Филологический этюд
Опубликовано в журнале НЛО, номер 3, 2012
Александр Жолковский
ПРАВИЛЬНЫЕ НИТОЧКИ
Филологический этюд[1]
1.
В своем прекрасном далеке — башне слоновой кости с видом на Тихий океан —новые анекдоты я узнаю по Интернету.[2] Один, поразивший своим эстетическим блеском, поступил из беседы Вероники Бодэ с историками и филологами (М. Мельниченко, А. Архиповой и М. Алексеевским) о «Политических анекдотах как проявлении общественного мнения» на радиостанции «Свобода» 8 апреля 2012 г.[3]
Дискуссия все время возвращалась к проблеме: как возникают новые анекдоты, кто их сочиняет и каким образом получается, что даже самые животрепещущие из них в действительности воспроизводят сюжетные схемы, детали и даже словечки из анекдотов прошлого. Вопрос это насущный и для теории литературы. Дело в том, что опора на готовые структуры, вплоть до откровенного римейка, не отменяет личного авторства. И чем совершеннее новейшее изделие, тем, может быть, больше оснований подозревать руку мастера, хотя бы и анонимного?
Про ниточки рассказал один из участников программы, сотрудник Государственного республиканского центра русского фольклора Михаил Алексеевский. Вообще-то фольклористика изучает массовые объекты, занимается не индивидуальными текстами, а выявлением типов, и анекдоты рассматривает на общих основаниях, объективно, научно, не охотясь лишь за перлами. Но, как выяснилось, и фольклористы любить умеют.
В. Боде: Ваш любимый политический анекдот?
М. Алексеевский: Конечно, глава государства — это главный источник притяжения новых сюжетов. Но <…> про Медведева сравнительно мало существует анекдотов, по сравнению с Путиным <…> Если и есть, то какие-то однотипные шутки про айфон. Но один анекдот мне очень нравится, впрочем, там тоже есть Путин.
Медведев готовится к важному выступлению перед депутатами Госдумы. Помощник внимательно его оглядывает и говорит: «Ой, Дмитрий Анатольевич, у вас тут к рукаву ниточка прилипла. Ой, и к другому рукаву тоже, подождите, сейчас я уберу». Голос Путина сверху: "Не надо их трогать, это правильные ниточки».[4]
Мне этот анекдот тоже очень понравился, настолько, что захотелось его разобрать, понять, чем он так особенно хорош. Растолковывать анекдоты считается занудством, но я все-таки ему предамся – по старой литературоведческой привычке и в тайной надежде пролить свет на проблему авторства.
2.
Текст, действительно, отточен до предела: всего 44 слова, и каждое на месте, не знаешь, с какого начать. А, может, наоборот, с тех, которые блистают в тексте своим отсутствием? Ведь самые главные слова в нем как раз не проговорены, хотя прочитываются однозначно: марионетка, кукловод, дергать за. Случайно ли это?
Конечно, нет. Благодаря умолчаниям анекдот работает, как загадка, нетрудная, но тем вернее вовлекающая аудиторию в соавторское участие. Такое вовлечение — один из универсальных приемов искусства, мыслящего не лозунгами, а образами («Где мы были, мы не скажем, а что делали, покажем»). Разгадка же не требует особых усилий потому, что опирается на множество готовых ассоциаций:
на традиционное в мировом политическом дискурсе представление о марионеточных правителях (в частности, на российской почве — о Николае II как марионетке Распутина и императрицы);
на образ вождя (Сталина, Путина), пренебрежительно распоряжающегося своими подручными («ишаками», «овощами» и т. п.);[5]
на анекдоты о позднесоветских лидерах (Брежневе, Черненко) как несложных автоматах;
и, наконец, на недавний немецкий видеоклип «PutinsPuppenkiste» c Путиным-кукловодом и Медведевым-марионеткой.[6]
Заодно фигура умолчания воспроизводит характерную черту тандема — атмосферу лукавого недоговаривания, неназывания вещей своими именами. В финале персонажи вроде бы и узнают, в каком спектакле участвуют, но… как бы и нет: ключевые слова не произнесены, и можно по-прежнему оставаться в неведении. Как говорится в старом анекдоте, опять эта проклятая неопределенность!
Зато другой центральный мотив, «вертикаль власти», частый в анекдотах о Путине, не только наглядно разыгран, но и прямо прописан в тексте: Голос Путина сверху.Собственно, он осторожно намечен уже в начале – и тем, что к выступлению не где-нибудь, а в Думе, готовится не кто иной, как сам президент, и тем, как вокруг него суетится сдувающий пылинки подчиненный. В финале же тема вертикали звучит в полный голос, — в то время как Медведеву слово вообще не предоставляется.
