(Пермь, 17—24 сентября 2011 г.)
Опубликовано в журнале НЛО, номер 2, 2012
«ПРОСТРАНСТВО СОРОКИНА»
(Пермь,
17—24 сентября 2011 г.)
Семинар «Пространство Сорокина» проходил в необычном
для научного семи-нара формате и был частью фестиваля современного театра и
кино «Текстура». Парадоксальное сближение академических штудий с фестивальной
атмосферой придало происходящему неожиданный колорит. На фестивале образовалось
своего рода событийное пространство вокруг творчества Владимира Сорокина:
писателю вручили премию «Имя», были показаны фильмы по его сценариям («Москва»,
«Копейка», «Четыре», «Мишень»), публично исполнялись пьеса «Свадебное
путешествие» и фрагменты романа «Лед». Роман читал сам писатель вместе с
актрисой Ингеборгой Дапкунайте, а также режиссером и продюсером Эдуардом
Бояковым (который и был директором фестиваля). В контексте фе-стиваля разговор
о Сорокине приобрел особую актуальность — тем более, что се-минар проходил не в
университете, а в краевой библиотеке в центре Перми и со-брал большой зал,
весьма активно реагировавший на происходящее.
На семинаре
определились два исследовательских сюжета, задававших ход всех дискуссий:
интерпретация Сорокиным российской истории и язык сорокинской прозы в его
отношении к литературной традиции.
Открыл семинар
Андрей Щербенок (Шеффилд), выступивший с докладом «Сорокин, травма и
российская история», в названии которого декларировалась
неизменная связь сорокинской истории с концепцией травмы. Докладчик пред-ложил
следующую модель: история в текстах Сорокина предстает как серия за-мкнутых в
себе исторических периодов. Это, в свою очередь, связано с сорокинской
стратегией деконструкции языковых моделей различных исторических эпох,
обнажения структурирующих эти эпохи травматических разломов, в результате чего
противоречия того или иного времени оказываются одновременно неизбеж-ными и
имманентными эпохе. По этой причине переход от одной эпохи к другой носит у
Сорокина чисто механический, а не диалектический характер, что допол-нительно
усугубляется кризисом метаисторических нарративов — уравниванием и взаимной
аннигиляцией противостоящих друг другу исторических моделей. Невозможность
истории как диалектического развертывания, по мнению доклад-чика, связана у
Сорокина с травматическим опытом коллапса советского симво-лического поля, в
результате которого история может быть помыслена лишь как серия повторяющихся
символизаций этой травмы, как бесконечное навязчивое повторения одного и того
же. Отсюда и сорокинское увлечение тайными обще-ствами, вовлеченными в
непостижимые, несимволизируемые «реальные» ри-туалы, чья деятельность
механически связывает, по сути, тождественные друг другу исторические периоды.
В этом аспекте творчество Сорокина отражает трав-матическое состояние
постсоветской России. Автор доклада, однако, отметил из-менение художественных
стратегий писателя в поздних его произведениях, где фигуративно выражаемая
травма становится «менее психической» и «более со-циальной», формируемой не
через несимволизируемое столкновение с «реаль-ным», а через постоянную дискурсивную
реартикуляцию, что открывает потен-циальную возможность ее проработки и
последующей нейтрализации.
Проблема
изменения метода Сорокина в двухтысячные годы волновала всех участников
семинара. Так, Дэвид Гиллеспи (Бат, Великобритания) в докладе
«Роль власти и авторитетности в творчестве Владимира Сорокина»
продемонстриро-вал технологии разрушения писателем литературных и культурных
канонов и их перевоплощение в транслитературном пространстве текстов 1990-х
годов. В то же время Сорокин периода «Дня опричника» являет, по мнению Д.
Гиллеспи, принципиально иного, «исторического» Сорокина. Оживленную дискуссию
вы-звала неожиданная реплика докладчика, согласно которой Сорокин был и оста-ется
материалом для изучения для европейских славистов, но никогда не станет
предметом изучения для европейских студентов, которым реалии сорокинских
текстов попросту недоступны.
Марина
Абашева (Пермь) в «историческом»,
если следовать определению Д. Гиллеспи, периоде Сорокина увидела прежде всего
интерес писателя к «мета-физике места» (по его собственной формулировке) и
символике национальной идентичности. Прошлое, настоящее и будущее России
становится основной темой писателя. Докладчица рассмотрела роман «День
опричника», цикл «Сахарный Кремль», повесть «Метель» и киносценарии Сорокина
двухтысячных годов на фоне массовой культуры последнего десятилетия. В это
время ключевой пробле-мой самопонимания россиянина стала национальная
идентификация: после нега-тивной самоидентификации «совка» девяностых первое
десятилетие двухтысяч-ных ознаменовалось поиском оснований для национальной
гордости. Сорокин в этом проблемном поле оказывается субъектом (по его словам,
после пятидесяти в нем проснулся гражданин), отчасти объектом (поскольку
созданные им образы- символы уже работают как элементы презентаций национальной
идентичности), игроком, манипулирующим чужими мифами, и демиургом, мифы
создающим. В его текстах обнаруживаются следы осмысления (чаще иронического)
актуаль-ных в научной и околонаучной полемике идей — неоевразийства, «особого пути»,
соборности, вместе с очевидным использованием эмблематики и штампов массо-вого
кино и литературы. Докладчица проследила, как специфические субстанции
сорокинского мира («лед, «сало», «пустота», «сахар» и др.) в романах и киносце-нариях
двухтысячных годов детерминируются не только универсальными архе-типами, но и
современными массовыми мифологиями, околонаучными в том числе. Если в
современной элитарной культуре проблематика национальной иден-тичности
воплощается в сценариях травмы, в формах фантасмагории (у М. Шиш-кина, В.
