(Женева, 1—3 марта 2012 г.)
Опубликовано в журнале НЛО, номер 6, 2012
«"ВТОРАЯ
КУЛЬТУРА": НЕОФИЦИАЛЬНАЯ ПОЭЗИЯ ЛЕНИНГРАДА В 1970-1980-е ГОДЫ»
(Женева,
1—3 марта
С 1 по 3 марта 2012 года в Женеве проходила
международная конференция «Вто-рая культура: Неофициальная поэзия Ленинграда в
1970—1980-е годы», организо-ванная кафедрой славистики филологического
факультета Женевского универ-ситета по инициативе Ж.-Ф. Жаккара при содействии
Виолен Фридли, Йенса Херльта, Кристиана Цендера и при поддержке Женевского и
Фрибурского университетов, Национального швейцарского фонда научных
исследований, фонда «Нева», Женевского академического общества и швейцарской
компании «Finartis».
В центре внимания
организаторов конференции находилось такое неоднород-ное явление русской
культуры второй половины XX века, как «неподцензурный» литературный процесс,
внимание к которому в последнее время растет как в Рос-сии, так и на Западе.
Деятели «неподцензурной» литературы испытывали интерес к религиозной проблематике,
занимались воскрешением авангардистских прак-тик, актуализацией модернистских
ценностей, налаживали связи с современной поэзией Запада. Ко всем этим аспектам
«неподцензурной» литературы обраща-лись участники конференции. Участникам было
предложено сосредоточиться на поэзии Ленинграда, исследовать специфику
соответствующего геокультурного контекста и установить различия между
ленинградской и московской версиями неофициальной литературы на уровне стиля,
поэтики, элитарности / демокра-тичности. В конференции приняли участие
непосредственные участники «неподцензурного» литературного процесса.
Прозвучавшие доклады освещали «неофи-циальную» литературу с разных точек
зрения, и это, по мнению организаторов, должно было помочь более подробно
осветить феномен самиздата, обнаружить его связь с различными российскими и
мировыми литературными традициями.
Конференцию
открыл декан филологического факультета Женевского универ-ситета китаист Никола
Зуфферей, выступивший с приветственным словом, в котором он напомнил о важности
русской культуры для Запада и пожелал всем со-бравшимся провести время как
можно более плодотворно. Затем Ж.-Ф. Жаккар и Й. Хертль предложили посвятить
конференцию памяти Елены Андреевны Шварц.
Далее с докладом
«"Под", "над"и "за": первичность "второй
культуры"» высту-пил Томас Эпстайн (Бостон),
рассмотревший «вторую культуру» как одновре-менно русско-советское и
интернациональное явление. Докладчик выделил три этапа развития «второй
культуры»: первый этап соответствует оттепельным годам; второй связан с
политически более сложной (и, парадоксальным образом, более
индивидуалистической) деятельностью шестидесятников; наконец, последний пе-риод,
начавшийся в 1968 году, был отмечен развитием отдельной, независимой «второй»,
или «неофициальной», культуры. Сформировавшаяся в Ленинграде и существовавшая
вокруг ленинградских самиздатских журналов, эта неофициаль-ная культура
одновременно сохраняла Традицию / традиции (прежде всего модер-нистские,
важнейшая из которых — традиция обэриутов — послужила актуальной моделью для
многих авторов того времени) и поощряла предельно современные поэтические
голоса. Подобно американским битникам, русский андеграунд стре-мился к свободе
выражения и экзистенциальной подлинности, а не к эстетическому или
материальному комфорту. Однако, в отличие от битников, русско-советские
нонконформисты в гораздо меньшей степени ориентировались на автобиографи-ческие
и исповедальные типы высказывания. Неофициальная культура была ближе не к
американской, а к европейской поэзии того времени, производившей
критически-творческое переосмысление классической и модернистской культуры.