Кстати, эта ось пространственных координат напрочь отсутствует в другом варианте анекдота:
Сидят
Путин и Медведев рядом в театре. Подсаживается к ним дама и подобострастно так
говорит: «Ой, Дмитрий Анатольевич, а у вас ниточка на рукаве! Ой, и на этом
тоже…»
Путин: «Не трогайте. Это нужные ниточки».
Идея дергания за ниточки (да и театр) налицо, но дергаются они уже не сверху, а, видимо, как-то сбоку. Подобострастие дамы могло бы готовить вертикаль, однако мизансцена, в которой Медведев и Путин сидят… рядом, ее смазывает, не давая развернуть противопоставление «верх/низ», подсказываемое и образом марионетки. Акцентируется «фальшивое равноправие» членов тандема, но не «властная вертикаль».
Сюжетно наш анекдот развивается по схеме внезапного, но хорошо подготовленного, поворота: от ложной разгадки к истинной, от ниточек как пушинок, пылинок, мусора — к ниточкам как приводным ремням кукловодческой власти. Поворот совершается с так называемой «задержкой в осмыслении». Улики накапливаются, но по инерции продолжают истолковываться в «нестрашном» ключе. Вспоминается вечно путающийся в осмыслении улик доктор Ватсон, а также:
герой сказки Гауфа «Карлик Нос», который, очнувшись заколдованным в носатого карлика, упорно осмысляет все в терминах сна: у него исчезла шея и не поворачивается голова, а он думает, что неповоротлив спросонья; да и потом, уже выйдя на улицу, он продолжает примерять возгласы прохожих об отвратительном карлике не к себе, а к окружающим;
и Красная Шапочка», которая все любопытствует, зачем у «бабушки» такие большие руки, уши, глаза, рот, зубы…[7]
Ниточка на одном рукаве, а затеми на другом – минималистский вариант такой конструкции (вообще говоря, можно было бы представить себе фольклорную триаду, с третьей ниточкой, скажем, на воротнике). Но принцип тот же: слепота наивного персонажа (д-ра Ватсона, Красной Шапочки, Карлика Носа, Медведева, его референта), а с ним и читателей/слушателей — к нешуточной реальной подоплеке событий.
Эпифания, или финальное узнавание, следует классическим образцам. Внезапно открывающийся глазу (вернее, уху — еще один эффект недоговаривания) «верх» отсылает, как было сказано, к нынешней идее вертикали. Но не только к ней, а ко всей стоящей за ней архетипической организации пространства, с людьми внизу и богами наверху, — как в «Илиаде», «Книге Иова», «Фаусте» и драматических развязках типа deusexmachina, где бог спускается на сцену с колосников на особой машине. Фигура Путина-кукловода прекрасно вписывается в этот театральный реквизит.[8] Напоминает его заключительная реплика и финалы таких пьес, как «Тартюф» и «Ревизор», где посланец монарха, наконец, наводит в сюжете порядок (властная иерархия налицо и там, но без пространственной реализации).
Сама же установка на то, чтобы за ошибочно понятыми житейскими мелочами прозреть высший порядок вещей, подана – иронически – в почтенном философском духе. Перед нами, так сказать, мир платоновских идей, просвечивающих сквозь свои бледные земные проявления. В редакции Владимира Соловьева:
Милый друг, иль ты не видишь, Что все видимое нами — Только отблеск, только тени От незримого очами?
Недаром «небесные» коннотации кукловодства – классический образ, ср. рубаи Омара Хайяма:
Мы — послушные куклы в руках у творца! Это сказано мною не ради словца. Нас на сцену из мрака выводит всевышний И швыряет в сундук, доведя до конца.[9]
3.
Контрапункт «земных мелочей» и «высшего порядка» изящно проведен через языковую ткань нашего анекдота – игрой с двумя лейтмотивными словами, образующими его punchline.
Строго говоря, правильные ниточки – не совсем правильное словосочетание. Во всяком случае, к ниточкам, обнаруживаемым на рукавах, не подходит ни одно из словарных значений слова правильный:
1. закономерный: п. смена времен года; 2. соответствующий требованиям, норме: п. счет, глагол, спряжение; 3. соответствующий действительности: п. ответ, вывод, рассуждение; 4. соответствующий потребностям: п. политика, поступок; 5. регулярный, по расписанию: п. движение поездов. 6. удовлетворяющий правилам пропорции; п. нос, черты лица; 7. с равными сторонами и углами (мат.) п. треугольник.
Все эти значения, плавно перетекающие одно в другое, группируются вокруг идеи «соответствия» («правильные для/с точки зрения чего?»), которая к злополучным ниточкам на рукавах никак не применима. Говоря языком литературоведения, это случай «неграмматичности, неувязки», озадачивающей читателя и побуждающей его к более глубокому пониманию текста.[10] Помещение же в зону грамматической неправильности именно слова правильные, — еще один пикантный парадокс, опять-таки наводящий на мысль о личном авторстве текста.
