(пер. с англ. Вл. Кучерявкина)
Опубликовано в журнале НЛО, номер 5, 2012
Ключевые слова: трудовая этика, огосударствление времени, отпуск, «черный август»
Катриона Келли
АВГУСТ КАК МЕСЯЦ ОТДЫХА/ТРУДОВЫХ БУДНЕЙ В ПОЗДНЕСОВЕТСКОЙ РОССИИ[1]
Сам бы поохотничал сейчас… — вздохнул фельдшер
и
почесал лысину. — Но… но отпуск только в августе.
В. Шукшин. «Нечаянный выстрел»
12 января 1978 года Григорий Васильевич Романов (1923—2008), всесильный первый секретарь Ленинградского областного комитета партии с 1970 года[2], отправил Борису Ивановичу Аристову, тогдашнему первому секретарю Ленинградского городского комитета партии, записку. На клочке обычной бу-маги, без заголовка, Романов распекал нерадивых подчиненных:
Б.И. Аристову.
Факт возмутительный. Кто дал право т. Шевелеву Э.А. (подчеркнуто два раза. — К.К.) нарушать порядок, подготовленный обкомом КПСС о приемке фильмов и других произведений искусства? Где были секретари ГК КПСС? Доложите о принятых мерах Обкому Партии. Г. Романов. 12.01.78 год[3].
Это редкий образец сколько-нибудь развернутого текста, вышедшего из-под пера Романова; в архивах Ленинградского областного комитета партии хра-нятся, главным образом, тексты его кратких распоряжений чиновникам ап-парата, и не приходится сомневаться, что статьи, которые Романов помещал в печати, а также тексты докладов, отправляемые членам ЦК, писались за него другими людьми[4]. Гнев, выраженный в записке, очевиден; документ недву-смысленно говорит о том, что Романов мог властно вмешиваться в культур-ную политику Ленинграда — именно эта особенность сделала его жупелом в глазах творческой интеллигенции того времени[5].
Фильм, на который ополчился Романов, назывался «Вторая попытка Вик-тора Крохина», по сценарию Эдуарда Володарского его снял режиссер Игорь Шешуков. В картине рассказывается о судьбе спортсмена (советского бок-сера с крепкими пролетарскими корнями, выросшего в ленинградской после-военной коммуналке); действие происходит на фоне семейной мелодрамы: мать Крохина вторично выходит замуж, и из тюрьмы возвращается ее стар-ший сын — эту роль замечательно сыграл Иван Бортник, «дублер» Влади-мира Высоцкого[6]. Партийных чиновников многое не устраивало в фильме, например образы советских спортивных функционеров, людей циничных и насквозь испорченных, а также слишком откровенное изображение жизни в коммунальной квартире. Но меня здесь интересует не скандал, связанный с фильмом, — это лишь случай, позволяющий изнутри увидеть работу совет-ской цензуры в так называемый «период застоя», механизмы закулисной борьбы и интриг[7]. Дело «Виктора Крохина» мне понадобится в качестве от-правной точки для исследования совсем другого предмета, а именно дву-смысленного статуса августа, который одновременно был всего лишь одним из месяцев наполненного трудовыми буднями года и порой отпусков.
Интересно в этом отношении взглянуть на первый абзац рапорта, подан-ного в ответ на записку Романова несчастным Е.А. Шевелевым, заместителем секретаря горкома по культуре. В нем говорится, что окончательная версия фильма была получена горкомом в августе 1977 года и надлежащим образом чиновниками просмотрена:
Просмотренный мной и инструктором Ю.А. Красновым /секретарь горкома КПСС т. Жданова Т.И. была в отпуске/ 5 августа 1977 года вариант картины нуждался в доработке, о чем было сказано главному редактору студии т. Варустину Л.Э. и т. Шешукову И.В. на беседе в отделе культуры горкома партии[8].
Попытка «снять с себя ответственность, свалив на вышестоящее началь-ство», несколько сглаживается концовкой рапорта Шевелева, где он, в по-рядке «самокритики», часть вины все-таки принимает на себя: «Таким обра-зом, на мне также лежит ответственность за появление этого фильма»[9]. Од-нако смысл рапорта не оставляет сомнений: если бы вышестоящий руково-дитель был на рабочем месте, фильм, возможно, и не проскочил бы мимо пар-тийной цензуры с такой легкостью[10]. По всей видимости, вопрос о повторном просмотре с целью проверки, устранены ли «просчеты», был оставлен на усмотрение этих конкретных чиновников, которые в данном случае положи-лись на устные заверения редактора и режиссера картины («Л.Э. Варустин и И.В. Шешуков заверили, что будет продолжена работа по устранению имеющихся просчетов»)[11].
Реакция вышестоящих партийных начальников на создавшуюся ситуа-цию весьма любопытна и характерна для атмосферы той эпохи. Похоже, ни Шевелева, ни Жданову прямо не обвинили в том, что случился этот «возму-тительный факт» (что фильм прошел в Госкино). Не проводилось никакой полномасштабной проработки, обычной для сталинской эпохи, когда и Ше-велева, и Жданову могли обвинить в «саботаже», «преступной халатности», «безответственности» или, как минимум, в «расхлябанности», «безалабер-щине» и прочих грехах[12]. Вместо этого последовала лишь повторная провер-ка бюрократических механизмов контроля. То есть объектом расследования стала не личность, а процедура. Это было вполне в духе провозглашенного Л.И. Брежневым в 1966 году официального курса на «доверие к кадрам». Сам же Романов — что весьма характерно для регионального партийного руко-водителя того времени — и извлек выгоду из такой политики (к 1978 году он находился на своем посту дольше, чем любой первый секретарь со вре-мен Андрея Жданова, и в итоге на целых три года побил его десятилетний рекорд). А равно, по крайней мере в данном случае, и все его подчинен-ные[13]. Словом, скандал спустили на тормозах; но нас здесь занимает не это, а изменение отношения руководства страны в тот период к самой идее отпуска.
