Опубликовано в журнале НЛО, номер 5, 2011
Ключевые слова: Ахматова,
«Победителям», Нарвские ворота, Кровавое воскресенье
Константин Боленко
«СЗАДИ НАРВСКИЕ БЫЛИ
ВОРОТА, / ВПЕРЕДИ БЫЛА ТОЛЬКО СМЕРТЬ…» АННЫ АХМАТОВОЙ:
К ВОПРОСУ О ПОДТЕКСТЕ
ХУДОЖЕСТВЕННОГО ОБРАЗА *
ПОБЕДИТЕЛЯМ
1 Сзади Нарвские были
ворота,
2 Впереди была только
смерть.
3 Так советская шла
пехота
4 Прямо в желтые жерла
«берт».
5 Вот о вас и напишут
книжки:
6 «Жизнь свою за други
своя»,
7 Незатейливые парнишки
—
8 Ваньки, Васьки,
Алешки, Гришки,
9 Внуки, братики,
сыновья!
29 февраля 1944 Ташкент1
Семантика образа, открывающего это стихотворение,
исследована мало, что вполне объяснимо. С одной стороны, история создания
самого стихотворе-ния почти не известна, его текстологическое изучение, видимо,
за отсут-ствием вариантов, не составляет значимой проблемы2, анализ
поэтики сводится к произвольному (что не значит обязательно ошибочному или не-глубокому)
выделению единичных ее элементов — преобладающих лириче-ских интонаций и
ритмических рисунков, лежащих на поверхности цитат, отдельных смысловых
доминант, — как правило, связанных с образами по-следней войны и ее солдат,
темой памяти и христианскими/библейскими мо-тивами3. Уже поэтому
место стихотворения «Победителям» в творчестве АА, особенно в ряду произведений
военных циклов, и в первую очередь в цикле «Ветер войны», с одной стороны,
можно считать установленным, с другой же — нельзя не признать, что уровень
анализа и контекстуализации вряд ли может быть определен иначе, как первичный.
Не привлекала внимания ис-следователей и история первой отдельной публикации
стихотворения (его путь в журнал «Красноармеец», орган Главного политического
управления Вооруженных сил СССР4). Последовавшая после известного
постановления августа 1946 года и длившаяся до 1976 года пауза в
воспроизведении «Побе-дителям» в сборниках стихотворений АА и их многочисленных
журнальных подборках, с одной стороны, легко объяснима, а с другой, требует
большей нюансировки5.
Сама АА о стихотворении
если и высказывалась, то, видимо, чрезвычайно редко; заслуживает внимания тот
факт, что в ее сохранившихся записных книжках за 1950—1960-е годы стихотворение
ни разу не упоминается и не цитируется6. Однажды сложившийся текст,
очевидно, не менялся, если не считать немногочисленных и несущественных
изменений в заглавии, орфо-графии и пунктуации7. На данный момент
нам не удалось выяснить, читала ли АА «Победителям» перед широкой аудиторией:
со сцены или в госпита-лях. Единственное известное нам свидетельство о чтении
его АА в узком кругу — воспоминания и дневниковые записи В.Д. Берестова, в
которых рас-сказывается о чтении АА стихотворения перед ним, Н.Я. Мандельштам,
Э.Г. Бабаевым и З.А. Тумановой, — может служить аргументом в пользу до-стоверности
проставленной даты создания8, а также того, что АА могла об-суждать
его с отдельными собеседниками, однако оставляет много вопросов.
Анна Андреевна прочла нам два новых своих
стихотворения: «Измена» из цикла «Новоселье» и «Победителям». Первое мне
понравилось.
<…>
Услышь мы «Победителям» после «Соловья», мы бы сразу вспом-нили слова Китса,
которые Ахматова перевела нам прозой: «Где юность рас-тет бледной,
призрачно-тощей и умирает». Для всех нас это были сейчас образы блокады,
госпиталей. Мы уловили бы в стихах Ахматовой соловь-иный голос, каким надо
говорить о юности, живой или погибшей <…> На-звание «Победителям» — не
дань ли казенной риторике, насторожились мы. Но ведь победители — Алешки и
Васьки, как у автора «Теркина». Про-чти Ахматова эти стихи не в госпитале, а на
некоем литмероприятии, не в одну бдительную голову залетело бы: «Но где же имя
того, кто ведет нас от победы к победе?»
<…>
10.3.44. Вечером у Ахматовой. <…> Сначала мы с Эдиком были вы-ведены
Н.Я. для разговора о стихотворении «Победителям». (Позднейшее примечание:
«Вдова поэта, сгинувшего на каторге, тревожилась, не ослабло ли у двух
мальчишек патриотическое чувство»9.)
Другое свидетельство о
чтении «Победителям» собеседнику — уже с глазу на глаз — относится ко второй
половине 1944 года, когда АА посетил Г.П. Ма- когоненко, работавший над статьей
об образе Ленинграда в поэзии:
Анна Андреевна согласилась познакомить меня с
некоторыми еще не опуб-ликованными стихотворениями о Ленинграде:
— Когда в конце января 1944 года в Ташкент пришло
известие о полном снятии блокады Ленинграда, я написала стихотворение «Победителям».
— И она прочла его мне. — А еще раньше, — продолжала Анна Андреевна, — я
написала о защитниках Ленинграда. <…>
.Я
с жаром поблагодарил Анну Андреевну, она продиктовала мне про-читанные
стихотворения. Я включил их в свою статью, опубликованную в первом номере
журнала «Знамя» за 1945 год10.
Иных свидетельств того,
что в окружении АА стихотворение становилось предметом разговора, пока не
обнаружено, поэтому экстраполяция мнения Берестова о стихотворении на других
современников АА требует сугубой осторожности, хотя оно и свидетельствует о
том, что непосредственная реак-ция не всегда была положительной, и вскрывает
одну из причин отторже-ния — возможность ассоциации с советской агитационной
продукцией11. Вряд ли стоит объяснять, что АА не была заинтересована
ни в подобном восприятии ее стихотворения, ни в возможном толковании его как
антисоветского. Раз-говор Мандельштам с Бабаевым и Берестовым мог преследовать
цель пред-отвратить обе опасности, переведя и тематику стихотворения, и
интерпрета-цию его слушателями в единый и безопасный патриотический регистр.
