(Принстон, 20—22 мая 2011 г.)
Опубликовано в журнале НЛО, номер 1, 2012
«СОЦЯЗ: ЯЗЫКОВЫЕ РЕЖИМЫ ПРИ СОЦИАЛИЗМЕ»[1]
(Принстон,
20—22 мая
Конференция в Принстонском университете ознаменовалась
появлением нового концептуального термина — «соцяз» (sots—speak), призванного объединить все многообразие языковых
режимов, появившихся в странах, прошедших через со-циалистический эксперимент.
Созданный по подобию оруэлловского «новояза» (newspeak) и
одновременно отсылающий к постмодернистскому соц-арту (не слу-чайно выступить
на конференции пригласили одного из изобретателей этого на-правления, Виталия
Комара), соцяз, по мысли организаторов, должен стать «зон-тичным брендом»,
связывающим не только разные страны, но и разные эпохи: довоенный сталинизм,
поздний социализм и даже постсоветское время. Такое объединение стало возможным
после появления целого ряда блестящих работ, совершивших лингвистический
поворот в изучении истории и культуры социа-лизма, — показательно, что чаще
всего на конференции звучали имена Стивена Коткина и Алексея Юрчака.
Судя по той готовности,
с которой многие докладчики включили «соцяз» в на-звание своих выступлений,
этот термин будет востребован и в будущем.
Открывавший
конференцию доклад Константина Богданова (Пушкинский
Дом, Санкт-Петербург) « Советская языковая культура в свете этнолингвистики»
был посвящен ответу на вопрос: «В чем заключался секрет
эффективности совет-ских коммуникативных практик?» Докладчик, чей анализ
советской языковой культуры должен быть хорошо знаком читателям «НЛО», выделил
несколько аспектов, отличавших советскую официальную риторику, — монологизм,
клишированность, перформативность, вытеснившую коммуникативную функцию. В ка-честве
принципиально важной черты советской риторики выделялась также ее связь с
ритуальными фольклорными жанрами, в которых конкретные слова утра-чивали
значение и взамен обретали силу социального действия.
Выступление
Анастасии Смирновой (Университет штата Огайо, США) «Язык и идеология:
социосемантический анализ коммунистического и демократического дискурса в
Болгарии» было построено на сопоставительном анализе материалов
болгарской прессы двух разных периодов: 1980 и 2005 годов. Сравнив газетные
тексты двух эпох по формальным признакам — по типу агентивности, преобла-данию
одушевленных/неодушевленных существительных и по прочим грамма-тическим
категориям, докладчица пришла к выводу, что разница в использовании этих
грамматических элементов отражала базовое идеологическое различие двух систем —
противостоящих друг другу по линии гуманизм vs. институционализм, индвидуализм vs. коллективизм и т.д.
Сообщение
Калина Морара-Вулку (Университет им. Бабеша-Больяя, Румы-ния) «От
субъекта действия к объекту описания: классы в румынском социали-стическом
дискурсе» также было посвящено анализу языка газет на разных
этапах существования социалистического государства. В центре внимания
докладчика оказалась эволюция классового дискурса в Румынии со времен
сталинизма до эпохи Чаушеску. Проанализировав частоту упоминания и характер
действий в га-зетных текстах различных классово маркированных акторов (рабочих,
крестьян и интеллигенции), Морар-Вулку показал, как с течением времени рабочие
и крестьяне утрачивали свое центральное место в государственном дискурсе и на
их место приходила интеллигенция. Таким образом автор полемизировал с рас-пространенной
точкой зрения, что официальный дискурс позднего социализма не может быть
использован для изучения позднесоциалистического общества.
Чой
Чаттерджи (Калифорнийский
университет), выступавшая с сообщением «Леди в красном: языки революции в
американском воображении, 1917—1939», по-ставила перед собой цель
проследить, как большевистская идеология (в особен-ности ее феминистская
составляющая) была воспринята в Америке в первой по-ловине ХХ века. В центре
исследования Чаттерджи — направления, по которым коммунистические идеи
пересекали океан (пропаганда Коминтерна и американ-ской компартии,
свидетельства путешественников, побывавших в СССР, и кон-сервативная критика,
вынужденная в полемических целях реконструировать логику своих оппонентов), и
судьбы американских коммунисток, эти идеи вос-принявших. Вне русской
революционной традиции американки, выстраивавшие свою жизнь по образцам Веры
Фигнер и Софьи Перовской, оказались не поня-тыми и не принятыми у себя на
родине.
