(От составителя)
Опубликовано в журнале НЛО, номер 6, 2011
(От
составителя)
При съемках
документального фильма об Иосифе Бродском произошел по-казательный курьез. Пока
автор этих строк брал на фоне дома Мурузи ин-тервью у Григория Исааковича
Дитятковского, исполнителя главной роли в фильме А. Хржановского «Полторы
комнаты», при смене пленки в видеока-мере отошедшему в сторону актеру прохожая
дама задала невинный вопрос: «Скажите, а не в этом здании жил поэт Бродский?»
Можно смело утверждать,
что творчеству Бродского повезло — он из наи-более читаемых и изучаемых сегодня
современных поэтов. В последние годы о поэзии его написано рекордное количество
исследований, по-русски и по- английски. Однако, как ни парадоксально это
прозвучит, Иосиф Бродский во многом до сих пор остается фигурой загадочной,
непонятой и непонят-ной. Проблема, если это вообще проблема в широком смысле, а
не в узком английском значении «задачи» (как в названии экспериментального
набоковского сборника «Poems and Problems»), как представляется — в двой-ственном статусе Бродского,
когда всенародная известность сочетается с эли-тарностью, а хрестоматийно
романтическая биография — с непродираемой сложностью текстов.
Строго говоря, при жизни
Бродский успел легально просуществовать в русской культуре от силы 5—6 лет,
если посчитать то время, когда его произ-ведения стали по-настоящему доступными
широкой читательской аудитории. Он стремительно вторгся в пространство языка,
оставив в нем ощутимый след, и рано исчез, так и не прикоснувшись к берегу
обрушившейся империи. Уход Бродского ассоциируется у соотечественников скорее с
травмой.
Опыт активного
переживания его наследия поэтами-современниками можно (хотя и не без риска быть
одернутым) также назвать травматическим. Основной механизм реакции на поэтику
Бродского описывается здесь на-бившей оскомину, но пока не потерявшей значения
формулой из блумовской терминологии — anxiety of influence. Глупо
искать эквивалент этому емкому понятию, поэтому остановлюсь на переводе
заведомо грубом, но снимающем, как стружку, верхний и наиболее важный концептуальный
слой оригинала: «страх влияния» (именно так, кстати, блумовская книга в первом
русском переводе С.А. Никитина и называлась). Страх этот выражается бувально в
установке писать с оглядкой на Бродского, — установке, которая привела к тому,
что большинство современных поэтов — в особенности принадлежащих к так
называемому «поколению тридцатилетних» и формировавшихся на стыке девяностых —
довольно рано осознало, что писать «под Бродского» не-возможно[1]. Добровольная
сдача в плен равнозначна творческому самоубий-ству, растворению в чужой поэтике
(к чему подводил, заметим, сам Бродский, судя по дневниковой записи Томаса
Венцловы, заявлявший: «Поэт… должен давить аудиторию, как танк»).
Отсюда следует еще один
парадокс: замеченный и прочитанный, на уровне текстуры в поэзии девяностых и
нулевых Бродский остался «непереварен-ным». Страна обошла стороной косой дождь,
а не поэт ее. Отказ этот был по- своему беспрецедентным и абсолютно
сознательным, ибо в нем читалось же-лание устоять против соблазна, сохранив
поэтическую самобытность[2].
Сегодня, двадцать лет
спустя после поэтического сквозняка, ворвавшегося в спертую коммуналку
советской подцензурной литературы, и через пятна-дцать лет после смерти самого
поэта, ситуация достаточно стабилизирова-лась, чтобы можно было разглядеть в
ней приметы возвращения Бродского.
К танку (или в названии
пошлой прозы А. Проханова «теплоходу» под названием «Иосиф Бродский»)
попривыкли: из смертью остановленной машины за прошедшие десятилетия не
выпрыгнули ни хитрые греки, ни тем-ные демоны.
Если сравнивать с
растерянностью русскоязычной поэзии 1990-х, поло-жение русской филологии по
отношению к феномену Бродского выгодно от-личается. Сам Юрий Лотман успел
заинтересоваться Бродским (как следо-вало ожидать, объект этому вниманию
демонстративно воспротивился, хотя втайне, кажется, оно ему польстило); не
проигнорировал Бродского и Ми-хаил Гаспаров; научные сборники и конференции,
посвященные творчеству И.Б., были организованы еще при жизни поэта. Тем не
менее весьма скоро стал очевиден ощутимый зазор между наукой об
идиосинкратическом «Брод-ском» и знанием этой науки о своем предмете, что
называется, first—hand — по первоисточникам. В истории мировой литературы
такое случается сплошь и рядом, но для толкования поэзии Бродского с ее
подчеркнутым обилием конкретных личных реминисценций нехватка биографического
материала казалась временным, хотя и досадным отставанием.
