Опубликовано в журнале НЛО, номер 3, 2012
«СМЕХОВАЯ КУЛЬТУРА В РОССИИ XVIII—XXвв. (МЕЖДИСЦИПЛИНАРНЫЕ ПОДХОДЫ, ПРОБЛЕМЫ, ПЕРСПЕКТИВЫ)»
(Челябинск, 7—8 октября
«ИСТОРИЯ И ИСТОРИКИ В ПРОСТРАНСТВЕ НАЦИОНАЛЬНОЙ И МИРОВОЙ КУЛЬТУРЫ XVIII — НАЧАЛА XXI вв.»
(Челябинск, 17— 19 ноября
В отличие от столицы, где публика избалована обилием мероприятий различного уровня, в регионах крупные конференции проходят нечасто и привлекают к себе пристальное внимание. Так получилось, что осенью 2011 года в Челябинске со-стоялись две международные конференции. Интерес вызывает не только такое хронологическое совпадение, но прежде всего разница в подходах к тематике и проведению мероприятий. Поэтому помимо идей, которые обсуждались на каждой из них, в обзоре внимание будет уделено культуре провинциальных конференций.
В Челябинской области действует четыре исторических факультета и два дис-сертационных совета, что делает концентрацию специалистов в регионе весьма плотной. Основной центр тяжести сосредоточен в Челябинском государственном университете и Южно-Уральском государственном университете. И в том и в другом вузе существует группа исследователей, которую можно обозначить как лидерскую. В ЮУрГУ это Центр культурно-исторических исследований факуль-тета права и финансов, в который входят О. Нагорная, Ю. Хмелевская, О. Никонова, возглавляет его И. Нарский. В значительной степени это бренд челябинских гуманитарных исследований, поскольку каждый из членов Центра успешно реа-лизует собственные проекты, а вместе они провели несколько конференций, ко-торые получили широкий резонанс за пределами города[1].
В ЧелГУ пока нет четко оформленного коллектива, он находится в стадии ста-новления. Н. Алеврас формирует вокруг себя группу молодых историков, зани-мающихся проблемами историографии, это, прежде всего, Ю. Краснова и Н. Гри-шина. Таким образом, в первом случае речь идет о формальной структуре, которая объединяет людей с различными интересами, но разделяющих схожие методоло-гические установки и реализующих крупные проекты. Во втором случае в основе лежит общность проблемного поля, где каждый действует исходя из собственных предпочтений, и консолидировать усилия пока не получается. Возможно, опыт проведения конференции станет катализатором, который способствует складыва-нию прочной структуры и в ЧелГУ.
К сожалению, в обоих случаях можно констатировать, что местное историче-ское сообщество осталось равнодушным к конференциям. Хотя одной из основных целей подобных мероприятий является стимулирование исследователей через об-мен опытом с коллегами, конференции не вызвали у челябинских историков ин-тереса — гостей, за редким исключением, не было.
Конференция «Смеховая культура в России XVIII—XXвв. (Междисциплинар-ные подходы, проблемы, перспективы)» была проведена при поддержке Франко- российского центра общественных наук в Москве. Особенностью конференции Центра является подбор участников через систему предварительных приглаше-ний, таким образом, происходит своеобразная селекция, целью которой является повышение общего уровня докладов. Складывается небольшая группа историков, выступающих в роли костяка, к которым добавляются гости из разных городов России и из-за рубежа. Обратной стороной такого подхода является участие в конференциях Центра одних и тех же исследователей.
Конференция была разбита на три секции: 1) «Смех и смеховая культура как теоретико-философская проблема и коммуникативная практика»; 2) «Репрезен-тации смеха»; 3) «Смех как средство контроля, сопротивления и приспособле-ния». Каждая из секций планировалась не очень большой по объему, в итоге, в силу неявки части участников, заседания оказались непродолжительными. Среди докладчиков были: В. Сыров (Томск), Г. Риттершпорн (Париж), В. Неве- жин (Москва), О. Бессмертная (Москва), В. Познер (Париж), Т. Шиллинг (Бер-лин), Н. Чернова (Магнитогорск), В. Токарев (Магнитогорск), Н. Макарова и А. Макаров (Магнитогорск), А. Регамэ (Париж), А. Фокин (Челябинск)[2].