Самая редкость
высказываний позволяет предполагать, что для большин-ства даже тех читателей —
как современников, так и потомков, — для которых «Победителям» было важной
частью творчества АА, стихотворение это явно было не из «главных». В этой связи
жест Д.Е. Максимова, поставившего «По-бедителям» в ряду военных стихов АА на
третье место после «Клятвы» и «Мужества»12, — видимо, скорее
исключение, чем правило (хотя отдельные случаи столь высокой оценки «Победителям»
фиксируются13). К примеру, в ряде биографий и обзорных работ, в том
числе поздних и тех, где ее творче-ству в период войны уделено значительное
место, это стихотворение вовсе не упоминается14, равно как и в
отдельных исследованиях, посвященных пе-тербургской теме в творчестве АА15;
оно входит не во все сборники ее избран-ных произведений16, даже те,
которые избежали вмешательства цензуры17, не всегда попадает в
школьный канон18 и нечасто упоминается в мемуарах19. При
том, что творчество АА, в том числе цикл «Ветер войны», пользовалось устой-чивым
вниманием композиторов, музыкальные переложения этого стихотво-рения также
неизвестны20. Поиск Л.К. Чуковской и В.М. Жирмунским в конце 1960-х
годов даты и места первой публикации стихотворения21 может объясняться
сдержанным отношением к нему как со стороны корреспонден-тов, так и со стороны
самой АА, нигде, видимо, не посчитавшей нужным за-фиксировать его недавнюю
«библиографию».
Отношение к
стихотворению АА в настоящее время не поддается одно-значному толкованию. В
какой-то момент оно могло быть для нее чрезвы-чайно важным (во всяком случае,
видимо, в первой половине 1944 года), но прямых подтверждений этому для более
позднего периода не имеется. За-метно общее охлаждение, однако его динамика,
причины и детали остаются непроясненными.
С другой стороны,
отсутствие серьезного научного внимания к стихотво-рению во многом объяснимо
его внешней смысловой очевидностью. При не-посредственном восприятии его
семантика жестко связывалась и связывается исключительно с Великой
Отечественной войной. Пласт смыслов, ясных в 1940-е годы любому читателю, —
город с Нарвскими воротами, война, идущие на фронт с востока на запад советские
солдаты, особенно актуальная для всех во время и сразу после войны тема памяти
о недавно погибших — сам по себе достаточно мощен, а в 1940-е годы, похоже,
усваивался и вовсе авто-матически, не допуская соседства иных семантических
рядов. Этот автома-тизм обеспечивался как точным соответствием первых двух
стихов истори-ческим реалиям, поскольку с сентября 1941-го по январь 1944 года
линия фронта проходила в непосредственной близости от Нарвских ворот, так и
использованием АА в этих стихах типичного для литературы и публицистики
военного времени, видимо, всех времен и народов, образа последнего рубежа (в
данном случае почти буквально совпадающего с хрестоматийным «враг у ворот»),
который предстает символической границей между смертью впереди и родиной или ее
синекдохическим олицетворением — сзади22. Кстати, в Ле-нинграде этот
лозунг был освоен городской пропагандой не позже середины сентября 1941 года23.
Заявленная дата
написания, близкая к моменту окончательного снятия блокады и завершения
Красносельско-Ропшинской операции (соответ-ственно 27 и 30 января), и название,
однозначно ассоциирующееся с Великой Отечественной войной; само место
публикации, где стихотворение оказыва-лось частью
воспитательно-пропагандистского литературного потока; пред-шествующий длинный
ряд мощно прозвучавших патриотических стихотво-рений самой АА — все это словно
отсекает дополнительные слои содержания, убивая в зародыше возможную смысловую
интригу на обоих уровнях чита-тельского восприятия, как массового, так и
квалифицированного. Ни у це-нителей поэтического дара АА, ни у ее
недоброжелателей, по-видимому, не возникало ощущения не- или недопонимания.
Даже те, кто после августа 1946 года использовал это стихотворение для
дискредитации АА, восприни-мали его исключительно в связи с недавней войной, не
идя дальше прямоли-нейного или извращенного толкования отдельных деталей24.
В тех же рамках рассматривают его и позднейшие исследователи и публицисты, в
том числе те, кто в настоящее время оценивает это стихотворение критически25.
Тематическая
одноплановость стихотворения для читателей-современни-ков, быстро ставшая
единственно возможной, могла определяться и тем, что к 1946 году триумфальные
Нарвские ворота уже прочно вошли в ритуально- мифологическое пространство
воинской славы России, в том числе совсем не-давней. Возведенные Дж. Кваренги в
1814 году у Нарвской заставы для церемонии торжественного возвращения гвардии в
Петербург и заново по-строенные в 1827—1834 году В.И. Стасовым несколько
западнее (в настоящее время они составляют доминанту архитектурного ансамбля
площади Стачек), Нарвские ворота остались одним из памятников победам 1812—1814
годов. 1 марта 1944 года через Нарвские ворота в город с развернутыми знаменами
строем вошли партизанские части, действовавшие против немецкой армии,
осаждавшей Ленинград; там же у ворот прошел совместный митинг-встреча партизан
и горожан26. 8 июля 1945 года у Нарвских ворот прошла торжествен-ная
встреча ленинградцев с возвращавшимися с фронта гвардейскими ча-стями,
участвовавшими в обороне города и снятии блокады27, — вольная или
невольная, но очевидная для всех, хорошо знакомых с историей и архитекту-рой
Петербурга, реплика давней церемонии28.
Справедливости ради
заметим, что эта реплика была значительно редуци-рована по сравнению с
«оригиналом» — советские войска входили в город с трех направлений, на каждом
из которых были возведены специальные триумфальные арки, выдержанные в
советской стилистике. Перед тем как пройти через Нарвские ворота, войсковая
колонна проходила через арку в Автово, где принимал парад и приветствовал
колонну первый секретарь Ле-нинградского городского и областного комитетов
ВКП(б) А.А. Кузнецов29. В номере «Ленинградской правды» от 10 июля,
который был почти целиком заполнен репортажами с мест торжественной встречи
войск Ленинградского гвардейского корпуса, в материалах, посвященных торжествам
в Кировском районе, описаны митинг у арки на Нарвском шоссе (Автово) и
следующий по ходу движения колонны митинг на Кировской площади. Ни Нарвские
ворота, ни площадь Стачек не упомянуты. На единственной фотографии с
триумфальной аркой приведены не Нарвские ворота, а одна из новых, воз-веденных
специально к торжествам 8 июля30. Так что встреча у Нарвских ворот
была лишь частью грандиозного мероприятия, причем отнюдь не самой значимой. Как
бы то ни было, уже тремя годами раньше — в начале 1942 го-да — в «Февральском
дневнике» Ольги Берггольц фактически был предло-жен первый эскизный сценарий
действа у Нарвских ворот, и фигура бронзо-вой Славы (богини Ники), венчавшей
ворота, была воспета как символ гря-дущей победы31. Уже в 1941 году
Нарвские ворота были осмыслены изобразительным искусством как один из символов
обороны города32 — тен-денция, получившая развитие в 1942 году33,
— и вскоре началась пропаган-дистская работа по включению их в число актуальных
памятников воинской славы России34. В 1943 году ворота были
окончательно освоены советской пропагандой как один из символов обороны
Ленинграда — так, орган мест-ного отделения Союза писателей журнал «Ленинград»
весь год выходит с за-ставкой, изображающей Нарвские ворота на фоне города с
выходящими из них танками в центре композиции и зенитными орудиями справа и
слева от них35. После окончательного снятия блокады в начале 1944
года Нарвские ворота появляются в журнале как один из символов победы и место
будущих победных торжеств; к примеру, на репродукции рисунка С.Ф. Панкратова в
центре, опять-таки на фоне города, изображены Нарвские ворота в обрамле-нии
праздничного салюта, а перед ними — ликующие люди36. В соответствии
с общей тенденцией, характерной для советской пропаганды в период войны,
революционно-пролетарская тема в изображении Нарвских ворот почти ис-чезает,
едва ли не полностью уступая место военно-патриотической.