Саманта
Шерри (Эдинбургский университет,
Великобритания) в докладе « "Птицеловы всех стран, объединяйтесь ":
язык идеологии в советском переводе» рас-сказала о том, какую
идеологическую обработку проходили тексты американских и европейских авторов в
руках советских переводчиков. Доклад состоял из несколь-ких сюжетов,
посвященных переводам слов «красный», «рабочий» и «революция». Шерри показала,
как эти слова при переводе обретали силу идеологем и советским переводчикам
приходилось очищать их от возможных негативных коннотаций. Характерным оказался
пример, давший название докладу: фраза «Bird—watchers of the world unite!» из романа Комптона Маккензи после вмешательства
редакто-ра «Иностранной литературы» была передана как «Сомкните ряды, птицеловы
мира!», что устраняло ее сходство с растиражированным лозунгом.
Несмотря на то
что сообщение Джесси Лабов (Университет штата Огайо, США) называлось
«Загадка югославских националистов/диссидентов от Хель-синки до Дейтона»,
докладчица поставила перед собой задачу решить сразу три связанные между собой
загадки. Почему в 1970-е годы в официальной югослав-ской риторике
«националистами» называли всех оппозиционеров? Почему на-чиная с 1970-х годов
правозащитники стали называть некоторых оппозиционеров диссидентами? И почему
на рубеже 1990-х годов мировой общественности по-требовалось так много времени,
чтобы признать некоторых диссидентов нацио-налистами? Лабов показала, как
принятая в официальной югославской риторике практика называния всех несогласных
с властями «националистами» привела к обратному искажению: в среде международных
правозащитников многих «на-ционалистов» стали называть диссидентами. Такое
смешение имело драматичные последствия уже после распада Югославии:
международные правозащитники слишком долго не решались осуждать
националистические выступления бывших диссидентов, а сами националисты активно
использовали правозащитный дис-курс, что в итоге привело к его лингвистическому
банкротству.
Изучая российский
философский бум начала 1990-х годов, Алисса де Блазио ( Колледж
Дикинсон, США) в докладе « Философская риторика и история русской философии»
не первая обратила внимание на примечательное обстоятельство: те же самые
авторы, которые несколькими годами ранее писали на марксистские темы, внезапно
стали писать работы по религиозной философии. Докладчица, од-нако, решила не
критиковать переменчивость интеллектуальных пристрастий философов 1990-х, а
изучить истоки этого явления, для чего и обратилась к ру-ководствам по истории
русской философии, написанным с 1950-го по 1980 год («Из истории русской
философии» (1952); «История русской философии» (1961) А. Галактионова и П.
Никандрова и ее переработанная версия 1970 года; «Религиозная философия в
России» (1980) В. Кувакина). Эти работы были вы-браны не случайно, так как, по
мнению докладчицы, история философии была той идеологически нейтральной сферой,
в которой советские философы могли вести самостоятельные изыскания. Анализируя
выбранные тексты, де Блазио по-казывает, как авторам удавалось под прикрытием
марксистской критики под-робно передать содержание работ официально запрещенных
мыслителей и одно-временно с этим продолжить необычайно авторитетную традицию
написания истории русской философии, идущую от архимандрита Гавриила, Радлова,
Шпета, Лосского и др.
Первый день
конференции завершился лекцией специального гостя Йохена Хелльбека
(Ратгерский университет, США), озаглавленной «Боль и желание:
Язык советского опыта и его смыслы» и вызвавшей бурную дискуссию.
Хелльбек начал с критики предложенной организаторами конференции концепции
соцяза: по его мнению, она, отсылая к позднесоветскому феномену соц-арта,
мешает вос-приятию социалистической культуры более раннего периода. Также он
упрекнул соцяз в том, что тот апеллирует к системе бинарных оппозиций
(официальный vs. неофициальный или клишированный vs. реальный язык), которая уже дока-зала
свою несостоятельность при анализе тоталитарного общества. Вместо этого
Хелльбек предложил исследователям обратить внимание на более масштабный феномен
— «социалистическое мышление» (thinking socialist). В качестве при-мера характерного механизма такого
мышления Хелльбек назвал «социалисти-ческое желание» (socialist desire) — стремление вновь стать частью социалисти-ческого
общества, которое наблюдалось у коммунистов, исключенных из партии, и у
классовых врагов: чем сильнее была боль отверженного — тем острее желание
вернуться в коллектив.