Концептуализация отпуска, времени и обстоятельств, связанных с ним, представляет собой частный пример явления, которое антрополог Катерина Вердери обозначила как «огосударствление времени». Сама Вердери, изучая конец социалистического периода Румынии, рассматривает, главным образом, репрессивную сторону «огосударствления времени». Например, введение пра-вительством графиков сельскохозяйственных работ, что на практике означало, что «румынским крестьянам не разрешалось проводить посевные работы в оп-тимальное для природы время», сюда же входили и долгие часы в очередях за дефицитом, и «ритуальные ожидания», связанные с обязательным участием в демонстрациях. Мимоходом автор упоминает о введении «новых перерывов в работе» в виде новых праздников, но более подробно останавливается на том, что крестьяне упрямо продолжали считать воскресенье нерабочим днем и что дефицит продуктов неблагоприятно сказывался на атмосфере традиционных праздников, лишая простых людей возможности проявлять гостеприимство[14]. В отличие от трудов Вердери, в работах других социологов и антропологов не уделяется столь большого внимания проблеме принуждения, зато подчерки-вается, например, двусмысленный статус государственных праздников. Не-смотря на так называемую обязаловку, то есть обязательное участие населения в парадах и демонстрациях, государственные праздники (поскольку в них при-нимали участие многие люди) являлись стихийным выражением единения и (возможно, за неимением лучшего) искреннего духа настоящего праздника[15].
Институционализация отпуска явилась еще одним поразительным фак-том введенного сверху «огосударствленного времени», то есть, собственно, «навязанного счастья», что весьма характерно для общественных отношений в условиях социализма. Как правило, законы, принятые советским прави-тельством, понимаются как образец, открывающий новые возможности на пути повышения благосостояния народа[16]. И действительно, «Временные правила об отпусках» (принятые 14 июня 1918 года) были первым законода-тельным актом в мире, закрепляющим всеобщее право работника на отпуск. Причем, согласно этим правилам, работникам предоставлялось двенадцать рабочих дней оплаченного отпуска — куда более щедрая цифра, чем в приня-той в 1938 году, то есть двадцать лет спустя, международной норме в шесть дней[17]. Но меня здесь интересует другое, а именно: каким образом установ-ление права на отпуск в качестве нормы повлияло на советский календарь и советскую культуру в целом.
Прежде всего, положение об отпуске устанавливало (как идеал) унифици-рованные правила его предоставления. Один из пунктов декрета от 14 июня 1918 года, обычно игнорировавшийся в последующих дискуссиях, временно приостанавливал все альтернативные соглашения:
На 1918 год, ввиду особо тяжелых условий, переживаемых страной, все частные соглашения, все пункты коллективных договоров, все постановле-ния местных Советских властей или отдельных ведомств, устанавливаю-щие более продолжительные сроки отпуска, отменяются[18].
Иными словами, прежние — действительно более щедрые — условия выхода в отпуск этим декретом временно упразднялись[19].
Немаловажным был и еще один пункт декрета, который отменял привязку отпуска к определенному времени года:
Пользование отпусками происходит в течение всего года, причем очередь отпусков устанавливается по соглашению между нанимателем, управле-нием предприятия или учреждением и выборными представителями рабо-чих и служащих по категориям в таком порядке, чтобы нормальный ход ра-бот и занятий в предприятиях и учреждениях не нарушался.
Формулировка неясная: ее можно толковать и так, что при работе в коллек-тиве правила вообще предполагали возможность предоставления отпуска в течение всего года (то есть официальные 12 дней могли быть предоставлены не целиком, а по частям). Иными словами, новое законодательство обозначило перелом в истории досуга и отдыха, а не в истории календаря. Оно лишь спо-собствовало укреплению различия между понятиями «рабочего» и «нера-бочего времени», обретавшего все большее значение на протяжении всего XIX и в начале XX века[20]. «Нерабочее время» здесь не связывалось с каким-нибудь определенным сезоном, и, таким образом, устранялась необходимость выби-рать между традиционным крестьянским восприятием лета как времени на-пряженного труда («страдной поры») и утвердившимся уже в конце XIX века обычаем высших классов общества летом уезжать из города на отдых[21].
Последующие декреты и постановления подтверждали принцип ухода ра-бочих в отпуск по согласованию с работодателем и независимо от времени года. Согласно постановлению Наркомата труда от 1930 года, отпуск может быть предоставлен в любое удобное для обеих сторон время в течение года: «Отпуска предоставляются работникам в любое время в течение всего года в порядке оче-реди, устанавливаемой РКК, а при отсутствии РКК — по соглашению нанима-теля с соответствующим органом профсоюза». (Работодатели, таким образом, сохранили за собой право предоставления отпуска, как, впрочем, предполагает и сам смысл этого слова, но должны были обосновать свою позицию в процес-се переговоров[22].) В отпуск можно было уходить как последовательно, так и одновременно, в зависимости от того, насколько это удобно данному предприя-тию: «Отпуск может предоставляться как последовательно одним работни-кам за другими, так и одновременно всем или некоторым группам работни-ков (например, при неизбежности приостановки предприятия на ремонт)»[23].
В правилах ни слова не говорилось о том, что все дни отпуска должны предо-ставляться сразу целиком.
Любопытно, что в утопических дискуссиях об управлении временем, имев-ших место в двадцатые годы, почти всегда игнорировались вопросы органи-зации отпуска. Для Алексея Гастева, например, основной обсуждаемой еди-ницей времени был рабочий день, а отдых рассматривался как просто перерыв в работе. В своей инструкции от 1921 года под названием «Как надо работать» Гастев подчеркивал важность равномерного и постоянного трудового ритма:
Работать надо как можно ровнее, чтобы не было прилива и отлива; работа сгоряча, приступами портит и человека и работу[24].