Разрешение этого словесного диссонанса аккомпанирует сюжетной развязке анекдота, более того — подталкивает ее, заставляя вообразить ситуацию с искомым «соответствием». Ею и оказывается не называемое прямо, но однозначно подразумеваемое кукловодство. Применительно к нему сочетание правильные ниточки звучит вполне органично, хотя и немного коряво, а впрочем, в духе близкой Путину идеологической традиции, ср.:
Правильной дорогой идете, товарищи(Ленин, на плакате с указующей рукой);
Себя разглядевши,/ в зеркало вправленное, / в рубаху / в чистую — / влазь. / Влажу и думаю: / — Очень правильная / эта, / наша, / советская власть (Маяковский, концовка «Рассказа литейщика Ивана Козырева о вселении в новую квартиру»).
Тут «властная правильность» дается от всей души, у Ленина — лексически нейтрально, у Маяковского – с некоторым метафорическим нажимом, вроде того, который слышится в выражениях типа правильный человек и в выводе Винни-Пуха, что готовящиеся ужалить его пчелы – неправильные и, значит, по принципу «зелен виноград», мед у них тоже неправильный.[11]
А вот та же «властная правильность» под знаком откровенной иронии – в «Голубой книге» Зощенко (1935), эпизоде, где римскому диктатору приносят головы противников, за которые он назначил денежную награду:
Господин Сулла, сидя в кресле в легкой своей тунике и в сандалиях на босу ногу, напевая легкомысленные арийки, просматривал списки осужденных, делая там отметки и птички на полях.
Раб почтительно докладывал: «Там опять явились… с головой» <…> «Зови».
Входит убийца, бережно держа в руках драгоценную ношу <…> «Это что?» <…>«Обыкновенная-с голова… Как велели приказать» <…> «Да этой головы у меня и в списках-то нет. Это чья голова?» <…> «Какая-то, видать, посторонняя голова», — говорит секретарь <…>
«Извиняюсь <…> Бывают, конечно, ошибки, ежели спешка. Возьмите тогда вот эту головку. Вот эта головка, без сомнения, правильная. Она у меня взята у одного сенатора». – «Ну, вот это другое дело, — говорил Сулла, ставя в списках галочку против имени сенатора. — Дайте ему там двенадцать тысяч <…> А эту забирай к черту. Ишь, зря отрезал у кого-то» <…> «Извиняюсь… подвернулся». – «Подвернулся… Это каждый настрижет у прохожих голов — денег не напасешься».
В варианте с подобострастной дамой (и некоторых других) ниточки фигурируют не правильные, а нужные. Идеологический ореол этого слова (и синонимичного ему надо) примерно тот же, ср.:
Книга – нужная (хрестоматийная ленинская оценка романа Горького «Мать»);
Это нога у того, у кого надо нога! (фильм «Берегись автомобиля», реплика следователя [Ефремова], покрывающего таким образом преступника — «своего» человека [Смоктуновского]).
Однако пропадает самый парадокс правильности/неправильности. А парадокс этот не только формальный, но и смысловой: правильными объявляются ниточки, принципиально неправильные, действующие как раз вопреки порядку — конституционному. Нужными (Путину) они являются буквально, правильными же лишь иронически.[12]
Остраненность, некоторая, что ли, «насильственность» сочетания правильные ниточки являет интересную языковедческую проблему.[13] В сегодняшней блогосфере это выражение представлено довольно щедро, как в политическом, так и чисто психологическом контексте:
Кукловоды опять потянули за правильные ниточки своих послушных кукол;
А вообще, реально найти такую девушку, чтобы ей нравился именно ты, — главное правильные кнопочки нажать, правильные ниточки потянуть;
Владимир Познер еще раз доказал, что смотрит прямо в душу человека и умеет находить к ней правильные ниточки.
Обнаруживается возможность такого словоупотребления и для ниточек буквальных — вязальных:
Ниточки все правильные, а вот вышито болгарским крестом в одну нить, исчезла легкость, вышивка получилась довольно плотной, в общем совсем не то, что доктор прописал.
Возникает вопрос: когда именно это выражение стало популярным — до медведевского анекдота или после и, возможно, благодаря ему?
4.
Обратимся, однако, к ниточкам как таковым. Сразу же бросается в глаза соответствие уменьшительных ниточек на пиджаке Медведева, ожидающих заботливого устранения, — привычному образу одетого с иголочки нано-президента, отличающегося (в частности, от Путина) своей безупречно-костюмированной, немного игрушечной светской презентабельностью. Но к этому их роль, конечно, не сводится.