Любопытно, что в 1945
году образ Нарвских ворот в журнале уже не ис-пользуется. Весь год его печатают
с единым в своей основе рисунком обложки, представляющим собой в верхней части
несколько отредактированный образ триумфальной колесницы на арке Генерального
штаба (так, Слава была ли-шена крыльев и в левой руке держала копье, а не
жезл-штандарт с двуглавым орлом). Возможно, советская пропагандистская машина
была готова рас-сматривать Нарвские ворота как символ исключительно локальной,
«ленин-градской» победы37. Не исключено, правда, что задачам
советской пропаганды соответствовали и особенности стихийно складывавшейся в
советском об-ществе победной мифологии. К примеру, в серии литографий,
посвященных обороне Ленинграда, А.Ф. Пахомов изображает проводы ополчения на
фронт на фоне Нарвских ворот, но пленных немцев — уже на фоне арки Генераль-ного
штаба38. В стихотворном цикле О.Ф. Берггольц «Проход гвардейцев»,
посвященном шествию 8 июля 1945 года, Нарвские ворота также не упоми-наются.
«Триумфальная арка на улице Стачек» <sic!> появляется только 15 июля в радиоочерке «Возвращение
мира», причем это место выделяется в первую очередь трагизмом, а не радостью:
собеседницами автора оказываются напряженно ожидающие колонну (и не связанные
друг с другом) женщина, лишившаяся на войне сына, и девочка, потерявшая отца39.
Таким образом,
стихотворение «Победителям» (точнее, образ Нарвских ворот в нем, который
следует рассматривать максимально широко — в кон-тексте всего стихотворения)
вольно или невольно входило в определенные отношения с образами Нарвских ворот,
создаваемыми иными авторами, как литераторами, так и художниками, и в какой-то
степени эти отношения вы-страивались сознательно. Стихотворение могло быть
создано АА и как по-лемический отклик на прямолинейный патриотизм, чрезмерную
торжествен-ность и радостный победный пафос значительной части советской
военной поэзии в целом (а также изобразительного искусства, журналистики и проч.),
но могло быть направлено и против этих качеств и соответствующего образа
Нарвских ворот в конкретных произведениях — например, своей коллеги и друга40.
Нельзя исключать и того, что стихотворение стало реакцией на образ Нарвских
ворот в журнале «Ленинград». В момент публикации в журнале «Красноармеец»
(более массовом, чем «Знамя», и более идеологически от-ветственном)
«Победителям» уже автоматически становилось — в силу сте-чения обстоятельств,
но не замысла автора — своеобразным ответом и на ленинградские торжества июля
1945 года. И, возможно, самая острота вы-сказываний о стихотворении во время
разгромной кампании 1946 года, а затем при подготовке к печати сборника «Слава
миру!» объясняется тем, что оно не только давало иную, отличную от официальной
и официозной, трак-товку образа советских солдат-победителей, но и вступало, в
том числе через иную интерпретацию тех же символов, в острый конфликт с
текстами, фор-мировавшими образ советской победы как таковой, далеко выходя за
рамки поминального жанра. Иными словами, публикация стихотворения в «Крас-ноармейце»
в начале 1946 года могла подчеркнуть этот, до поры до времени маловажный,
диссонанс и сыграть определенную, хотя, наверное, и не ключе-вую роль в выборе
властью несколькими месяцами спустя именно АА в ка-честве объекта показательной
травли.
Нельзя исключать и того,
— хотя это и менее вероятно, — что стихотво-рение было для АА поэтическим
жестом, который скреплял в единой гео-графической точке память об обеих
Отечественных и, может быть, — через образ «берт» — Первой мировой войнах. Это
тем более возможно, что в пуб-лицистике и пропагандистских материалах 1914—1917
годов последняя по-лучила название Второй Отечественной, а позиция АА, хотя и
более сдержанная, чем в период войны 1941—1945 годов, тогда тоже была вполне
патриотической.
Позволим себе также
предположить наличие иных, менее очевидных под-текстов и — в качестве гипотезы
— реконструировать один из них. Разумеется, мы отдаем себе отчет в том, что
подтекст мог остаться не отрефлектированным не только читателями, но и самой
АА; не исключено, что память неосознанно подсказала автору уже существовавший,
готовый образ — художественный, публицистический или мемуарный, — органично
отвечавший первоначаль-ному замыслу и логике развития текста. Такое в поэтической
практике АА уже фиксировалось41.
Отметим, что первые два
стиха задают образ, который непосредственно с Отечественной войной связывается,
по сути, лишь стереотипной реакцией: Нарвские ворота; некто, стоящий/стоящие
спиной к воротам или же иду-щий/идущие от них; смерть впереди, которая то ли
собирает где-то свою дань, безотносительно к происходящему у ворот, то ли ждет
их — идущих или стоя-щих. Никаких ясных примет времени в этих стихах нет. Между
тем в поэзии АА два стиха — значительный по насыщенности период. Здесь он к
тому же отделен от других стихов отточием, знаком смысловой или речевой паузы42.
Все это не только
позволяет, но и в известной мере заставляет задаться во-просом о наличии иных
смыслов, связанных с Нарвскими воротами и некоей «смертью» перед ними, — таких
смыслов, которые, возможно, не имели ни-какого или имели лишь косвенное
отношение к Отечественной войне 1941— 1945 годов и могли входить в столкновение
или иные отношения с образом идущих на фронт и на гибель советских солдат, который
намечен еще загла-вием, но определен и закреплен лишь третьим стихом.
На размывание
однозначности стереотипного «хронотопа» может рабо-тать и образ «берт» —
немецких дальнобойных орудий времен Первой миро-вой войны, хотя мы не можем
исключать и того, что АА могла обобщенно называть этим именем и дальнобойные
орудия, обстреливавшие Ленинград43, не обременяя его, таким образом,
точной семантикой44.
В пользу того, что образ
смерти у Нарвских ворот мог быть введен авто-ром как многозначный, допускающий
различные интерпретации, свидетель-ствует пятый стих, где указательная
конструкция «вот о вас и» может быть истолкована как противопоставление солдат,
погибающих «за други своя», кому-то иному — например, другим солдатам,
поступавшим как-то иначе. Если это действительно так, то, как принято считать,
единственное в поэтическом творчестве АА использование определения «советский»
также может нести в себе антитезу. Или разных вариантов поведения совет-ской
«пехоты», и тогда Нарвские ворота предстают тем местом, где она яв-ляет
достойный его образец. Или советских и несоветских войск, и тогда примером
недостойного поведения должны выступать дореволюционные или антибольшевистские
солдаты, причем, возможно, также в связи с Нарв- скими воротами.