Юрий
Орлицкий
(Москва) в докладе
«Версификационная уникальность неофи-циальной петербургской поэзии» показал крайнее
разнообразие метрического и строфического репертуара неофициальной поэзии (на
материале стихотворений В. Кривулина, О. Охапкина, И. Бродского, Е. Шварц, С.
Стратановского, М. Ереми-на, В. Кулле, А. Кондратова, Г. Алексеева, О.
Мартыновой, Е. Рейна, Д. Бобышева и других поэтов). Эти поэты обращались к различным
типам стиха: от силлабики (Охапкин, Кондратов, Бродский) и раешного стиха
(Уфлянд) до верлибра (Кулле, Алексеев) — и строфики: от разных видов сонета
(Аронзон, Кривулин, Бродский), триолета, одической строфы (Генделев) и терцин
(Бобышев, Гандельсман) до так называемой «свободной» смысловой строфики,
характерной для верлибра.
Людмила
Зубова (Санкт-Петербург) в докладе
«Поиски личного языка поэтами "филологической школы"»
после краткого обзора суждений критики и литера-туроведов об этой группе
(название «филологическая школа» было придумано К. Кузьминским для группы
поэтов-друзей, состоявшей из Л. Лосева, В. Уфлянда, М. Еремина, В. Виноградова,
С. Куллэ и А. Кондратова) обратилась к анализу стихотворений Л. Виноградова и
М. Еремина, поэтика которых во многих отно-шениях противоположна. Докладчица
проанализировала примеры фонетической, лексической, грамматической игры в
стихотворениях Л. Виноградова, лежащие в основе ироничного, но в то же время
серьезного высказывания, а также пока-зала, как лексика и структура стиха
внутри короткого и на первый взгляд про-стого для понимания текста часто
«противоречат» друг другу. Тотально метафо-ричная и герметичная поэзия другого
представителя «филологической школы», М. Еремина, по словам докладчицы,
представляет собой такую попытку разгады-вания мира, которая только умножает
вопросы, и это отражается в лексике и син-таксисе текстов, в присущей им
интонации спокойного рассуждения. Натурфи-лософия Еремина и пессимистична, и
оптимистична: он пишет о переходах одних объектов в другие, за которыми
скрывается динамическое единство этих объ-ектов. Обозначение «филологическая
школа» часто обсуждается в критике: при этом оно не только сообщает, что поэты
этой группы учились на филологическом факультете Ленинградского университета,
но и указывает на особую «филологичность» их текстов.
Юлия
Валиева (Санкт-Петербург) начала
доклад «Поэты кафе "Сайгон"» с утверждения, что для
адекватного описания феномена «второй литературной действительности» необходимо
учитывать значимость явлений, относящихся не только к области художественных
событий, но и к сфере литературного быта. В этой связи кафе «Сайгон»
(1964—1989) может особенно заинтересовать иссле-дователя. По мнению докладчицы,
это кафе породило особую модель литератур-ных и внелитературных связей, которая
не подходит под какое-либо существую-щее описание творческих объединений. В
докладе также рассматривались контекст и история создания двух выпусков
самиздатовского машинописного сборника «Поэты кафе "Сайгон"» (1991),
анализировались их структура, состав авторов и оформление.