Отсюда вытекало, что перерывы на отдых также должны быть регулярными:
Во время работы надо обязательно отдыхать. В тяжелой работе надо чаще отдыхать. В тяжелой работе надо чаще отдыхать и по возможности сидеть, в легкой работе отдыхи редкие, но равномерные[25].
Смысл приведенных цитат в том, что рациональная организация рабочего дня увеличивает производительность труда; например, в статье, опубликованной в 1925 году в сборнике «Организация труда», особо подчеркивается важность эффективного использования времени:«полного использования рабочего дня» (жирный шрифт в оригинале. — К.К.)[26]. Отдыхать, конечно, надо, но в меру: работники, то и дело прерывающие работу (особенно в силу такой, по общему мнению, укоренившейся русской привычки, как чаепитие, перекуры с пустопорожними разговорами), подвергаются критике[27]. Даже нерабочее время полагалось проводить с пользой, то есть ходить на политические собра-ния и митинги, заниматься самообразованием и другими формами полезного отдыха, например ходить на оздоровительные прогулки[28]. Досуг выступал лишь средством для достижения определенной цели. Вот что писал один из авторов недолговечного журнала «Время»: «Отпуска, дома отдыха, санатор-ные койки, курорты и т. д. и т. п. — все это указывает на ценность рабочей силы в советских условиях. Здоровый человек и хороший работник — наша цель»[29]. Все пишущие о рациональной организации труда и рабочего времени подчер-кивают также необходимость постоянной смены занятий.
Наше рабочее время, время всего нашего дня, распределяется крайне анархически. У нас нет определенных часов работы и отдыха, нет установлен-ных моментов для обеда и принятия пищи вообще. Это основной вопрос, без решения которого немыслимо никакое правильное распределение вре-мени. Но мало этого, нужно систематическое планирование работы во вре-мени и строгое распределение работы и занятий как в учреждениях и пред-приятиях, так и в жизни каждого гражданина. Здесь мы должны свести до минимума всякие неожиданности:все в определенный час[30].
Приведенный анализ говорит о том, что долгий перерыв в работе считался менее эффективным, чем ряд частых и коротких. По всей видимости, такова была общекультурная позиция того времени: принцип «непрерывной рабо-чей недели», введенный с принятием первого пятилетнего плана, обозначил обязательную для всех гибкую модель предоставления дней отдыха[31].
Никакого официального толкования политики руководства в отношении отпусков не существовало. Однако, судя по времени введения «непрерывки» (26 августа 1929 года), а также объявлению принципа работы непрерывного ленточного конвейера идеалом, можно утверждать, что по восприятию лет-них месяцев как времени отдыха был нанесен серьезный удар. Теперь счита-лось, что в августе следует трудиться так же интенсивно, как и во все осталь-ные месяцы.
В этом контексте показательно, что Платон Керженцев, единственный участ-ник дискуссии о рабочем времени, давший развернутый анализ проблемы еже-годного отпуска, в своей книге «Борьба за время» (1924) обрушился на саму идею длительного летнего перерыва в работе. В главе с обличительным назва-нием «Слишком много праздников» свою позицию он изложил ясно и четко:
Наша школьная работа даже в высших учебных заведениях прерывается несколько раз в год длительными и совершенно ненужными перерывами (2—3 мес. летом, несколько недель среди зимы, на рождестве, на пасхе и т. д.). За границей уже оставлен этот обычай. Школьные каникулы в Англии продолжаются 6 недель, от 15 июля до 1 сентября. На пасхе не бывает ни-какого перерыва[32], на рождестве — максимум 2 недели.
Но дело не только в школьных вакациях. Гораздо существеннее, чтобы вся хозяйственная и общественная жизнь в течение года шла более или ме-нее одним темпом, без перерыва. В индустриальных странах Запада лето абсолютно не сказывается на изменении темпа работ. Только один из ме-сяцев (обыкновенно июль или август) выделяется для необходимых отпус-ков, и только в этот один месяц чувствуется некоторое затишье. Само собой разумеется, что ни рождество, ни пасха абсолютно не отзываются на работе. В Англии празднуют лишь 2 дня рождества и 2 дня пасхи.
Поэтому, если мы хотим правильно распределить общую нашу работу, прежде всего надо установить точные периоды для вакаций. Мы также должны свести до минимума праздничные перерывы на рождество и на пасху (до двух или трех дней) и, с другой стороны, установить 1 или, может быть, на первое время 2 мес. вакационных, в течение которых преимуще-ственно сосредоточить отпуска, перерывы работ на фабриках, школьные ка-никулы и т. д.
Совершенно необходимо удлинить фактическое рабочее время нашего студенчества, особенно за счет осенних месяцев. 1 сентября высшая школа должна начать работать полным темпом[33].
Керженцев был лишен романтической веры Гастева в социализм, у него со-вершенно отсутствовало поэтическое воображение; его самонадеянное участие в полемике по вопросу рационального использования времени носило не «на-учный», а порой анекдотический характер. Но Керженцев гораздо ближе, чем Гастев, стоял к властным верхам. И не ярая приверженность тейлористской системе научной организации труда и принципам эргономики Центрального института труда, а именно его резкая критика длительных перерывов в работе в летнее время предвосхитила курс на «огосударствление времени» в эпоху сталинизма. В политике властей произошел существенный сдвиг, направлен-ный (несмотря на всяческое возвеличивание «права на отдых») на ограниче-ние свободного времени работников. Введение так называемых «путевок» в са-натории и дома отдыха позволило до минут регулировать время длительного перерыва в работе; здесь все было спланировано заранее: и время приема пищи, и содержание питания, и содержание досуга отдыхающего. Это был «то-тально организованный» отдых, то есть «отдых как работа»[34].