Основной тренд, который выявился еще до начала работы, во время вступи-тельных слов, можно обозначить как противостояние «экзотического» и «неэкзо-тического» восприятия темы конференции. Многие коллеги, работающие в рам-ках «традиционной» истории, и чиновники от науки воспринимают смех скорее как забавный казус, чем как серьезный объект изучения. Несмотря на множество разнообразных «поворотов», которые фактически сняли все ограничения на объ-екты исследования, следует признать, что большинство историков, особенно в ре-гионах, принадлежит к «неповернувшему большинству». Таким образом, одной из главных целей конференции была легитимация, по крайней мере в Уральском регионе, изучения историками смеха.
Первая секция должна была заполнить методологическую лакуну. Исследо-вательский инструментарий, хорошо разработанный в смежных дисциплинах, у историков практически отсутствует. Это не позволяет исследователям смеха из числа историков найти общий язык между собой, фактически каждый раз они вынуждены заниматься изобретением велосипеда. Филология и социология имеют более разработанные методы исследования смеха, но возникает вопрос о возможности их применения к историческому материалу. Например, концепция карнавала М.М. Бахтина, одна из самых цитируемых в этой области, опирается на ограниченный круг источников в рамках отдельной эпохи. Автоматическое ис-пользование ренессансной «смеховой культуры» для изучения иных историче-ских периодов может рассматриваться как спорный подход. Говоря о советском смехе, Г. Риттершпорн отмечал, что понимание юмора и карнавала как оппози-ции власти не всегда верно, поскольку многие шутники не были противниками режима, а активно его поддерживали. Возможно, обсуждение было бы более про-дуктивным, если бы на конференцию смогли прибыть участники, не принадле-жащие к историческому цеху.
Еще одной важной проблемой, которую обсуждали в рамках секции, был во-прос о том, насколько точно историк может интерпретировать то или иное вы-сказывание как комическое. Анализируя сталинские застолья, А. Невежин поста-вил перед слушателями вопрос о возможности корректного понимания реплик И. Сталина и его окружения как шуточных. Как людям подчас сложно понять инокультурные шутки, так и историку не всегда под силу разобраться в тонкостях юмора другой эпохи.
Далее фокус внимания переместился на проблему репрезентации смеха. Лю-бая эмоция не может существовать сама по себе, а нуждается в механизмах транс-ляции. Одним из самых действенных каналов массовой коммуникации в XX веке становится кинематограф. В своих докладах В. Познер и О. Бессмертная рас-сматривали становление отечественного довоенного кинематографа, прежде всего жанра комедии. Так, было отмечено, что если первоначально за образец брали французские фильмы с их юмором и трюками, то в дальнейшем происходит пе-реориентация на голливудские стандарты. Эталоном смешного фильма стано-вится музыкальная комедия, образцовым примером которой служит фильм «Ве-селые ребята». Первоначальная версия киноленты существенно отличалась как по содержанию, так и по характеру юмора. Но в силу предпочтений публики и властных структур на экраны вышла переработанная версия, более близкая со-ветским нарративным практикам. И. Нарский продолжил тему стимулирования веселья в СССР, обратившись к самодеятельным танцевальным коллективам. Используя различные механизмы, призванные продемонстрировать радость и ве-селье населения, власть старалась закрепить мысль об успешности советского строя. При этом данные формы, в частности народные танцы, адаптировались на-селением и превращались в инструменты частного эмоционального удоволь-ствия. Ю. Хмелевская, используя воспоминания одного из сотрудников ARA, ин-терпретирует его иронию по отношению к советским реалиям как своеобразную демаркационную линию, которая позволяла уложить новую информацию в су-ществовавшие рамки.
Главный вопрос, который возник в ходе обсуждения представленных докла-дов, был связан с особенностями советской смеховой культуры. Инерция тота-литарного подхода побуждает историков говорить о том, как власть использует смех для достижения своих целей. При этом сложно представить себе госу-дарство, одной из целей которого было ввергнуть своих граждан в уныние и тоску. Начиная с глубокой древности и кончая современными демократиями, власть ис-пользует различные способы, в том числе и смех, чтобы мобилизовать население. Таким образом, вопрос о том, насколько советский смех являлся тоталитарным, остается дискуссионным. Необходимо более глубоко как с методологической, так и с источниковой точки зрения подходить к проблеме «советского», отказавшись от одномерного восприятия исследуемого феномена.
