(Москва, Русская антропологическая школа (РГГУ), 26 мая 2011 г.)
Опубликовано в журнале НЛО, номер 1, 2012
КУЛЬТУРНОЕ ПРОСТРАНСТВО ДЕВЯНОСТЫХ»
(Москва, Русская антропологическая школа (РГГУ), 26
мая
Институт РГГУ «Русская антропологическая школа»
совместно с журналом «Культиватор» учредили серию «круглых столов», посвященную
осмыслению эпохи 1990-х годов. Первым мероприятием этого рода стал «круглый
стол» «Разломы истории: культурное пространство девяностых», посвященный различ-ным
способам саморепрезентации того времени, а также сопоставлениям этой са-морепрезентации
с представлениями о девяностых, сформировавшимися уже в 2000-х годах.
В идеологии
двухтысячных усиливается представление, что «девяностых не было», а в качестве
главных инструментов осмысления этого времени предла-гаются замещение и
забвение. 1990-е годы подаются в виде небольшого этапа мембранного типа между
советской эпохой и современностью; сложный, в том числе травматический, опыт
этого времени мягко аннигилируется, при этом поло-жительно нагруженные его
аспекты переносятся либо в 2000-е годы, либо в годы, непосредственно
предшествующие 1991-му. В результате предлагается унифи-цированная картина
единого потока Бытия и Истории, который протекает сквозь советский этап в
сегодняшний день, плавно эволюционируя единственно возмож-ным образом.
Представление о том, что в истории возможны разломы, в одних своих ипостасях
плодотворные, в других болезненные и для культуры, и для со-циума, таким
образом затушевывается.
Одной из альтернатив
этой тенденции может оказаться обращение к культур-ной памяти, сохранившей гораздо
более сложный и стереоскопичный образ де-вяностых. Такая оптика требует особого
антропологического уклона, что и сде-лало РАШ РГГУ, может быть, одной из
наиболее подходящих для этих целей исследовательских площадок.
На «круглом столе» было
представлено восемь докладов. Первые три условно можно было объединить в
киноведческий блок, хотя преимущественный акцент делался не столько на
специальных вопросах киноведения, сколько на общекуль-турных явлениях,
реализовавших себя, в частности, в кинематографе и видеопродукции. Доклад
Виктории Марченковой «Видеоарт в России начала девяностых» был
посвящен следующей проблеме: после распада СССР перед российской не-формальной
культурой (в том числе контркультурой) встал вопрос самоопреде-ления, и в
поисках новой идентичности она обращается в том числе и к видеоарту, до начала
1990-х годов представленному фрагментарно в советском андеграунде. Многие из
проектов, реализованных в рамках этого направления, отличались ско-рее
социальной заостренностью, чем сложностью технологических разработок, и
формально были близки к кинематографической «новой волне»; кроме того, видеоарт
оказался весьма продуктивным языком для ряда групп постмодернистской
направленности — в частности, перформансное направление концептуализма смогло наиболее
полно воплотиться именно в видеоарте. В докладе также под-черкивалось, что
видеоарт — явление, по своим основным устремлениям в прин-ципе органичное для
российской контркультурной среды; в 1990-е же годы он впитал опыт типологически
близкого европейского и американского видеоарта, приобрел более совершенные
технические средства для своего воплощения.
Выступление
Константина Бандуровского «"Тихое
кино" девяностых» факти-чески представляло собой два доклада
в одном, что было связано с различиями в интерпретации самого понятия «тихого
кино». В первом случае имеется в виду, что значительная часть кинопродукции
1990-х годов (в том числе наиболее эли-тарная ее составляющая) прошла мимо
зрителей и киноведов и в значительной степени представляет сейчас собой terra incognita (в
докладе были представлены примеры таких фильмов и предложен вариант их
систематизации). Другой смысл — собственно терминологический, прилагаемый к
одному из направлений этого незамеченного кинематографа девяностых. Константин
Бандуровский предложил следующее разделение, основанное на использовании звука:
немое кино — звуковое кино — «тихое кино», причем если в первом случае
кинотекст сам по себе очень активно «говорит» зрителю, хотя использовать звук
ему не поз-воляют технические возможности, то в третьем он становится
минус-приемом с экзистенциальной подоплекой, повествование строится на
использовании раз-личных вариаций тишины. Хотя основные принципы «тихого кино»
были об-основаны еще в 1920-е годы, наибольший расцвет этого течения в России
произо-шел именно в девяностых.