Александр
Житенев (Воронеж) в докладе «Философия
культуры Бориса Ива-нова» охарактеризовал набор основных
ценностей, стиль мышления и круг про-блем в эссеистике классика
«неподцензурной» литературы 1970—1980-х годов. Работы редактора «Часов»,
посвященные «культурному движению», как утверж-дал докладчик, характеризует
стремление к открытости интерпретаций, преодо-лению систематизирующей логики и
отказу от общепринятых, «твердых» катего-рий. Попытка избежать какой-либо
«завершенной» мировоззренческой позиции позволяла Б. Иванову интерпретировать
развитие культуры в терминах непре-рывности текстов. Для объяснения этой
непрерывности писатель прибегал к таким оппозициям, как «социальное» /
«за-социальное», «каноническое» / «не-каноническое», «традиционалистское» /
«реалистическое». При этом деклариро-валось возвращение к «реализму», с которым
связывалась «десакрализация формы», возможность письма, опирающегося на
«проблемности в широком смысле слова», с которым, в свою очередь, был связан
отказ от «этической ане-мии», характерной для «второй культуры». «Объективизм»
Иванова приветство-вал принципиально незавершимые процессы, недостижимость
результата кото-рых задается неустранимой «беспочвенностью» неофициальной
«культурной среды». В этом контексте присущее поэту желание обрести собственный
голос наталкивается на два препятствия: на искажающее воздействие контекста, в
ко-тором состоялось самоопределение писателя или поэта, и на отсутствие иммуни-тета
к ядам «чужой» культуры. Таким образом, и невозможность расширить куль-турный
горизонт, и долгожданный выход за пределы традиции, по Иванову, одинаково
травматичны. Тем самым, «гамлетовская» задача, стоящая перед «культурным
движением», неразрешима, и это приводит к «исповеданию языко-вого хаоса», при
котором поэт, выведенный за пределы какой-либо традиции, вы-нужден создавать
поэтический мир с нуля, что, в свою очередь, порождает «при-близительность» и
«опосредованность» любого высказывания. В этой ситуации критик призван не только
очертить необходимый для восприятия творчества по-эта набор предпосылок, но и
выступить в роли «носителя общественности, "со-борности" и
"всеединства"». Критик, с точки зрения Б. Иванова, — «самый кон-структивный
деятель культурного движения» — он «становится подвижником в то время, когда
уже никто не помнит, что такое подвижничество», через него го-ворит время.
Александр
Скидан (Санкт-Петербург) в докладе
«Поэтические машины Алек-сандра Введенского» предложил выделять в
поэтике Введенского шесть элементов, которые делают творчество обэриута
остросовременным и актуальным не только в эстетическом, но и в
философско-теоретическом плане. Среди этих элементов 1) гетероморфный стих; 2)
драматизация лирического высказывания (введение концептуальных персонажей); 3)
десубъективация, или множественность «я» (пре-обладание косвенной речи,
тематизация несамотождественности, расщепленности субъекта высказывания); 4)
обращение к фольклорным сериям с их «стрекотаньем ритмов и балаганной
рифмовкой», выполняющими функцию порождающих поэ-тических матриц, — то, что
докладчик, со ссылкой на работы Р. Якобсона о фоне-тическом и грамматическом
параллелизме как основах стихосложения, предложил называть «поэтическими
машинами»; 5) критика поэтического способа высказы-вания как такового изнутри
(и средствами) самой поэзии — «критика поэтического разума» (ср.: НЛО. 2011. №
108); 6) «поэтические машины» А. Введенского устроены таким образом, что «идут
вразнос», заставляя язык устремляться к сво-ему пределу, порождая
аграмматические, асинтаксические, асемантические выска-зывания. Наиболее
формальный из этих элементов — гетероморфный стих — был впоследствии взят на
вооружение Е. Шварц и В. Филипповым; драматизация и концептуальные персонажи
стали отличительной чертой поэзии хеленуктов и мос-ковского концептуализма;
десубъективация и / или проблематизация позиции субъекта высказывания наиболее
ярко отразилась в творчестве А. Драгомощенко. Однако особого внимания поэтов и
исследователей, по мнению докладчика, заслу-живает критическая составляющая
поэтики Введенского.
Доклад
Татьяны Никольской (Санкт-Петербург) «Поэзия А.
