.С. Наровчатов |
27 |
|
М.К. Луконин |
28 |
|
А.Н. Арбузов |
29 |
|
Л.Г. Якименко |
32 |
|
А.Л. Барто |
34 |
|
В.Н. Ильин |
36 |
|
Н.В. Лесючевский |
39 |
|
А.А. Самсония |
46 |
|
А.А. Михайлов |
47 |
|
А.М. Медников |
50 |
С т е н о г р а м м а
ЗАСЕДАНИЯ СЕКРЕТАРИАТА МОСКОВСКОГО ОТДЕЛЕНИЯ СОЮЗА ПИСАТЕЛЕЙ РСФСР[6]
29 декабря 1971 года
Председательствует — С.С. НАРОВЧАТОВ
С.С. НАРОВЧАТОВ
Первый вопрос — Персональное дело А.А. Галича.
Предоставляю слово Г.Ф. Стрехнину.
Г.Ф. СТРЕХНИН
Хочу напомнить, что довольно давно, в 1968 году Секретариат (не в этом составе) рассматривал персональное дело т. Галича в связи с письмами, по-ступившими из Новосибирска. В письмах выражалось возмущение и недо-вольство содержанием исполнявшихся там т. Галичем песен. Тогда на секре-тариате разговор был очень дружеским, если судить по стенограмме, — т. Галича предупреждали, что песни его носят нехороший политический ду-шок. Речь идет не о тех песнях, которые он пишет для кино, а о тех, которые исполнялись им в публичной аудитории. Тов. Галич казалось бы с вниманием выслушал все претензии, ему предъявленные, обещал принять во внимание те предупреждения, которые ему были сделаны. Тогда разговор у многих то-варищей на секретариате был такой, что, дескать, исполнять на широкую аудиторию нельзя, а в узком кругу можно, — нужно выбирать аудиторию. С такой формулировкой согласиться нельзя, потому что политическая на-правленность, идейное содержание произведений вовсе не зависит от того, в какой аудитории оно исполняется, — если песня с политическим душком, о котором говорилось, то этот душок проявится в любой аудитории, тем более что существует магнитофон. И Галичу нужно было это учитывать.
Но, к сожалению, приходится вновь вернуться к этому же вопросу. Почему?
Тут надо прямо сказать, что тов. Галич не оправдал того доверия, которое ему оказал тогда Секретариат. Он даже в какой-то мере злоупотребил этим доверием.
Факты
таковы, что после
Мы получили из Союза писателей РСФСР целый ряд совершенно офи-циальных материалов. В частности материал получен из Свердловска. Дело даже дошло до органов милиции, которые заинтересовались, откуда идут эти, носящие характер клеветнических, произведения о нашей советской жизни, и установили, что идут они в общем от самого автора.
Вот,
например, такой факт. В конце февраля
Он говорит, что это не его вещи. Ему это лучше знать, но дело в том, что, исполняя свои произведения, он исполнял и эти песни, зная, какой, мягко го-воря, негативный характер они носят, в частности, «Палачи», «О свободе».
И он не мог не видеть и не знать, что его записывают на пленку. У нас есть документ, в котором некий гражданин Алейников, участвовавший в этом деле, свидетельствует, что запись происходила непосредственно во время ис-полнения Галичем его произведений.
Прежде чем поставить вопрос на Секретариате, во время предварительной беседы с Галичем мы задали вопрос, какую политическую оценку он дает своим песням, которые так широко используют в антисоветской пропаганде. Он ответил, что считает их политической сатирой, направленной на исправ-ление недостатков нашего общества, и считает себя ассенизатором, подобно Маяковскому.
Но все дело в том, что Маяковского белогвардейские издательства, имев-шиеся в большом количестве на Западе и внимательно следившие за совет-ской литературой, так широко не популяризовали и не использовали в своей борьбе против нас, не приписывали Маяковскому чужих антисоветских сти-хов. А с тов. Галичем такая история, к сожалению, происходит.
Дело в том, что когда мы говорили с Александром Аркадьевичем насчет того, как он понимает эту политическую направленность, он говорил, что это политическая сатира. Но сатира, как известно, всегда направлена на разру-шение чего-то. Щедрин писал политическую сатиру, так она имела опреде-ленный адрес. Галич считает, что его сатира — на благо советского общества. Но факты говорят об обратном.
Уже
после рассмотрения дела на секретариате в 1968 году мы получили целый ряд
зарубежных изданий — «Посев», «Грани». Вы знаете, что это за издательства.
Обычно такая литература изымается таможенными органами при попытке ввезти в
Советский Союз, и некоторые книги попадают в наши руки для рассмотрения. Так
вот, есть сборник: «Галич. Песни», изданный из-дательством «Посев» в ФРГ в
В этом сборнике, наряду с широко распространенными песнями Галича, носящими негативный характер по отношению к нашему строю, есть другие вещи четкой антисоветской направленности, которые Галич своими не счи-тает. Мы с ним разговаривали, спрашивали, какие ваши, какие нет. Некото-рые он не считает своими.
Характерно, что, получив этот сборник, т. Галич, имея уже опыт ответ-ственности за свои поступки, не протестовал против его издания ни в какой, даже в самой локальной форме, и даже не уведомил нашу организацию о том, что он получил такую книжку, хотя не только как писателя советского, ко-торому должно было претить, что его берут на вооружение наши заклятые враги, но просто как советского гражданина это должно было бы как-то взволновать, если не возмутить. Он должен был заявить протест против на-рушения авторского права, когда тебе приписывают антисоветские песни и не разберешь уже, где твои, где чужие, да и против самого факта издания, по-тому что не может быть непонятно т. Галичу, для каких целей эти книги из-даются и для какой цели забрасываются сюда, и какими путями, в частности, они попали автору, против чего он не возражает.
То, что стихи Галича используются в антисоветских целях, подтвержда-ется и последующими изданиями «Посева», например, исключительно злоб-ной книжкой Финкельштейна. Галич там не называется по фамилии. Фин кельштейн проявил такую осторожность, оберегая его, но там цитируются известные строки из многих песен Галича. Несколько страниц отведено цитированию его произведений.
Книжка Финкельштейна-Владимирова (как значится на обложке) «Рос-сия без прикрас и умолчаний» представляет собой просто сгусток антисовет-ской клеветы, и там на страницах 214—217 с большим одобрением цити-руются стихи Галича.
Посмотрим дальше. Есть такая газета «Русская мысль», издаваемая еще живыми белоэмигрантами и их потомками в Париже. С каким чувством они пишут о произведениях Галича!
Читаем: «Галич. Предисловие архиепископа Иоанна Сан-Францисского. Иронические песни, песни о духовной свободе. В русских магазинах. Цена — 5 франков (1 доллар)».
Эта же газета «Русская мысль» за 8 июля этого же года. Тут есть очень ха-рактерный разворот: на правой стороне — то же объявление: «Галич. Преди-словие архиепископа Сан-Францисского… » и т.д. А слева: «По страницам га-зет и журналов» — «Израильская молодежь из студенческой ассоциации выходцев из СССР выпустила два номера своего журнала…» (читает).
Вот кто пропагандирует, кто одобряет и всячески способствует распро-странению произведений члена нашей Московской писательской организа-ции тов. Галича.
Эта газета совершенно свежая. И таких примеров можно было бы при-вести немало.
Галич считает, что он может исполнять свои произведения для узкого круга и впредь. Позавчера мы с ним разговаривали. Мы сказали: «Вы же по-нимаете, что ваши сообщения политически вредны». Он говорит: Я же ис-полняю это только для друзей, в узком кругу, по их просьбе». Но характерно, что как только узкий круг, то с магнитофоном — песни переписываются, рас-пространяются все больше и больше.
Мы в упор поставили перед т. Галичем вопрос: Считает ли он совмести-мым такое свое поведение и такую «работу» его песен с тем, что он состоит в писательской организации? Он обещал подумать и ответить нам. Он принес вчера нам письмо, я его прочитаю (читает).
Но, понимаете, что значит «сдержал слово»? Что такое публичные выступ-ления? Тысяча человек — это публичное выступление. А десять человек с магнитофоном? Это ведь тоже публичное выступление, выступление, после которого содержание песен станет известно сотням и тысячам людей.
Свердловские материалы подтверждают, что после того, как на квартире работника театра, где Галич был гостем, были записаны его песни, мгновенно с этих пленок стали переписывать уже другие люди и в течение нескольких дней песни были распространены на нескольких магнитофонах. Так что его аудитория была не десять-пятнадцать человек, а уже сотни и тысячи. Таким образом, можно ли считать, что вы сдержали свое обещание не выступать? Если вы правильно поняли суть своих произведений и на кого они работают, вы бы наверное не выступали около магнитофона.
Тов. Галич пишет: «Да, бывали случаи, когда…» (читает). Значит, вы по-нимали это. «Мало это[7], песни…» (читает).
Вот таково письмо Галича.
Дело в том, что, судя по этому письму, тов. Галич все-таки не дал суровой, правильной и полной оценки своим действиям, в частности, ничего не сказал о том, как он отнесся к получению этого сборника, как он молчаливо принял это авторство и все те похвалы, которые расточаются в его адрес на Западе.
Остается фактом, что тов. Галич продолжал способствовать распростра-нению его песен в антисоветских целях. Факт, что он до настоящего времени по отношению к этим песням, судя по последнему разговору, остается на прежней позиции, считая, что они в общем правильные, что негативизм, очер-нительство по отношению к нашему обществу, смакование отрицательных сторон нашей жизни является его долгом.
Вот пример. Известное его стихотворение, о нем говорилось и прошлый раз, «Ошибка» (стр. 25). Я не буду читать всего, я просто хочу проиллюстри-ровать одну мысль.
…Где полегла в сорок третьем Пехота, пехота, пехота Без толку, зазря, Там по пороше гуляет Охота, охота, охота, Там по пороше гуляет охота, Трубят егеря…
Когда мы разговаривали с Галичем, мы спрашивали его насчет этого сти-хотворения. Он сказал — я отталкивался от факта: где были зря использованы войска, понапрасну погибли люди, там позднее охотились наши руководи-тели с собаками, егерями.
Но мы понимаем, что это не фельетон, не газетная заметка, а это все-таки стихи. И здесь автор обобщает, старается показать частный факт как типи-ческое, характерное для всей нашей жизни. И оскорбительно всем участво-вавшим в войне, всем тем, кто воевал в 1943, и раньше, и позже, считать, что пехота полегла без толку, зазря.
На войне все бывает. Но война эта была справедливая, и жертвы были не напрасны. Вы понимаете, какие чувства вызывает это стихотворение у тех людей, которые воевали. Вернее, на какие чувства рассчитано оно.
У меня как у фронтовика это не вызывает ничего, кроме возмущения. Ви-димо, какой-то авторский расчет был в том, чтобы показать — вот, зря вое-вали, головы складывали, а господа теперь собак гоняют, охотятся.
Это кощунство по отношению к тем, кто погиб на войне. Это было не зря, особенно в сорок третьем, когда мы шли на освобождение наших и чу-жих земель.
