Опубликовано в журнале НЛО, номер 6, 2011
MUST BE LUV…
Один зощенковский персонаж начинает свой рассказ словами: “Я всегда симпатизировал центральным убеждениям”. Формула незабываемая, потому что очень точная. Беззаветная любовь советских интеллектуалов к начальству остается их, может быть, самой загадочной и иногда до смеха трогательной чертой.
В книге воспоминаний бывалого литфункционера В.O. Осипова[1] есть глава, посвященная встречам с Мариэттой Сергеевной Шагинян (1888-1982).[2] В свое время Шагинян выкроила себе особую нишу в писательской номенклатуре, сочетавшую высоколобый культ Гёте (“Путешествие в Веймар”, 1914; “Гёте”, 1950) с дежурным соцреализмом (“Гидроцентраль”, 1931). Но сегодня ее известность постепенно сходит на нет, продолжая светиться лишь отраженным светом в именах деятелей культуры, возможно, названных родителями в ее честь, – Мариэтты Омаровны Чудаковой (р. 1937), Мариэтты Сергеевны Цигаль-Полищук (р. 1984) и некоторых других.
Осипов пишет о Шагинян с неподдельным, вроде бы, восхищением: его впечатляют ее долголетие, темперамент, “невообразимо-многогранная эрудиция знаний (sic) и профессионализм пера”. Но одна из рассказанных им историй полна невольной иронии. Приведу ее с небольшими купюрами.
— Я [Шагинян] приказываю вам задержать подписание в печать своей книги “Четыре урока у Ленина” <…> Это как понимать, что издательство не хочет упомянуть в этом предисловии Сталина по связи с Лениным? <…> Вы слышали о письме ко мне Александра Воронского, когда он был редактором “Красной нови”? <…>
Читаю, обратив внимание на дату – 1923-й, при жизни Ленина писалось:
“Да, забыл: знаете, очень Ваши вещи нравятся тов. Ленину. Он как-то об этом говорил Сталину, а Сталин мне. К сожалению, тов. Ленин тоже болен, и серьезно <…> Выздоравливайте <…> А. Воронский”.
— Когда я собралась опубликовать письмо, так Воронского по велению Сталина репрессировали и предали забвению. Но Ленин ведь в письме! <…> Все отказались помогать мне. Решаюсь звонить Сталину. Соединили – кстати на удивление уже через два дня. Пожаловалась ему. Сказала ему: «Товарищ Сталин! Из-за обвиненного в троцкизме Воронского мне запрещено писать об отношении к моему творчеству Ленина и вас, товарищ Сталин!» Он в ответ проговорил кратко, но внушительно: «Мы подумаем. Мы разберемся. Не допустим несправедливости в отношении товарища Ленина» <…> Вскоре мне сообщили: «Публикуйте отзыв Ленина с прямой ссылкой на товарища Иосифа Виссарионовича Сталина без никаких (sic)[3] посредников. Зачем вам какие-либо посредники?! Расскажите, что товарищ Сталин рассказывал, что Ленин рассказывал ему, как высоко ценил ваши, товарищ Шагинян, вещи». А дальше? Умер Сталин – и стал неугоден Хрущеву. Теперь Сталин воспрещен для упоминаний, а Воронского разрешили для упоминаний. И выходит из-за Сталина письмо с именем Ленина под запрет <…> Подумала: надо говорить с Хрущевым. Не соединяют. Я к помощнику. Ничего в ответ вразумительного. Вчера снова напомнила – юлит… Уж сколько месяцев прошло <…>
Она добилась своего. Все-таки разрешили печатать письмо полностью. Правда, тот, кто от имени ЦК звонил мне, добавил, многозначительно понизив голос: “Если можно, то попытайтесь как-нибудь уговорить старуху обойтись без имени Сталина. Что нам заниматься реабилитацией? В случае чего пришьют, что издательство пересматривает решения партии об осуждении культа личности… Пусть письмо пойдет в пересказе ну хотя бы по такой схеме: Воронский рассказал Шагинян о положительном отзыве В. И. Ленина”. <…>
Шагинян, естественно, от такого совета категорически отказалась. Храню эту книгу.
Нынче поминать Ленина как-либо внятно столь же осудительно, как во времена Хрущева упоминать Сталина. Но я выписал эту биографическую новеллу. Надеюсь, она обезвредит модные от политконъюнктурщиков гипнозы (sic) — мол, каждый, кто брался при советской власти писать о Ленине, был продажным и прочая…
История шикарная, но я бы закончил ее немного иначе – ссылкой на два фольклорных текста.
Ее перипетии напоминают известную задачку о перевозе крестьянином на другой берег волка, козы и капусты. С той разницей, что условия задач по определению, вот именно, условны и обсуждению не подлежат (хотя, если вдуматься, зачем крестьянину волк?), тогда как неизбывная забота Шагинян о сохранении всей троицы – ее собственный выбор.
Он приводит на память старый анекдот.
Два советских скрипача поехали на международный конкурс. Один занял последнее, тридцать пятое, место, но нисколько не расстраивался по этому поводу, другой — второе и страшно горевал, что не первое.
Коллега его утешает:
— Чего, — говорит, — убиваешься? Место призовое, серебро, как никак, слава. Небось, и премия не маленькая…
— Как ты не понимаешь? — отвечает тот. — Вторая премия – только деньги, а первая – еще и право поиграть на скрипке Паганини!
— Ну и что?
— Как что? Скрипка Паганини – это… это… ну, как для вас там… ну… личный наган Дзержинского!
Тут все на месте. Молоко отдельно, мухи отдельно, каждому свое. А неуемной Мариэтте подай и скрипку Паганини, и наган Дзержинского. Любовь зла.
[1] Свидетельства очевидца. М.: Раритет, 2003.
Сын репрессированных родителей, активный комсомольский выдвиженец, шолоховед и покровитель деревенщиков, В.О. Осипов (р. 1932) был главным редактором издательства «Молодая гвардия» (1962-1974), первым заместителем главного редактора журнала «Знамя» (1974-1977), директором издательства «Художественная литература» (1977–1986). В эпоху перестройки пошел на понижение; ныне — ответственный секретарь Шолоховской энциклопедии и владелец издательства «Раритет».
[2] Осипов.., с. 61-69.
[3] «Без никаких» — любимый оборот Осипова, и должен, я думаю, остаться здесь на его (а не Шагинян) стилистической совести.