Хвостенко и ле-нинградская богема» был посвящен группе поэтов и
художников (Л. Аронзон, Ю. Галецкий, Л. Богданов, А. Волохонский, Ю. Сорокин,
Л. Ентин, К. Унксова и др.), отождествлявшими себя с битниками. Совместно с
друзьями Хвостенко со-чинял песни, которые воспринимались как народные, пьесы,
в которых традиции Кузьмы Пруткова и обэриутов обогащались влиянием западного
театра абсурда. Хвостенко и его друзья культивировали жанр стихотворных
посланий, часть ко-торых напоминает послания карамзинистов, а часть — поток
сознания в духе французского сюрреализма. В середине 1960-х годов Хвостенко
основал поэти-ческую группу «Верпа», ориентированную как на авангард, так и на
«корявую», по определению докладчицы, поэзию XVIII века, интерес к которой
поддержи-вался классической работой Ю. Тынянова «Архаисты и новаторы». Поэзия
Хвостенко оказала непосредственное влияние на поэтику К. Унксовой и на поэтов
созданной В. Эрлем группы хеленуктов.
Кристиан
Цендер
(Фрибур, Швейцария) в докладе «Л.
Аронзон и его жизнь пос-ле смерти в неофициальной поэзии Ленинграда 1970—1980-х
гг. (случаи А. Альтшулера и Вл. Эрля)» рассмотрел миф о поэте Леониде
Аронзоне (1939—1970), сло-жившийся в среде неофициальных поэтов Ленинграда
1970—1980-х годов. В то время как В. Кривулин видел в Аронзоне прежде всего
антагониста И. Бродского (см. знаменитую речь Кривулина на вечере памяти поэта
в 1975 году), близкие друзья Аронзона Александр Альтшулер и Владимир Эрль сами
оказались частью аронзоновского мифа: Аронзон посвятил им относительно большое
количест-во стихотворений, в части из которых они выступают полугротескными
персо-нажами. Альтшулер и Эрль так или иначе отвечали на эти стихи Аронзона.
При этом в центре внимания обоих поэтов находился пейзаж и топика стихо-творения
«Послание в лечебницу» (1964), однако каждый из них использовал мотивы этого
стихотворения лишь фрагментарно. По мнению докладчика, оба понимали творчество
Аронзона символически, как сообщение из поэтически-религиозного «святого
ничего» (ср. сонет «Горацио, Пилад, Альтшулер, брат…»), подражать которому
едва ли возможно. Подтверждая, таким образом, тезис Кри-вулина о негативной
религиозности Аронзона, Альтшулер и Эрль своим твор-чеством своеобразно
отрицают идею Кривулина, согласно которой поэтика — «одно из наиболее
продуктивных направлений вообще в том, что делается в поэ-зии в мире».
В докладе
«История и постистория у Виктора Кривулина» Йенс Херльт (Фрибур,
Швейцария) утверждал, что для представителей «второй культуры» было характерно
чрезвычайно острое восприятие «историчности»: они задавали себе вопрос, каким
может быть их место в истории и в чем может заключаться их вклад в историю
мысли и художественных форм второй половины ХХ века. По-добная проблематика
была особо актуальна для Виктора Кривулина вплоть до девяностых годов. В стихах
Кривулина семидесятых читатель сталкивается с бо-лезненно осознаваемым
отчуждением от смыслопорождающего исторического процесса: история оказывается
как будто «замороженной», «закрытой» — в нее невозможно войти. Но в то же время
сквозь серость и пустоту советской обыден-ности иногда просвечивает возможность
иного исторического существования, возможность чуда — христианская концепция
времени и истории. С этим связана и характерная для Кривулина установка на
преемственность, на сохранение куль-турных ценностей предыдущих эпох. Таким
образом, то, что с точки зрения «за-падной» философии (А. Кожев, А. Гелен и
др.) могло бы восприниматься как «постистория» — полная остановка исторического
процесса, — на самом деле ока-зывается только временным отчуждением от него.
Тем самым, возвращение в под-линно историческое пространство по-прежнему
возможно. В девяностые годы историко-культурный процесс, по словам поэта,
возвратился в свое «исконное русло», и Кривулин перешел к историзации и
комментированию тех творческих процессов, непосредственным участником которых
он являлся. Поэт сам вступил в историю и даже занялся политикой, но в то же
время, по словам докладчика, из его поэзии исчезло предчувствие чуда.
О прозе трех
поэтов, выходцев с Малой Садовой улицы — Вл. Эрля, А. Ника и Б.