В российской истории действительно
было событие, в котором оказались связаны и Нарвские ворота, и смерть перед
ними, и солдаты, к которым никак не могут быть применены перифрастически
процитированные АА евангель-ские слова45. К моменту создания АА
стихотворения «Победителям» су-ществовало как минимум несколько изданий и
публикаций с подробным описанием этого события и множество таких, в которых оно
не детализиро-валось (по всей видимости, полная библиография составит несколько
десят-ков позиций). Приведем два из них, где событие отражено, на наш взгляд,
наиболее цельно и впечатляюще.
Когда
за поворотом улицы увидели выстроившуюся у Нарвских ворот пе-хоту, запели еще
громче, пошли вперед еще тверже, еще увереннее. Шедшие впереди хоругвеносцы
смутились было, хотели свернуть в боковую улицу. Но настроение и приказание
толпы их успокоило. Они и за ними вся про-цессия пошли прямо.
Неожиданно
из-за Нарвских ворот появился мчавшийся во весь опор ка-валерийский отряд, с
шашками наголо, разрезал толпу, пронесся во всю его <sic!>
длину.
Толпа
дрогнула.
—
Вперед, товарищи! свобода или смерть! — прохрипел Гапон остатком сил и голоса.
Толпа
сомкнулась, двинулась вперед.
Кавалерия
опять врезалась в нее сзади наперед и промчалась обратно в Нарвские ворота.
Народ,
вооруженный хоругвями и царскими портретами, очутился лицом к лицу с царскими
солдатами, державшими скорострельные винтовки на-перевес.
Со
стороны солдат раздался сухой, перекатывавшийся по линии из края в край, резкий
треск.
Со
стороны народа раздались предсмертные стоны и проклятья.
Передние
ряды падали, задние убегали.
Три
раза стреляли солдаты. Три раза начинали и долго стреляли. Три раза
переставали.
И
каждый раз, когда начинали стрелять, все, кто не успел убежать, бро-сались на
землю, чтоб как-нибудь укрыться от пуль.
И
каждый раз, когда переставали стрелять, те, кто мог бежать, поднима-лись и
убегали. Но солдатские пули их догоняли и скашивали.
После
третьего раза никто не подымался, никто не бежал. Солдаты больше не стреляли.
Через
несколько минут после третьего залпа я поднял уткнутую в зем-лю голову.
Впереди
меня, по обеим сторонам Нарвских ворот, стояли две серые за-стывшие шеренги
солдат; по левую сторону от них — офицер. По сю сто-рону Карповского моста
валялись в окровавленном снегу хоругви, кресты, царские портреты и трупы тех,
кто их нес46.
И:
По
мере приближения к «Нарвским воротам» на улицах становилось ожив-ленней…
<…> Около Нарвских ворот стояли гвардия и Измайловский полк.
Только
с большим трудом, благодаря знакомым офицерам, мне удалось пробиться вперед и я
в 11 ч. 15 минут увидал надвигавшуюся громадную толпу рабочих.
Впереди
ея шел священник, держа в одной руке высоко поднятый крест, а в другой прошение
государю и петицию рабочих.
Вслед
за священником валила толпа в 18000 до 20000 человек, причем раздавалось пение
какого-то духовного гимна.
Когда
толпа находилась в 80 шагах от сторожевой цепи, то начальник команды громким
голосом приказал остановиться и мирно разойтись, так как иначе он будет
принужден стрелять. <…>
В
11 ч. 40 мин. раздались первые выстрелы. Солдаты стреляли холо-стыми патронами.
Но
рабочие не испугались и смело пошли вперед.
Новое
приказание офицера и на этот раз раздались вновь выстрелы, при-чем солдаты
стреляли 3 раза сряду, боевыми патронами.
Крик
ужаса вырвался из уст толпы.
Стоны
раненых, вид убитых разогнали рабочих. Священник Гапон упал одним из первых,
окрасив снег своей кровью. Вокруг него лежали сотни убитых, раненых.
Правда,
из толпы раздались отдельные выстрелы, но что она могла сде-лать против
вооруженных солдат?
Около
300 убитых и столько же раненых остались на месте. Вскоре при-были каретки
«Красного креста», которые стали увозить жертв царизма47.
Повторим, что похожие
описания того, что произошло у Нарвских ворот 9 января 1905 года, можно найти и
в других опубликованных источниках48, хотя и не везде все элементы,
ключевые для стихотворения, — Нарвские во-рота; пехота перед ними; смерть
впереди — сведены в единый образ, с одной стороны, и сопровождены минимумом
посторонних деталей (к примеру, не обременены репликами участников события), с
другой. Так, к примеру, из-вестный и часто цитировавшийся очерк А.М. Горького о
9 января, в котором Нарвские ворота даже не названы, скорее дает
беллетризованный и обобщен-ный образ расстрела, чем описание конкретного
события.
Нам неизвестно, была ли
АА знакома с отдельным изданием записок П.М. Рутенберга или с теми номерами
журнала «Былое», где были опубли-кованы его воспоминания, однако некоторые
обстоятельства — устойчивые связи АА с (про)эсеровскими и леволиберальными
общественными кругами (Рутенберг, напомним, был членом партии эсеров), за
которыми могли стоять ее личные политические симпатии, пусть даже не
эксплицированные, а воз-можно, и вовсе не отрефлектированные; ее пушкинские
штудии, для которых журнал «Былое» предоставлял немало ценного материала;
тесное общение непосредственно с П.Е. Щеголевым49 и декларирование
преемственности своих трудов по отношению к его исследованиям50 —
делают этот факт вполне вероятным. Ничего не известно и о знакомстве АА с
другими изда-ниями, содержащими детальные описания Кровавого воскресенья, и в
част-ности происходившего за Нарвской заставой. Однако вероятность того, что
этот эпизод из событий 9 января остался ей неизвестным и Нарвские ворота были
лишены для нее «расстрельных» коннотаций, на самом деле очень мала.
События 9 января резко
расширили семиотический потенциал Нарвских ворот и сделали их востребованным
объектом революционной, а затем со-ветской мифологии. К функции символа
воинской славы России (причем отчетливо ориентированного на западное
направление) прибавилась едва ли не противоположная: ворота и площадь перед
ними стали одним из памятных мест в истории внутреннего гражданского
противостояния — революции и пролетарского движения, местом эпохальной в своем
значении трагедии, ко-гда гибель рабочих от рук правительственных солдат
привела, как подчер-кивалось революционной, а затем официальной советской
пропагандой, к избавлению их от монархических иллюзий, росту революционной
сознатель-ности и активности. С этого времени семиотическая функция Нарвских ворот
должна была определяться наличием в «тексте» соответствующих «де-терминативов»
— военных или революционных. «Революционная» функция существенно подкреплялась
тем фактом, что Нарвские ворота были едва ли не самым узнаваемым архитектурным
сооружением прилегающего района столицы и ее пригородов, имевшего с конца XIX
века выразительное фаб-рично-заводское лицо и богатые революционные традиции51;
достаточно ска-зать, что неподалеку располагался знаменитый Путиловский завод.