Шарова, Ю. Буйды и др.), то в массовой литературе складывается не сим-волика
(по природе своей предполагающая множество референтов и толкований), но
эмблематика национальной идентичности (предполагающая устойчивую структуру и
семантику) — формируются штампы в духе «особенностей нацио-нальной охоты».
Владимир Сорокин в своем стремлении постичь метафизику русской жизни и
распознать символы национальной идентичности в двухтысяч-ные попадает в
«мейнстрим» современного искусства, используя обе указанные выше стратегии.
Проблема
художественного языка Сорокина — одна из самых дебатируемых тем среди
исследователей творчества писателя. Так, Максим Марусенков ( Моск-ва)
представил доклад о языке романа «Голубое сало». В поиске кодирующих оснований
сорокинского языка докладчик, в частности, проанализировал откры-вающую роман
серию любовных писем, якобы написанных в 2068 году «биофилологом» Борисом
Глогером. Специфический стиль этих посланий, полагает ав-тор доклада, можно
рассматривать в качестве особой разновидности заумного языка. Конститутивный
для зауми эффект ускользания смысла возникает в «новорусском языке» за счет
взаимопроникновения множества языковых и стили-стических пластов, обилия
неологизмов и окказионализмов, активного исполь-зования варваризмов.
«Лексический коктейль» в начале «Голубого сала», по замечанию докладчика,
отражает постмодернистскую ситуацию в русской куль-туре девяностых годов, а его
образный строй и архитектонику романа в целом определяет совмещение
ультрасовременных и футуристических деталей с уста-ревшими и архаическими.
Илья
Калинин (Санкт-Петербург) в
докладе «Голубое сало языка. Металинг-вистическая утопия Владимира Сорокина»
рассмотрел не речевую конкретику текстов писателя, но онтологию используемого
им языка и вступил, тем самым, в полемику с распространенным тезисом о
разрушении языка Сорокиным. По мнению автора доклада, подвергая радикальной
деформации те или иные дис-курсивные практики или режимы письма (от бытовой
речи до классического ли-тературного канона), Сорокин никогда не был носителем
характерного для концептуалистско-постмодернистского поколения скепсиса по
отношению к языку как таковому. Разрушая формальную целостность того или иного
дискурса, остраняя его жанровые установки, обнажая идеологические импликации,
скры-вающиеся в «нулевой степени письма», разрывая речевую ткань экстремальным
столкновением различных стилистических, культурных, национальных и хроно-логических
пластов, Сорокин достигает эффекта, благодаря которому язык об-наруживает свою
генеративную силу по ту сторону коммуникации и референции, равно как и по ту
сторону эстетики. Гипернатуралистическая материализация языковых метафор (от
«Нормы» и «Романа» до «Голубого сала» и «Пира»), са-моубийственная для речи,
утверждает производительную, даже биологически прокреативную мощь языка.
Подвергая уничижительной критике антропологи-ческую способность субъекта
обнаруживать свою человеческую природу в рече-вой деятельности, Сорокин находит
онтологические основания в «у-топосе» языка (по С. Ануфриеву и П.
Пепперштейну), присутствие которого заявляет о себе не в речи, но в ее
разрушении.
При таком
подходе, полагает И. Калинин, интерес представляет далеко не только описание
метаязыковой работы, связанной с пародийно-критической кон-цептуализацией
различных литературных и повседневных стилей и с превраще-нием автора в
медиальное пространство, совмещающее в себе различные дискурсы и обнажающее их
внутренне противоречивую идеологически мотивированную природу. Важно обнаружить
то, что, возможно, является основным приемом поэ-тики Сорокина, ее
«патологической» фиксацией, — механизм высвобождения (как в ядерной реакции)
органической энергии языка, его производительной «биоло-гической» основы,
реализующей фаллологоцентристскую концептуальную мета-фору Деррида с агрессивной
буквальностью насильника. В этом смысле «голубое сало языка» — символ того
языкового вещества, что выделяется благодаря бру-тальным тектоническим сдвигам,
которым Сорокин подвергает интересующие его литературно-речевые практики.
Описанию механизмов выделения из речевых раз-рывов этой концентрированной
субстанции и был посвящен доклад.
