(Рец. на кн. : Posner R.A. Law and literature. Cambridge, MA; L., 2009)
Опубликовано в журнале НЛО, номер 6, 2011
ПРАВО КАК ЛИТЕРАТУРА — И
НАОБОРОТ
Posner Richard A.
Что может быть общего между художественной литературой
и юриспруденцией? С точки зрения обыденного «здравого смысла» они могут
показаться крайне да-лекими друг от друга сферами жизни — по способу отношения
к реальности, по функциям и т.д. Однако есть между ними и общее; близость права
и литературы как дискурсивных и институциональных систем послужила даже
основанием для формирования (в 1970-х гг.) особой междисциплинарной области
знаний под на-званием «право и литература».
Один из специалистов в
этой области — Ри-чард Познер, известнейший ученый-юрист, преподаватель
Чикагского университета, судья апелляционного суда США и самый цити-руемый
правовед в мире[1]. Первое издание его книги «Право и литература» увидело свет
в
С момента своего
появления эта междисциплинарная область была — и отча-сти остается по сей день
— спорной. Главный вопрос здесь — это природа и сте-пень близости права и
литературы. В качестве главных «точек пересечения» той и другой выступают два
следующих, довольно очевидных аспекта. Во-первых, су-ществует целый ряд литературных
произведений, затрагивающих юридическую проблематику: «Преступление и
наказание» Достоевского, «Процесс» Кафки и т.д. Во-вторых, само право является
риторической дисциплиной; речи великих судей часто обладают литературным
измерением; изложение дела или, скажем, судебное решение имеют нарративную
структуру; свидетельства обвинения и за-щиты подлежат интерпретации, — словом,
самые разные факты судебной прак-тики поддаются (квази)литературоведческому
(риторическому, герменевтиче-скому и т.п.) анализу. «Право в литературе» и
«литература в праве» — именно так были названы соответствующие учебные курсы в
американских юридических школах[2] и именно этим двум сторонам отношений между
литературой и правом посвящены первые две части книги Познера.
Произведений, тема
которых право, прежде всего «естественное право и воз-мездие — нормативные
системы, параллельные позитивному праву и влияющие на него» (с. 21), и в самом
деле немало. Юридическая теория и судебная практика, отношение закона к мести,
преступление и наказание, наследование, интеллек-туальная собственность — все
это темы бессчетного числа литературных произве-дений; к этой «литературной
юриспруденции», по выражению Познера, отно-сятся «Илиада» Гомера и «Гамлет»
Шекспира (они рассматриваются в главе «Отмщение как прообраз права и жанр
литературы»), «Потерянный рай» Миль-тона и «Оливер Твист» Диккенса и другие
образцы великой литературы. Опре-делению «великой литературы» Познер (с не
вполне ясной целью) посвящает целых десять страниц, из которых мы узнаем, что
великая литература — это ли-тература, во-первых, проверенная временем, а
во-вторых, сочетающая в себе не-однозначность и универсальность (с. 28). Таков
один из первых штампов, встре-чающихся в рассуждениях Познера о литературе и
характерных скорее для обыденного «здравого смысла», нежели для
литературно-теоретической мысли[3].
Познер ставит перед
собой задачу исследовать «гетерогенный характер жан-ра — художественной
литературы на правовые темы» (с. 60), однако в действи-тельности первая часть
книги служит прежде всего доказательством другого те-зиса: литература на тему
права обильна. Познер показывает, как в одних произведениях юридическая
проблематика скорее служит лишь «приманкой» («Праведные и неправедные»
Коззенса, «Простофиля Вильсон» Твена и др.), а в других занимает центральное
место («Костер тщеславий» Тома Вулфа и др.); как по-разному может изображаться
суд в литературе; как подобные произведе-ния помогают изучению сравнительного
права (сопоставление американского и французского уголовного судопроизводства —
на материале «Постороннего» Камю). При этом обсуждение каждого произведения
сводится преимущественно к пересказу с упором на «юридические» элементы сюжета
и с кратким правоведческим комментарием, а вся первая часть книги — к простому
списку источников для учебного курса по данной теме. Впрочем, даже и этот
список неполон: Познер почти ничего не говорит о «Преступлении и наказании»
Достоевского и вообще обсуждает преимущественно англосаксонскую традицию.