«Теоре-тически», почти любая версия того или иного революционного (и не только
революционного) события в этом районе могла включать Нарвские ворота: как
действительное место действия, как территориальный или смысловой маркер — знак
района или символ положительной исторической значимости происходящего. Так, на
картине И.А. Владимирова «Революция победила (Февральские дни в Петрограде в
При оформлении
революционных праздников Нарвские ворота нередко использовали просто как
готовую арку-конструкцию, которую только оста-валось соответствующим образом
декорировать; символические функции самой арки в таких случаях могли, видимо,
не иметь никакого значения54.
К сожалению, мы не имеем
сведений на этот счет, но нельзя не заметить, что, с точки зрения истории
российской армии, Нарвские ворота вполне могли быть осмыслены как символ
ее тяжелого морального поражения и по-зора. Однако для современников, и тем
более для освободительного движе-ния, заинтересованного в смене режима и
привлечении армии на свою сторону (а не уничтожении ее), индивидуальная и
коллективная ответствен-ность солдат и офицеров за участие в расстреле была
ничтожной в сравнении с ответственностью властей предержащих55,
поэтому основной функцией Нарвских ворот в идеологической политике революции и
советской власти до поры до времени было предназначено оставаться местом
действия высо-кой историко-революционной драмы с печальным, но светлым концом56.
В корпоративной же мифологии дореволюционного офицерского корпуса Нарвские
ворота едва ли могли закрепиться в качестве такого символа, по-скольку в
истории отечественной армии это был не первый, не последний и не самый обильный
жертвами случай стрельбы по соотечественникам. К тому же расстрел 9 января на
Дворцовой площади был сам по себе куда «симво-личнее». Актуализация функции
позора, тем более в «связке» с Нарвскими воротами, могла состояться, видимо,
исключительно в узком временном (и географическом) пространстве: или в короткий
период по свежим следам событий, или же впоследствии в условиях, когда
одновременно приобретали особую значимость и само место, и события 9 января57.
Несмотря на то что
прямых или даже косвенных упоминаний Нарвской заставы как места действия 9
января 1905 года ни в литературе, ни в изобра-зительном искусстве
дореволюционного периода нам обнаружить не удалось, невозможно себе
представить, чтобы литературные и художественные следы тяжелого стресса,
пережитого российским обществом в январе 1905 года, остались совершенно не
замеченными АА58. Трудно также предположить, что АА оказалась
«непроницаемой» для той пропагандистской и художе-ственной работы, которой в
1920—1930-е годы сопровождалось официальное «поминовение» трагедии 9 января:
объявление этого дня, 22 января по новому стилю, праздничным (праздновали,
разумеется, не расстрел, а начало рево-люции); изменения в топонимии
Петрограда, в том числе Нарвского района; картины ленинградских художников М.И.
Авилова и В.С. Сварога, посвя-щенные именно расстрелу у Нарвских ворот59,
музыкальное и вокальное «сопровождение» памятной даты60 (трудно себе
представить, чтобы радио, куда более навязчивое, чем в настоящее время,
осталось в стороне от еже-годных и тем более юбилейных памятных программ),
театрализованные, пусть и небольшого масштаба, действа61 — мы отдаем
себе отчет в том, что упоминаем лишь отдельные, почти случайные детали еще не
восстановлен-ной, насколько нам известно, мозаики. При том, что, по некоторым
сведениям, это был праздник второго ряда, не предполагавший выходного дня и,
соот-ветственно, демонстраций и уличных митингов62, при том, что в
общерос-сийском, а затем общесоюзном масштабе эпизод у Нарвских ворот мог
вообще не упоминаться как значимое событие даже в методических разработках63
(расстрел у Зимнего дворца был, с пропагандистской точки зрения, более
эффектен), — все-таки в Петрограде/Ленинграде памятные мероприятия и их
пропагандистское сопровождение не могли быть совершенно топографи-чески
абстрактными или редуцированными, как неизбежно должно было быть в целом по
стране.
В конце концов, даже
если предположить нечто весьма маловероятное, а именно — совершенное
незнакомство АА с текстами, описывавшими или упо-минавшими расстрел у Нарвских
ворот, с репродукциями соответствующих произведений изобразительного искусства
или музыкальными произведе-ниями на эту тему, или совсем невероятное — полное
отсутствие этого сюжета в разговорах окружавших ее лиц, начиная с И.В.
Селиверстова, домашнего учителя в доме Горенко, рассказывавшего там о событиях
9 января по све-жим следам событий64, и заканчивая собеседниками АА
первой половины 1940-х годов, все же необходимая локализация, пусть и не совсем
точная, имеется как минимум в одном хорошо знакомом АА тексте: поэме Б.Л. Пас-тернака
«Девятьсот пятый год» (1925—1926), к которой АА многократно об-ращалась в
1920—1940-е годы65. Так что Нарвские ворота, безусловно, должны были
иметь для АА в 1940-е годы ассоциацию с 9 января. Вопрос лишь в ее
«автоматичности», в эмоционально-смысловом содержании для АА (в том числе — в
степени и направлении удаленности от официальной интерпрета-ции, в том,
насколько сознательно устанавливалась дистанция) и в возмож-ности соседства в
ее художественном сознании и текстах образа Нарвских ворот как места расстрела
9 января с теми военно-патриотическими смыслами, которые возникли вокруг
Нарвских ворот еще до расстрела, а затем возроди-лись с новой силой во время
обороны Ленинграда.
Проверка нашей гипотезы
ставит широкий круг взаимосвязанных про-блем (частично уже затронутых), и
удовлетворительное решение каждой из них требует отдельного исследования, а для
многих — и едва ли не моногра-фического формата. Во-первых, это круг
источников, через которые к АА могла поступать информация о событиях 9 января,
как печатных, так и уст-ных и визуальных, и связанные с этим вопросы: каким
событиям революции 1905—1907 годов она сама была непосредственным свидетелем?
Какое место занимала эта революция в историческом и политическом самосознании
ее окружения в разные периоды жизни АА? Во-вторых, это проблема «полити-ческого
лица» собственно АА — ее симпатий и антипатий к политическим партиям и
движениям начала XX века,
к конкретным идеям, лозунгам и дея-телям. С этим связана и проблема того места,
которое на разных этапах жизни АА занимала в ее самосознании (или точнее —
идентичности) и социальных стратегиях связь ее семейства с российским
освободительным движением66. В-третьих, это место революций в
мировоззрении АА, ее историческом со-знании и творчестве (в том числе
автобиографическом); ее отношение к пер-вой русской революции; отголоски
событий 9 января 1905 года (и революции 1905—1907 годов в целом) в ее
творчестве, как поэтическом, так и мемуарном. В-четвертых, это отношение АА к
военному человеку и к армии — как к со-циальному институту вообще, так и к
отечественной армии на разных этапах ее существования в частности. Мы лишь
вкратце остановимся на некоторых из этих проблем, чтобы оценить хотя бы в самых
общих чертах вероятность включения событий 1905 года в стихотворение,
посвященное событиям и участникам Отечественной войны и появившееся в 1944
году.