В докладе
Николая Поселягина «Фильм "Ширли-мырли" как пример самоописания
культуры первой половины 1990-х годов» высказывалось мнение, что
распад СССР и связанной с ним жесткой, но ставшей привычной системы норм, а
также возникновение новых политических и социокультурных реалий вызвали в рос-сийской
идеологии представление, что сама жизнь превратилась в спектакль без правил,
аналог комедии дель арте с предельно размытой структурой. Процесс освобождения
от прежних стереотипов сопровождался их пародийным пере-осмыслением, схожим с
эффектом карнавализации. В итоге параллельно дискре-дитации старых идеологем
вместо поиска новой целостной идеологической си-стемы стало постулироваться
чувство принципиальной свободы от канонов (т.е. более гибкий и игровой — в
семиотическом смысле — вид идеологии). Это, од-нако, имело следствием столь же
общий релятивизм, функционирующий по от-ношению к девальвированным ценностям
как минус-прием. В фильме «Ширли- мырли» это реализовано как отказ от любых
видов детерминизма; травестируются все подряд идеологемы и каноны: от мифа о
старой и новой России до за-прета на обсценную лексику, от бытового расизма до
сущности христианства. Сю-жет по преимуществу развивается по лейтмотивному
принципу, общая канва остается расплывчатой наподобие народной драмы.
В докладе
Игоря Польского «Новая религиозность в постатеистической стране: расцвет New Age утопии в 90-е (о движении
"Анастасия"/ "Звенящие кедры России")» рассматривалась эволюция названного движения с середины
1990-х годов до современности. Была проанализирована система основных прин-ципов,
на которых строится идеология движения (в основном на материале книг основателя
«Звенящих кедров России» — Владимира Мегре), а также просле-жены механизмы его
институционализации и распространения в социуме.
Сергей
Панов выступил с сообщением
«Миф о "Великом возвращении", лите-ратурное свидетельство, политика
памяти». Под «Великим возвращением» под-разумевается возвращение
диссидентов в Россию в 1990-х годах. Строго говоря, в выступлении
анализировалось не все явление в совокупности, а одна его часть, но весьма
показательная для первой половины девяностых: возвращение эмиг-рантов
почвеннического направления, в первую очередь А.И. Солженицына, и их стремление
(а также почвенников-неэмигрантов) найти пути к тому, чтобы «обу-строить
Россию». Особое внимание уделялось метапозиции теоретиков спасения русского
народа: с одной стороны, в манифестах теоретики, казалось бы, само-отождествляются
с адресатом (апелляция к «мы»), но с другой — народу отво-дится весьма
определенная функция того, кто будет протаптывать тропу гению, который
возвестит ему истину бытия. И народ, и гений при этом символически выводятся за
пределы собственного прошлого с помощью актов прощения и заб-вения. Подобные
корректирующие культурную память риторические практики помогают осуществлению
денегации — отрицания вины (за свое прошлое).
Никита Гайдуков
посвятил свой доклад «Российская полития девяностых: ко-ролевство кривых
зеркал» рассмотрению формирования политической системы первых
постсоветских лет (которую он определил аристотелевским термином «по-лития») и
ее отображения в представлении 2000-х годов (для которого он исполь-зовал
метафору «кривых зеркал»). Отдельное внимание было уделено основной
государственной символике Российской Федерации (флаг, герб, гимн, дата осно-вания
государства), которая представляет собой своеобразную смесь из аналогич-ных символов
СССР и Российской империи. В результате возникает вопрос об идеологической
ориентации России, которая не может или не хочет выработать новую
идеологическую платформу и репрезентирует себя через старые клише тех
социально-политических систем, от которых, казалось бы, отказывается.