Третья часть конференции была посвящена формам использования смеха ради достижения определенных целей. В этом блоке численно доминировали участ-ники из Магнитогорска, которые представили два доклада, построенных на одном и том же материале. Сборник карикатур «Крокодил на Магнитострое» и иллюст-рации в местной прессе позволили Н. Черновой, Н. Макаровой и А. Макарову опре-делить, с какими проблемами и трудностями пытались бороться с помощью смеха на социалистической стройке. В. Токарев обратил внимание на забытые советские драмы, созданные по госзаказу по итогам польской кампании 1939 года. Польша выступала как некая противоположность СССР, и фигура пана Дизмы олицетво-ряла это противопоставление. Таким образом, смех подчеркивал неизбежность очередного раздела Польши и делал его нормальным. Т. Шиллинг продолжил тему «сталинского юмора» и указал, что смех может не только разрушать традици-онные устои, как в случае с карнавалом, но и быть формой деспотического гос-подства. А. Фокин выступил со схожей мыслью: смех может быть средством под-держки власти. Изучив стенограммы трех съездов КПСС хрущевской поры, он сделал вывод о том, что ремарка «смех в зале» выражала особую социальную эмо-цию, которая проходит через множество фильтров, и объединяла участников в едином акте смеха, тем самым фокусируя их на нужной теме. Финальным докла-дом стало выступление А. Регамэ о современном комедийном сериале «Наша Russia», образы которого нашли отражение в массовом сознании. Так, два выходца из Средней Азии, Равшан и Джамшут, олицетворяют в современной России всех рабочих-мигрантов. При этом данные комические маски используют как против-ники, так и сторонники гастарбайтеров.
Подводя итоги работы конференции, участники выделили наиболее важные аспекты изучения смеха в историческом ракурсе: 1) насколько смех может спо-собствовать нормализации исторических персон; 2) приводит ли изучение «то-талитарного смеха» к тому, что он начинается восприниматься как нечто обыден-ное, не выходящее за рамки нормы; 3) отличается ли смеющийся диктатор от смеющегося столяра или дворника.
Большинство участников выразили согласие с тем, что при исследовании со-ветского прошлого, даже сквозь призму смеха, основной акцент делается на ста-линскую эпоху, что можно увидеть даже в названиях докладов.
Традиционные методы исследования приводят к тому, что историки почти всегда редуцируют эмоции, в том числе и смех, к тексту, тем самым игнорируя богатый спектр проявления чувств. В рамках конференции только говорили о смехе, но не оперировали изображениями и не обращались к исследованию зву-ковых реализаций смеха. Таким образом, именно в раскрытии смеха как ком-плексного явления можно видеть дальнейшую перспективу его изучения.
Но именно дальнейшая судьба этой темы является ахиллесовой пятой конфе-ренции. Несмотря на хорошую организацию, продуктивную дискуссию и тради-ционно прекрасно изданный сборник статей, который ожидается немногим позже, представляется, что, в отличие от других мероприятий Центра, тема смеха вряд ли оказалась легитимированной в глазах местного исторического сообщества. Если темы памяти, локальной и визуальной истории приводили к всплеску иссле-дований разного уровня — от курсовых работ до докторских диссертаций, то об-ращение историков к смеху по-прежнему будет вызывать в лучшем случае ух-мылку со стороны коллег, а в худшем — откровенное непонимание и отторжение.