Вторая часть книги
представляется более интересной. Как уже было сказано, в рамках «права и
литературы» правоведы обращаются не только к литературе, но и к науке о ней. В
1980-х гг. ключевой проблемой стала проблема юридической интерпретации, для
обсуждения которой оказались особенно актуальными, во- первых,
англо-американская «новая критика» с ее учением о так называемом
«интенциональном заблуждении», которое она отвергла, наделив читателя большими
правами, чем прежде; а во-вторых, современная литературная теория, в особен-ности
деконструктивизм. Стало принято считать, что любой юридический текст можно
толковать более или менее по-разному и что любая юридическая интер-претация в
той или иной степени субъективна. Характерно, однако, что обратив-шиеся к
литературной теории правоведы отдавали предпочтение тем теоретикам, которые
имели репутацию защитников границ интерпретации (Э. Хирш, У. Бут, «неокритик»
К. Брукс), а не проповедников ее безграничности (Б. Джонсон, П. де Ман, Ж.
Деррида, М. Фуко, Р. Барт)[4]. Эту позицию разделяет и Познер, осуж-дающий
увлечение радикальной теорией, предметом которой стало в 1970-х гг.
производство значения в разных (а не только литературных) типах дискурса и
которая занялась поиском «литературности» в текстах, литературными не являю-щихся
(точнее, прежде таковыми не считавшихся). В этом смысле будет справед-ливо
заметить, что две древние дисциплины — правоведение и литературоведе-ние —
смогли пересечься друг с другом не только тогда, когда они перестали быть
автономны (так говорит Познер во введении, с. 5), но и когда предмет той и дру-гой
стал, наоборот, мыслиться как более или менее автономная область — не свя-занная
с реальностью, замкнутая на себя[5].
Итак, Познер
рассуждает о законодательных актах и судебных решениях, ста-вящих перед
правоведом «вопрос об объективности в интерпретации», и заклю-чает, что
интерпретация всегда относительна и что повышенная рефлексивность не делает ее
лучше, поскольку она представляет собой естественный, интуитив-ный процесс (с.
273, 275). В силу различной природы литературного и юридиче-ского текстов они и
интерпретируются по-разному. «Даже если литературные тексты автореференциальны,
это не значит, что таковы и юридические тексты», — настаивает Познер и,
наконец, заявляет, что ни метод деконструкции, ни понятие интертекстуальности к
юриспруденции неприменимы (с. 280, 285). С этим вполне согласуется прочтение
литературных произведений «о праве» самим Познером в первой части книги.
Какая же тогда
польза юриспруденции от литературной теории? Насколько во-обще полезны
художественные тексты и литературоведческие теории для ученого-правоведа и
практикующего юриста? Судя по книге Познера, пользы от них не-много; скептицизм
первой версии книги сохраняется и в третьей: специалист по «Гамлету» не может
сказать ничего ценного (нового) о конституции, а специалист по конституции — о
«Гамлете», признает автор (с. 322). Литература полезна тем, что благодаря ей мы
приобретаем «суррогатный опыт», расширяем наши «эмоцио-нальные горизонты»,
познаем себя, получаем удовольствие — десять страниц по-свящает Познер описанию
этих потенциальных эффектов литературы, — однако, настаивает он, она неспособна
сделать нас более нравственными, как полагают не-которые другие авторы работ по
«праву и литературе». А значит, нередко встре-чающаяся идея о «гуманизирующем»
влиянии литературы на юриспруденцию[6] является таким же заблуждением, как и
подход к юридическому дискурсу с пози-ций литературной теории, — об этом
говорится в третьей части книги, озаглавлен-ной: «Чем еще литература может быть
полезна праву?» Польза эта, по Познеру, за-ключается в том, что литература,
во-первых, служит для юристов «источником фонового знания» и иногда изображает
интересные «гипотетические ситуации для проверки правовых принципов» (виновен
ли Яго в убийстве Дездемоны и т.п.). Во- вторых, наряду с литературоведением,
она учит их правильно читать и писать юри-дические тексты — в той мере, в какой
средством убеждения служат не только факты и логика, но и риторика. В конце
концов, правовым текстам никогда не по-мешает стать лучше в стилистическом отношении.