Если непрерывный труд был идеалом, то как обстояло дело в реальности? Все данные говорят о том, что на жизнь русской деревни новый дух почти никак не повлиял. По рассказам свидетелей, даже так называемый «декретный от-пуск» по беременности и родам в сельской местности существовал только на бумаге[35]. Деревенские жители не помнят ни о каких «отпусках» в предвоенные годы, зато помнят традиционные «праздники», дни поминовения святых. Вот что рассказала женщина, выросшая в деревне Новгородской области: «Отпус-ков не было, ничего не было. Было это вот, эти дни праздничные: не работали. Ну а скот, кто доярка, дак тая работала: как сейчас, так и теперь. И теперь также. Хоть праздник — не праздник, а доярка работает там. Ну, кто там скотные ра-ботники, все работают. Хоть и на заводах там, те работают там и работают»[36].
Доклады партработников в 1936 году подтверждают, что трудовые будни все еще перемежались чередой традиционных праздников, отмечавшихся в традиционном стиле (с танцами, пением песен и, конечно, выпивкой). Один из руководителей Березовского сельсовета Ленинградской области так прямо и докладывал:
23 престольных праздников пьяно празднуются в колхозах Березовского сельсовета. Михайлов день /21 ноября/ — престольный праздник местной церкви — является праздником всего сельсовета и празднуется 3 дня. 70 ящиков водки продало сельпо в этому году на Михайлов день. Празд-ники, пьянки сопровождаются часто драками, кончающимися иногда убий-ствами, так в этом году было убито в драках 4 человека, не считая многочис-ленных случаев увечья. Ножик является принадлежностью почти каждого парня, у иных есть еще и ноган <так!>, а то и обрез[37].
Это свидетельство о жизни в деревне Береза наводит на мысль о том, что так называемых «престольных праздников» особенно много приходилось как раз на лето. Но некоторые выпадали и на начало осени, причем в других деревнях ситуация могла быть иной. Многое, должно быть, зависело от сельскохозяй-ственных культур, выращиваемых в данной местности: там, где уборка закан-чивалась в августе, престольный праздник служил прекрасным поводом для «пьянки»; то же самое можно сказать и о деревнях, где урожай собирали в сентябре или в октябре[38].
Насколько типичным для городских работников было использовать весь отпуск сразу или же по частям, трудно сказать. Но в случае чрезвычайных обстоятельств работодатели имели право отзывать работников из отпуска[39]. Условия предоставления неоплачиваемого отпуска в законодательстве не были ясно прописаны, но, несмотря на это (а может быть, как раз и благодаря этому), на практике он контролировался даже еще более строго, чем оплачи-ваемый, поскольку первоочередной обязанностью каждого работника явля-лось присутствие на рабочем месте. Если человек не работал, предполагалось, что он где-то учится или повышает квалификацию[40]. Мемуарные свидетель-ства говорят о том, что продолжительные периоды свободного времени не считались «нормальным» положением вещей, в том числе и самими работ-никами. Например, Алексей Гончуков (родился в 1906 году), рабочий Ки-ровского завода, одну из глав своих воспоминаний, в которой он описывал месячную поездку в дом отдыха в мае 1940 года, озаглавил так: «Впервые на отдыхе». Ощущения показались ему настолько непривычными, что он даже не скрывает своего недовольства:
Три недели я впервые пробыл в состоянии полного безделья — ел, спал и гулял.
С непривычки за это время я уже успел соскучать и от безделья и только товарищеские встречи в доме отдыха до некоторой степени отгоняли эти настроения[41].
Устные свидетельства рисуют аналогичную картину. Мужчина 1933 года рождения вспоминает, что его родители проводили свой отпуск «в основ-ном дома»[42].
Естественно, во время войны все отпуска в тылу вообще были отменены, они остались прерогативой только военных[43]. «Там ни выходных, ни отпус-ков у персонала уже не было, значит, кто не работает, тот тоже идет в поле, работает, все», — вспоминает женщина, которая во время войны жила в эва-куации в Сибири и работала в яслях[44]. Формулировка парадоксальная — даже тот, кто «не работал» (или работал неполный рабочий день), все равно «работал» (то есть использовался на тяжелых физических работах) — и вдо-бавок прекрасная иллюстрация господствующих социальных отношений. Предоставление отпуска, на тех же основаниях, что и прежде, возобновилось с 30 июня 1945 года[45]. Но и в послевоенные годы уход работника в отпуск был, скорее, исключением из правила. Житель Санкт-Петербурга (из рабо-чих, 1933 года рождения) вспоминает: «Ну как-то пару раз вот как-то мать была в доме отдыха, в Павловск, я помню, ездила и, по-моему, это самое, в Сестрорецк или Зеленогорск»[46]. По воспоминаниям брата с сестрой, родив-шихся в 1940-е годы: «.у нас родители никуда практически не. вот так, чтобы отдохнуть, куда-то поехать.» Их отец «пару раз» побывал в санатории, но и то по болезни[47].