Или, вот, я хочу прочесть одну вещь, которая, мне кажется, является наи-более характерной для всей этой части творчества Галича. Это «Фарс-гиньоль». Здесь песня прямо начинается нецензурно: «А нахлебники жрут… » (читает).
Вот вам изображение жизни нашего общества. Я думаю, не будет ошиб-кой, если я скажу, что это клеветническое изображение. Что мне вам объ-яснять — вы сами понимаете, как изображается здесь жизнь советского че-ловека: до того нищая, бедная, голодная, что люди вешаются на люстрах и записочки кладут на телевизор. Не такая уж бедная — телевизор-то был… А вот поесть не на что было. Вы понимаете, насколько лживо это изображе-ние. Но оно удобно и выгодно для тех, кто ведает издательством "Посев" и "Грани". А наши люди, которым известно, что самоубийство по бедности — явление не типичное для нашего общества, скорее это бывает за рубежом, они понимают, насколько лживо это написано, написано по какой-то непо-нятной злобе.
Я не буду больше читать стихи — это ни мне, ни вам не доставляет, видимо, удовольствия.
Хочу сказать в заключение, что тот факт, что Галич продолжает способ-ствовать использованию его песен против Советского Союза, тот факт, что он остается на прежних позициях, считая, что негативизм, очернительство, смакование отрицательных сторон нашей жизни является его долгом, тот факт, что он считает возможным возводить отдельные негативные моменты на уровень широких обобщений и тем принижать все сделанное в военные годы и после войны, — это все работает на нашего политического врага. Поэ-зия Галича при его содействии продолжает служить нашему идейному врагу. И это заставляет нас со всей серьезностью ставить вопрос: совместима ли та-кая деятельность Галича со званием писателя, и где истинный Галич — там ли, где он пишет сценарии и песни для нашего театра и кино, или там, где отводит душу на таких стихах, как «Фарс-гиньоль». Этот вопрос Секретариат должен решить сегодня.
С.С. НАРОВЧАТОВ — Тов. Галич, вы имеете что-нибудь добавить к ва-шему заявлению?
(А.А. ГАЛИЧ — Нет).
У кого есть вопросы к Галичу?
А.Н. ВАСИЛЬЕВ — Когда была получена тов. Галичем книжка, изданная «Посевом», в каком году, в каком месяце?
А.А. ГАЛИЧ — Примерно полгода назад. Но о книжке, о выходе ее я со-общил в Союз еще задолго до этого. Когда я был болен, я получил неизвестно от кого журнал по почте, и в этом журнале было сообщение о выходе книжки. Об этом я сообщил в Союз сразу.
А.Н. ВАСИЛЬЕВ — Каким образом сообщили?
А.А. ГАЛИЧ — Просто принес журнал, показал и оставил журнал.
Н. ГРИБАЧЕВ — И у вас не возникло чувство протеста?
А. ГАЛИЧ — Я об этом думал, но я боялся, что это может иметь какой-то обратный эффект.
Н. ГРИБАЧЕВ — Пришли бы посоветоваться в «Литературную газету».
Н.В. ЛЕСЮЧЕВСКИЙ — Вы могли бы написать в Секретариат Москов-ской писательской организации, если вы считали, что может быть обратное действие.
А. ГАЛИЧ — Я не мог предугадать, как[ой] будет эффект. Я не очень пред-ставлял себе, как это можно сделать.
И.Ф. ВИННИЧЕНКО — В заявлении сказано, что т. Галич якобы пытался опубликовать свои произведения сатирического характера в советской прессе. Были ли действительно такие попытки и что вы получали в ответ на свои предложения?
А. ГАЛИЧ — Большинство тех произведений, которые действительно яв-ляются моими, были в сборнике издательства «Искусство», где, кроме того, были две моих пьесы — «Походный марш» и «Моя большая Земля», два сце-нария — «Государственный преступник» и «На семи ветрах» и 25 песен. Этот сборник был принят.
И.Ф. ВИННИЧЕНКО — Те же песни, которые попали в этот сборник?
А.ГАЛИЧ — В основном да. Я не подбирал тенденциозно, я подбирал песни, которые имеют хождение, которые поются. А составлением этого сбор-ника я не занимался, он составлен без меня, тенденциозно. Но около 20 песен, которые есть здесь, входили в тот сборник.
И.Ф. ВИННИЧЕНКО — В каком году?
А. ГАЛИЧ — В 1967.
ВИННИЧЕНКО — Сборник не вышел?
ГАЛИЧ — Нет.
А. Н. ИЛЬИН — В каких контактах вы состоите с такими лицами, как ака-демик Сахаров, профессор Чалидзе[8] и Твердохлебов?
А. ГАЛИЧ — Один раз в жизни я встречался с Сахаровым у общих знакомых физиков. Чалидзе и Твердохлебова не знаю.
А. Н. ИЛЬИН — Вам, вероятно, известно, что эти лица входят в состав ру-ководства Комитета защиты гражданских прав человека от фактов наруше-ния социалистической законности, — вам это известно?
А. ГАЛИЧ — Да, мне это известно.
А. Н. ИЛЬИН — Зарубежные антисоветские радиостанции сообщили, что вы дали согласие сотрудничать с этим комитетом?
А. ГАЛИЧ — Нет, я не давал согласия. Это было сделано без моего ведома. Я не был ни на одном заседании, я не знаком с этими людьми. Един-ственный раз я виделся с Сахаровым у общих знакомых. Остальных людей я вообще не знаю.
А.Н. ИЛЬИН — Откуда же вам стало известно, что было такое сообщение и что вы дали свое согласие войти в состав этого комитета в качестве его корреспондента для сбора информации «извне»?
А.А. ГАЛИЧ — Я услышал это по радио, когда лежал в больнице.
А.Н. ИЛЬИН — По какому радио? Я лично узнал это из радиоперехвата, которое прошло по ТАСС’у. И что же, услышав об этом, вы не нашли нужным выразить свое отноше-ние к этому сообщению и опровергнуть его?
А.А. ГАЛИЧ — Я не знал, куда обратиться.
А. Н. ИЛЬИН — У меня нет больше вопросов к Галичу.
С МЕСТА — О каком Комитете идет речь?
А. Н. ИЛЬИН — Из этого тассовского радиоперехвата я узнал, что якобы в СССР образован Комитет, возглавляемый академиком Сахаровым, Твердохлебовым и профессором Чалидзе, — и что этот Комитет создан для за-щиты гражданских прав человека от нарушения социалистической законно-сти. Из этого же радиоперехвата ТАСС стало известно, что в состав этого Комитета дал согласие войти — как они сообщили — «известный писатель Галич» в качестве его корреспондента для сбора информации «извне».
А.Н. ВАСИЛЬЕВ — Вы пишете: «Некоторые мои вещи недостаточно от-шлифованы, написаны в состоянии раздражения и запальчивости».
Как это понять — что вас раздражало, что вызывало вашу запальчивость?
А.А. ГАЛИЧ — Я не понимаю вашего вопроса.
А.Н. ВАСИЛЬЕВ — Что в вас вызывало такое раздражение, что вы садились за стол и писали такие антисоветские произведения?
А. А. ГАЛИЧ — Я антисоветских произведений не писал.
В. С. НАРОВЧАТОВ — Есть еще вопросы? (Нет.) Приступаем к обсуж-дению. Кто хочет взять слово?
В. П. ТЕЛЬПУГОВ
У меня такое впечатление, что Галич ведет двойную политическую жизнь, причем не первый год уже. Действительно, в 1968 году мы обсуждали этот вопрос и столкнулись с фактом написания Галичем целого ряда антисовет-ских произведений. Правда, тогда обсуждение шло больше по такой линии: зачем он их исполняет публично? Галич говорил, что он постарается в даль-нейшем на широкую публику не выходить с этими сочинениями.
Для меня глубоко безразлично, выступал ли он при десяти человеках или при сто семнадцати или при двести тринадцати, для меня важен факт, что че-ловек написал антисоветское произведение, даже если он положил его после этого в папку. Он же — совесть народа, писатель. Как же он может делать вид, что «я для себя пишу, для узкого круга пишу».
Поэтому в моем представлении есть два Галича; один Галич — автор пьесы «Вас вызывает Таймыр» и других вещей, другой Галич — тот, который пишет антисоветские вещи.
Он сейчас говорит — я не пишу антисоветских вещей.
Это убеждает меня в том, что мы с т. Галичем говорим на разных языках и никогда друг друга не поймем. А мне достаточно прочесть любое из этих сти-хотворений — и те, которые цитировал Стрехнин, и те, которые он не захотел цитировать, чтобы понять, что человек ведет двойную политическую жизнь.
Есть у него стихотворение «Еврейская застольная» — может быть, я не-точно сказал название. Смысл этой песни состоит в том, что у нас в Совет-ском Союзе гражданам еврейского происхождения живется так плохо, что хуже некуда, и лучше не может быть, и не надо рыпаться. Так оно есть, было и так оно всегда. — Вот примерно смысл этой застольный песенки.
Я не знаю, что скажет Галич — что он показывает отдельные теневые сто-роны нашей жизни. А на мой взгляд, это клевета на тот порядок вещей, кото-рый у нас существует. По-моему, такими произведениями Галич компроме-тирует нашу советскую писательскую организацию.
А то, что он в качестве объяснения нам представил, не лезет ни в какие во-рота. Он, наивный, не понимает. Какой же ты советский писатель, если не по-нимаешь элементарных вещей, какой же политический деятель, борец, если не можешь в элементарном разобраться?!
Н. ГРИБАЧЕВ — Как можно браться за сатиру с таким инструментарием в оценке бытия?!
М. ЛУКОНИН — Я, например, слышал о песнях Галича, но самих песен не слышал. И сейчас смотрю с удивлением, как советский писатель может так писать и думать о советской действительности.
Я не подготовлен сейчас выступать. Может быть, нам надо было бы предварительно познакомиться с этим делом.
В. Н. ИЛЬИН — 15 присутствующих здесь секретарей знакомились с этим делом.
В. С. НАРОВЧАТОВ — Я прошу заострить внимание на одном вопросе — совместимо ли такое поведение с пребыванием в Союзе писателей?
А.Н. ВАСИЛЬЕВ
Давайте сами себе ответим на вопросы, которые возникают.
Во-первых, что это за творчество? Галич говорит, что это не антисовет-чина. Его право так заявлять, так думать. Но мы, наверно, не будем спорить, что это чистой воды антисоветчина. По-моему, это ясно каждому из нас. Зна-чит, на первый вопрос мы ответили — это антисоветские произведения.
Второй вопрос — способствовал ли Галич их распространению? После па-мятного разговора на прошлом Секретариате, он дал слово, но не сдержал его и бесспорно способствовал. Советский писатель — убежденный, понимаю-щий с наших позиций долг советский писатель — так поступить не мог, зная наверняка, что это будет подхвачено и пойдет очень далеко. Значит, мы мо-жем ответить и на второй вопрос — да, — помогал распространять.
И третий вопрос — как это он мог?