Правда,
биографическая ниша стала быстро заполняться — титаническую
работу по систематическому опросу друзей и коллег Бродского проделала
британская исследовательница Валентина Полухина, труды которой (три тома
по-русски и два по-английски) послужат незаменимым компендиумом для будущих
биографов наравне с мемуарами Р. Аллой, Я. Гордина, И. Ефи-мова, А. Кушнера, А.
Наймана, Е. Рейна, Л. Штерн и многих других[3]. Еще важ-нее оказался факт
публикации первой «литературной биографии» Бродского, написанной покойным Львом
Лосевым[4]. О том, с каким трудом Лосеву при-шлось укладываться в прокрустово
ложе им самим же избранных рамок благопристойного повествования,
свидетельствует уже посмертно опублико-ванная книга его мемуаров «Меандр» (М.:
Новое издательство, 2010) — неко-торые места в ней, касающиеся Бродского или их
общих знакомых, настолько разительно по тональности отличаются от официального
жизнеописания, что читателю порой становится неловко.
Блок,
представляемый вниманию читателей «НЛО», собран на пересече-нии жанров и
представляет собой попытку синтеза накопленных, а на самом деле еще только
накапливаемых знаний о Бродском с аналитическим про-цессом пристального чтения
его стихов. В случае И.Б. интерпретация текстов часто требует знания не только
исторической хроники, но и «закадровой» по-вседневной реальности. В
пушкинистике или мандельштамоведении такой подход никого не удивляет, в
бродсковедении же приходится двигаться почти на ощупь, опасаясь наступить на
мины полутабуированных тем и персона-лий. Одна из причин, разумеется, в позиции
самого покойного, не раз про-сившего не вдаваться в подробности его личной
жизни.
Празднования 70-летия
со дня рождения Бродского в России в 2010 году добавили образу поэта юбилейного
лоска: центральные телевизионные ка-налы отметили дату в новостных выпусках,
транслировались специально подготовленные документальные передачи,
публиковались газетные интер-вью с «имевшими счастье знать»… Дело даже не в
сомнительном качестве по-точной продукции под брендом «Бродский», а в индикации
интересов целе-вой аудитории, точно угаданных и соответствующим способом в
эпоху доро-гого эфира упакованных.
Как и в случае с
отгремевшими десятилетие назад юбилейными мероприя-тиями другого русского
американца, Владимира Набокова, с которым Брод-ского связывала странная и еще
толком не описанная траектория почитания- отталкивания, шум пройдет, а суть
останется.
Когда раскрылся железный
занавес, оказалось, что Бродский и постсовет-ская Россия, оба щедрые и
непоследовательные, нашли друг в друге много об-щего. И.Б. успел разглядеть
новую власть в лицо: однажды столкнулся с пре-зидентом СССР Михаилом Горбачевым
в кулуарах Библиотеки Конгресса (насчет того, какой именно диалог произошел
тогда между ними, существует несколько версий); встретился с мэром Петербурга
Анатолием Собчаком (правда, два дня спустя фактически взял обратно данное тому
обещание по-сетить родной город); сочинил резкое стихотворение о провозглашении
неза-висимости Украины; подписал договор с редакцией журнала «Искусство Ле-нинграда»
на публикацию пьесы «Мрамор» (перечислив вознаграждение в ненужных рублях
своему сыну Андрею Осиповичу Басманову)…
Наконец, к нему потекла
фан-почта от сонма невидимых, словно с неба вдруг обрушившихся на него
поклонников и поклонниц из бывших респуб-лик СССР. Одна из таких читательниц,
жительница Минска, начинала свое послание как онегинская Татьяна, прилагая
черно-белую фотокарточку пас-портного формата и собственный рисунок — лес
акварелью:
«Добрый
вечер, Иосиф Александрович!
Конечно, не писать Вам я уже не
могу, не следовало начинать. Теперь же все, что публикуется о Вас, и сами Вы в
стихах — все это идет ко мне само по себе. Если кто-то спросит меня, как найти
человека, которого потерял по недоразумению и по которому скучал, то могу дать
точный совет <…>»[5]
Другой — поэт-сибиряк из
Томска — признавался:
«Я бы не решился на этот раз
посылать Вам письмо, зная Вашу занятость. Но посмотрел Вас по телевизору.
