(публ. Э. ван Баскирк и А. Зорина)
Опубликовано в журнале НЛО, номер 4, 2012
Л. Я. Гинзбург
ПРЕЗУМПЦИЯ СОЦИАЛИЗМА[1]
…Желание человека получить
землю и средства в свое владение, создать свою семейную ферму не противоречит
социализму, товарищи. Такой хозяин будет действовать на земле, которая яв-ляется
общенародной собственностью. Он бу-дет действовать в стране, где власть
принадле-жит рабочим и крестьянам, трудящимся, и она будет определять
нормативную базу взаимо-отношений. Так что он будет работать в инте-ресах
социализма, а не против.
Михаил Горбачев. Речь на встрече с руководителями
предприятий агропромышленного комплекса. 12 октября 1988 года[2]
Наши экономисты, публицисты, писатели наговорили уже
много предпослед-них слов. Последнего они не сказали, потому что у них имеется
презумпция социализма, само собой разумеющегося.
Ближе всего к
последнему слову недавно подошел Амосов[3]
в статье «Ре-альности, идеалы и модели» /ЛГ. 5 октября 1988/. Там сказано, что
капита-лизм не только не «загнивает», но что «он жизнеспособен и динамичен,
стоит на крепких биологических основах». Социализм пока не получается, потому
что «люди оказались неподходящими».
«Лидерство,
жадность, — определяет homo sapiens‘a Амосов, — немного со-переживания
и любопытства при значительной воспитуемости — вот есте-ство человека. Нужно ли
его насиловать, внедряя социализм?» Казалось бы, сказано последнее слово:
социализм противен естеству человеческому. Но на этом самом месте Амосов
описывает восьмерку. Оказывается, насиловать нужно, употребив для этого воспитуемость.
«Потребность в собственности заложена в генах, но регулировать размеры
имущества необходимо, чтобы не стимулировать жадность и зависть».
Капитализм
экономически эффективнее, но социализм (кооперативный, арендный, хозрасчетный,
демократический) — моральнее. «Хозяин всегда лучше управляет, чем коллектив. Но
мораль дороже. А кроме того, сверхвы-сокую эффективность не выдержит планета».
Преимущество социализма, та-ким образом, в повышенной моральности и пониженной
эффективности. Презумпция социалистического выбора со скрипом уцелела.
Маркс понимал,
что человек управляем интересами и блистательно писал об этом. Но Маркс был
одним из великих утопистов; к тому же не знающим ничего о генах и о том, что в
них содержится. Он думал, что социальные об-стоятельства в корне изменят
механизмы поведения, и вожделения отдель-ного человека отождествятся с
интересами бесклассового общества, то есть интересами всех.
Когда утопии
становятся реальностью, они приобретают страшную раз-рушительную силу. Уже
Великая французская революция показала, что по-лучается, если попробовать на
практике абсолютный Разум, естественного человека и триаду свободы,
равенства и братства.
Ленин с его
чувством реальности угадал разрушительные возможности чи-стой формы и отступил
от нее в НЭП. В народных демократиях, — замечу, — обстоит несколько лучше,
потому что у них изначально не было чистой формы. И еще потому, что там не
истребили дотла умение и привычку работать.
У нас чистую
форму спешно восстановил Сталин. Для чего потребовалось наглухо завинтить
несколько расслабившееся человеческое естество. В этом историческая логика
Сталина. Элемент необходимости в феномене Сталина. Но есть в нем и элемент
случайности. Затребованный историей насильник мог все же не быть азиатом,
параноиком, маниакальным убийцей. Тогда чи-стая форма была бы менее кромешной.
Действовать
экономически система не могла. Она держалась террором — странной смесью террора
с молодежным энтузиазмом (комсомольцы и зеки на великих стройках эпохи). Потом
система стала держаться коррупцией. Всеобщее воровство, взятки, левые доходы,
расхищение запасов — из всего этого возникала бредовая видимость работы
самопожирающегося механизма. Когда он сожрал себя почти без остатка, — пришла
историческая необходи-мость в личности типа Горбачева.
Чистая форма
завела в бездну погибели. Альтернативой Горбачеву мог быть переворот извне.
Крайне для нас опасный, потому что он имел все возможности стать фашистским. У
нас много толкуют о второй партии, воображая ее чем-то
интеллигентски-западнически-либеральным. Лидер — Лидия Корнеевна Чуковская. Но
то, что нужно Лидии Корнеевне (читать печатных Набокова и Гумилева)[4] вовсе не нужно массам. А
вторая партия у нас и так уже есть. Это «Память» с ее испытанными лозунгами и
органическими пещерными инстинктами; идеалы Союза русского народа в сочетании
со сталинско-гитлеровским опытом.