И вот отвечая на вопрос Наровчатова: совместимо ли такой поведение с пребыванием в Союзе писателей? Совершенно ясно, что это никак не со-вмещается с уставом, по которому каждый из нас обязан помогать партии в воспитании советских людей в коммунистическом духе. Здесь — воспита-ние в антисоветском духе. И положение сводится к следующему. Александра Галича из Союза надо исключить. С ним уже был последний разговор, его убеждали. Но он не понял своих обязанностей.
Кстати, тогда на секретариате проявили недопустимый либерализм — больше говорили о талантливости Галича, о том, что он хороший сценарист и очень мало говорили о том, что он допускает вещи, несовместимые со зва-нием писателя Советского Союза. Это упрек прошлому секретариату. Сего-дня мы не будем проявлять такой либерализм. Я предлагаю исключить Га-лича из Союза писателей.
М.Н. АЛЕКСЕЕВ
Я принадлежу к тем либералам, которые участвовали в заседании Секре-тариата 1968 года, где был разговор о Галиче.
Либеральны мы были или нет, но дело в том, что когда перед вами такой солидный человек и так убедительно вас заверил, что ничего подобного он ни сочинять и ни исполнять не будет, то отчего бы нам не поверить человеку. Мы поверили, и я не считаю это ошибкой. Это единственный момент и пункт, по которому я с вами не совсем согласен. Что касается всего остального, я го-тов повторить слово в слово все то, что сказал Виктор Петрович[9]. Для меня неважно, для какой аудитории он исполняет свои произведения, для меня важно, как человек, в кармане которого находится билет члена Союза совет-ских писателей, как такой человек может сочинять заведомо, откровенно та-кие стихи, причем сочиняет неправду. Тут уже запальчивостью и раздражением минутным не объяснишь.
Вы выросли вместе с нами, работаете вместе с нами, — разве вы не чув-ствуете, что вы пишете заведомую ложь?! По-иному не назовешь. Действи-тельно, странно, как можно пребывать в одном Союзе, думая о дорогих для нас, ценных вещах прямо противоположное.
Поэтому я поддерживаю предложение А.Н. Васильева.
С МЕСТА — Какое решение вынес прошлый Секретариат?
В.Н. ИЛЬИН — Строгое предупреждение.
Н.В. ТОМАН
Я не знаю, что вошло в этот сборник. Я читал отдельные стихи. То, что они антисоветские, это бесспорно. Здесь не надо очень разбираться в поэзии и даже в политике, потому что это дано почти без подтекста. Кроме того, многие из них написаны блатным языком, вообще за пределами цензуры, потому что там идет сплошной мат. Я не знаю, может быть, в зарубежных изданиях это печатают. Дух в общем-то весьма неприятный.
Я не знаю всех обстоятельств дела, но мне известно, что Галич читал свои стихи не только любителям поэзии, а в каких-то полупритонах людям, кото-рые настроены не просто антисоветски, а антисемитски. И одному из таких явных антисемитов вы чуть ли не покровительствовали. И непонятно, когда вы пишете «Еврейскую застольную» и в то же время находите нужным пить с этим человеком, похлопывать по плечу и поддерживать среди его коллег. Кажется, в Свердловске это было.
Так что тут двурушничество не только в литературных произведениях. В своих пьесах вы пишете одно, а в стихах совершенно другое. И ведете вы себя тоже непристойно.
Исходя из того, что мне известно, я поддерживаю предложение товарищей и считаю, что это совершенно несовместимо с пребыванием в рядах Союза советских писателей.
В.П. КАТАЕВ
Это дело очень сложное, серьезное, и я, например, глубоко ранен этой историей.
Я т. Галича совершенно не знал как автора стихов и песен, об этом я пер-вый раз слышу. Но я Галича знаю как великолепного драматурга, очень по-лезного человека для нашего кинематографа.
У меня был такой случай. 20 лет тому назад ко мне пришли какие-то два немца из ФРГ познакомиться, поговорить. Я им посоветовал побывать в те-атре им. Маяковского, где Охлопков поставил вашу пьесу[10]. И вдруг немцы взорвались — «Мы были, видели, это дрянь, это советская пропаганда». И передо мной Галич предстал как очень советский писатель.
Потом где-то появляются его песни. Надо было разобраться, где его, где вычеркнуто, где подделано.
В принципе я, конечно, считаю, что Галич не может быть членом Сою-за, если это все так и есть. Но будем более разумными. Я вспоминаю историю (я не хочу сравнивать этих поэтов), ужасную историю с Демьяном Бедным, когда он написал «Слезай с печки» — что с ним сделали. Я помню, в какой страшной опале он был, как каждое стихотворение Демья-на Бедного расценивалось как антисоветское и он ждал, что его вот-вот арестуют.
Я не сравниваю Галича с Демьяном Бедным, это был большой поэт, но я говорю, что бывают и такие случаи.
В таком виде Галич не может быть членом Союза писателей, но я прошу Секретариат дать ему еще один шанс исправиться, потому что мы потеряем очень хорошего мастера кино и театра.
Если Галич даст нам настоящее мужское слово, что он ни при каких об-стоятельствах, никогда этого не будет делать, то мне кажется, что мы можем еще дать ему шанс.
И.Ф. ВИННИЧЕНКО
Валентин Петрович говорил, что перед нами сложный случай. На мой взгляд, он только кажется сложным, благодаря той самой двойной жизни и двойной игре, которую ведет Галич. Трудно представить, как советский писа-тель, драматург одной рукой пишет вещи советские, может быть, по форме та-лантливые, а другой рукой — антисоветские произведения. Мало того, видимо, с большим удовольствием для себя, не только пишет, но и поет и распространяет их, ощущая какое-то садистское наслаждение издеваться над советским наро-дом. И, конечно же, он прекрасно понимает, что, исполняя свои песни, он спо-собствует их распространению. Галич не маленький, он отдает себе отчет в том, что это сразу попадает за границу. Так что случай этот не сложный, а простой и ясный. Мы имеем перед собой человека, который ведет двойную игру, он на-строен антисоветски, он не только пишет антисоветские произведения, но и с наслаждением, с удовольствием, с явным намерением распространяет эти про-изведения. И естественно, этот человек не может находиться в Союзе писателей, являющемся Союзом политических единомышленников. Александр Галич не является нашим единомышленником и потому не может оставаться в нашей среде. Я считаю, что мы должны исключить его из Союза писателей СССР.
Н.М. ГРИБАЧЕВ
Я бы согласился с Валентином Петровичем, если бы не два «но». Они за-ключаются вот в чем. Обсуждение было уже три года назад, и оценка това-рищеская, коллективная с доброжелательством и попыткой поставить чело-века на нормальный путь развития уже произошла. Действия никакого она не возымела. И второе обстоятельство: когда человек, с одной стороны, гласно выступает в искусстве и литературе на одних позициях (пьесы его просоветские, по меньшей мере оптимистические), а, с другой стороны, ведет практически такую подпольную литературную деятельность, то это не-избежно вызывает вопрос — где происходит спекуляция. Потому что в одном из двух случаев это неискренне. В одном из двух случаев это спекуляция, а в другом — истинное кредо. Мне кажется, по упорству, с каким Галич пишет эти песни и как он их распространяет, спекуляция как раз была на советской тематике, а это — искреннее убеждение.
Относительно того, что Галич плохо политически разбирается в вещах, — извините, это наивное, детское заявление. Он великолепно политически ори-ентируется не только в жизни страны, но и в жизни современного мира, что чувствуется во всех его произведениях.
(А.Н. ВАСИЛЬЕВ — И хорошо чувствует спрос.)
Отлично: спрос по нормальной деятельности Союза писателей, спрос среди обывателей, спрос за рубежом. Он старается удовлетворить и один спрос, и другой спрос.
Галич говорит, что это сатира. У нас действительно много недостатков, с которыми надо бороться, и это — общее наше огорчение, и мы не жалеем сил, чтобы убрать эти недостатки. Есть у нас и пьянство, и нарушение социа-листической законности, есть проблема молодежи, короче говоря, много хо-зяйственных, культурных серьезных проблем.
Кстати, у нас есть и сатирики, может быть, они не все работают в полную меру, но ведь у нас сейчас газеты постоянно публикуют фельетоны, в кото-рых, между прочим, атакуют эти недостатки. Может быть, не хватает авторам остроты, но это уже от таланта зависит.
С. Олейник[11] высмеивает любовь к заседаниям, берет любых чинов, ничего не стесняется, и все это печатается.
А это не сатира, не литература. По базарному тону, по развязности, по пош-лости — это унизительно для литературы. Я читал этот сборник, я читал все материалы. После этого хочется помыть руки, и не понимаешь, как человек с писательским билетом может дойти до такой жизни, когда эта пошлость, эта брань, нецензурность, развязность прет из каждой строки, из каждой щели.
Какое это имеет отношение к литературе, кроме одного — опозорить ли-тературу, представить ее в самом грязном виде?
На кого идет расчет, скажем, в Советском Союзе? На самую отсталую, ту-пую, обывательскую и антисоветски настроенную, брюзжащую аудиторию. Но разве сатира для этого пишется? Разве настоящий, талантливый сатирик может ориентироваться на эту аудиторию? Конечно, нет.
Галич совершенно сознательно ориентируется на эту аудиторию, потому что он понимает: он работает вовсе не в духе советской литературы, совет-ского литературно-сатирического мышления и не в советском духе.
Поэтому, сочувственно относясь и к тому, что сказал Валентин Петрович, я все-таки думаю, если мы хотим быть действительно здоровой организацией, носителями благородных литературных традиций, нам от двурушничества и от такой деятельности с непроходимой пошлостью, базарностью, несерьез-ностью, спекулятивностью — надо очищаться самым серьезным образом.
Поэтому я поддержал бы предложение, уже вынесенное раньше другими товарищами.
Посмотрим, как дальше будет жить Галич, как будет он действовать. Ему никто не запрещает обратиться снова в Союз писателей с заявлением о приеме. В добрый час! Но такую проверку жизнью ему надо устроить. Мо-жет быть, это ему поможет все-таки осознать меру ответственности, которую он несет и перед Союзом писателей, и перед обществом, в котором он живет.
А. РЕКЕМЧУК
Валентин Петрович, я в отличие от вас ознакомился со всеми материа-лами по персональному делу т. Галича, в том числе с этой книжонкой, издан-ной НТС-овцами, и с другими документами. Должен сказать, что все это от-вратительно.
Помимо фактуры, помимо текста, о котором справедливо говорили, что это какое-то удивительное свойство автора проституировать свое литератур-ное дарование, меня еще в документах, с которыми я познакомился, отвра-тила та житейская атмосфера, в которой эта деятельность Галича протекала. Это пьяные и неблагородные компании, где Галич — серьезный и уже немо-лодой писатель — добывал себе дешевый и сомнительный успех.
Двойная жизнь Галича в литературе — это факт, от которого, к сожалению, отказаться мы не можем. И действительно, всем своим поведением, тем более что на это ему уже указывалось Секретариатом МПО, он, согласно уставным требованиям, конечно, подлежит исключению из нашего Союза.
