Опубликовано в журнале НЛО, номер 6, 2011
ДВА ЖУКА В
РУССКОЙ ПОЭЗИИ
Опыт системного прочтения двух
стихотворений[1]
Последнее время наши СМИ активно обсуждают, казалось
бы, не самый жи-вотрепещущий вопрос: достойна ли Центральная детская библиотека
России носить гордое имя Сергея Михалкова? Учитывая несомненные заслуги пи-сателя
перед детской литературой, руководство библиотеки всячески настаи-вает на этом.
Но есть и противники… В частности, Эдуард Успенский считает, что такое
присуждение выглядело бы кощунственно, поскольку досточтимый писатель известен
как литературный и общественный деятель, нещадно раз-облачавший и громивший
Пастернака, Синявского и Даниэля, Сахарова, да и вообще заслуги его перед
отечественной словесностью весьма сомни-тельны. Он даже считает, что с таким же
успехом можно создать «Детский садик имени Малюты Скуратова». Ну, это уж
чересчур… С кем не бывает?.. Мы все-таки более склонны разделить позицию
руководителей библиотеки. И попытаемся сейчас это аргументировать.
Во-первых,
Михалков известен как автор трех редакций официального гимна, текст которого он
искусно менял на протяжении многих десятилетий применительно к изменившимся
обстоятельствам. Такое не каждый сможет: недаром наш народ ласково называл
авторов музыки и слов гимна «нашими гимнюками». Во-вторых, широко известны его
стихотворения для детей, прежде всего «Дядя Степа — милиционер». В связи с
грядущей реформой МВД предлагаем печатать его под слегка измененным названием:
например, «Дядя Степа — полисмен» или как-нибудь еще. Да и сам текст легко
подда-ется объявленной ныне очередной модернизации. Например, в строфе
Ведь
недаром сторонится
Милицейского
поста
И
милиции боится
Тот,
чья совесть не чиста.
достаточно заменить «милицейского» на «полицейского»,
а «милиции» на «полиции».
Или другой его
шедевр — книжка «Лесная академия», печатавшаяся на протяжении десятилетий
многомиллионными тиражами.
Вот о ней и
пойдет речь в наших кратких заметках. В домашней библио-теке моих друзей чудом
сохранилась старая потрепанная книжка, которая, как можно полагать, и стала
импульсом к созданию «Лесной академии». Вот она: «Моя первая книга стихов» —
небольшая хрестоматия, вышедшая в из-дательстве «Товарищество М.О. Вольф» в
1912 году, то есть за год до рожде-ния С. Михалкова. На обложке ее напечатан
такой завет, звучащий в наши дни засилья Интернета и телевидения как нельзя
более современно:
Бойтесь,
дети, лени,
Как
дурной привычки.
И
читайте в сутки
Вы
хоть по страничке.
Эта книжка
позволила предпринять маленькое литературоведческое ис-следование, которое я и
предлагаю, г-н редактор, на Ваше благоусмотрение.
* * *
Не исключено, что маленькому Сереже в детстве читали
эту книжку и при-чудливым образом одно из стихотворений, названное
«Жук-учитель», так за-пало ему в душу, что спустя много лет вызвало цепь
ассоциаций, в результате которых и родилась «Лесная академия». Автором
«Жука-учителя» указан Константин Николаевич Льдов, некогда известный, а сейчас
забытый поэт, родившийся в
Сравним же теперь
эти два текста и убедимся, как далеко ушел советский поэт от своего
дореволюционного собрата по перу, придав уходящему в глу-бокую древность
мнемоническому стихотворному приему обучения детей грамоте совершенно новые,
созвучные героической эпохе оттенки и краски.
Итак, начинаем:
Как-то летом, на лужайке,
Господин Учитель-Жук
Основал для насекомых
Школу чтенья и наук.
Сергей Михалков
Как-то летом, на лужайке,
Очень умный Майский Жук
Основал для насекомых
Академию наук.
Прокомментируем
два этих текста. Как мы можем убедиться, оба поэта, не сговариваясь,
естественно, обращаются здесь к образу Жука, образу, столь
характерному и типологически искони присущему русской литературной традиции.
Осмелимся высказать осторожную гипотезу, что восходит этот бессмертный образ
еще к 60-м годам XVIII века, когда Александром Сума-роковым была написана басня
«Жуки и Пчелы». В дальнейшем тема Жука разрастается. Вспомним мы, конечно, и
дивно звучащую строку из элегии Ва-силия Жуковского «Сельское кладбище»: «Лишь
изредка, жужжа, вечерний жук мелькает…» (обратите внимание на богатую
внутреннюю аллитерацию, звучащую в названии нашего симпатичного животного и
фамилии поэта, вос-певшего, думается, его отнюдь не случайно). И уж,
разумеется, не пройдем мимо Александра Пушкина, который в 7-й главе
«энциклопедии русской жизни», романа «Евгений Онегин», не мог обойти вниманием
наш персонаж:
Был
вечер. Небо меркло. Воды
Струились
тихо. Жук жужжал.