Несколько иначе представителями исторического факультета Челябинского го-сударственного университета была организована конференция «История и исто-рики в пространстве национальной и мировой культуры XVIII — начала XXI вв.». Совместно с ИВИ РАН и РОИИ они провели мероприятие, собравшее устойчи-вую группу исследователей для обсуждения уже хорошо известных тем. Если кон-ференция о смехе ориентировалась на складывание микрогруппы исследователей, то это мероприятие — на поддержание уже сложившегося сообщества. Доклады участников были сгруппированы в пять секций: 1) «"Подвижный фронтир": ме-тодологические и теоретические основания историографического знания. Исто-рия истории vs. история науки: возможности и пределы взаимодействия»; 2) «Со-творение историка: опыт подготовки и механизмы становления ученого. Ремесло историографа: исследовательский инструментарий и проблемы преподавания»; 3) «Сообщества историков: исследовательские, коммуникативные, поведенческие стратегии и практики»; 4) «Личность историка и вызовы времени: творчество и модели поведения в социуме и научном сообществе»; 5) «Образы истории: кон-струирование и презентация прошлого в науке, искусстве, исторической памяти». Как видно, тематика весьма широкая. Это было сделано для того, чтобы дать воз-можность выступить исследователям, прежде всего из Челябинска, сфера интере-сов которых непосредственно не связана с историографией. Многие из выступав-ших были аспирантами, для которых участие в данной конференции должно стать важным опытом. Таким образом, историографическая конференция являлась бо-лее открытой, чем конференция по смеху, для которой проводился предваритель-ный отбор, но и более размытой, поскольку сложнее было консолидировать уси-лия. Разнообразие материала приводило к тому, что часть участников, вместо того чтобы внимать очередному докладу на секции, беседовала в коридоре.
Среди докладов можно выделить две группы выступлений: первая была по-священа общим проблемам историографии, вторая касалась частных случаев. Признаюсь, что для меня менее многочисленная теоретическая группа представ-ляла значительно больший интерес, чем разбор того или иного факта биографии различных историков. Именно в анализе тенденции развития истории как си-стемы знаний, синтезе с методологией истории, на мой взгляд, кроется будущее историографии как направления.
Вопрос о том, как соотносятся два понятия — «историография» и «история исторической науки», обсуждали сразу, еще в рамках пленарного заседания. Не-формальный лидер конференции Л. Репина (ИВИ РАН) в своем выступлении уде-лила значительное внимание проблеме и задала тон дальнейшему обсуждению. Оттолкнувшись от личного опыта выбора стратегии для формирования материала в учебное издание, Лорина Петровна рассуждала о преимуществах и недостатках традиционного подхода к историографии и истории исторической науки.
Еще одной важной темой, поднятой на пленарном заседании и в дальнейшем проходящей через всю конференцию, был вопрос о том, как сообщество историков, прежде всего российских, реагирует на разнообразные повороты в гуманитарном знании. Про интеллектуальные страсти вокруг методологических поворотов го-ворила М. Лаптева ( Пермский ГУ). Одной из целей всех поворотов была попытка преодоления дифференциации различных областей знаний, которая началась еще в эпоху Просвещения. В результате произошел разрыв другого порядка: между теми, кто принял установки поворотов, и теми, кто тяготеет к традиционным ис-торическим методам. Сейчас, по мнению докладчика, возникает еще один пово-рот — «прагматический», который тесно связан с творчеством П. Рикёра.
В. Корзун (Омский ГУ) в своем выступлении представила некоторые итоги работы коллектива историков из Омска, изучающих коммуникативное поле оте-чественной исторической науки XXв. В результате было выделено восемь кри-териев, которые могут быть положены в основу разнообразных историографиче-ских типологизаций.
После пленарного заседания работа конференции разделилась на две части, организаторы старались, чтобы участники могли услышать друг друга, но плот-ный график и большое количество докладчиков в итоге привели к наличию па-раллельных секций.
В первой секции участники должны были сосредоточить внимание на мето-дологических и историографических основаниях исторического знания, но в силу различных причин, в том числе и форс-мажорных, не оказалось ряда людей с кон-цептуальными докладами, которые могли бы дать обильную пищу для размыш-лений и дискуссии. В результате секция не приобрела смыслового единства и стала набором докладов разной степени интересности, из них можно выделить любопытную постановку проблемы С. Бакановым (Челябинский ГУ), проанали-зировавшим тематику международных конгрессов по экономической истории с тем, чтобы выделить основные тренды в этой области.