Второй день
конференции открылся выступлением Кэрол Эни (Тринити-кол- ледж,
США) «Соцяз и самовосприятие в Союзе советских писателей во времена
Сталина». Докладчица обратилась к наследию трех ортодоксальных советских
литераторов (А. Фадеева, В. Ставского и В. Ермилова), поставив перед собой за-дачу
проследить, как образность и риторические приемы, которые они использо-вали в
публичных речах и печатных выступлениях, проникали в их приватные тексты и
определяли способы их саморепрезентации. Выделив в официальных речах ряд
элементов «соцяза» (милитаристские образы, «сакральные» слова, ка-тегории
чистоты и чести), Эни обнаружила их и в частной переписке и дневниках
писателей, придя к выводу, что такой лексикон стал для этих литераторов при-вычным
и помогал им воспринимать себя как несгибаемых большевиков. Язык определил и
многие реальные поступки этих писателей — в частности, самоубий-ство Фадеева.
Далее следовал
доклад Ильи Венявкина (РГГУ, Москва) «Мистическое про-зрение
при социализме: язык политического покаяния в конце 1930-х годов».
Ве- нявкин обратился к дневникам драматурга Александра Афиногенова за 1937 год,
хорошо знакомым американской аудитории по работам Хелльбека. Докладчик
представил публике источники, в которых опальный драматург черпал язык для
описания своего нравственного перерождения во время чистки, — Библию, тексты
классиков русской литературы от Пушкина до Достоевского и высказы-вания Сталина
(отдельного разбора удостоился использованный Сталиным образ Антея,
прикоснувшегося к земле, чтобы набраться сил). В целом же такая стра-тегия
самотрансформации в равной степени апеллировала и к официальной «со-
ветскости», и к демократическим традициям русской интеллигенции.
Затем
Анастасия Рябчук (Национальный университет «Киево-Могилянская
академия», Украина) предложила вниманию аудитории доклад «Паразиты, ан-тисоциальные
элементы и тунеядцы: дискурсивное конструирование бездомности и бродяжничества
в СССР». Докладчица показала, как наименее защищенные слои
советского населения стали жертвами партийных идеологов: официальная про-паганда
утверждала, что в социалистическом обществе нет места классовой борьбе, а
значит, такие острые социальные проблемы, как безработица и бездомность, могли
появиться исключительно в результате злого умысла несознательных чле-нов
общества. Анализируя законодательные акты, плакаты и высказывания пар-тийных
лидеров, обличающие «паразитов», докладчица продемонстрировала дис-курсивные
механизмы, с помощью которых власть пыталась криминализировать эти социальные
явления.
Елена
Гапова (Западно-Мичиганский
университет, США) представила доклад « "Партия торжественно провозглашает:
новое поколение советских людей будет жить при коммунизме": утопическая
риторика в хрущевскую эпоху». Докладчица рассмотрела два основополагающих
партийных текста начала 1960-х годов («Тре-тью программу ЦК КПСС» и «Моральный
кодекс строителя коммунизма») и по-казала, как в попытках представить
утопическое (построение коммунизма в СССР) реальным партийным идеологам
пришлось отказаться от традиционной марксистской риторики мировой революции и
диктатуры пролетариата и вос-пользоваться более рациональной модерной
риторикой. В результате этого в про-граммные документы попали такие
экономические и социологические понятия, как уровень жизни, прибыль,
производительность труда и т.д.
В докладе
«Афганистан и новый дискурс о войне в позднесоветскую эпоху» Карен Петроне
(Университет Кентукки, США) тезисно суммировала свои на-блюдения над тем, как
менялся дискурс войны на протяжении всего советского периода, и сосредоточилась
на войне в Афганистане, ставшей, по мнению доклад-чицы, переломным моментом,
после которого началась дегероизация советских солдат, а в общественное
пространство снова вернулись темы ужаса и бессмыс-ленности войны. Петроне подробно
разбирает «Возвращение» Татьяны Чубако- вой — первый советский документальный
фильм, в котором вернувшиеся на ро-дину солдаты говорят о моральном разложении
на войне и о психологических травмах ветеранов. Парадоксальным образом, сильнее
всего от слома традицион-ного дискурса войны пострадали сами ветераны: вскоре в
советской прессе воз-никли образы солдат-афганцев, принесших с собой на родину
насилие и ужасы войны и едва ли не слившихся с теми врагами, против которых они
изначально и отправлялись воевать.