Тем не менее, я должен сказать, что двойная литературная жизнь Галича для меня вопрос тоже тяжелый как для писателя и читателя. Дело в том, что это творчество Галича, которое мы сегодня обсуждаем, которое является предметом его персонального дела, эта бардовская деятельность базировалась на совершенно безвестного человека, но она имела и прямого адресата, со-вершенно определенную аудиторию. Я говорю об этих злопыхательских и малоприличных песнях Галича. Он знал, на какую аудиторию он работает: это обыватели, которые существуют в нашей стране ровно столько, сколько существует наша страна, — особый тип нашего советского мещанина, «мурло- мещанина», о котором говорил Маяковский. Это различного рода декласси-рованные элементы и это определенная часть молодежи, с которой мы имели дело несколько лет тому назад. Мои наблюдения за нынешней молодежью подтверждают, что это уже другое поколение молодежи.
Вот это аудитория, на которую работал Галич. И не случайно, что наши прямые политические враги-белогвардейцы в своих интересах ориенти-руются вот на эти подонки нашего социалистического общества, на потребу которым вы сочиняли свои песни.
И тут для меня проблемы нет — все замкнулось, Александр Аркадьевич, вы, приспособившись к этой аудитории подонков, пришли к аудитории НТСовцев. Тем не менее, я позволю высказать соображение, что эта аудито-рия незначительна по сравнению с той, которая уже на протяжении многих лет и даже нескольких десятилетий знает вас как совершенно другого писа-теля, знает вас как комедиографа, который написал (правда, в соавторстве) прекрасную картину «Верные друзья». Это одна из лучших наших советских кинокартин. Знает народ эту комедию, равно как хорошо знает вашу пьесу «Вас вызывает Таймыр», которую сейчас экранизировали на телевизоре, в прошлом году показывали.
Что для меня особенно оскорбительно ко всему прочему, что вы автор на-ряду с этим хороших песен — песен о комсомоле, которые до сих пор моло-дежь поет. Ну как вам не стыдно!
Мне было бы страшно горько обмануться, но все-таки настоящим писате-лем я считаю того Галича, который создал произведения, пользующиеся при-знанием в широком, здоровом советском народе, и я отвергаю того Галича, который из дешевого политического кокетства докатился до публикации в НТСовских органах.
Я прошу Секретариат, если мы услышим, как правильно сказал В.П. Ка-таев, мужское слово Галича, не прибегать к крайней мере по нашей писатель-ской организации и дать ему возможность работой доказать свое лицо.
С.С. НАРОВЧАТОВ
Я дотянул буквально до последней минуты. Меня вызывает В.В. Гришин[12]и я вынужден передать председательствование тов. Медникову, но перед этим хочу сказать несколько слов.
По отношению к Галичу мы проявили великодушие, причем великодушие огромное. В заседании Секретариата три года назад именно этот оттенок ве-ликодушия надо подчеркнуть.
Три года было дано ему, чтобы обдумать, пересмотреть свою позицию, найти какие-то пути, которые вывели бы его из этого антисоветского ту-пика. Но ничего ровным счетом он не предпринял, чтобы выйти из этого тупика.
Перед какими объективными фактами мы стоим? Это творчество, рассчи-танное не только на внутреннего обывателя, но и на зарубежную антисо-ветскую пропаганду, продолжается. Продолжается печатание произведений за границей. Никакой реакции на эту публикацию, кроме его заявления, мы не видим.
Это объективные факты, которые находятся в кричащем противоречии с его пребыванием в Союзе писателей. И выступление сегодня тов. Грибачева в заключительной части само по себе было очень великодушным, потому что если Галич пересмотрит свою позицию, не на словах, а на деле докажет противное, мы в конце концов можем заново рассмотреть его приемное дело. Но в настоящее время двух мнений быть не может. Поэтому я поддерживаю предложение А. Васильева об исключении т. Галича из Союза и думаю, что наше мнение здесь должно быть единодушным.
Председательствует — А.М. МЕДНИКОВ
М. ЛУКОНИН
Я сначала высказал сожаление, что мне книга не попадалась до этого за-седания, но, с другой стороны, я доволен, что она мне не попалась, потому что те семь песен, которые я сейчас прочел, просто испортили мне настроение. Думаю даже, что перед Новым годом не надо было устраивать такой Секре-тариат. Запахло чем-то враждебным, фронтовым.
Нет никакого сомнения, что это против нас и не надо тов. Галичу прикиды-ваться наивным. Вы человек взрослый. И это не в угоду мещанскому ширпо-требу, это внутренняя позиции человека зрелого, позиция, направленная против советской васти, против нас. В этом нет никаких сомнений после этой книги.
Тов. Галич, разве вы не знали, что этим вы вооружаете наших противни-ков?! Ведь этим вы просто предали самого себя, отдали весь свой талант, свои знания на другие позиции. С этим примириться невозможно.
Я думаю, что В.П. Тельпугов прав: неважно, как это распространилось, в ка-кой степени, в какой форме, — меня интересует писатель Галич, и раз он так писал, значит он так думает. И я должен против этого восставать, потому что это против того, что я думаю о своей стране, о своем народе. Тогда давайте с от-крытым забралом выходить на поле боя. Я вас не вижу в другой позиции по отношению к Союзу советских писателей. Я прочитал семь песен… И даже ос-новываясь на том немногом, что я прочитал, я буду голосовать за исключение.
А.Н. АРБУЗОВ
У меня положение сложнее и труднее, чем у кого бы то ни было из сидя-щих здесь в зале. Сегодня ночь была не из лучших — вчера я прочитал мате-риалы, которые здесь существуют.
Мне бесконечно дорог каждый человек, с которым мы вместе с Плучеком организовывали студию, писали совместные пьесы, вставали на ноги. Нас всех до сих пор объединяет чувство дружбы, привязанности друг к другу, по-тому что мы провели не только время, начиная с 1938 года, но и часть войны, когда мы были фронтовым театром. В течение всего этого времени, Алек-сандр Аркадьевич, вы были вместе с нами. Вы знаете, что такое «Город на заре» — это была наша программа, наша платформа. В этом спектакле мы пы-тались сражаться со всем тем, что вредило нашей жизни, и мне кажется, что там мы стояли на верных[13] позициях. И хотя пьеса эта была отнюдь не ра-достной, веселой прогулочкой в Комсомольск-на-Амуре, а была трагической картиной, однако именно тогда, когда этот спектакль был сделан, нас поддер-жала «Правда». Вы написали к этому спектаклю песню, вы написали музыку к этому спектаклю.
Когда здесь на обложке я читаю, что вы стали писать песни под влиянием Окуджавы, у меня возникает злость, потому что стали вы писать песни в сту-дии, но песни это были совсем другие.
Так случилось, что в последние годы вы, пожалуй, единственный человек из студийцев, с которым мне не приходится общаться.
В первый раз это было лет 7 — 8 назад, когда я услышал на магнитофоне одну из песен, которую вы пели. Я послушал одну песню, вторую и потом сказал — не надо, я не хочу этого слышать. Это были просто забавные блат-ные песни.
Но я хорошо помню ваш голос в студии, и то, что я услышал по магнито-фону, мне было глубочайшим образом неприятно, более того — противно.
Я величайшим образом ценю творчество Окуджавы, я считаю его большим поэтом и то, как он поет свои песни, доставляет мне огромное эстетическое удовольствие. Это же не вызывает у меня ничего, кроме неприятия этой блат-ной манеры и издевательского тона по отношению ко всему.
И где бы, когда бы, в какой бы компании я ни был, когда пытались за-вести магнитофон, играть разные песни и дело доходило до вас, я говорил — я прошу вас при мне этого не играть.
Однажды на юбилее «Города на заре» мы встретились с вами в одной квар-тире. Вы взяли в руки гитару, и я вышел в коридор, чтобы этого не слышать[14].
Может быть плохо, что я вам этого не говорил. Наверно, плохо.
А потом со мной стали происходить такие случаи. Приезжаю в Минск, встреча в студенческой аудитории, разговоры. После этого ко мне подхо-дят ребята и просят: вот вы знакомы с Галичем, расскажите нам, сколько лет он провел в лагерях и тюрьмах. Я говорю — да никогда он в лагерях и тюрьмах не был.
Это повторялось очень часто. Спрашивали меня о том, как вы воевали на фронте. По-видимому, это связано с песней, которую сейчас читали. Под Нарвой якобы вы потеряли руку.
Тут ведь что происходит? Когда поют эту песню, возникает какой-то образ. И вы присвоили себе образ героя войны, сражавшегося, терпевшего беды. Но если положить руку на сердце, военное время, несмотря на то, что мы рабо-тали во фронтовом театре, не было таким тяжелым и мы работали с большим удовольствием, с радостью, с большой отдачей.
Вы хорошо начали в драматургии. Первую пьесу вы написали вместе с на-шим человеком, с Севой Багрицким. Это была пьеса о Герое Советского Союза, который вернулся с войны после финской кампании[15]. Потом возник «Походный марш», и все мы, участники «Города на заре», увидели в этой пьесе отголоски «Города на заре», и нас это радовало.
Совсем недавно в театре им. Ленинского комсомола шел «Пароход зовут "Орленок"» — о том, как живет сейчас этот пароход, на котором сражались комсомольцы в гражданскую войну. И ведь это все было совсем недавно.
Когда я вчера прочел все эти материалы, на меня это произвело сокруши-тельное впечатление. Я провел одну из самых тяжелых ночей в своей жизни.
Я не знаю, как сложится ваша судьба, но мне ясно одно: вы должны, вы просто обязаны уничтожить прежде всего этот образ, который вы себе при-своили. Вы должны отказаться и отказаться громко, публично от этого чело-века, который «провел 20 лет в сталинских лагерях». Об этом должны знать не только у нас, но и там. Это первый шаг, который вы должны сделать, его сделать необходимо.
Я не знаю, мне трудно, я, наверное, не могу поднять руку и проголосовать за ваше исключение, потому что я слишком много помню из того, что было, помню вас, — вы мне дороги тот, который был. Я верю, что вы можете изба-виться от этого. Но это надо сделать.
Л.Г. ЯКИМЕНКО
Трудно говорить об этом, особенно после выступления Арбузова. И вообще всегда, когда решается судьба писательская, судьба человеческая, трудно принимать решение. Я не знал песен Галича и не считаю это пробелом своей биографии. Я просто очень рад, что ваши песни не знает мой сын, по-тому что эти песни, кроме всего прочего, о чем здесь говорили, они могут иметь еще одну аудиторию — аудиторию молодежи, аудиторию неустойчи-вых людей, которые ищут смысл жизни. И когда они слушают эти песенки, особенно в таком оформлении — голос, музыка, — то эти песни развращают молодежь политически. Это совершенно очевидно: песни с таким неуваже-нием к человеку, с опошлением человека, песни, в которых не сходятся об-разы, ситуации — телевизор, люстра…
Для меня вопрос кощунственный: не ошиблись ли мы тогда, в 1943 году? В чем ошиблись, — что воевали? Наша дивизия московская вся полегла, и в тя-желых боях. Я не могу поехать туда, где стоит обелиск на месте, где они погиб-ли. Мы пишем о них с болью и состраданием. А так, как вы пишете, это же про-сто самое настоящее мародерство на поле боя, которое во все времена вызывало презрение и больше ничего. И действительно, как-то странно, я даже спросил Михаила Николаевича[16]: что, это тот Галич, который написал прекрасную, ост-роумную комедию «Верные друзья» или «Город на заре»? Ведь в этих стихах даже таланта нет, там все грубо заимствовано и только унижает человека.