Предположение о том, что длительный отпуск был явлением редким и предоставлялся из особой милости, подтверждается и ситуацией на самом верху. Как хорошо известно, в послевоенные годы Сталин регулярно уезжал из Москвы на юг, на срок от двух до пяти месяцев. Но он всегда строго на-стаивал на том, чтобы эти переезды воспринимались не как переключение с одного темпорального режима на другой, а лишь как передислокация. Йорам Горлицкий и Олег Хлевнюк отмечали:
Это было не просто время, отданное беззаботному отдыху или размышле-ниям. Пребывая там, Сталин часто принимал посетителей, являвшихся к нему с рабочими вопросами, следил за литературными течениями в тол-стых журналах. В шифрованных телеграммах он получал на утверждение тексты законопроектов, поддерживал оживленную переписку с приближен-ными из высшего руководства. Сталин использовал телеграф не только для того, чтобы редактировать законы и вносить в них свои поправки, но и чтобы стравливать, унижать и держать в узде своих коллег. Известно, что, уезжая из столицы, Сталин не только не ослаблял бразды своего правления, но наоборот, еще туже натягивал их, а со своими подчиненными из Полит-бюро был еще более угрюм и строг, и в его отсутствие в городе члены пра-вящей верхушки, в свою очередь, приучались к еще большей покорности и осторожности[48].
«Весь Совмин страдал от сверхурочной работы», — подчеркивают Горлицкий и Хлевник. Когда Сталин в январе 1947 года находился в Сочи, например, даже Жданов, один из самых приближенных к нему людей, вынужден был просить о продлении отпуска по болезни[49]. Нельзя не упомянуть и о том, что довольно многие второстепенные советские праздники (например, Между-народный день молодежи) носили «плавающий» характер — ради более важ-ных дел отдых можно было и «подвинуть».
Таким образом, в первые годы советской власти и в сталинскую эпоху от-пуск не был привязан к определенному времени года и между понятиями от-пуска и отдыха жесткой связи не существовало. После смерти Сталина, од-нако, наблюдается некоторое послабление этой самоубийственной (или, если угодно, убийственной) рабочей этики. Иллюстрацией к новой ситуации может служить снятый в 1959 году фильм Григория Чухрая «Баллада о солдате»: в нем рассказывается не о войне, а о том, как солдат получил отпуск с фронта. В рассказах Василия Шукшина приезд в родную деревню переехавшего в го-род человека используется как стилистический прием: вернувшийся нередко становится источником конфликта, поскольку и социально, и экономически он превратился в фигуру маргинальную, стоящую вне рамок привычного мира труда. Дело в том, что в деревне летний отпуск все еще воспринимался как яв-ление странное, но, с другой стороны, от вернувшегося больше не ждут, что он тут же засучит рукава и бросится помогать землякам убирать урожай[50].
Итак, для городских жителей возможности взять отпуск значительно рас-ширились. В эпоху Хрущева и Брежнева мы наблюдаем всестороннее разви-тие инфраструктуры туризма, как внутри страны, так и заграничного. По-ездки за пределы Советского Союза поначалу были прерогативой узкого круга элиты (по оценкам американского ученого Энн Горсач, за девять лет, с 1955 по 1964 год, Западную Европу посетило около 500 000 туристов)[51]. Од-нако уже в 1974 году за границей путешествовало более двух миллионов со-ветских граждан, а в 1985-м — четыре с половиной миллиона[52]. Еще больше людей пользовались благами сети пансионатов и турбаз, построенных пред-приятиями и министерствами по всему СССР. Уже к 1960 году была хорошо развита сеть балтийских курортов; в 1970 году Кировский завод, что было типично для таких больших предприятий, открыл собственный огромный пансионат в Сочи, со своим кафе и концертным залом; в заводской многоти-ражке с восторгом писали про это «похожее на громадный корабль здание»[53]. Примерно в то же время был создан памятный альбом с многочисленными фотографиями внешнего вида и интерьеров пансионата[54].
Теперь у людей стало больше времени, чтобы отдыхать в подобных местах. Постановлением ЦК и Совета министров от 26 сентября 1967 года была вве-дена пятидневная рабочая неделя и минимальный отпуск увеличивался с 12 до 15 дней (то есть с двух до трех полных недель)[55]. Был принят ряд мер по улучшению условий ухода работников в отпуск для отдельных категорий со-ветских граждан[56]. А «отгул», эта характерная особенность плановой эконо-мики сталинской эпохи, в 1960—1970-е годы получил законный статус и бес-прецедентную широту предоставления[57]. Изменилось и отношение к отдыху.
Например, в опубликованной в 1980 году книге об отдыхе и советском кли-мате говорилось, что отпуск — это время, используемое в личных целях, а также (то есть во вторую очередь) для самосовершенствования:
Цель обычно у отпускников одна — как можно лучше использовать долго-жданное время для восстановления, закалки, укрепления своего здоровья, отключиться от повседневного труда и быта, удовлетворить любознатель-ность, предаться привлекающим неслужебным занятиям.
При этом так называемые отдыхающие предпочитают сравнительно мало-подвижный отдых: они обосновываются, например, на берегу озера у воды, где можно ловить рыбу, кататься на лодках, купаться, загорать, ходить в бли-жайший лес за грибами и ягодами. Другие туристы более подвижны: они идут (летом) пешком или (зимой) на лыжах по долинам и через горные пе-ревалы или покрывают большие расстояния на байдарках, плотах, зани-маются водным слаломом на горных реках и пр.[58]
Цитируя протоколы XXV съезда КПСС, состоявшегося в 1976 году (в част-ности, «Программу социального развития и повышения уровня жизни на-рода»), Данилова обнаружила весьма любопытную смену акцентов: «В целях укрепления здоровья населения и лучшего использования свободного вре-мени совершенствовать организацию активного отдыха трудящихся»[59]. То есть жирным шрифтом выделены лишь два слова — «отдых трудящихся», слово же «активный» оставлено как есть, и ощущение, что отдых больше не рассматривается как время физического и духовного самосовершенствова-ния, еще больше усиливается.