Ванталова/Констриктора — говорилось в докладе Петра
Казарновского (Санкт-Петербург) «Опыт нащупывания
реальности». Докладчик остановился на особенностях поэтики этих
авторов, попытавшись сформулировать объеди-няющие их общие принципы. В докладе
анализировались преимущественно про-заические тексты: роман Вл. Эрля «Вчера,
послезавтра и послезавтра», письма и сны А. Ника, а также роман Б. Констриктора
«Утром три». Используя разные стратегии письма, инспирированные новейшими
литературными течениями и русским авангардом, каждый из этих авторов создал
собственный художествен-ный мир. Однако всех трех писателей объединяет внимание
к умиранию в собст-венном alter ego, как на уровне системы персонажей, так и в смысле
«смерти ав-тора», иллюстрируемой обязательным использованием псевдонима (в
случае Констриктора — множественного). Именно это, по мысли докладчика,
свидетель-ствует о специфическом внимании всех трех писателей к ментальному,
невыра-зимому плану, являющемуся едва ощутимым средоточием бытия.
Марко
Саббатини (Мачерата, Италия)
представил доклад «Поэтика Сергея Стратановского 1970-х — начала
1980-х годов и "Обводный канал"». Творчество Сергея
Стратановского, пишущего с начала 1970-х годов, не сразу обратило на себя
внимание представителей «второй культуры» — во многом по причине свое-образности
и сложности поэтики, которая наряду с мифологическим и историче-ским
обнаруживала своеобразный психологический и экзистенциалистский пласт. В поэзии
Стратановского мифологические мотивы помогают интерпретировать те или иные
факты социальной действительности. В то же время мифология ока-зывается
средством перехода к «метаисторическим масштабам». Уже в ранних произведениях
поэт превращает петербургский миф в миф периферийного Ле-нинграда и связывает
судьбу своих персонажей с особым поэтическим простран-ством промышленного
района Обводного канала. В этом пространстве экзистен-циальные мотивы
соседствуют с особого рода мифологемами, особенно в текстах, посвященных
«маленьким» людям. Поэт использовал пограничное положение Ле-нинграда для
изображения драмы заброшенности и одиночества мыслящего ли-рического героя.
Самиздатский журнал «Обводный канал», выпускавшийся с 1981 по 1993 год под
редакцией Кирилла Бутырина и Сергея Стратановского, можно рассматривать как
следующий этап в мифотворчестве, связанном с этим районом в контексте «второй
культуры» восьмидесятых, а одноименный художественный фильм Алексея Учителя
(1990) с участием Виктора Кривулина представляет со-бой новую степень в его
мифологическом и эстетическом восприятии. В этом фильме отражаются многие
мотивы стихов Стратановского («Сизифо-жизнь», «жизнь на краю», «взгляд
безмысленный» душевнобольного брата и т.д.). Обвод-ный канал изображается здесь
в качестве особого пространства, метонимически отражая своеобразную атмосферу
неофициального Ленинграда.
В докладе
Ильи Кукуя ( Мюнхен) «Заметки о поэтике Анри Волохонского»
был дан обзор творчества этого легендарного, но до сих пор мало изученного
автора, эмигрировавшего из Ленинграда в Израиль в 1973 году и с 1985 года
проживаю-щего в Германии. Волохонский плохо известен читателю как из-за
труднодоступ- ности многих произведений, публиковавшихся на Западе в
малотиражных изда-ниях, так и из-за особенностей поэтики, которую часто
называют герметичной. Докладчик, много лет занимающийся изучением творчества
Волохонского и под-готовивший репрезентативное собрание его произведений[1], подробно остано-вился на
анализе двух поэтических текстов — поэмы «Одно око» из цикла «Че-тыре поэмы об
одном» (1964—1966) и «Плача об утраченной тыкве» (1986). На примере этих
произведений было показано, что основные формообразующие приемы играют у
Волохонского смыслопорождающую роль. Докладчик перечис-лил некоторые из этих
приемов (в первую очередь, различные анаграмматические техники), а также
проследил переклички творчества Волохонского с творчеством Хлебникова. По
словам докладчика, творчество Волохонского представляет со-бой синтез
авангардистского эксперимента и постмодернистской игры.