Меня удивляет, как может жить человек в двух измерениях: с одной сто-роны, обаятельный, талантливый, а с другой стороны — подспудный, подни-мающий руку на то, что нам дорого и без чего мы жить не можем.
Если это совмещается в одном человеке, то это какая-то смердяковщина. Как можно жить в этом обществе, среди этих людей?! И, конечно, аудитория, на которую это работается, самая низкая — отбросы общества, которые всегда были, к сожалению, они есть и у нас, с их неразвитым, вульгарным вкусом, с их примитивными представлениями о жизни.
Я не
был на Секретариате в
Вы получили книжку из этого грязного источника, вам прислали эту книжку и вы не сочли возможным написать свое отношение к тому, что там-то вышла книга, я это так-то оцениваю. Вы приняли ее как подарок. Как же так можно?
Если вас зачислят в какой-то комитет и вы будете молчать, значит пусть думают, что я в этом комитете. Об этом надо заявить публично. Если не при-знаешь, значит отвергай, а признаешь — тогда неси всю меру возмездия.
Я думаю, что другого выхода нет. Надо Галича исключать из Союза. Если он захочет, он может выступить в «Литературной газете», и это должна быть исповедь человеческая. Если у вас есть силы на эту исповедь, значит вы бу-дете работать в литературе, если нет — значит не будете.
А.Л. БАРТО
Я скажу, что я с огромным огорчением, даже болью, читала сборник и все материалы, они мне были показаны до собрания, потому что, на мой взгляд, даже и здесь в некоторых строчках видно, что это человек одаренный. Тем более досадно, что он занял такую позицию, недостойную члена Союза писателей.
Я согласна, что читать это даже противно. Согласна я и с тем, что велико-душие по отношению к Галичу было проявлено очень большое. И все-таки во мне есть сейчас какое-то колебание, и вот почему. Было издано 20 этих стихотворений, но Галич известен и как талантливый драматург. И я жалею не Галича, а я думаю, что согласилась бы с Валентином Петровичем[17], ради того, чтобы не марать чести Союза писателей, проявить еще некоторое вели-кодушие, с одним непременным условием — если бы т. Галич сейчас сказал, что ему необходимо выступить с протестом против того, что вы сидели 20 лет, и с заявлением, что стихи это не ваши.
Мы Галича исключим, а это пятно останется на Союзе писателей, если члены Союза писателей так выступают и молчат. Так, может быть, будет пра-вильней, если, конечно, у Галича есть такая внутренняя потребность незави-симо даже от того, останется он членом Союза писателей или не останется.
На вашем месте (правда, я не могла бы оказаться на вашем месте) я бы немед-ленно выступила и сказала хотя бы то, что вы сказали здесь. Вы пытаетесь оп-равдаться перед Секретариатом, почему же вы громко перед советскими людь-ми не пытаетесь это сделать, почему вы им не объясните? И вот, мне кажется, если бы такая потребность была у т. Галича, то я бы попросила быть еще раз ве-ликодушными, то есть я бы присоединилась к тем, кто считает, что надо про-явить еще один раз великодушие. Русские люди вообще великодушные люди, и думаю, что хорошо было бы проявить и в этот раз такое великодушие. Мне бы, например, очень хотелось увидеть в «Литературной газете» не только ради Галича, но ради других, заявление его о том, что они все врут, что этого не было, что они придумали его биографию. Если у него есть внутренняя потребность и возможность, это сделать необходимо. Он же может отказаться от этого, может сказать правду, что он не пострадал на войне, что это антисоветские стихи.
М.Н. АЛЕКСЕЕВ — Но почему же он не может сделать это просто как гражданин СССР, не будучи членом Союза писателей?
А. БАРТО — Я ведь сказала, что независимо от того, будет он членом Союза или не будет, но он должен так сделать. Я присоединяюсь к тем, кто говорил о еще большем великодушии.
А. Н. ИЛЬИН
Я не могу согласиться с некоторыми нотками, которые прозвучали в вы-ступлении ряда товарищей, говоривших о том, что мы уж очень великодушно и либерально рассматривали на Секретариате в 1968 году дело Галича. Мы именно его под таким углом и рассматривали, Валентин Петрович, к кото-рому вы призываете нас сейчас.
(В.П. КАТАЕВ — К сожалению, я тогда там не был.)
Почему «к сожалению»? Я пользуюсь вашим присутствием здесь, чтобы сказать вам, что именно под этим углом мы рассматривали и обсуждали пер-сональное дело т. Галича. И мы уже тогда, Агния Львовна, проявили, как вы сказали, присущее русским людям великодушие, хотя уже и в то время у нас были вполне достаточные основания, чтобы принять более решительные меры, — мы проявили это великодушие с учетом того, что было в творческом активе драматурга и песенника Галича раньше и о чем говорил Рекемчук. Вы, Александр Евсеевич, еще человек молодой и логика политической борь-бы вам если и известна, то, очевидно, в основном, по учебникам истории пар-тии. Что же касается меня, то я лично с этим практически соприкоснулся еще в 1926 — 1927 годах, в ходе борьбы с троцкистской оппозицией. Поэтому что такое политическое[18] и политическое двурушничество и какие формы оно принимало, я достаточно хорошо знаю.
Я считаю, что в данном конкретном случае, который является предметом нашего рассмотрения, мы имеем дело именно с таким проявлением двуруш-ничества, то есть когда все, что создано Галичем литературно-качественное, — это для его, так сказать, живота, а все, что я, дескать, пою и распространяю, — это дело мое сугубо личное, это идет от моей души. Только так я и восприни-маю его песнопения.
Когда я говорю о политическом двурушничестве, я исхожу из фактов, а не из эмоций.
Мы Галича предупредили. Прошло три года, и мы с этим столкнулись в еще более циничной и в еще более обнаженной форме. Выводов не было сделано никаких. Заявляется о том, что я-де был политически наивен и про-чее. Чепуха! Сейчас уже пионер, если он был в пионерской дружине, не может сказать, что он политически наивен, а тем более человек, который работает в литературе. Да еще и к тому же называющий себя поэтом-сатириком. Это разговор, рассчитанный на аудиторию дураков. Не знаю, как другие, я себя к этой категории не отношу.
Возьмем такой пример. Для некоторых из присутствующих здесь товарищей, неясно звучание его музы. Вот книга, которая три дня назад совершенно неожиданно оказалась в моих руках. Принадлежит она перу предателя-журналиста Финкельштейна, сбежавшего в Англию и ныне подвизающегося там в качестве «глашатая истины». Называется она «Россия без прикрас и умолчаний».
Я вам зачитаю отдельные выдержки из нее, и вы узнаете, к кому это относится и как это им комментируется.
(Цитирует.)
Так вот, всякая сатира, Александр Аркадьевич (это всем достаточно хорошо известно), имеет свою социальную направленность. Ваша сатира направлена не против — как вы говорите — недостатков, она направлена против страны, в которой вы живете, против общества, в котором вы живете, — страна и общество, наш советский образ жизни являются объектом вашей издевки. Вы работаете на руку НТС. Больше того, вы элементарно нелояльны как советский гражда-нин. Вы понимаете, что этот сборник «Посев» издается не «Советским писате-лем», не «Литературной Россией» и «Москнигой» не распространяется. Когда я сказал, что у вас есть этот сборник, я ведь не знал, что он у вас есть. Но вы, очевидно, думая, что я знаю, сказали: — Да, я его получил год тому назад. Когда я начал уточнять, почему же вы год тому назад не пришли к нам с этой книгой, вы сказали: — Не год, а, вероятно, полгода. Ну, хотя бы неделю! Вы знаете, что подобная литература изымается таможенными органами, что только нелегаль-ным путем могут быть ввезены в страну. Вы в течение года, ну, скажем, полу-года, пользовались литературой, полученной нелегальными каналами.
Почему вы, если вы честный советский гражданин, не пришли в свою ор-ганизацию хотя бы посоветоваться и сказать нам: — Товарищи, меня ставят в неловкое положение, ко мне являются эмиссары из «Посева» (о чем когда- то давно сказала ваша жена[19]), меня печатают в «Гранях», мне создают био-графию и репутацию, несвойственную мне.
Вы должны были резко и решительно протестовать против этого. Но вам было выгодно отмалчиваться, и вы молчали! Мне лично таких друзей, как вы, не надо, чтобы они меня хлопали по плечу. Некоторым из нас, в том числе и мне, пришлось пережить действительно трудные времена[20], но вы-то здесь причем, к вам-то какое это имеет отношение, с чего это вы вздумали при-страиваться к нам в затылок? Вот уж воистину, как говорит пословица: избави нас бог от таких друзей, а с врагами мы сами справимся!
Я не могу спокойно говорить, мне противно, противно снова столкнуться с таким рецидивом двурушничества, против которого мы дрались в 1926 и 1927 годах. Не знаю, как ваши друзья по перу, но я скажу вам следующее. Когда говорят, что вы сбились, — это чепуха. Вы в своих песнях выразили свое истин-ное, личное мировоззрение, и это мировоззрение нам всем враждебно. Вы за-являете, что не знали, как вам следовало поступить, когда вы получили сборник «Посев», когда получили остальные свидетельства вашей связи с антисовет-ским издательством. Наконец, вы не считали возможным придти к нам тогда, когда для нас стало все ясно. И вы рассчитываете, что мы вам поверим, что вы не знали, как поступить! Да ваша работница, если б вы спросили ее, могла бы подсказать вам, как поступают в таких случаях честные советские граждане.
Я считаю, что советский писатель, который претендует на то, чтобы быть выразителем мыслей и чувств своего народа, должен лично быть полити-чески и граждански чистым человеком.
По моему глубокому убеждению, вы не являетесь таковым, и именно по-этому я как коммунист и как читатель отказываю вам в политическом дове-рии. А уж дело ваших товарищей по литературному труду сейчас решить, за-хотят ли они и дальше состоять с вами в одном творческом союзе не только профессионалов-литераторов, но и политических единомышленников.
Н.В. ЛЕСЮЧЕВСКИЙ
Сидишь и думаешь, что это дурной сон. Мы сегодня столкнулись с такой пакостью в человеческом обычном смысле, с такой пакостью, чему мы здесь свидетели! Ведь это такое моральное падение! Оно имеет, конечно, свой по-литический эквивалент. Но лучше столкнуться с политическим эквивален-том в его прямом выражении, без этого морального человеческого падения. Меня это потрясает. Мне кажется, что мне это снится, так же как мне кажется, что т. Галичу снится это его поведение.