Но самое главное, наблюдается сдвиг в календарном восприятии отпуска. Основная причина этого — возросшее внимание советского руководства к от-ношениям между родителями и детьми (в то время была широко распростра-нена фраза «Дети — наше все»)[60]. Теперь предполагалось, что родители должны больше общаться с детьми, что явилось скрытым вызовом принципу (все еще прописанному в законе), согласно которому родители уходят в от-пуск только тогда, когда не нарушаются интересы производства; у детей же свободное время всегда было жестко привязано к годовому циклу.
Еще до 1917 года было установлено правило: самые длительные школьные каникулы устраивались летом. Принцип «летнего перерыва» давал детям возможность помогать взрослым в сельскохозяйственных работах во время страды и соответствовал ритму трудового года в российской деревне. (Ана-логичная ситуация сложилась и в Европе[61].) Что касается семей из высших слоев общества, то традиция летних школьных каникул и соответствовала принципу массового отъезда детей из больших и малых городов в загородный дом или на дачу, и подкрепляла его (хотя во время долгого перерыва в учебе детям могли нанимать репетитора). При советской власти сохранился тот же ритм школьной учебы с начала осени и до начала лета, когда у детей начина-лись долгие каникулы. Судя по критическим высказываниям Керженцева, живучесть этой традиции труднообъяснима. Но культурная инерция, воз-можно, основывалась на том предположении, что и теперь в долгие летние каникулы дети будут помогать родителям в уборке урожая (что, кстати, от-вечало духу «трудового воспитания», характерному для педагогики и «педо-логии» того времени). И действительно, в 1935 году такое положение было окончательно утверждено: учебный год в школах и высших учебных заведе-ниях должен был начинаться 1 сентября и заканчиваться в конце мая[62].
Как бы то ни было, очевидным результатом установившегося в Советском Союзе противоречивого порядка (раздробленный отпуск для большинства взрослых и продолжительные каникулы для детей) стало несовпадение ритма свободного времени у детей и родителей. Родители далеко не всегда могли взять отпуск, когда у детей были каникулы. Эта ситуация была осо-знана, были приняты меры по обеспечению летнего досуга детей полез-ными занятиями, что корнями уходило в дореволюционную традицию, но в 1920-е годы заботу о финансировании этой деятельности взяло на себя го-сударство. С первых же дней пионерского движения летние лагеря стали ор-ганичной частью летних каникул[63].
По логике исходной советской модели каникулярное время для детей но-сило календарный характер (летом всегда были каникулы), а отпуск у взрос-лых от календаря не зависел (взрослые лишь могли уйти в отпуск летом). С обеспечением детей организованными государством занятиями потенци-альный конфликт был разрешен, но лишь отчасти. На практике в пионерских лагерях всегда был дефицит свободных мест, и нередко возникала потребность прибегать к помощи неофициальных структур, которые могли бы позабо-титься о ребенке (дети партийных чиновников, например, предпочитали уез-жать на правительственные дачи родителей и делали это чаще, чем сами ро-дители, которым эти дачи были предоставлены)[64]. Довольно распространен-ной практикой было отправлять детей к родственникам или к друзьям (или даже к родственникам собственной домработницы), живущим за городом[65].
Эта двойственность после смерти Сталина стала понемногу размываться. Конечно, старый порядок долго еще оставался в силе. Считалось нормаль-ным, когда за детьми присматривает один из родителей, если другой работает, или родственники, если работают оба[66]. Мужья и жены все еще были лишены гарантий получить отпуск одновременно[67]. Вот что сообщает москвичка, мать которой работала учительницей:
Это хорошо было мне… у матери тоже с июля и до конца августа был отпуск. А у других, если родители работают все лето, ребенок остается один на один с собой, начинают мысли дурацкие лезть в голову… там и до беды не далеко. И родители будут во время рабочего дня переживать, как там ребенок один.
Поэтому опять выручала модель летнего лагеря. Вот что сообщала та же москвичка о работе своей матери:
И вот для этих целей был придуман «Муравейник». Дети проводили в нем весь день с 8 утра до 7 вечера… как раз рабочий день родителей. Распорядок дня был примерно таким: сбор детей — 8.00, завтрак, прогулка до обеда до. 13.00, с 14.00 до 16.00 — сон, потом опять прогулка до 18.00, ужин около. 19.00 и все по домам. На прогулках всем лагерем ходили, в лесопарковую зону, где были детские площадки, спортивный комплекс и т.д., либо устраи-вались какие-нибудь развлекательные мероприятия: соревнования между отрядами, конкурсы, массовые игры[68].
В то же время новый взгляд на семейный отдых выражался в развитии сети пансионатов и массовом увлечении «диким туризмом»[69]. В медицинской бро-шюре 1970 года цитируется исследование, где говорится, что «подавляющее большинство» работниц, опрошенных на одном из московских заводов, за-явило, что они предпочитают отправиться в отпуск с семьей, и это не только указывало на тенденцию, но подчеркивало норму[70]. Еще одним указанием на тенденцию в социальной политике было принятие в 1981 году закона, кото-рый обеспечивал три дополнительных дня к отпуску матерям с двумя и более детьми, а также до двух недель дополнительного отпуска за свой счет[71]. Раз-витие садоводческого движения обычно обсуждается в связи с прагматиче-скими соображениями политического руководства позднего социализма (на-пример, стремлением увеличить производство продуктов питания или предоставить населению возможность рационального досуга)[72], но одним из его результатов явилось то, что семейный отдых летом все больше рассмат-ривался как положенная норма. Информантка 1936 года рождения, подчер-кивая важность перемен в сознании людей по отношению к выходным дням и отпускам, указывала также, что прежде просто не было выбора:
Сейчас вот дерево родовое делают, а раньше этим не интересовались. Я вот не знаю, кто у меня прадед, кто у меня прабабушка. Я ведь их не знаю. Я даже не знаю отчество. Как звали мою бабушку по линии отца. Вот как. Мы же не общались. Некогда было. То есть нас не приучали к этому. Нам невозможно было съездить к друг другу в гости. Во-первых, времени не было, только в отпуск. Отпуска были очень маленькие. Сейчас вот я хочу себе отпуск — я сделаю отпуск. Я и отгулы какие-то возьму или без содер-жания возьму. Или вообще уйду на свои деньги, если у меня накопления есть, замену себе найду и всё, и отдыхаю. А раньше же мы не отдыхали. По-этому мы так же и детей воспитали. Без ласки[73].