* * *
Эпистолярий АА и, за единственным исключением, ее
поэтическое наследие не содержат высказываний, которые можно было бы однозначно
или с высо-кой степенью достоверности толковать как осмысление опыта первой рос-сийской
революции67. Уничтожение АА в 1940-е годы значительной части своего
архива и наличие в настоящее время записных книжек и автобиогра-фических
текстов лишь за 1950-е — первую половину 1960-х годов имеют следствием то, что
нам известны лишь позднейшие ее высказывания о рево-люционных событиях. Трудно
сказать, насколько они совпадают со взгля-дами АА первой половины — середины
1940-х годов, но тем не менее эти реплики необходимо процитировать.
Непосредственно о 9
января: «Я вспоминала, как дрожали руки у студента репетитора, когда он приехал
зимой в Царское Село и рассказывал о 9 ян-варя»68. И позднее в
«Листках из дневника»: «Непременно, 9 января (там где про Ив. Вас. С.) и
Цусима — потрясение на всю жизнь, и так как первое, то особенно
страшное»69.
Принято считать, что 9
января и Цусимское сражение были для АА в рав-ной мере «глубоким потрясением»70,
что кажется недостаточно убедитель-ным (нам ближе точка зрения А.М. Марченко,
которая связывала потрясение лишь с последним событием71). Понятие
«первое потрясение» может отно-ситься только к одному из них, тем более
разделенных четырьмя месяцами, и, согласно грамматической логике, — к
последнему, то есть к Цусиме. Нельзя исключать того, что в «Листках из
дневника» АА выразилась недостаточно удачно и впоследствии в устном общении с
авторами внесла необходимое уточнение, однако неоднократное упоминание и в
записных книжках, и в сти-хах именно Цусимского сражения в цепочке исторических
событий, ключе-вых и для самой АА, и для ее лирической героини, говорит в пользу
того, что сила впечатления от 9 января и от Цусимского сражения, скорее всего,
была различной72. При этом недвусмысленный выбор АА Цусимы в
качестве более запоминающегося события ее юности, чем 9 января, разумеется, не
отменяет того, что революция 1905 года, и в частности ее начало, могла и,
видимо, должна была оставаться объектом исторического сознания АА и ее личного
эмоционального опыта, а значит, и той части ее творческой жизни и лично-сти,
которая с этим сознанием и этим опытом соприкасалась. Вопрос лишь в том,
насколько этот объект был важен в сравнении с другими и как именно он с ними
был связан.
В Крыму, куда семейство
Горенко уехало в августе 1905 года73, толки о ре-волюции были,
согласно словам АА, далеким фоном тамошней жизни. «От-звуки революции Пятого
года глухо доходили до отрезанной от мира Евпа-тории», — пишет АА в заметках
«Коротко о себе»74. В раннем варианте заметок можно найти и более
подробную версию: «О событиях 1905 года мы узнавали только по слухам. Я бродила
по пустынному пляжу и в первый раз слушала "взаправдашные", а не
учебные выстрелы с "Потемкина"» (далее следует при-веденная выше
реплика о дрожащих руках И.В. Селиверстова75). Вынесение АА на
первый план в ее записках внешних и тем более политических впечат-лений и
переживаний вряд ли адекватно передает и приоритеты, и нюансы ее тогдашней
внутренней жизни, но не верить в наличие соответствующих слухов и воспоминаний
оснований нет. Революционные события в Крыму и Евпатории в 1905 году протекали
весьма бурно76. Впрочем, и в Царском Селе события 9 января вызвали
слишком сильный отклик, чтобы толки о них в семействе Горенко ограничились
исключительно рассказом Селиверстова.
К 1950-м годам относится
также публичное высказывание АА о 1905 го-де — видимо, вошедшее на какое-то
время в число ее так называемых «пла-стинок», — зафиксированное в записках
современников (за предшествующий период, заметим, такие высказывания
неизвестны) и связанное с Одиннадца-той симфонией (1957) Д.Д. Шостаковича. Так,
описывая собеседницам в 1958 году свои впечатления от симфонии, она
проговорилась: «У него рево-люционные песни то возникают где-то рядом, то
проплывают далеко в небе. вспыхивают, как зарницы. Так и было в 1905 году. Я
помню»77; этот отзыв вполне соответствует одной из важных
особенностей симфонии — многие ее музыкальные темы представляют собою прямые
или косвенные цитаты из революционных и тюремных песен. Поэтому нельзя
исключать того, что актуализация в памяти АА событий 1905 года, нашедшая
отражение в авто-биографических текстах, произошла в определенной мере под
влиянием сим-фонии Шостаковича и ее обсуждения в дружеском кругу и, возможно, в
печати — появление симфонии стало событием мирового значения и имело в СССР
заметный общественный резонанс78. Несмотря на негативную реак-цию
части современников на самую тему симфонии, ее появление могло быть для АА не
только толчком, инициировавшим соответствующие воспомина-ния, но и своего рода
эстетической реабилитацией и событий 9 января (и ре-волюции 1905 года в целом),
и памяти о них, тем более что вторая часть симфонии («Девятое января»)
представляла собой «драматургически цент-ральную часть» произведения79.
Потребность в такой
реабилитации как необходимом импульсе для вер-бализации собственных
воспоминаний по этому поводу могла быть тем на-сущнее, что внутриполитические
события 1905—1907 гг. не играли в юности АА значительной роли в ее жизни, как
внешней, так и внутренней, поэтому поиск им места как в собственной биографии,
так и в истории страны и, глав-ное, включение их в поэтический текст могли наталкиваться
на ряд серьезных препятствий. Из них немаловажными могли быть и слабая
политизирован-ность АА в 1900— 1910-е годы (и, следовательно, долгое отсутствие
внятной позиции), и, впоследствии, встроенность революционных событий в офици-альную
советскую историческую мифологию, в том числе на самом массовом уровне, что
могло вызывать у части современников сильное отторжение, осо-бенно в
послевоенный период. Так, если, к примеру, Л.К. Чуковской дей-ствующие лица
первой революции воспринимались как носители актуального этического опыта и,
возможно, самая революция — как важный исторический факт, не столько пролог,
сколько альтернатива Октябрьского переворота, то младшими диссидентами, во
всяком случае, видимо, немалой их частью, и революция, и ее участники
воспринимались или негативно, или исключи-тельно нейтрально80.