Вот что обещано
извне. Горбачев — это лучшее из возможного изнутри, отрицание чистой формы.
Суть горбачевизма (и эту суть надо ценить и поддерживать) в том, чтобы
экономическими и политическими способами отчасти вернуть права человеческому
естеству, с его потребностью в собственности, инициативе, свободе. В то же
время этот человек оставлен в пределах противопоказанной естеству системы,
сохраняющей свои глубинные механизмы: жесткий контроль над немножко дозволенной
частной собственностью; тем самым над инициативой; однопартийное устройство,
тем самым верховная власть партии и неизбежность бюрократического управления
обществом.
Вероятно,
поощряемые разоблачения прошлого имеют свою стратегию. Надлежит доказать, что
со смерти Ленина и до 1985 года система непрерывно искажалась злонамеренностью
или головотяпством исторических персона-жей, а что сама по себе, как таковая,
система — о’кей.
Гласность
безгранична пока она способствует развитию социализма, демо-кратия необходима в
пределах социалистического плюрализма. Это было нам сказано уже несколько раз и
так ясно, что не услышать могли только не имею-щие ушей. Именно не имеющим ушей
свойственны наивные требования и наивные разочарования, в пылу которых они
утверждают, что ничего нового и хоро-шего не происходит. Неверно! Происходит то
новое и хорошее (поддерживайте и цените!), какое может происходить внутри
противоестественного устройства.
Многие пружины скрылись
из виду, ушли в глубину, но в экстремальных обстоятельствах они вдруг
беспощадно обнажаются. Так в случае с Ельци-ным, когда перед удрученными
свидетелями был точно разыгран знакомый сценарий со сворой, которая вчера
облизывала начальника, а сегодня рвет его зубами, с покаянием и самоуничижением
подсудимого и проч.[5] Так было при обсуждении
событий в Карабахе, когда у Горбачева не выдержали нервы. Он сорвался, кричал
как Хрущев, грубо прерывал говоривших. Зато по-новому прозвучали исполненные
достоинства реплики Амбарцумяна[6].
Это все экстремальные
ситуации; московский митинг с массовым избие-нием участников — тоже[7]. Вообще же нам предлагают
соблюдать правила игры (Ельцин в своем выступлении на пленуме резко их
нарушил). Наша жизнь пронизана невидимыми условными соглашениями. Интуицией
неназываемых тем.
16.10.88
[1] Печатается по правленой машинописи в ОР НРБ Ф. 1377 (Папка с материалами 1950—1980-х годов.). Мы благода-рим А.С. Кушнера за разрешение опубликовать эссе.
[2] См.: Правда. 1988. № 288. 14 октября. С. 2.
[3] Амосов Николай Михайлович (1913—2002) — врач-кар- диохируг, теоретик медицины, мыслитель и публицист, теоретик здорового образа жизни и рационального плани-рования общества.
[4] Появление подборок Н. Гумилева к столетнему юбилею поэта в «Литературной России» (№ 15) и «Огоньке» (№ 17) было воспринято как значимое общественное событие (ср.: Енишерлов В. Возвращение Николая Гумилева. 1986 год // Наше наследие. 2003. № 67—68). Публикации произведений В.В. Набокова в советской подцензурной печати начались также в 1986 году с появления фрагмента из романа «Защи-та Лужина» в журнале «64 — Шахматное обозрение» (№ 16).
[5] См.: Энергично вести перестройку // Правда. 1987. № 317. 13 ноября. С. 2—3.
[6] Речь идет о перепалке Горбачева с ректором Ереванского университета академиком Сергеем Александровичем Ам- барцумяном (р. 1922) на заседании Президиума Верхов-ного Совета СССР 18 июля 1988 года (см.: Правда. 1988. № 202. 20 июля. С. 4). Скорее всего, Гинзбург видела транс-ляцию заседания, так как в газетные стенограммы их спор вошел в отредактированном виде. На заседании также вы-ступал президент Академии наук Армянской ССР, акаде-мик Виктор Амазаспович Амбарцумян (1908—1996).
[7] Речь, вероятно, идет о митинге, организованном партией «Демократический союз» 21 августа 1988 года на Пуш-кинской площади в Москве к двадцатилетию оккупации Чехословакии войсками Варшавского пакта, — одном из первых демократических митингов перестройки. Митинг был разогнан милицией с применением спецсредств.