В докладе
Виолен Фридли (Женева) «Память и забвение в творчестве Елены Шварц»
память рассматривалась в качестве одного из орудий, позволяющих свя-зать между
собой различные элементы мира: стихотворение Шварц строится как цепь ассоциаций
— один предмет отсылает к другому, напоминает о нем. Такой цепью воспоминаний
связаны все «я» лирического героя: только благодаря па-мяти человек может
осознать, что его прежнее «я» и новое — одно и то же. Па-мять — это также
память о потерянном рае, о прежней, предшествовавшей рож-дению жизни поэта.
Поэт-пророк устремляется как в будущее, так и в далекое прошлое, чтобы найти
Бога; его воспоминания уподоблены предчувствиям. К тому же память позволяет
поэту пересказать событие, искажая его, то есть пе-реосмыслить реальность.
Таким образом, память играет важную роль как в соз-дании поэтического текста,
так и в духовных поисках лирического героя. Но заб-вение также важно для
мировоззрения Елены Шварц: обращаться к тому свету и познать Бога можно только
при забвении земной жизни (в стихотворениях Шварц часто возникает образ реки
забвения Леты). Для лирического героя поэта характерны оба этих процесса —
воспоминание и забвение. Моменты памяти об-рамляют дыры забвения, тем самым
подчеркивая их, делая их видимыми и пред-ставляя их читателю в качестве своего
рода «антиориентиров».
Вместо академического
доклада Аркадий Драгомощенко (Санкт-Петербург) в сообщении «
"В пределах возможного". О первых контактах с представителями
зарубежной культуры в конце 1970-х. Самиздатский журнал переводов
"Предлог"» предложил вниманию слушателей нечто вроде
вольного изложения истории, на-чало и конец которой приходятся на вторую
половину 1980-х годов, а местом дей-ствия оказывается тогдашний Ленинград,
точнее, «Театр реального искусства» (на улице Чернышевского) и «Клуб-81». В
историю этих объединений тем или иным образом были вовлечены многие фигуры мира
«второй культуры». С их деятельностью было связано неожиданное появление на
свет самиздатского жур-нала, который начал выходить в то время, когда подобного
рода издания стали постепенно утрачивать актуальность (периодичность широко
известных «Часов» и «Обводного канала» стала заметно нарушаться). По мнению
докладчика, виной тому были изменения в политической жизни, с каждым днем
становившиеся все более стремительными, в то время как некоторые еще недавно
казавшиеся незыб-лемыми представления переставали отвечать требованиям
современности, а бу-дущее стало чем-то вроде постоянно откладываемого
настоящего.
Сергей
Дедюлин (Париж) в сообщении
«"Северная почта":реальное сотруд-ничество редакции с поэтами и
критиками» исходил из высказанного И. Брод-ским соображения о
периодически повторяющихся прорывах в литературе и культуре северной столицы.