Обе основные функции ниточек – как мелких проявлений беспорядка в начале и орудий высшего порядка в конце – прочно укоренены в лексических и фразеологических свойствах этого слова. Ср., с одной стороны, ауру мелкости, непрочности, последних остатков:
Висеть (повиснуть, держаться) на ниточке; Жизнь висит на нитке, а думает о прибытке; Живой (сухой) нитки не осталось; Промокнуть (проиграться, прожиться, растащить) до (последней) нитки; Разобрать (перебрать) по ниточке — подробно, до мелочей; Вытянуться в нитку — исхудать; Ниточка-иголочка, ти-ти, улети! — нарочито короткая считалка про явно легкие, мелкие предметы.
А с другой, — идею порядка, организованности, в частности строгого подчинения, послушания:
Путеводная нить – то, что помогает найти правильный путь; Проходить красной нитью – быть главной темой, содержанием текста; Как по ниточке (нитке) — прямо, ровно, как по линейке; Вытянуть в нитку — поставить ровно в ряд; Вытянуться в нитку — стать ровно в ряд; претерпеть для кого-нибудь все, что угодно; проявить всяческое усердие; Ходить по ниточке (струнке) – трепетать, беспрекословно подчиняться; Таращилась нитка, да игла за собой потянула; Куда иголка туда и нитка.
Некоторые пословицы могут показаться чуть ли не нарочно созданными для нашего анекдота:
По нитке дойдешь и до клубочка — о розысках; Мужик в кольях, баба в нитках — намек на крутость и хитрость; Сметать дело на живую нитку – небрежно, кое-как; Шито белыми нитками — о деле, в котором неискусно скрыты тайные побуждения.
Букет богатых языковых коннотаций делает структуру анекдота еще более эффектной и органичной — мастерской. Хочется верить, что у этого маленького шедевра есть индивидуальный автор. Но, конечно, если он пожелал остаться, по тем или иным соображениям, неизвестным, его можно понять.
5.
Вопрос о возможности сочинения анекдотов занимает меня давно. Однажды я спросил у покойного Дмитрия Александровича Пригова, творившего, как известно, во многих жанрах и даже видах искусства, не покушался ли он и на этот. Он ответил, что однажды попробовал сочинить анекдот в известном формате — про Чапаева:
Петька получил квартиру в Москве и пригласил Чапаева на новоселье. Объяснил дорогу: «На метро доедешь до конечной, там один выход, сядешь на 287-й автобус и опять до конечной, а там я тебя встречу». Вот Петька ждет его час, ждет два, Чапаева все нет. Тогда он едет к метро и видит Чапаева, который смотрит на проезжую часть и шепчет: «Двести пятьдесят второй, двести пятьдесят третий…» — «Василий Иваныч!..» — «Не мешай, Петька, я автобусы считаю! Двести пятьдесят четвертый, двести пятьдесят пятый…»
Дмитрий Александрович утверждал, что через некоторое время этот опус вернулся к нему со стороны, из мира реально бытующего фольклора.
Но публично заявить свои авторские права на этот анекдот[14] Пригов, насколько мне известно, не пытался. И не из какой-то, полагаю, особой скромности, а просто потому, что анекдот — по самой своей фольклорной природе – индивидуального авторства не предполагает. То есть, речь должна идти не о том, сколь велик вклад претендента в окончательный продукт, а о том, существует ли в данной сфере творческой деятельности в данную эпоху институт авторства. Как известно, ни Пушкин, ни Да Понте (либреттист Моцарта), ни Мольер не сочинили сюжета о Дон-Жуане, «На севере диком стоит одиноко..» Лермонтова – вольный перевод из Гейне, а «Камаринская» Глинки – вариация на две народные мелодии, заинтересовавшие его своим нетривиальным сходством. Нам, однако, не приходит в голову ставить авторство этих художников под сомнение.
С анекдотами, былинами и т. д. наоборот. Даже если предположить, что сказительница оригинально преобразила дошедший до нее текст, фольклористы могут констатировать лишь, от кого они записали данный вариант. Аналогичным образом, даже если некий рассказчик блестяще усовершенствовал анекдот о ниточках (допустим, добавив в услышанный им вариант с подобострастной дамой вертикаль или, как Алексеевский, в варианте с вертикалью заменил нужные ниточки на правильные), а то и вообще сам сочинил его (например, скрестив анекдоты об «овощах», автоматах и автомобиле без руля с модными разговорами о психологических ниточках и публицистическим разоблачением кукловодства), все равно жанр анекдота не позволил бы ему претендовать на авторство. Анекдот – искусство, которое в самом буквальном смысле принадлежит народу.[15]
ПРИМЕЧАНИЯ
[1] За замечания и подсказки я благодарен М.Д. Алексеевскому, А.С. Архиповой, Михаилу Безродному, М.А. Мельниченко и Н.Ю. Чалисовой.