Я не могу понять — что он хочет себя принизить до человека-несмысленыша или нас дураками представить? Нельзя же так — надо себя уважать и не делать из нас дурачков.
Не знаю, что об этих стихах говорить? В какой ванне можно отмыться, прикоснувшись к этой грязи?
Тут никакого анализа делать не надо, и так ясно, все это на поверхности. Трудно даже понять (может быть, это обидное слово, но вы нас всех куда больше оскорбили) это хамелеонство, причем в расчете все на то же наше великодушие.
Другого решения, кроме предложенного здесь исключения из Союза, про-сто придумать нельзя, сколько бы мы тут ни сидели.
Я понимаю вас, Валентин Петрович, эти вещи решаются очень трудно. Я понимаю, что когда мы решаем вопросы судьбы человеческой и писатель-ской, мы должны вспомнить и прошлое, что нужно думать о том, чтобы не допустить ошибок, которые раньше были допущены.
Но взвесив все это и положа руку на сердце, имеем ли мы право не исклю-чить из Союза автора этих пасквилей. Разойдемся ли мы отсюда, уважая себя хоть немного, если плюнем себе в душу, присоединившись к этой грязи, ко-торой здесь поливается все, ради чего мы воевали, выжили и будем доживать и бороться тот срок, который нам отпущен.
Вы говорили о Демьяне Бедном. Зря вы сгоряча сказали, потому что не очень приятно сравнивать эти две фигуры. «Слезай с печки» — это было дей-ствительно сатирическое произведение, преувеличивающее недостаток, ко-торый был в русском народе. Но он открыто выступал.
Ведь подлость Галича заключается в том, что он со своими сатирически-ми вещами открыто не выступает. Почему? Потому что он выступает не с со-ветских позиций, а с антисоветских — вот в чем дело.
Если бы он перехлестнул наши недостатки, либо преувеличил, это было бы одно. Тут человек может увлечься, но одержимый пафосом борьбы за светлое, за хорошее, за очищение от плохого. Ну перехлестнул, в очернительство впал. По-товарищески мы бы ему сказали — дорогой, взвешивай свои слова.
Но этого здесь нет, а есть подлое подпольное сочинение грязных гадостей. Что это за борьба с недостатками — шипение по кабакам, на пластинках в пья-ных компаниях и на антисоветскую аудиторию? Это разве борьба с нашими недостатками? Выходи на арену, борись. И вот тут, если бы перегнул человек в своей критике, я бы первый сказал — товарищи, давайте поосторожней. По-править надо товарищеской критикой, товарищеским словом, а до организа-ционных мер доходить не надо.
А вот здесь принципиально другое. Я просто не верю, что это один и тот же человек. Так что же мы будем — одного оставлять в Союзе, а другого исключать? Мы должны как-то решать, какую человек несет ответственность за эти вещи.
И даже дело не в ответственности, а дело в общественной необходимости зафиксировать то, что сам Галич сделал. Он себя поставил вне Союза, и у нас, в сущности, формальная роль — зафиксировать, что он стоит вне Союза. Но вот говорят: исключать или не исключать?
Представьте, что мы бы разбирали сейчас вопрос о приеме, и пришел бы человек с такого рода вещами. Вы можете себе представить, что мы хотя бы минуту потратили на дискуссию — принимать или не принимать, если бы по-ставили такой вопрос на заседании Московской писательской организации. А мы сейчас говорим: давайте еще подождем. Сколько же нам еще ждать?!
Я не был на том секретариате. Ведь там было проявлено великодушие, было серьезное предупреждение. Если даже человек был политически без-грамотным, и то должен был бы понять: что-то не так я делаю. А ведь этот че-ловек был и тогда политически грамотным. Был предупрежден. Что значит предупредить? — если не сделаешь, так значит ты не с нами. Давайте еще ве-ликодушие проявим? По отношению к Галичу мы проявим великодушие, а по отношению к народу, нашему обществу не просто великодушия, а даже души не будем проявлять? Ведь надо нам за него заступаться когда-нибудь.
Я думаю, что дальше никакого великодушия проявлять нельзя, — это про-сто невозможно представить. И потом — о чем речь? Есть Устав Союза писа-телей. Поведение Галича, его сочинения подпольные находятся в противоре-чии с Уставом Союза писателей. Здесь надо быть принципиальными. Одному труднее, другому легче. Понимаю, что труднее Арбузову, потому что разные у нас судьбы. Но правда же, всем трудно, но делать это надо, потому что Уставу Союза писателей это не соответствует.
Говорят — Галич не конченый человек. Это неизвестно — пусть он нам пока-жет. Не мы будем за него жить и работать. И почему нужно, чтобы Галич доказы-вал, что он этого морального и политического пакостника отсек и отставил, на-ходясь в членах Союза писателей, и потом мы будем решать, оставлять его или нет? Пусть он сделает это вне Союза, и мы тогда будем решать вопрос, принимать его или нет. И если это произойдет, то мы тогда его и примем. И пусть он поймет, до чего он докатился. А докатился он до края, даже до самой бездны, до дна ямы.
Ведь если Галича оставлять в Союзе, то нам надо подавать заявление о вы-ходе — как же мы можем быть в одном Союзе? И как вы, Агния Львовна, могли говорить о великодушии?
(А. БАРТО — Я говорила — если он немедленно заявит.)
Если он заявит и если он покажет себя, великодушием будет прием его в члены Союза писателей, потому что такие вещи можно и не прощать. Так давайте мы потом великодушие потом[21] проявим, а не сейчас, потому что ему — великодушие, а обществу нашему — антидушие.
Мы же сейчас слышали и видели. Больше всего меня потрясло заявление Галича — я не пишу антисоветских стихов. Как же так — это совершенно очевидно антисоветские стихи. Не то что сложный образ, который можно и так и эдак толковать. Здесь все на поверхности, и он говорит — я не пишу антисоветских стихов.
Тогда, может быть, у нас разное понятие советского. Бывало и так. Были лозунги — за советскую власть без большевиков, за социализм без коммуни-стов. Всякое бывает. Но если у нас одно понимание советского, как же вы го-ворите, что не пишете антисоветских стихов?
Все ясно. Мне кажется, действительно, другого решения, кроме исключе-ния из Союза, у нас не может быть, потому что он давно сам себя поставил вне нашего Союза.
Н. ГРИБАЧЕВ
Я второй раз взял слово, потому что это действительно очень тяжелая история.
Я очень волновался, когда выступал Алексей Арбузов, и я по-человечески глубоко понимаю, что он переживает. Между прочим, я понимаю и то, что он не может сейчас придти к какому-то решению, потому что он слишком близко и давно знал человека и от этого можно придти в шоковое состояние.
Мне бы хотелось поговорить очень кратко относительно вопроса, который как-то здесь мы не затронули.
Агния Львовна говорила о великодушии. Между прочим, деятельность писателя — это человеческая деятельность, направленная на великодушие. Он может иногда ошибаться, это вполне естественно. Сложная вся эта сфера.
Но он постоянно должен жить с чувством ответственности за то, чтобы помогать людям становиться лучше, жить лучше, понимать друг друга лучше. Если этого нет, нет, собственно говоря, писателя с точки зрения нашего понимания литературы и искусства, по-настоящему гуманного.
Мы тут много произносили слов — политический антисоветизм, антиком-мунизм и проч. Вот говорит человек такие слова, а кое-кто уже думает — ну, догматик, пользуется набором фраз и т.д.
Но вот вам политика и антисоциализм. В Пакистане на базе борьбы за социа-листические демократические преобразования, которые были в программе Банг-ладеш, полтора миллиона людей истерзали, казнили, вбили в землю, а десять миллионов заставили скитаться, уйти в Индию, прихватив случайный скарб.
Дорогие товарищи! Это же страшные вещи. Это политика, это антисоциализм на деле. Когда произносишь, звучит вроде догматически, вроде штамп, а вот что на деле.
И в связи с этим применительно к самому Галичу. Вот он написал «Еврей-скую застольную». Смысл ее такой: советским гражданам еврейской нацио-нальности в Советском Союзе всегда и прежде создавался ад, и сейчас ад, и будет так. Бесперспективная жизнь.
Давайте представим себе, что песни распространяются в магнитофонной записи, никто не знает их тираж. Послушали люди еврейской националь-ности. Искусство — великая сила, и, между прочим, это сделано все так, что это укладывается в музыку. И кое-кто взял и уехал в Израиль.
Я лично ничего не вижу — ни дурного, — когда человек из искренних по-буждений старается слиться со своим народом. В этом ничего криминального нет. Но вы знаете, какой современный Израиль? Подтолкнул одного чело-века, пусть двух-трех — мизерное количество, — уехали люди туда. Това-рищи! Оттуда идут письма, которые страшно читать. Пишут: Я буду стоять на коленях и просить разрешения вернуться в Советский Союз, стоять на ко-ленях до тех пор, пока это разрешение не будет получено. Даже в Вашингтоне пишут, что те, кто приехал в Израиль из Советского Союза, не могут найти там себе места, потому что те, кто приезжает из колониальных стран, они при-выкли к таким условиям и как-то устраиваются, а из Советского Союза при-езжают люди с другими требованиями по уровню жизни — им нужна работа, нужна гарантированная работа. И люди мучаются, проклинают день и час, когда они поехали. И, между прочим, часть этих проклятий придется на себя принять т. Галичу, потому что в эту сторону он толкал, он был здесь агитато-ром. Как же можно? Это же касается живых людей.
Я уже не говорю о том, что эти песни, падая в душу молодежи, отравляют и калечат души людей. Об этом думал Галич, когда писал и исполнял свои песни? О человечности думал или нет?
Мир сложен, и баловаться такими вещами — это преступление против чело-вечества. Да еще блатной язык легковесный — это же, конечно, отвратительно!
О двурушничестве здесь уже говорили. Поэтому, как бы ни труден был этот случай, давайте серьезно подходить: мы должны от таких явлений очи-щаться. И, Агния Львовна, это великодушие лучше проявлять нам к боль-шому количеству хороших людей, чем к Галичу.
Повторяю, если бы не было первого обсуждения, я бы не ставил вопрос так резко. Но посмотрите — это случилось три года назад, и никаких выводов нет. Нас никто не поймет, если мы еще раз примем такое решение. А если Га-лич серьезно продумает все, что он совершил, и уточнит свои позиции на здо-ровой основе, нам ничто не помешает принять его в Союз.
Только так может стоять вопрос. Вы представьте себе, что с рассказом об этой истории вы выступаете в аудитории в тысячу человек, и публикуется наше решение, — да нас с вами разнесут, скинут с трибуны. Нельзя бало-ваться такими вещами.
А.А. САМСОНИЯ
Я хочу сказать, что действительно очень трудно всем, потому что это судьба, литературная судьба. Трудно потому, что дух великодушия чаще ви-тает над нами, чем всякий другой дух. При всем том, что я понимаю выступ-ления товарищей, которые просили какого-то снисхождения или выступали с позиций Галича как писателя.