Своего рода
контроверзой к выступлению Ильи Калинина стал доклад Андрея Степанова
(Санкт-Петербург) «Об отношении к мертвым словам (Чехов и Соро-кин)».
Доклад был посвящен сравнению семиотических систем указанных авторов в
перспективе не только их отношения к словам, но и слов — к символическим
системам. В этом духе были проанализированы сценарий фильма «Москва» и фрагмент
романа «Голубое сало», представляющие собой, по определению автора доклада,
сорокинские «клоны» чеховских текстов. Рассматривая фрагмент романа (творчество
клона «Чехов-3»), автор доклада определил позицию Сорокина (как в частном, так
и в общем смысле) как победу деконструкции. В результате анализа сходств и
различий между позициями двух авторов А. Степанов пришел к выводу, что обоих
писателей занимает фатальный разрыв между реальным и символиче-ским: мир в
таком случае предстает царством несоответствий знаковым системам. Но если Чехов
продолжает жить в этом мире, то Сорокин уничтожает изображен-ную реальность
вместе с ее противоречиями, достигая, таким образом, своеобраз-ной простоты,
цельности и самотождественности. Основная тактика Сорокина на-поминает
классический деконструктивизм, но только проведенный с небывалой
радикальностью. Это разрушение базовых оппозиций путем уравнивания и анни-гиляции
их полюсов. Понятие эстетического, по убеждению докладчика, непри-менимо к
Сорокину, потому что для него безобразное «есть прекрасное есть ни-что». Также неприменима
и категория этического — потому что «добро есть зло есть ничто». Вместе с тем в
такой трактовке Сорокин оказался весьма чувстви-тельным, проникновенным и
эффективным интерпретатором. Здесь докладчик следует за своим героем, ведь и
сам Сорокин, по выражению А. Степанова, «до-полняет чужие тексты, договаривая
то, о чем они молчат».
Опыт осмысления
творчества Владимира Сорокина в контексте русской ли-тературы XIX века,
предложенный А. Степановым, весьма показателен. Он сви-детельствует о том, что
Сорокин уже встроен в историю русской литературы, в ее диалогические отношения,
генетические и типологические связи и что изуче-ние его текстов в
историко-литературном аспекте — одно из важных направлений будущих
филологических штудий.
Последнее
подтвердил доклад Марины Смирновой (Санкт-Петербург),
посвя-щенный полифонии аллюзий в романе Сорокина «Тридцатая любовь
Марины». Особое внимание в докладе было уделено анализу
цветаевских мотивов в сорокинском тексте, который часто воспринимается
исследователями как постмодер-нистская «конструкция». Автор же доклада,
напротив, стремилась доказать, что аллюзии на произведения Льва Толстого,
Марины Цветаевой, Андрея Платонова и других писателей дают возможность иначе
интерпретировать этот текст. Такая интерпретация привела докладчицу к изящному
в своем роде выводу, согласно которому в романе Сорокина реализуются три типа
любви по Платону: физиче-ская, платоническая и любовь как состояние
человеческой души. Третий тип любви в романе воспринимается как идеал и ведет к
спасению / воскресению ге-роини. Главная героиня романа Марина / Афродита
оказывается носительницей божественно-любовного начала, явленного во всей
полноте.
Неожиданное,
отчасти шокирующее, но очень выразительное завершение се-минар получил в
выступлении писателя Михаила Елизарова (Москва). Доклад,
названный «Письма Мартину Алексеевичу», превратился в перформанс,
воплотив-ший в жизнь расхожее представление о «творческой лаборатории
писателя». Сначала М. Елизаров показал, «как сделан» известный фрагмент текста в
сорокинском романе «Норма»: в частности, как строится субъект повествования, ав-тор
писем. Потом продемонстрировал, как вообще писатель может работать с «сырцом»
(очевидно, что это определение — часть писательского профессиональ-ного
сленга): в качестве наглядного примера были продемонстрированы письма не вполне
адекватной пенсионерки, гуляющие по Интернету, на материале кото-рых
моделировался некоторый художественный текст. Выступление закончилось
исполнением под гитару песен собственного сочинения докладчика, которые, как
было заявлено, выполнены в технике, близкой сорокинской: автор создает здесь
некий «клон» персонажа (нередко — реально существующего: это может быть,
например, Булат Окуджава), а затем этот «клон», становясь чем-то вроде Чехова-
3, обретает свой голос в «зонгах» сочинителя-исполнителя.
Такая
демонстрация писательской кухни стала для некоторых участников се-минара зримым
воплощением писательских техник и нетривиальным способом проверки собственных
теоретических построений. А все мероприятие еще раз подтвердило дерзкую
продуктивность нового — не академического, но вполне со-держательного формата[1].
Марина Абашева,
Владимир Абашев
[1] Материалы семинара будут опубликованы в журнале: Вестник Пермского университета. Российская и зарубеж-ная филология. 2012. № 1 (17).