Вернее, от волненья я не слушал и не смотрел, а каким-то образом воспринимал
через кожу, так мне кажется сей-час. Это было неожиданно. Вы как будто
разговаривали с самой природой… и нельзя было подсунуть даже перочинный ножик
между Вашими словами и самой жизнью»[6].
Мифостроительство
постфактум — дело неблагодарное. У позднего Забо-лоцкого есть строки,
величественные и простые одновременно:
Был
день как день. Шныряли вапоретто.
Заваленная
грудами стекла,
Венеция,
опущенная в лето,
По
всем своим артериям текла.
Далее хочется
прибавить: Etc., etc., etc., воспользовавшись любимым эл-липсисом в устной
английской речи Бродского. Несмотря на отточия, пуб-ликуемые ниже дневниковые
записи Томаса Венцловы — уже больше того, что публикатор готов
был открыть всего несколько лет тому назад, и того, к чему мы сами были готовы
еще вчера. Статья Юрия Левинга — подступ к составлению
зрительского репертуара и киновкусовой палитры Бродского, задача, имеющая смысл
для реконструкции и понимания определенного слоя его произведений. В
исследовании Федора Двинятина ставится вопрос о межъязыковых
звукосмысловых соответствиях в сложной стихотворной ткани Бродского. Завершает
блок статья Валентины Полухиной о стихотво-рении «Ты узнаешь меня по
почерку…», в котором исследовательница вы-являет важный подтекст, связанный с
реальными фактами биографии Брод-ского. Малыми мотивами через четыре материала
проходят темы чисел, телефонных номеров, визуальных ассоциаций — радость
узнавания рифмую-щихся тем и расплетание образных нитей оставляем читателю.
Юрий Левинг
__________________________________________
1) Ср. опрос молодых
авторов: Избранные ответы некоторых русских поэтов на «Анкету о Бродском» /
Подготовка материалов и послесловие Кирилла Кобрина // НЛО. 2000. № 45. По
мнению Ильи Кукулина, отношение поэ-тов 1990—2000-х к И. Бродскому
характеризуется «стрем-лением найти в русском языке другие ресурсы вырази-тельности
в другую историческую эпоху», тогда как блумовский концепт более всего применим
к авторам открыто романтическим, «пассионарным» (частное со-общение, 26 апреля
2011 года). Также см. блок статей, по-священный «неканоническим» прочтениям
Бродского в: НЛО. 2004. № 67.
2) Ср. результаты
опроса, осуществленного по инициативе Дмитрия Кузьмина и приуроченного к
десятилетию со дня смерти Бродского. Редакция журнала «Воздух» (2006. № 1)
предложила поэтам разных поколений и художе-ственных ориентаций ответить на
несколько вопросов: о наследии нобелевского лауреата в сегодняшней поэзии,
взаимосвязях поэтики Бродского с поэтикой ровесников и младших современников, а
также об изменении литера-турного пейзажа с его уходом (среди опрошенных — Алек-сей
Цветков, Татьяна Щербина, Наталья Горбаневская, Мария Степанова и др.) (http://www.litkarta.ru/projects/vozdukh/issues/2006-1/10-let—bez—brodskogo/).
3) Три сборника интервью
в серии «Бродский глазами совре-менников» (сост. В. Полухина) вышли в
Петербурге в из-дательстве журнала «Звезда» (1997, 2006, 2010); см. также:
Иосиф Бродский. Книга интервью / Сост. В. Полухина. М., 2005. Из недавних работ
отметим монографии Елены Петрушанской «Музыкальный мир Иосифа Бродского» (СПб.,
2007) и Дениса Ахапкина «Иосиф Бродский после России. Комментарии к стихам
1972—1995» (СПб., 2009). Замечательная серия книг альбомного типа под редакцией
М.И. Мильчика начала выходить в петербургском изда-тельстве Фаддея и Лины
Перловых («Венеция Иосифа Бродского» Михаила Мильчика и «Иосиф Бродский в
Литве» Якова Клоца, обе — 2010; готовится к изданию «Иосиф Бродский в ссылке»).
4) Лосев Л. Иосиф
Бродский: Опыт литературной биогра-фии. М.: Молодая гвардия,
5) Письмо М. А-ной.
Бродский не оставил без внимания этот крик души, поблагодарив за письмо и
присовокупив: «Я не знаю, что делать с чувствами, которые оно описыва-ет, но,
вероятно, следует радоваться, что они существуют» (15 июня 1991 года). Цит. по: Joseph Brodsky Papers (GEN
MSS 613)
(Beinecke Rare Book and Manuscript Library,
6)
Из письма М. А-ва. 10 марта 1991 года (Brodsky Papers
(Yale Archive)).
Воспроизведение без разрешения Фонда запрещено.