Мне очень понравилось выступление А.Н. Арбузова, оно было выстрадан-ное. Несмотря на ранние их связи, добрые отношения, он это выстрадал, и это выстраданное правильно. Он не мог поступить иначе, потому что дело, которое мы разбираем, это не только творческое дело, это дело политическое, а в поли-тическом деле всем — членам партии, не членам партии, советским людям — надо быть абсолютно точными и с открытой душой идти на это решение.
Я думаю, что после сегодняшнего обсуждения никакого второго решения нам не дано. Мы не можем оставлять Галича членом Союза писателей. Как правильно сказал Николай Матвеевич[22], нас бы просто не поняли, и это было бы, в свою очередь, крупной политической ошибкой с нашей стороны.
При всем том я тоже считаю, что если Галич перестанет заблуждаться и за-блуждать всех остальных (хотя невозможно поверить, что Галич не понимает, что он пишет), если он потом уже, вне рядов Союза писателей, напишет хоро-шие вещи и сможет избавиться от той скверны, которая сейчас в нем присут-ствует, если он действительно это сделает, то я думаю, что в этом же здании, на этом же Секретариате ему будет оказана максимальная справедливость.
Теперь же я считаю, что при всем том, что это действительно нелегко по отношению к нему и его литературным трудам, мы не можем поступить иначе — не исключить его из рядом Союза писателей.
А.А. МИХАЙЛОВ
Я, очевидно, ничего не добавлю в смысле интерпретации этого факта, уже все совершенно ясно. Я выступаю только, чтобы высказать свою позицию.
Сейчас обсуждение идет по двум очень четко определившимся каналам. С од-ной стороны, логическая оценка поступка, с другой стороны — эмоциональная.
В этом плане очень драматичным и всех взволновавшим было выступление А.Н. Арбузова. С точки зрения логики, мне кажется, все абсолютно ясно, пото-му что достаточно известна репутация издательства «Посев», достаточно хоро-шо известна репутация газеты «Русская мысль». Мне несколько раз приходи-лось встречаться с ее нынешним главным редактором — княгиней Шаховской. Эта газета — орган белогвардейской эмиграции — очень трансформировалась в сторону антисоветизма, гораздо больше, чем в первые послевоенные годы. И теперь уже это заигрывание с Израилем достаточно хорошо характеризует эту газету. Нюх у них на антисоветский душок очень развит.
Мне несколько лет назад приходилось слышать кое-какие песни Галича — больше бытового или полублатного характера, а здесь политический дух этой книжки, и в том числе песен Галича, совершенно определенный.
Политический подход не вызывает никакого сомнения. Здесь я солида-рен, согласен и поддерживаю предложение товарищей об исключении Галича из Союза.
Но товарищи подсказывают и эмоциональное отношение к этому делу, и мне кажется, великодушно и правильно подсказывают Галичу, чтобы он как советский гражданин четко определил свое отношение к случившемуся, четко определил свою политическую позицию. Это решение подсказывает ему на будущее, что для него, как человека, зарекомендовавшего себя талант-ливым писателем, Союз писателей не будет закрыт.
А.Н. ВАСИЛЬЕВ
Я внес предложение исключить Галича из Союза писателей. Некоторые со мной не согласны, и мне хотелось бы выступить в защиту своего предложения.
Меня взволновал А.Н. Арбузов. Я прекрасно понимаю его чувства, его смятенное состояние. Я всегда уважаю мнение В.П. Катаева, всегда к нему прислушиваюсь и считаю Валентина Петровича литературным авторитетом. Но сегодня я не могу с ним согласиться. Он, вероятно, так сказал потому, что не знает всей предыстории, не знает всей глубины падения т. Галича.
Поскольку кто-то упоминал Окуджаву, я считаю своей обязанностью ска-зать сегодня, что ничего общего между Окуджавой и Галичем нет. Два года назад мы ездили в Иваново выступать перед партийным активом, перед ра-бочими, и мы сознательно взяли Окуджаву. Его слушали более тысячи чело-век партийного актива г. Иваново, и ему аплодировали за его песни. Но если бы попробовать привезти на партийный актив в Иваново Галича и попросить пропеть его две-три песни, думаю, что аплодисментов не было бы, — его бы просто стащили с трибуны.
Почему молчал Галич, когда получил книжку? Получил больше года тому назад и никому ни слова. Я скажу, почему. Он забрался на постамент славы сомнительного барда, думал, что постамент из мрамора, а он оказался из грязи, и с этого постамента не хотел сползти, не хотел терять единомышлен-ников, которые аплодировали ему в разных кабачках.
И последнее. Я вспоминаю процесс над Синявским и Даниэлем. Уж кому- кому, а мне это дело было известно во всех деталях[23]. И, кстати, они оба на суде говорили: мы писали не только антисоветские, но и хорошие, вполне со-ветские вещи. Ведь Синявский доказывал, что он-де учил Анатолия Софронова, как правильно, по-советски писать стихи о советской молодежи.
Ну и что же? Тем хуже было для Синявского и тем хуже для Галича, что он одной рукой писал советские пьесы, а другой рукой писал антисоветчину.
Дорогие товарищи! Если мы выйдем с другим решением, нас не только не поймут, на нас серьезно обидятся наши читатели, обидится народ.
Поэтому я призываю вас всех сегодня голосовать за единственно возможное в нашем положении решение: исключить из Союза писателей.
Я не хочу выдавать никаких авансов Галичу, что вот пройдет время, и мы его примем обратно. Если он докажет, что он советский поэт, советский сце-нарист, советский писатель, — будем рассматривать, и само рассмотрение бу-дет нашим великодушным поступком.
А.М. МЕДНИКОВ
Товарищи, перед тем как голосовать, я хочу сказать несколько слов о сво-ей позиции.
Мы втроем имели предварительный трехчасовой, очень тяжелый разговор с тов. Галичем, где мы высказали все то, что сейчас развернулось в прениях. Я говорил ему, что мы живем в таком мире, когда надо прежде всего полити-чески определиться.
Мы живем в мире очень суровой идеологической борьбы. Я недавно был в Югославии и попал туда во время событий, о которых вы читали в газетах. У нас были очень жестокие дискуссии с людьми, которые настроены антисо-ветски, а их аргументация, направленная против нашего строя, против нашей духовной жизни, нашей литературы и представления о свободе, совпадают с тем строем мыслей, который мы читаем в стихах Галича.
Здесь правильно товарищи говорили, что у него будет возможность очень серьезно подумать о своей политической позиции в этом мире.
Я тоже буду голосовать за исключение.
А. РЕКЕМЧУК
Я не могу просто воздержаться при голосовании предложения об исключении, потому что это была бы позиция никакая. Я должен голосовать за что-то.
Поэтому я вношу предложение — объявить т. Галичу строгий выговор, не добавляя «с предупреждением». У него предупреждение было.
Кроме того, что я уже сказал по этому поводу, я руководствуюсь следую-щим. Я не разговаривал с Галичем, я с ним едва знаком. Но у меня есть ка-кое-то предположение, что паскудства Галича датированы в основном тремя- четырьмя годами раньше. Мне кажется, что и книжку, которую он получил от организации, он скрыл, потому что он напаскудил и струсил после этого.
Я думаю, что он уже многое понял, как поняли и многие более крупные, чем он, литераторы, допустившие серьезные идеологические ошибки в опре-деленный период в жизни нашей писательской организации. У меня есть ощущение, что Галич это уже давно сам понял.
(И.Ф. ВИННИЧЕНКО — Но он даже не желает разговаривать с нами.)
Просто я объяснил мотивы, по которым я вношу второе предложение — об объявлении ему строгого выговора.
А.М. МЕДНИКОВ (Обращаясь к А.А.Галичу) — Вы не хотите выступить?
А.А. ГАЛИЧ — Нет.
А. М. МЕДНИКОВ — Тогда перейдем к голосованию в порядке поступления предложений.
А. Н. ИЛЬИН — Я хочу еще оговорить следующее: мы должны дать и да-дим развернутую политическую формулировку, потому что это не только ли-тературный фактор, но и сугубо политический. Поэтому я заранее пред-упреждаю, что с учетом развернувшихся прений будет дана развернутая оценка поведению и поступкам Галича, если вы найдете возможным исключить его из Союза.
А.М. МЕДНИКОВ — Кто за первое предложение — об исключении т. Га-лича из Союза писателей, прошу поднять руки — 15. Кто против? Нет. Кто воздержался? — Двое (Рекемчук, Арбузов).
Кто за второе предложение — объявить строгий выговор? Двое.
Таким образом, принимается первое предложение.
С этим вопросом мы закончили[24].
С-т
28 I
Повестка дня:
1) О мерах Союза писателей РСФСР по претворению в жизнь постановления ЦК КПСС «О литературно-художественной критике».
(С. Орлов)
2) Утверждение нового состава Приемной комиссии СП РСФСР.
(И. Котомкин)
3) Постановление Секретариата Правления Московской писательской организа-ции СП РСФСР об исключении из членов СП СССР Гинзбурга (Галича) А.А.
(Ю. Стрехнин)
4) Об исключении из членов Союза писателей СССР Маркина Е.Ф.
(С. Михалков)
5) Разное.
Заседание Секретариата Правления СП РСФСР — 28.1.1972 г. (пр. № 2)
На заседании Секретариата Правления СП РСФСР 28 января 1972 года присутствовали:
Михалков С.В., Алексеев М.Н., Дедушкин Н.С., Кочетов В.А., Кугультинов Д.Н., Котомкин И.А., Липатов В.В., Наровчатов С.С., Орлов С.С., Смердов А.И., Шестинский О.Н.
Жильцова Н.П.[26] (отдел культуры ЦК) Стрехнин Ю.Ф. (МО СП, секретарь Правления) Семенихин Г.А. (Зам. пред. Ревизионной комиссии СП) Поздняев К.И. («Лит. Россия») Прокушев Ю.Л. (изд. «Современник») Колосов М.М. («Сов. Россия»)
Председатели Правлений СП Авт. республик: Заки Нури (Татария) Шогенцуков А.О. (Кабардино-Балкария) Бембеев Т.О. (Калмыкия) Данилов С.П. (Якутия)
Решетников Л.В. (Новосибирская писат. организация) Матушкин В.С. (Рязанская писательская организация)
Главные редакторы журналов:
Викулов С.В. («Наш современник») Попов А.Ф. («Нева») Косарева Н.С. («Аврора») Гусаров Д.Я. («Север») Рогаль Н.М. («Дальний Восток») Бальбуров А.А. («Байкал») Веленгурин Н.Ф. («Кубань»)
Котовсков В.Я. (зам. гл. редактора журнала «Дон») Полторацкий В.В. (Пред. Правления Литфонда РСФСР) Свиридов Н.В. /
Комитет по печати при СМ РСФСР
Карелин П.А. /
Тельпугов В.П. — зам. пред. Комиссии по приему в СП.
Консультанты Правления: Агеев Н., Буркова И., Зубавина М., Ладонщиков Г., Мустафин Я., Нефедов П., Чехов А., Шевченко, Шкаев В., Шорор В.