В докладе
Юлии Минковой (Политехнический университет Виргинии, США) «Наш
человек в Чили: Посмертная жизнь Виктора Хары в советских медиа и поп-
культуре» речь шла о том, как образ певца-мученика, убитого
режимом Аугусто Пиночета, использовался для легитимизации и укрепления
советского режима. Советская пресса эпохи застоя испытывала острый недостаток в
сюжетах, ак-туализировавших уже забытый язык революционной романтики. Чилийский
во-енный переворот давал возможность этот недостаток восполнить, поэтому га-зетчики
с радостью ухватились за сюжет мученической гибели чилийского певца-коммуниста
и отвели ему идеологическое место homo sacer. Наибольшее внимание в освещении этого сюжета уделялось
искалеченному пытками телу певца (ему перебили руки), что, по мнению Минковой,
позволяло решить три за-дачи: вызвать сочувствие к погибшему, придать
убедительность идеологическому нарративу и вселить в читателя страх.
В сообщении «
Сатирическое и философское измерение соцяза в прозе Андрея Платонова» Мария
Кисель (Университет Лоуренса, США) отметила значитель-ную
эволюцию в работе Андрея Платонова с советским новоязом. Если в ранней прозе
Платонова (в частности, в повести-хронике «Впрок» и рассказе «Усомнив-шийся
Макар») использование новояза носит сатирический характер и призвано
подчеркнуть коммуникативную неудачу проекта нового государства, то в «Кот-ловане»
ему отводится совершенно иная роль. Новояз становится единственным адекватным
языком персонажей, которые его постоянно переосмысляют и пере-изобретают, что
превращает строительство социализма в чисто языковую задачу.
Наталья
Скрадоль (Еврейский университет в
Иерусалиме) в докладе «Эволю-ция советского бестиария: сатирические басни
от Бедного до Михалкова» иссле-довала, как изменялись герои и
сюжеты советских басен — одного из самых попу-лярных жанров советской
литературы. Скрадоль показала, что различия в работе с этим жанром у Бедного и
Михалкова были вызваны принципиально разными дискурсивными ситуациями. Поэтика
басен Бедного строится на карнавальном насилии в животном мире, позволяющем
перевести сложные политические аб-стракции в понятные аудитории аллегории с
однозначной трактовкой и посме-яться над разоблаченным примитивным врагом. В
баснях Михалкова, работав-шего в эпоху зрелого сталинизма, враги исчезают, уступив
место совершившим ошибку персонажам, которым нужно еще раз повторить известные
всем истины. Такая тавтологичность лишний раз должна была подчеркнуть
стабильность со-ветского общества и действовавших в нем правил.
Доклад Эвы
Чермановой (Университет Абердина, Великобритания) назывался «Языковой
диктат: Бюрократическая паранойя в пьесах Вацлава Гавела "Вече-ринка в
саду" и "Меморандум"». Черманова разобрала тексты
ранних абсурдист-ских комедий Гавела, в которых в драматической форме
представлена деформа-ция человека, попавшего под власть языка тоталитарного
государства. Все эти идеи были позднее выражены в знаменитом эссе Гавела
«Власть безвластных».
Второй день
конференции закрывал доклад Бактыгула Алиева (Университет
Макгилла, Канада) «Визуальное в повести Валерии Нарбиковой
"Около эколо"». Докладчик взялся доказать, что ранняя
проза Нарбиковой оперирует визуаль-ными категориями в манере, близкой
художникам русского концептуализма. Алиев выделяет два аспекта визуального,
характерного для повести «Около эколо»: 1) визуальное, доступное глазу и
явленное на печатной странице, и 2) ви-зуальное, присущее сознанию, которое
определяет, как и что человек видит. Этот второй аспект визуального базируется
на языке советской идеологии, предстаю-щем в прозе Нарбиковой самодостаточным и
автореферентным.
Последний день
конференции открылся докладом Джонатана Ларсона (Уни-верситет
Айовы, США) «Угроза гетероглоссии: Деревянный язык и острая кри-тика в
социалистической Чехословакии», в котором он предложил по-новому
взглянуть на «официальный» дискурс партийной печати и попытаться увидеть в нем
диалогические элементы. На примере газетной кампании, развернувшейся в конце
1960-х годов против словацкого критика и публициста Павола Штевчека, Ларсон
показал, как оппоненты использовали тексты самого Штевчека, чтобы придать своим
выступлениям эмоциональную насыщенность (упрек, насмешка, праведный гнев).