Впрочем, отношение советских интеллектуалов к ре-волюции 1905—1907 годов —
действительное, а не конъюнктурно обуслов-ленное — еще ждет своего
исследователя. Что же касается возможности использовать приведенные
документальные и мемуарные свидетельства конца 1950-х — первой половины 1960-х
годов для проверки нашей гипотезы, то они, на наш взгляд, свидетельствуют в
пользу того, что АА в 1944 году могла использовать при создании стихотворения
образ Нарвских ворот, сло-жившийся после Кровавого воскресенья, — однако вопрос
о соотношении сознательности/бессознательности этого акта остается открытым.
Некоторые основания для
интерпретации этого действия как сознательного дает творчество АА 1917 — начала
1940-х годов. Так, хотя в поэзии АА ни 9 января, ни иные события революции
1905—1907 годов прямо не упоми-наются, тем не менее, к примеру, в поэме «Путем
всея земли» (1940) они, по- видимому, «нанесены» на карту исторической памяти
лирической героини. Несмотря на то что при перечислении конкретных событий она
сразу перехо-дит от Первой мировой войны к войне англо-бурской и делу Дрейфуса,
мер-цающая семантика первого-четвертого стихов этой поэмы («Прямо под ноги
пулям, / Расталкивая года, / По январям и июлям / Я проберусь туда…»)
предполагает возможность прочтения «январей и июлей» по-разному81. И
как образа сменяющих друг друга лет (за счет равноудаленности месяцев друг от
друга и полярности «представляемых» ими времен года). И как рядов исто-рических
событий — военных (начало русско-японской и Первой мировой войн) или
революционных (9 января 1905-го и 14 июля 1789 года). И как — скорее всего —
сочетания «начал» революции 1905 года и Первой мировой войны82.
Обыгранный в процитированных первых четырех и далее в пятом — девятом стихах
(«.Никто не увидит ранку, / Крик не услышит мой, / Меня <…>, / Позвали
домой. / И гнались за мною») образ расстреливаемой и разго-няемой толпы83
повышает обоснованность такого прочтения и, кроме того, де-монстрирует
актуальность для АА в 1940 году переживания событий город-ского расстрела,
впервые сделанного ею объектом поэтической рефлексии еще в 1917 году под
влиянием, несомненно, тогдашних петроградских событий84. Стоит
вспомнить и реплику АА из дневника П.Н. Лукницкого, судя по которой городские
столкновения 1917 года произвели на нее немалое впечатление (его, наверное,
было бы уместно определить как психологическую травму):
[1927] 6 ноября
Говорит,
что со времени революции у нее сильно переменилось отноше-ние к «крови» и «смерти».
Слово «кровь» вызывает в ней теперь воспо-минания о бурых растекающихся пятнах
крови на снегу и на камнях и ее отвратительный запах85.
Сила непосредственных
впечатлений АА от столкновений 1917 года поз-воляет почувствовать, насколько в
действительности абстрактной оставалась для нее (долгое время, а может быть, и
всегда) куда более масштабная траге-дия Кровавого воскресенья. При этом события
февраля — октября 1917 го-да, с одной стороны, давали необходимый для
адекватного понимания про-исходившего в 1905 году опыт, с другой — неуклонно
нарастающий именно с октября 1917 года масштаб катастрофы (в том числе
кровопролития) мог долгое время сохранять 1905 год на далекой периферии
исторического са-мосознания АА, ее интеллектуальной и поэтической работы.
Позволим себе предположить, что состояние личной «исторической» памяти АА о
событиях 1905 года в целом и о 9 января в частности долгое время было таково,
что прямое обращение к событиям этого периода требовало очень сильных внеш-них
«катализаторов», которые делали бы эти события почти неизбежным элементом
творческого процесса.
Война вполне могла стать
таким катализатором. Трагичность развернув-шегося в 1917 году братоубийства,
которому АА стала уже непосредственным и зрелым свидетелем, могла для АА
определяться самим фактом того — при-носим извинения за банальность, — что
разрушался нормальный порядок вещей, при котором, в частности, армия выполняла
функцию защиты от внешнего врага, а не обращала оружие против сограждан. АА как
женщине и поэту оставалось только оплакивать погибших, не адресуя им ни слова
уте-шения («Не бывать тебе в живых.»; «Для того ль тебя носила.»). Та же без-
утешительность — в стихотворении «С Новым годом! С новым горем!..», посвященном
памяти соотечественников, погибших в ходе «зимней войны» с Финляндией86.
С началом Отечественной
войны готовность АА исполнять этот долг не исчезла, однако кошмар немыслимых
потерь не мог заслонить у нее ощуще-ния, что война стала временем
восстановления ряда фундаментальных основ социального бытия и многое наконец-то
можно было — воспользуемся более ранними словами самой АА — искупить и
исправить87. Возвращение страны к некоторым ключевым принципам
социальной жизни и, вероятно, ослабле-ние революционной риторики давали
основания АА, и не только ей, смотреть в будущее страны с определенным
оптимизмом (стоит учесть и воодушевле-ние АА после успешного снятия блокады88).
Красная армия уже не гибла бес-смысленно в разбойничьих войнах вроде финской
(советская оккупация стран Центральной Европы в 1944—1945 годах поначалу вряд
ли рассматри-валась АА иначе, как освобождение), не убивала соотечественников
(если только по ошибке, что тоже становилось впоследствии предметом острого
переживания89), но исполняла свой изначальный долг: защитить их и,
если понадобится, пожертвовать собой. Недаром в это время советский военный
человек входит в отдельные произведения АА как центральный персонаж, в том
числе — именно в этот период90 — в жанре, требующем серьезной и под-робной
проработки (несостоявшаяся пьеса о летчиках). А.А. Сурков спра-ведливо усмотрел
в стихотворении «Победителям» «голос материнской гордости»91 —
чувство, подобного которому у АА не было по отношению к военному человеку со
времен революции.
Поэтому, возможно,
совсем не случайно и то, что в стихотворении «Побе-дителям», если не считать
названия, совершенно отсутствует идея военной и вообще любой победы над кем-то
внешним. Нравственная победа — искуп-ление тяжкого греха советской и царской
«пехот», а именно участия в брато-убийстве, — могла быть важнее выигранных войн
и сражений. И Нарвские ворота могли видеться АА не только символом стойкости
ленинградцев в дни блокады и памятником погибшим «за други своя», но и некоей —
тоже сим-волической — пространственной точкой отсчета, где бесславно начинался,
а затем и заканчивался один виток российской истории и славно, достойно
начинался новый. Однако уже через три месяца после публикации стихотво-рения в
«Красноармейце» от надежд на обновление страны пришлось отка-заться, скорбная
гордость за «советскую пехоту» осталась лишь болезненным воспоминанием92,
а Советская армия снова превратилась для АА в один из
безликих столпов действовавшего политического режима93.
* * *
В заключение два замечания. Обращение АА к советским
солдатам с еван-гельской цитатой могло преследовать цель отделить их не только
от солдат и офицеров, участвовавших в расстреле у Нарвских ворот и в иных
подобных акциях, но и от тех революционных солдат и офицеров, которые остались
в памяти современников и потомков образцами гражданского служения. Так, одна из
ключевых характеристик лейтенанта П.П. Шмидта, данная ему Б.Л. Пастернаком в
одноименной поэме, — «я жил и отдал душу свою за други своя»94.