Из стенограммы Заседания С-та — 28 I
— 43 —
Вот конкретный пример. У нас трижды обсуждали одного писателя. Мы не знаем, что говорилось, с меня спрашивают, а я не знаю, что сказать.
Речь идет не о голосовании. Это имеет значение.
С.В. МИХАЛКОВ
Я не против того, чтобы представитель большой организации приехал сюда тогда, когда обсуждается кандидатура его организации.
Все.
Мы решили отсечь сегодня ряд вопросов для рабочего секретариата в по-недельник /31.1/.
Но остался один вопрос, который является не столько приятным, сколько неприятным. Мы не только принимаем людей в Союз писателей, но нам при-ходится и исключать из Союза.
Сегодня нам предстоит утвердить решения двух писательских организаций Москвы — об исключении А.А. Галича /Москва/, Е.Ф. Маркина /Рязань/.
Поскольку исключение этих писателей, которое мы должны утвердить, обсуждалось на секретариате правлений их организаций, где заслушивали их самих, их объяснения, потом прошло голосование, и их исключили. Обжало-вания не поступило, жалоб на исключение от них самих тоже не поступило, Секретариат наш должен утвердить эти решения.
Поскольку это дело Секретариата, а не Пленума Правления и не членов Правления, которые нас избирали, я все же посчитал нужным в педагогиче-ских, моральных и нравственных целях это провести в присутствии руково-дителей местных и республиканских организаций, чтобы они были в курсе дел, ибо им приходится сталкиваться с какими-то такими явлениями. По-этому я попросил бы сделать это открыто.
Значит так: по вопросу об исключении Галича из Союза советских писа-телей (Москва) докладывает секретарь Правления тов. Стрехнин.
тов. СТРЕХНИН Г.Ф.
Основанием для того, чтобы это дело было поставлено в повестку, послужило то, что Галич продолжает распространять свои песни — через магнитофонные ленты, в компаниях и т.д. И еще в добавление к этому — эти песни были очень хорошо приняты за рубежом, где издавали Галича как на страницах своих изданий, так и в сборниках, в которые были добавлены и его про-изведения. Во всяком случае, сборники носили явно антисоветскую направ-ленность, вплоть до белогвардейской газеты.
Мы с Галичем вели не однажды разговоры, был, так сказать, товарищеский разговор, на котором мы задавали ему вопрос: считает ли он эти произведе-ния антисоветскими, как он считает, что его там печатают и как он относится к получению того, что ему привозили из-за границы. Там о нем говорят, что он — узник сталинских лагерей, что он был на войне, ранен и т.д.
На самом же деле он на войне не был, и никаким узником он не был. Он — преуспевающий драматург и кинодраматург.
Галич упорно не хотел признавать, что его творчество имеет какую-то ан-тисоветскую направленность.
Этот человек имеет две стороны души. Он ставит те вещи, которые идут у нас, а для второй стороны души он пишет то, что печатается на стороне. И это двурушничество Галич никак оправдать не мог, но упорно уверял, что ничего недостойного он не делает.
Уже была с ним история. Это было в 1968 году, когда рассматривалось дело Галича.
Было очень много писем — из Новосибирска и других, — в которых вы-сказывалось возмущение поведением Галича.
Тогда он дал слово, что более этого не будет. Но он продолжал свое дело — распространял свои произведения и очень спокойно относится к использо-ванию песен нашими врагами.
Мы перенесли этот вопрос на заседание Секретариата, где присутствовали все члены секретариата. Галич имел возможность разъяснить свои позиции. Он предпочел с нами не разговаривать и ушел в гордом молчании, что, в конце концов, привело нас к заключению, что этот человек по характеру той части своего творчества, которая поставлена нашими врагами на идейное во-оружение, никак не может соответствовать званию советского писателя.
Он перед секретариатом написал письмо, в котором он опять-таки никак не объяснил свои позиции в том смысле, что понял он или нет вредоносность своего творчества и своих песен.
В разговоре с ним он говорил: я наивный и необразованный, политически неразвитый человек. Прикидывался. Вот если разобрать его творчество, то многие его песни носят клеветнический, очернительский характер о жизни у нас, его песни направлены к тому, чтобы показать жизнь нашего общества в беспросветном свете.
Поэтому секретариат наш единогласно принял постановление об его исключении.
В.В. ЛИПАТОВ
У меня маленький вопрос-замечание: на отчетно-выборном собрании нельзя употреблять слова, что «ушел Галич в гордом молчании». Галичу про-сто нечего было сказать, ибо он был приперт к стенке.
т. СТРЕХНИН
Галич считает, что он ни в чем не виноват, поэтому ему не в чем оправды-ваться. Но те оправдания, которые он пытался дать Секретариату, совер-шенно неосновательны, и он прекрасно понял, что если повторится тот на-ивный лепет, который он нам представил, то это не произведет никакого действия, поэтому лучше сделать вид непонятой личности.
т. НИКУЛИН[28]
Сколько лет Галичу и сколько лет он был членом Союза?
т. СТРЕХНИН
Ему
52 года и с
С.В. МИХАЛКОВ
Обсуждать этот вопрос мы не будем, Московская организация — достаточно зрелая организация, Секретариат там, по-моему, проголосовал единогласно за исключение, и Наровчатов, и Катаев, и все секретари, и мне в заключение хоте-лось бы сказать следующее: Галич использовал свои литературные способности не на благо нашей Родины. Можно истолковать и превратно понять иногда то или иное стихотворение, и автор может сказать — вы не так меня поняли, я думал совершенно о другом. Это возможно. Но когда из года в год произведения этого автора понимаются в определенном антисоветском смысле и нашими идейными врагами берутся на вооружение против нас, пропагандируются, ему курят фи-миам, его издают, искажают его биографию, члена Союза советских писателей, и он, зная об этом, не протестует, — это доказывает, что в его произведениях есть определенный только смысл, тот, который читается нашими идейными врагами. Он скатился в грязное болото. Стащили его туда, сам ли он ходил вокруг да около и влез в него по колено, а потом и по уши, — факт остается фактом.
Когда я был в Секретариате Московской организации, мы занимались им, он вроде тогда каялся, говорил, что больше не будет. Прошло два или три года, все повторилось в худшем варианте, ибо он связался со всякого рода компа-ниями, и когда его спросили, с его ли согласия называют там его фамилию в числе поборников правды, то он сказал: это сделано было помимо моего же-лания. Но если помимо моего желания меня включат в какую-нибудь грязную компанию, то я выскажусь, скажу: зачем вы меня включаете? Я не имею ни-какого желания быть с вами.
Он проявил себя как несоветский литератор. Крыть ему было нечем. Оправ-дываться было нечем. И он ушел не в гордом молчании, а обезоруженным идейно.
Московская писательская организация решила его исключить из Союза писателей, и мы должны это решение утвердить.
С.С. НАРОВЧАТОВ
Сергей Владимирович все рассказал, и, я думаю, картина ясна.
Было обсуждение и на секретариате, очень подробно высказались все секретари.
Неполноценность, падение автора и его произведений сказались и на ху-дожественной форме тех вещей, которые мы разбирали.
Я слушал Луконина очень внимательно. Луконин — человек честный, и он разбирал буквально по строчкам так называемые «творения» этого человека. Никакого отношения это к организации не имеет. И у нас была чистая совесть, когда вынесли решение, тем более что он еще и просто плохой поэт-песенник.
Если будете где-либо разъяснять, то вы это тоже расскажите.
С МЕСТА. Он избран президентом.
С.В. МИХАЛКОВ
Это могут сделать только никем не уполномоченные шизофреники.
Кто за то, чтобы исключить Галича А.А. из Союза Советских писателей, прошу поднять руки.
— Единогласно.
[1] Российский государственный архив литературы и искус-ства (Москва). Здесь и далее все сноски принадлежат мне (М.А.).
[2] Здесь и далее — машинопись. Письмо напечатано на бланке Союза писателей.
[3] Зачеркнуто карандашом.
[4] В стенограмме ошибочно: А.Н. Алексеев.
[5] В стенограмме ошибочно: 50.
[6] Отдельные фрагменты этой стенограммы приведены в моей книге: Аронов М. Александр Галич: Полная биография. М.: Новое литературное обозрение, 2012.
[7] Так в стенограмме. Вероятно, имеется в виду «мало этого» или «мало того».
[8] В стенограмме здесь и далее ошибочно: Челидзе.
[9] Тельпугов.
[10] «Походный марш».
[11] В стенограмме ошибочно: С. Алейник. Речь идет об укра-инском писателе-сатирике Степане Олейнике (1908 — 1982), лауреате Сталинской премии (1950) и члене КПСС с 1952 года.
[12] Первый секретарь Московского горкома КПСС.
[13] В стенограмме ошибочно: верхних.
[14] Дело происходило дома у драматурга Исая Кузнецова в 1966 году, о чем тот рассказал в своих воспоминаниях (см.: Кузнецов И. Перебирая наши даты… // Заклинание Добра и Зла / Сост., предисл. Н.Г. Крейтнер. М.: Прогресс, 1992. С. 396).
[15] В действительности же у этой пьесы был еще и третий со-автор — драматург Исай Кузнецов. Пьеса называлась «Ду-эль», и поставлена она не была из-за нападения Германии на СССР.
[16] Алексеева.
[17] Катаевым.
[18] Далее в стенограмме следует пробел.
2 0 Откуда у Виктора Ильина (напомним — генерала КГБ) та-кая информация? Не из прослушек ли КГБ домашнего те-лефона Галича?
[20] Намек на девять лет, проведенные Ильиным в сталинских лагерях.
[21] Так в стенограмме.
[22] Грибачев.
[23] На этом судебном процессе А.Н. Васильев выступал в ка-честве общественного обвинителя.
[24] Протокол № 20 Заседания Секретариата Правления Мос-ковской писательской организации СП РСФСР от 29 де-кабря 1971 года полностью опубликован в моей книге «Александр Галич. Полная биография» (С. 486—490), по-этому здесь он не приводится.
[25] То есть: Секретариат 28 января 1972 года. Вписано си-ними чернилами. Далее — машинопись. Все сокращения соответствуют оригиналу.
[26] В стенограмме ошибочно: Жильцова Н.М.
[27] Вписано синими чернилами. В левом верхнем углу стоит треугольная печать (Союз писателей РСФСР. Протоколь-ный отдел) и подпись: Т. Волкова. Поверх печати синими чернилами вписано: «Неправленая Стенограмма». Маши-нописный текст начинается с 43-й страницы и заканчива-ется 53-й. Эта нумерация не совпадает с рукописной.
[28] Этот человек не указан в списках присутствующих на засе-дании секретариата. Сразу же отпадает Лев Вениаминович Никулин, скончавшийся в 1967 году. Более всего подходит
Сергей Петрович Никулин (1922—2008) — фронтовик, раз-ведчик, военный журналист, автор ряда книг и множества журнальных публикаций.
[29] В действительности же Галичу на тот момент было 53 го-да, а в Союзе писателей он состоял с 1955 года.