В докладе
Игоря Артемова « "Поезд в огне ": судьба русского
рока в девяностые» прослеживается история этого явления как
характерной иллюстрации того, что происходило в социокультурной сфере России в
девяностые. На рубеже 1980— 1990-х годов русский рок взял на себя функцию
выразителя коллективных ожи-даний (в первую очередь — ожиданий перемен и
экзистенциальной свободы), од-нако в первой половине девяностых большинство
участников этого музыкального движения не смогли адаптироваться к той новой
ситуации, провозвестниками ко-торой являлись на предыдущем историческом этапе.
Началось умирание русского рока — в первую очередь за счет массового оттока
исполнителей из сферы музыки в бизнес или политику, но также и по внутренним
причинам: из текстов исчезает социально-политическая проблематика, размываются
основные дифференциаль-ные черты русского рока как такового. Возрождение
русского рока началось в 1997 году, однако это уже было качественно иное
явление: не столько социальное протестное течение, сколько одно из направлений
шоу-бизнеса.
«Круглый стол»
завершился выступлением Валерии Косяковой «Взгляд из двух-тысячных:
дискотека девяностых» — по сути, кульминационным по отношению к
одной из основных проблемных точек, заявленных на конференции: а именно каким
образом и с какими целями при репрезентации девяностых сегодня про-исходит
искажение той эпохи. В качестве материала для анализа был взят ком-плекс
мероприятий, организуемых «MTV» начиная с 2010 года, — так
называемая «СупердискотЭка 90-х», а в качестве основного объекта внимания — те
психоло-гические и идеологические акценты, которые расставляются организаторами
этих дискотек в отношении прошедшей эпохи. Основной пафос «дискотек 90-х» — кол-лективное
возвращение их участников в эпоху своего детства (основная целевая аудитория
дискотек — люди, которым сейчас от 25 до 35 лет). Это возвращение происходит
благодаря нескольким процедурам: смешению отличительных черт собственно
девяностых с предшествующим позднесоветским этапом; подчерки-ванию позитивных
явлений, характерных для обеих эпох, и одновременно эли-минированию любых
отрицательных коннотаций, забвению травматического опыта реальных 1980-х и
1990-х; настойчивой апелляции к детству адресатов. В итоге культурное
пространство девяностых моделируется как «золотой век», очищенный от истории
как таковой. Подобная репрезентация двунаправлена: эпоха детства утверждается
как реализованная утопия, а момент символического воссоединения с ней — как
продолжение этой утопии, отнесенной к прошлому, в настоящем. Это позволяет
возникнуть идеологическому конструкту, согласно ко-торому счастливые девяностые
закономерно продолжаются в позитивных двух-тысячных, где и происходит
дискотека. В свою очередь, адресат — поколение 1980—1990-х годов — активно воспринимает
этот конструкт, так как, мечтая о еди-ном культурном пространстве, не имеет
возможности укоренить свое прошлое в какой-либо конкретной целостной
исторической ситуации. Вместе с тем история ускользает от него, замещенная
(уничтоженная?) сконструированными артефак-тами, по отношению к которым у
поколения 1980—1990-х возникает ностальгия.
Подводя некоторый
промежуточный итог (так как данный «круглый стол» — только первый в ряду
ожидающихся в будущем мероприятий), можно сказать, что основная цель — или, во
всяком случае, одна из основных целей — этой на-учной встречи была не
академически-научной, а общекультурной. Объект ана-лиза, эпоха девяностых, —
сложный и многогранный феномен, одно из ключевых явлений в истории России в
целом, — в двухтысячные подвергается символиче-скому уничтожению,
идеологические рамки 2000-х годов отказываются вмещать в себя девяностые, либо
«забывая» их, либо замещая некими вторичными репре-зентациями, наконец, сводя
их к некой функции моста между советским этапом и современностью.
Многофакторный
научный анализ девяностых должен позволить как лучше понять закономерности этой
эпохи как таковой, так и противостоять процедуре забвения, в силу тех или иных
причин ставшей столь актуальной в идеологиче-ском пространстве России 2000-х
годов.
Статьи по
материалам докладов размещаются на сайте РАШ РГГУ www.kogni.ru,
а отдельные материалы будут опубликованы
также в журнале «Культиватор».
Николай Поселягин