Но, сравнивая эти
тексты, мы видим, что С. Михалков наполняет этот тра-диционный образ совершенно
новым и, не побоимся этого слова, классовым содержанием. В самом деле, К. Льдов
называет жука-учителя «господином», как бы унижаясь и
заискивая перед ним, что совершенно чуждо советской школе. С. Михалков гордо
называет его «Майским», ненавязчиво и искусно вызывая тем самым у нашего
ребенка положительную доминанту, а именно ассоциацию с Международным праздником
трудящихся — с 1 мая. Выскажем предположение, что такое поэтическое
противопоставление навеяно, должно быть, следующим четверостишием Николая
Олейникова:
Лев
рычит во мраке ночи.
Кошка
стонет на трубе.
Жук-буржуй
и жук-рабочий
Гибнут
в классовой борьбе.
Здесь, как мы видим, уже
совершенно отчетливо и недвусмысленно рас-ставлены классовые акценты и показано
идейное расслоение в обществе жу-ков. Вообще, заметим, метафорический образ
Жука в ХХ веке как бы носился в воздухе, менталитет этого сообщества глубоко
интересовал многих поэтов, особенно обэриутов, для которых эта тема стала чуть
ли не магистральной. Достаточно вспомнить Николая Заболоцкого с его строчками
«Жук ел тра-ву. // Жука клевала птица», в которых опять-таки показаны
напряженные отношения в мире животных.
Но вернемся к нашим
поэтам и обратим внимание на такой интересный факт: если дореволюционный Жук
обучает детей в школе, то советский в «Академии наук»!
Такая поправка, несомненно, свидетельствует о повы-шении самого статуса
грамотности и большей ее престижности в совет-ское время.
Двигаемся дальше. Вот
буква «А» и следующие за ней по алфавиту.
«А» — акула, «Б» — букашка,
«В» — ворона, «Г» — глаза…
Шмель и Муха, не болтайте!
Не шалите, Стрекоза!
Сергей Михалков
«А» — акула, «Б» — береза,
«В» — ворона, «Г» — гроза.
Шмель и Муха, не жужжите!
Успокойся, Стрекоза!
Нас не должно смущать
некоторое сходство этих четверостиший; оно ка-жется таковым только при первом
приближении. Но смотрите, как искусно рука мастера меняет тональность
стихотворения! Во-первых, «глаза» заме-нены «грозой»: опять-таки мы здесь видим
стремление еще раз напомнить о майских праздниках (см., например, «Люблю грозу
в начале мая..»). Во-вто-рых, в отличие от Льдова, советский поэт
Стрекозу называет на «Ты», вос-питывая и утверждая тем самым в нашем ребенке
чувство товарищества и равноправия.
Мы могли бы продолжить
эти сравнения с таким же тщанием, как и в приведенных выше примерах,
прокомментировать сходства и некоторые раз-ночтения (не очень, впрочем,
значительные) в текстах стихотворений двух поэтов. Но оставим это для желающих.
Заметим лишь, что такими ненавяз-чивыми изменениями советский поэт добивается
высочайшего художествен-ного (и педагогического!) эффекта, оставляя далеко
позади своего предше-ственника на этом поприще.
Итак, надеемся, что наш
скромный опыт прочтения двух стихотворений прибавит аргументов сторонникам
присуждения Центральной детской биб-лиотеке имени Михалкова и рассеет наветы и
сомнения отдельно взятых зло-пыхателей (или уже взятых?). С другой же стороны,
он может пригодиться литературоведам-текстологам и комментаторам будущего
Полного собрания сочинений С.В. Михалкова.
Составительница
упоминавшейся ранее дореволюционной хрестоматии «Моя первая книга стихов» Мария
Романовна Лемке в конце своего преди-словия к ней написала: «Под
стихотворениями подписаны фамилии авторов, чтобы, начиная с самых малых лет,
ребенок приучался относиться с внима-нием к родной литературе». И это
совершенно справедливо.
________________________________
1) Статья была
опубликована в журнале «Столица» (1991. № 49) под названием «Образ жука в
русской поэзии: Опыт системологического прочтения двух стихотворе-ний» и
впоследствии переработана А. Блюмом. Новая вер-сия печатается впервые.