А уж советская элита теперь открыто считала, что лето создано для приятного отдыха. Вот что записал в своем дневнике в 1979 году киносценарист Анато-лий Гребнев: «Элита давно уже не отдыхает дикарями — на то есть санатории с собственными пляжами, интуристские гостиницы, опять же с пляжами, и много другого всякого, о чем мы не ведаем»[74]. Но и те, кто обладал более скромными ресурсами, тоже начинали рассматривать «отпуск» и «отдых» как понятия взаимосвязанные. Показательно, что именно с этого периода о совместном семейном отдыхе стали вспоминать как о важном событии в ис-тории семьи: старшие информанты сообщают, что первый в жизни отдых с одним из родителей, а иногда и с обоими приходится как раз на то время.
Инф. 1: Ну вот такого совместного у нас в детстве один раз вот только мы в пятьдесят седьмом году с мамой съездили в Евпаторию. Но…
Инф. 2: Но это уже поздний период, так сказать[75].
Поэтому в конце советской эпохи в августе царила странная атмосфера. С од-ной стороны, никакого официального перерыва в рабочем ритме, как это во-дилось в «буржуазной» Западной Европе, не было. В советском законода-тельстве не содержалось ничего, хоть отдаленно напоминающего «летние каникулы» британского парламента[76]. Даже в учреждениях местных органов власти все делали вид, что напряженно трудятся и что это нормально[77]. Для советской прессы не существовало «мертвого сезона», как в Британии (ис-тории вроде «Кота, который говорил только по-итальянски» и т.д.)[78]. Нраво-учительные фельетоны о злоупотреблениях отпуском лишь подчеркивали тот факт, что понятия «отдых», «паразитизм» и «лодырничанье» были почти синонимами. Например, в августе 1965 года чиновник ленинградской пас-портной службы среди прочих нарушений докладывал о деле некоего Агеева, заявившего об утере паспорта, но на самом деле желавшего скрыть историю куда менее красивую. Дело в том, что во время отдыха на юге у него кончи-лись деньги и, чтобы добыть некоторую сумму, он отдал паспорт в залог:
Греясь под лучами южного солнца и купаясь в морской волне, Агеев мучи-тельно думал, как добыть денег на обратную дорогу. В Адлере ему посчаст-ливилось встретить «доброго дядю» Егорова, который согласился за паспорт одолжить ему 55 рублей. Вернувшись в Ленинград, Агеев решил деньги не возвращать, ведь за утерю паспорта надо платить гораздо меньше[79].
Таким образом, в советской традиции (как и в протестантских морализаторских сочинениях XVIII—XIXвеков) между свободным временем и предосу-дительным поведением усматривалась прямая связь[80]. Летний отдых по- прежнему являлся привилегией, отдыхающим летом завидовали. Женщина 1969 года рождения, родители которой были простые рабочие на заводе, вспо-минает, что им регулярно удавалось уезжать куда-нибудь в отпуск, но кое у кого это вызывало возмущение:
Каждое лето. Каждое лето. В течение десяти лет, наверное, мы ездили. Ну, надо же было детей закалять, оздоровлять. Поэтому это было просто каж-дый год. Многие, конечно, уже стали возмущаться, что у папы на работе, Мельников берет отпуск все время летом. А это же все-таки все хотят, правда же? Вот. То тут у мамы тоже, почему Мельникова берет все время отпуск летом. Ну, чего. Папа — передовик производства. Почему он не мо-жет взять тогда, когда он хочет?[81]
Двусмысленность ситуации выражается в том, что родители постоянно требовали отпуска летом, когда отдыхать хотелось всем, и хотя многих это раздражало, приходилось мириться. Фактически, к 1970-м годам в Советском Союзе уже сложилось понятие сезона отпусков. Деловая активность существенно падала. В газетах наряду с важными политическими и международ-ными новостями стали печатать «летние» рассказы, представляющие собой живописные картинки с местных курортов[82]. Со второй половины июля и до конца августа города превращались в некое подобие сонного царства[83]. Фильм Виталия Мельникова «Отпуск в сентябре» казался эксцентричным уже по-тому, что сама ситуация осеннего отпуска воспринималась как странная[84].
Результатом такого положения вещей и оказалась неразбериха в порядке работы, который следовало считать нормальным. Если бы к 1977 году август был окончательно признан временем отдыха, съемочной группе «Виктора Крохина» могли приказать заняться доработкой картины, когда отдел куль-туры горкома снова заработает в полную силу. Но с другой стороны, импера-тив «работы» был уже не столь строг, чтобы секретаря Т.И. Жданову можно было отозвать из отпуска, приказать заняться делом и решить проблему.
Оформление отпуска отныне происходило в иной атмосфере: в последние десятилетия советской власти было принято считать, что отдых также поле-зен обществу. Вот что гласил текст одной популярной медицинской бро-шюры 1970 года: «От того, как человек отдыхает, зависит его работоспособ-ность, самочувствие <…> Вот и получается, что это — дело общественное, государственное». Иными словами, чтобы приносить максимальную пользу обществу, нужно и отдыхать как следует: «Никому, а тем более женщинам, не стоит проводить отпуск дома <…> когда человек прилаживает над костром закопченный котелок с туристской кашей, он отдыхает, а когда привычным движением ставит на газ в удобной кухне кастрюлю с супом, то работает и при этом устает»[85]. То есть полный перерыв в работе положительно стал об-щественным долгом.