Более согласованно проходила работа второй секции, посвященной процессам становления историка как особого субъекта. Основную тему задали Н. Алеврас (Челябинский ГУ) и Н. Гришина (Челябинский ГУ). Они работают в рамках не-формального проекта по изучению отечественной диссертационной культуры. В ходе архивных поисков на этом поле накоплен значительный багаж информа-ции как по дореволюционным, так и по советским диссертациям. Н. Алеврас от-метила, что в историографии, в первую очередь, изучают печатные работы, а такие формы, как диссертации, а тем более тексты диспутов при их защите, ускользают от внимания исследователей. Их изучение показывает, как происходил каче-ственный рост сообщества историков, что, в свою очередь, приводило к усилению напряжения внутри него. Н. Гришина обратила внимание на период трансфор-мации отечественной диссертационной культуры на рубеже 1910—1920-х годов: как революционные перемены затронули академические структуры и как к ним приспосабливалось сообщество историков. Тему диссертационной культуры про-должила В. Рыженко (Омский ГУ), которая длительное время участвовала в ра-боте диссертационного совета в Казахстане и в своем выступлении сопоставила как формальные, так и неформальные диссертационные практики двух стран.
На второй день конференции прошло заседание еще двух секций. Одной из популярных тем в современной историографии является изучение сообществ ис-ториков и их коммуникативных стратегий. В своем докладе Г. Мягков (Казан-ский ГУ) подчеркнул, что в последнее время появилось довольно много работ, которые, по его мнению, находятся в новой модели научности. Происходит отказ от позитивистского понимания научной школы и переход к восприятию ее как социокультурной модели, основанной в значительной степени на повседневно-сти. Тем самым формируется площадка для нового теоретизирования.
Примером новых подходов стало выступление Е. Савицкого (РГГУ). Он, от-талкиваясь от генезиса «нового историзма», развивает мысль об условности вы-деления тех или иных направлений, поскольку часто исследователи, которых определяют как «отцов» или «классиков» школ, сами себя не отождествляют с этими школами. Докладчик призвал не только изучать позитивные проекты, реа-лизованные удачно, но и вводить в оборот негативные, обращая внимание на ис-следовательские неудачи.
Параллельно обсуждались проблемы, связанные с личностью историка: как лич-ность историка определяет его модели поведения в сообществе коллег. В силу уни-кальности любой личности свести все к некому общему итогу не представлялось возможным, и получился своеобразный калейдоскоп, где каждая часть придает об-щему узору неповторимость. А. Антощенко (Петрозаводский ГУ) продемонстри-ровал, как первые впечатления от английских университетов повлияли на П.Г. Ви-ноградова. Ю. Хмелевская (ЮУрГУ), обратившись к личности Ф.А. Голдера, осветила первые шаги американской русистики. Я. Рабинович (Саратовский ГУ) поведал об обнаружении неизвестного труда Г.А. Замятина о Смутном времени и призвал скорее его опубликовать, дабы познакомить с ним широкую публику.
На третий день прошло заседание последней секции, на которой разговор шел об образах истории. Это была самая большая секция, но она, как и предыду-щая, отличалась фрагментарностью. Историческая память и представления о прошлом являются популярной темой для современных исследователей, что и объясняет значительное количество участников. О. Поршнева (УрФУ) выяви-ла, каким образом можно изучать образы союзников в сознании российского об-щества в условиях Первой мировой войны. С. Маловичко (РГАУ—МСХА), обра-тившись к анализу целеполагания исторической науки и социальной памяти, констатировал, что разрыв между массовым сознанием и современной историо-графией становится практически непреодолимым. Е. Чиглинцев (КФУ) построил свой доклад на противоречиях в рецепции античности между массовой и акаде-мической культурой.
В рамках конференции должен был пройти «круглый стол» «В.О. Ключев-ский: историк в пространстве истории и современности», который после выступ-ления В. Богомазовой (Челябинский ГУ) с меланхоличным докладом о «местах памяти» Василия Осиповича, превратился в презентацию книг[3].
Несмотря на кризис традиционного формата конференции (фактически друже-ские ужины и кофе-брейки являются более эффективным коммуникативным ка-налом, чем формализованные секции) и инертность местного сообщества, следует признать, что два представленных мероприятия являются значимым событием для Челябинска, поскольку могут стать звеньями в цепи передачи эстафеты от старших коллег к более молодым.
Александр Фокин
[1] «Горизонты
локальной истории Восточной Европы в XIX— ХХ вв.» (
[2] С темами докладов можно ознакомиться на сайте Центра: http: //kulthist.ru/.
[3] Репина Л.П. Историческая наука на рубеже XX—XXIвв. М., 2011; Гришина Н.В. «Школа В.О. Ключевского» в ис-торической науке и российской культуре. Челябинск, 2010; Мир историка: историографический сборник. Вып. 7. Омск, 2011.