В отдельную, четвертую
часть «Права и литературы» вынесено обсуждение правового регулирования
литературы (от литературной пародии до порногра-фии). В частности, Познер
останавливается на проблеме соблюдения авторских прав, но, к сожалению, не рассматривает
ее в связи с новыми технологиями (Ин-тернетом, новыми носителями информации),
существенно эту проблему услож-нившими. Согласно предисловию, книга Познера
имеет перед собой задачу осве-тить все темы, привлекающие внимание специалистов
по «праву и литературе», и, судя по охваченному кругу вопросов, с этой задачей
справляется.
Вместо заключения, в
котором подводились бы итоги и делались выводы, мы находим «манифест» — так
автор называет составленный им перечень теорети-ческих, методологических и педагогических
рекомендаций, призванных задать направление дальнейшего развития
междисциплинарной области знаний «право и литература». Вот некоторые из этих
рекомендаций. В качестве источников сле-дует выбирать произведения, проверенные
временем; нередко литературные про-изведения, посвященные юридическим вопросам,
имеют более глубокий смысл (Познер называет его «метафизическим»), поэтому не
следует читать их поверх-ностно; что касается анализа этих произведений, то
«жаргона следует избегать, от интерпретативных крайностей — отказаться. Наша
культура нуждается в таких откликах на литературу, которые не опосредованы
претенциозной теорией и вы-ражены в прозе без всяких прикрас» (с. 549).
Последний абзац «манифеста» гла-сит: специалисты по «праву и литературе» «должны
спуститься со своих башен из слоновой кости на несколько ступенек и сделать
больший упор на служение профессии юриста. Они должны уделять больше внимания
риторике судебных решений, рассказу как модели для судебного решения
<…>. Они должны оста-вить попытки — которые были пока бесплодны и,
очевидно, будут бесплодны и впредь — применять принципы литературной
интерпретации к законам и поло-жениям Конституции. Также им нужно прекратить
попытки гуманизировать пра-вовую практику, занимая судей, адвокатов и
студентов-юристов литературными произведениями, не имеющими отношения к праву.»
(с. 550). В этом абзаце По-знер повторяет то, о чем он говорил на протяжении
книги. Как видим, ему отнюдь не близка теория, во многом под влиянием которой и
сформировалась область исследований «право и литература», и, раз уж такая
область существует, то пусть хотя бы не переоценивается значение литературы для
права! — таков основной пафос книги Ричарда Познера.
______________________________________
1) См.: Shapiro F.R. The Most Cited Legal
Scholars // Collected Papers on Legal Citation Analysis / Comp. F.R. Shapiro.
2) См.: Gemmette
E.V. Law and Literature: An Unnecessarily Suspect
Class in the Liberal Arts Component of the
3) О
том, как в ранней работе Познера по «праву и литера-туре» его анализ
основывается на дихотомиях, принадле-жащих «здравому смыслу» (а потому
подозрительных): развлечение/поучение, форма/содержание, наука/рито-рика, — см.
в: LaRue L.H. Posner on Literature //
4) См.: Frug J. Henry James, Lee Marvin and the Law // New
York Times Book Review. 1986. 16 Feb. P. 28.
5) Ср.:
«Текст может утверждать лишь одну истину, а имен-но — что истины не существует
или что она в принципе недостижима. Эта концепция языка выходит за рамки ли-тературы
и, особенно в американских университетах, ка-сается дисциплин, чья связь с
миром никогда ранее не ставилась под сомнение. Так, история, право и даже есте-ственные
науки описываются как литературные жанры с их правилами и конвенциями;
отождествленные с лите-ратурой, которая мыслится подчиняющейся лишь своим
собственным правилам, эти дисциплины стали, в свою очередь, замкнутыми и
автономными объектами» (Todo— rov Tz. What Is Literature For? // New Literary History.
2007. Vol. 38. № 1. P. 21).
6) Кстати,
ее разделяет и Ц. Тодоров в вышеназванной статье, посвященной тому, как и зачем
нужно преподавать литературу студентам — не только филологам, но и политологам,
юристам и т.д.