Джеймс
Робертсон (Нью-Йоркский
университет) представил доклад «Гово-рить по-титовски: Студенческая
оппозиция и языковой режим югославского со-циализма», в котором
показал, что массовые протестные выступления в Юго-славии стали возможны во
многом потому, что студенты прекрасно усвоили официальный социалистический
дискурс, но направили его против действующего режима. Критика сталинского режима
в начале 1950-х привела к демократизации общественной жизни в Югославии и к
расподоблению языка бюрократического государства и языка социализма. Другим
важным фактором, подрывающим дове-рие к официальному дискурсу, стало активное
участие Югославии в Движении неприсоединения: югославские студенты смогли
использовать усвоенный ими язык борьбы за независимость в странах третьего
мира. Крайним выражением этих тенденций стали студенческие волнения 1968 года,
проходившие под лозунгами углубления социалистической революции.
Сюзанн
Коэн (Университет Темпл, США) в
докладе «Вне и внутри рамок: Со-ветские тренинги как соцяз»
разбирала историю развития в СССР тренинговых групп (T—group) — практик, разработанных в середине ХХ века
американскими социальными психологами для изучения индивидуального и группового
поведе-ния и основанных на свободе самовыражения всех участников группы. Коэн
по-казала, как эта практика, пришедшая в СССР в конце 1970-х, превратилась в ру-ках
советских психологов из способа самопознания индивида в инструмент трансляции
коллективных ценностей.
Клавдия
Збенович (Еврейский университет в
Иерусалиме) представила доклад « Говорить и одеваться: адаптация
терапевтической парадигмы к постсоветскому дискурсу», написанный
в соавторстве с Юлией Лернер. Докладчица, ко
всеобщему удовольствию участников конференции, продемонстрировала фрагменты
россий-ского ток-шоу «Модный приговор» и проанализировала его дискурсивную при-роду,
выделив несколько задействованных дискурсивных рамок: заседание суда, судебное
расследование, показ мод, психоаналитический сеанс, товарищеский суд и кухонные
разговоры. Таким образом внутри одного языкового пространства сме-шиваются
позднесоветские и заимствованные западные дискурсивные практики; их эклектичное
нагромождение способствует успешной трансплантации заимство-ванных жанров,
попутно дискредитируя значения и идеи, в них заложенные.
Гасан
Гусейнов (Российская академия
народного хозяйства, Москва) начал свой доклад «О живучести
искусственного, или Еще раз о сталинской риторике» с вос-поминания
о своем детском походе в Мавзолей, случившемся незадолго до того, как оттуда
вынесли тело Сталина. Однако даже похороненный Сталин живет в со-временном
языке, представленный в речи многочисленными «сталинизмами», о происхождении
которых говорящие часто уже и не догадываются. Общественная дискуссия о роли
Сталина в свое время так и не произошла, и теперь Сталин и ста- линизмы снова и
снова появляются в риторике его противников и защитников, все дальше проникая в
современную российскую массовую культуру.
Тему, начатую
Гусейновым, продолжила Лара Рязанова -Кларк ( Эдинбургский
университет, Великобритания), выступившая с докладом «Сталинизм как
автор-ский проект: метасоцяз в современном российском публичном дискурсе».
Она за-далась вопросом, в какой мере современные публичные дискуссии о
советском тоталитарном прошлом апеллируют к советской доксе на
металингвистическом уровне. Рассмотрев материалы, посвященные Дню Победы,
опубликованные в «Московском комсомольце», и теледебаты об исторической роли
Сталина, Ряза-нова-Кларк пришла к выводу, что советский тоталитарный дискурс до
сих пор определяет языковой выбор всех участников общественных дискуссий о про-шлом:
дискутанты копируют разные элементы соцяза, по-своему их перерабаты-вают или
отталкиваются от них. При этом их отношение к советскому прошлому не имеет
существенного значения: и критики и защитники СССР в равной мере обращаются к
советскому дискурсу.
Завершавшее конференцию
выступление Марии Сидоркиной-Ривз (Йельский университет, США)
«Авторитетное слово в поставторитарной России» имело целью
выяснить, по-прежнему ли в современной российской публичной сфере су-ществует
авторитетное слово, в его бахтинском понимании. Докладчица ответила на свой
вопрос утвердительно и отметила, что в современной России сохраняется
характерное для советского режима строгое разделение между «формальной/офи-циальной»
и «неформальной/неофициальной» зонами публичного дискурса.
Илья Венявкин
[1] Все тексты выступлений
можно найти на веб-странице кон-ференции: http: //slavic.princeton.edu/events/news/detail. php?ID=2534.