В расширительном смысле сам факт, что слово «отпуск» не имеет столь глубоко связанной с отдыхом семантической нагрузки, как английское «holiday», затруднял возможность ставить под сомнение право работника на отпуск[86]. В динамике скандала, поднятого вокруг выпуска «Второй попытки Виктора Крохина» в прокат, отразилась не просто культурная политика от-бора подходящего для широкого показа материала, но и зарождающийся но-вый, ориентированный на календарь поведенческий код. Пока секретарь гор-кома отсутствовала на рабочем месте и не могла руководить процессом, фильм вообще не следовало пропускать в Госкино. Но в том-то и дело, что на рабочем месте Ждановой не было потому, что она находилась «в отпуске». И этот факт освобождал от ответственности и саму Жданову, и ее подчинен-ных. Скорее всего, в августе даже неутомимого Григория Романова не было в городе; он отдыхал на своей государственной даче в Осиновой Роще[87].
В начале XXIвека отношение к августу как к месяцу отдыха служило также фоном для растущего ощущения того, что это месяц катастроф — «чер-ный август»[88]. Не исключено, что решающим моментом — если не источни-ком — мистического осмысления августа в этом ключе стал августовский путч 1991 года. Я лично помню разговоры в то время о том, что Хрущева сняли именно в августе, и теперь сопоставление обоих событий как бы под-крепляло зловещий характер этого месяца. В истории России найдутся и дру-гие месяцы, когда события принимали дурной для страны оборот, — февраль или март, например[89]. Но августовский путч 1991 года случился как раз тогда, когда почти никто уже не сомневался, что август — это месяц отпусков. Речь идет не только о самих зловещих событиях, но и об общем чувстве, что в это календарное время такого происходить не должно. Естественно, после 1991 года, с прогрессирующей эрозией сложившегося в Советском Союзе пу-ританского отношения к отдыху и возникновением нового типа «огосударст-вления времени», с включением в календарь все более длинных праздников, чувство катастрофичности августовских событий, случившихся к тому же «не ко времени», только усиливалось.
Специфическая семиотическая нагрузка, присущая августу в недавнем прошлом, указывает на глубокое расхождение в советской и постсоветской культуре в понимании проблемы свободного времени и времени летних от-пусков. С самого начала советского периода, как в законодательстве, так и в повседневной практике, отпуска и выходные дни одновременно являлись и правом человека, и привилегией. Но постепенно первый смысл, что отдых является законным правом каждого трудящегося, был подкреплен конститу-ционными нормами, расширились законные возможности для получения от-пуска, улучшились условия использования свободного времени. В свою оче-редь, семейный отдых поддерживал понимание важности института семьи, как в идеологическом, так и в практическом смысле.
В конечном счете, вопреки аргументации Вердери, «огосударствление вре-мени» в социалистический период было явлением не просто репрессивным. Государственное управление временем проявлялось не только в том, чтобы заставлять нерадивых крестьян выходить на посевную в «неурочное» время или собирать урожай в престольные праздники. Оно еще и стимулировало сближение в сознании людей определенных фаз календаря с приятным вре-мяпрепровождением. Таким образом, за несколько десятилетий в стране установился круглогодичный цикл, породивший широкое социальное согла-сие и воспринимавшийся как «традиционный», несмотря на то что с архаич-ными социальными практиками он был почти не связан.
Пер. с англ. Вл. Кучерявкина
ПРИЛОЖЕНИЕ
Религиозные праздники, отмечаемые в Березовском сельсовете <1935—1936 гг.>
(список приводится по архивному документу, включая странности вроде «Св. Мкарий». — К.К.)
|
1. |
Дер. Залучье (кол-з Коломна) |
Св. Мкарий. 14 VIII90 |
|
2. |
Калкина |
Духов день — июнь |
|
3. |
Краснодубье |
Фрол — август |
|
4. |
Залучье (кол-з Береза) |
Успенье |
|
5. |
Береза |
Никола летний91 Спас — 6-го августа |
|
6. |
Зачерны |
Никола летний Св. Кирик — июль |
|
7. |
Градино |
Ильинская пятница — июль |
|
8. |
Заколиние (кол-з Нов. Быт) |
6-е воскресенье после пасхи |
|
9. |
Студенец (кол-з Нов. Быт) |
Казанская Божья Матерь92 |
|
10. |
Макрица |
6-е воскресенье |
|
11. |
Рогачево (кол-з Борец) |
Св. Ягитрий — июнь |
|
12. |
Калиновец |
Никола летний Тихвинская Божья Матерь93 |
|
13. |
Ваньково |
Св. Ягитрий |
|
14 |
Веретье (кол-з Париж. ком.) |
Троица |
|
15 |
Радомины |
Спас — август |
|
16 |
Степково |
Троица |
|
17 |
Неменны (единоличн.) |
Ягитрий |
|
18 |
Морецы (кол-з Равенство) |
Иван Купала — июнь Осенняя Богородица — сентябрь |
|
19 |
Малиниково |
Никола летний Спас |
|
20 |
Самушино |
Никола зимний |
|
21 |
Замушки (кол-з Замушки) |
Архангел — сентябрь |
|
22 |
Язовки |
Воздвижение |
|
23 |
Котье (кол-з Борщ) |
Осенняя Богородица |
Источник: ЦГАИПД-СПб. Ф. 24. Оп. 2в. Д. 1545. Материалы
Отдела культпросвет- работы Обкома ВКП(б) к областному совещанию по культурной
работе в колхозах, совхозах и МТС. 2 января