Сама атмосфера Петербурга, его местоположение способствуют возникновению в
молодых людях фантасмагорического представ-ления о свободе, убеждения в
неограниченности возможностей. Для живущего в этом городе, повторил вслед за
Бродским выступавший, самым естественным поступком остается сказать миропорядку
«нет!». Докладчик показал разные формы противостояния / самовыражения питерских
литераторов в сравнении с литераторами иных городов, проиллюстрировав свои
соображения творчеством поэтов Е. Маркина и Г. Трифонова, поведением Н. Струве
и В. Кривулина в связи с событиями в Югославии, а также обратился к феномену
поэзии и судьбы О. Охапкина и восприятию этого явления Ю. Кублановским и его
кругом. Об-ратившись непосредственно к своему детищу — журналу «Северная
почта», — докладчик упомянул о литературных и формально-издательских задачах,
постав-ленных им перед этим изданием в противовес другим самиздатским органам,
на-пример журналам «37» и «Часы», и коснулся общей стратегии самиздата. Далее
было сказано о роли В. Кривулина в создании этого журнала, в частности в связи
с его статьей «20 лет новейшей русской поэзии (Предварительные заметки)» —
первым импульсом к созданию журнала, — опубликованной в №1/2 (1979) «Се-верной
почты» за подписью А. Каломиров. Этот доклад можно было рассматри-вать как
продолжение справочно-аналитического обзора, помещенного во втором выпуске
сборника «Библиограф» (2001), и интервью, данного Марко Саббатини в Риме в
Анна
Комароми (Торонто) в докладе
«Способ бытования текста: "Митин журнал" в архиве и в Интернете»
рассматривала проблему доступности текстов «второй культуры» на основе
разработанной ей базы данных «Самиздатская пе-риодика 1956—1986 гг.» (http://samizdat.library.utoronto.ca). Ссылаясь на мето-дику «материальной герменевтики»
текста, докладчица на примере «Митиного журнала» показала, что оригинальные
самиздатские версии текстов часто отли-чаются от последующих типографских
переизданий. Игровая эстетика «Мити-ного журнала» резонирует с «’патафизикой»
Альфреда Жарри, и этот резонанс наводит на мысль о возможности проанализировать
различия между версиями одного текста с помощью понятия «клинамена»
(отклонения). Отклонение одной версии текста от другой придает динамику «полю
культуры» неофициального Ленинграда и ставит ряд вопросов о ролях отдельных
агентов, действующих в этом поле, и о том, что пересекало границу этого поля в
перестроечное и пост-советское время. Чего достигли редакторы «Митиного
журнала» в рамках «вто-рой культуры»? Почему эстетика именно этого журнала
успешно пережила пе-реход к постсоветскому времени и в чем ее продуктивность с
точки зрения социологии литературы? Докладчица постаралась ответить на эти
вопросы.
Доклад
Сергея Завьялова (Цюрих) «Ретромодерн в ленинградской поэзии 1970-х
годов» был посвящен социальным предпосылкам сложившегося в это
десятилетие культа русского Серебряного века. Выступавший выстраивал гипо-тетические
альтернативы этому «ретромодернистскому» проекту: «евромодернистский»
(ориентированный на современную европейскую поэзию), протестно-
неореалистический, метафизико-герметистский и контркультурный проекты, а затем
анализировал причины их неосуществимости в рамках «второй культуры». Советские
люди (то есть люди с советским опытом), по мнению докладчика, тя-готели к
«большому стилю», который хотя и был эстетически противоположен насаждавшемуся
государством соцреализму, был таким же всеохватным и мону-ментальным. Для
ленинградской «второй культуры» в основе такого стиля ле-жала идеологическая и
эстетическая идеализация прошлого, включавшая, в том числе, абсурдную
самоидентификацию неофициальных литераторов с привиле-гированными классами
рубежа XIX—ХХ веков.
Тамара
Буковская (Санкт-Петербург) в
выступлении «Сохранность и рецеп-ция "второй культуры"сегодня»
говорила о том, что с принятием более двадцати лет назад отменившего цензуру
Закона о печати и СМИ на некоторое время воз-никла иллюзия, что самиздат
перешел в категорию плюсквамперфекта. Однако этот закон не устранил препятствия
между новой литературой и ее возможными читателями. На рубеже XX и XXI веков у
художника и поэта Валерия Мишина возникла идея «скоропечатного» издания,
публикующего только стихи и очень краткие комментарии редактора, и в 2000 году
эта идея осуществилась в виде журнала-бюллетеня «АКТ», который просуществовал
около десяти лет. Журнал печатался на ризографе, а его тираж составлял 200—250
экземпляров. Позднее, в 2004 году, репертуар журнала был расширен и стал
включать не только сти-хи, но и эссеистику, короткую прозу и портреты авторов
номера — так при учас-тии Алексея Даена и К.К. Кузьминского появился журнал
«^йепЧЕ», часть тиража которого стараниями Алексея Даена перепечатывалась в
Нью-Йорке. К 2006 году созрела идея еще одного издания — журнала визуальной
поэзии «Словолов». Позднее сочинения авторов этих изданий были представлены в
ан-тологии «АКТуальнаяя поэзия на Пушкинской, 10». Еще один проект Валерия
Мишина (при участии Т. Буковской) — два тома «антологии одного стихотво-рения»
«Перекрестное опыление» (2011) и «В поисках утраченного Я» (2012). Задача этих
антологий состояла не только в том, чтобы опубликовать стихи, ко-торые, на
взгляд редакторов-составителей, наиболее точно отражают время и ха-рактер того
или иного поэта, но и в том, чтобы позволить поэтам выступить в ка-честве
комментаторов собственных стихов и стихов своих современников.
В завершавшем
конференцию докладе «Антимодерны в стране Советов: от авангарда к
андеграунду» Жан-Филипп Жаккар (Женева) остановился на исто-рическом
толковании смысла и места «второй культуры» в литературном про-цессе и в
контексте официальной культуры. Упомянув огромное влияние на андеграунд, и
особенно ленинградский, всех поэтических и художественных тече-ний эпохи
Серебряного века и авангарда, докладчик особое внимание уделил тем
представителям авангарда, которые оказались способными к сопротивлению
нарративам власти. Протестный дух, характерный для участников андеграунда, поз-воляет
применить к ним термин А. Компаньона «антимодерн». Оспаривая сло-жившуюся после
книги Б. Гройса «Стиль Сталин» тенденцию видеть в авангарде источник
тоталитарного искусства, докладчик напомнил о непревзойденном раз-нообразии
авангардных практик, в малой степени ангажированных революцион-ным искусством
(группа «41 градус», орден заумников Туфанова, обэриуты), и указал на
преемственность «второй культуры» по отношению именно к этому типу авангарда.
«Вторая культура» унаследовала от авангарда идею освобожде-ния мысли и средств
художественного выражения, а также явственно противо-стоящий власти дух
провокации, сочетающийся со стремлением к трансцендент-ности. По убеждению
докладчика, авангард и андеграунд объединены общей задачей сопротивления
прогрессу, и теория «антимодернов» предлагает перспек-тивные пути для понимания
этого сопротивления: как контрреволюция разви-вается из революции, так из
дискурса модерна вытекает дискурс антимодерна, представители которого, побывав
в прошлом «жертвами истории», уже не пи-тают свойственных модернистам иллюзий.
Антимодернистов объединяют общие представления (угадываемые и у авангардистов,
и у участников «второй куль-туры», например у хеленуктов): в историческом и
политическом аспектах это — контрреволюционность; в философском —
анти-Просвещение; в моральном или экзистенциальном — пессимизм. Эти константы
связаны с идеей Зла, «поэтому четвертый символ антимодерна должен быть
религиозным или теологическим: и действительно, первородный грех является
привычным атрибутом антимо-дерна». Такие же особенности характерны для
антиутопического дискурса, про-тиворечащего идее прогресса. Именно
представители антимодерна сумели сохра-нить связь с прошлым, убедившись, что
понятие «прогресс» в искусстве не имеет никакого смысла.
В каждый из двух вечеров
в стенах Женевского университета проходили поэ-тические чтения: стихи читали Т.
Буковская, А. Драгомощенко, М. Еремин, С. За-вьялов, Ю. Орлицкий, А. Скидан и
П. Казарновский (последние двое также пред-ставляли старших поэтов).
Афиша и эмблема
конференции были выполнены Александром Флоренским.
Петр Казарновский
[1] К моменту выхода этого номера журнала в издательстве «Новое литературное обозрение» вышло подготовленное Ильей Кукуем трехтомное собрание сочинений Волохон-ского. — Примеч. ред.