Напомним, что поэма «Лейтенант Шмидт» (1926—1927), так же как и «Девятьсот
пятый год», неоднократно привлекала внимание АА95, но при этом в ее
творчестве и в записных книжках нет героического образа револю-ционного (равно
как и контрреволюционного) солдата, подобного Шмидту. Следование тому
этическому императиву, который АА и Пастернак постули-ровали для солдата, едва
ли было возможно, с точки зрения АА, на револю-ционном пути, поэтому введение
евангельской цитаты в качестве полемичес-кой реплики в адрес Пастернака вполне
вероятно, хотя, разумеется, нельзя исключать и того, что мы имеем дело с
неотрефлектированным совпадением96.
Из других литературных
произведений, которые могли оживлять в авто-биографической и исторической
памяти АА события 9 января, нельзя не упо-мянуть, разумеется, и поэму А.А.
Блока «Возмездие», опубликованную по ча-стям еще во второй половине 1910-х
годов97 и также обсуждавшуюся ею с Л.К. Чуковской в начале 1940-х
годов98. Тем более, что поэма Б.Л. Пастернака, созданная во многом
как своего рода аналогия поэмы Блока и, возможно, как «ответ» на нее, неизбежно
делала последнюю действующим фактором акту-ального литературного процесса99.
И вряд ли можно считать случайным то, что в начале 1940-х годов возвращение к
поэмам Пастернака и Блока, вы-строенным на совмещении истории страны, с одной
стороны, и семейных ис-торий, с другой, совпало по времени с попытками
творческого осмысления проблемы «отцовского» наследства и у самой АА100.
События 1905—1907 годов неизбежно входили в эти размышления если не в качестве
точек согласия с поэтами-предшественниками, то, во всяком случае, в качестве
важных кон-цептов тех взглядов на недавнюю российскую историю (и образов
российской истории в поэзии), с существованием которых приходилось считаться. В
раз-ворачивающейся именно в 1940-е годы заочной полемике с Пастернаком и Блоком
как поэтами-историками предреволюционного периода АА неодно-кратно
декларировала принципиальные расхождения в вопросах поэтики, од-нако
содержательные разногласия и совпадения, в том числе неявные, также заслуживают
самого пристального внимания. Так, наши реконструкции — если они действительно
верны — позволяют выявить одну из важных точек согласия и преемственности с Блоком
(вопрос о времени ее формирования остается открытым): возможное осмысление АА
1905 года как начала нового этапа российской истории совпадает с его
периодизацией российской истории, согласно которой именно 9-м января, «Артуром
и Цусимой» заканчивался ее имперский период и начинался новый, революционный. В
отличие от старшего товарища по поэтическому цеху АА даже довелось испытать
радостную ил-люзию, что эта эпоха наконец закончилась.
ПРИМЕЧАНИЯ
[*]
Автор признателен Д.А. Ермольцеву, И.Б. Иткину, Н.Н. Мазур, К.М. Поливанову и
Б.Н. Щедринскому, взявшим на себя труд прочесть статью и высказать ряд
существенных замечаний, а также А.В. Тумановой, директору музея А. Ах-матовой
«Мангалочий дворик» (Ташкент) и К.А. Карасеву, начальнику отдела «Нарвские
триумфальные ворота» Го-сударственного музея городской скульптуры (Санкт-Пе-тербург),
которые предоставили нам возможность ознако-миться с некоторыми уникальными и
малодоступными источниками. Отдельная благодарность — Е.А. Бибергаль, сыгравшей
значительную роль в рождении замысла работы.
1) Ахматова А. Собрание сочинений: В 6 т. М., 1999. Т. 2. Кн. 1:
Стихотворения 1941 — 1959 / Сост., подгот. текста, коммент., статья Н.В.
Королевой. С. 65 (далее — Собр. соч.). Впервые в: Макогоненко Г.П.
Ленинградская тема // Знамя. 1945. № 1. С. 211; затем в: Красноармеец. 1946.
Май. № 10. С. 2. Далее, почти одновременно в: 1) Ах-матова А.
Стихи и проза / Сост. Б.Г. Друян; Подгот. текстов Э.Г. Герштейн и Б.Г. Друяна;
Вступ. слово Д.Т. Хренкова. Л.: Лениздат, 1976. С. 331; 2) Ахматова А. Стихотворения
и поэмы / Вступ. ст. А.А. Суркова; Сост., подгот. текста и примеч. М. Жирмунского.
Л., 1976 («Библиотека поэта. Большая серия»). С. 213—214. Согласно датам
подписания в печать (соответственно 20 февраля и 13 декабря 1976 года), первая
книга должна была выйти несколько раньше. До 1976 года стихо-творение,
разделенное на две цитаты, было полностью приведено также в: Добин Е. Поэзия
Анны Ахматовой. Л., 1968. С. 130—131. О несостоявшихся публикациях см. примеч.
5. В «Красноармейце» опубликовано вместе с первым стихотворением диптиха
«Городу Пушкина» в варианте «Мой городок игрушечный сожгли, / И в прошлое мне
больше нет лазейки. / Там был фонтан, зеленые скамейки, / Громада парка
царского вдали, / На масленой блины, ухабы, вейки, / В апреле запах прели и
земли / И первый поцелуй.» (первая публикация в: Звезда. 1946. № 1. С. 72).
2) Если не считать характерной для АА вариативности в
использовании знаков пре-пинания, в орфографии «берт» и незначительных
разночтений в заглавии. О по-следнем см.: Ахматова А. Собр. соч. Т. 2.
Кн. 1. С. 460 (в списке Н.Л. Дилакторской в первом и втором вариантах сборника
«Слава миру!» называлось «Победители»). Отметим также, что именно Н.В.
Королевой дан самый полный на данный момент комментарий к стихотворению, частично
вынесенный в обзорную статью о твор-честве АА 1941 — 1959 годов и в комментарий
к другим произведениям (Там же. 260, 267—269, 460).
3) Сомневаемся в необходимости делать в настоящей
статье ссылки на все работы, где это стихотворение цитируется, упоминается, так
или иначе характеризуется или анализируется. Из советских подцензурных (кроме
вступительной статьи А.А. Суркова к изданию 1976 года) укажем: Жирмунский В.М.
Творчество Анны Ахматовой. Л., 1973. С.
4) Несмотря на то, что в летописи жизни и творчества
АА для многих публикаций ее произведений в периодических изданиях указаны, к
примеру, даты подписания в печать номеров журналов, для стихотворения
«Победителям» приведена только дата создания ( Черных В.А.
Летопись жизни и творчества Анны Ахматовой: 1889— 1966. 2-е изд., испр. и доп.
М., 2008. С. 376; далее — Летопись).
5) В 1946 году оно было также напечатано в составе
изданных, но уничтоженных сборников «Избранные стихи» (М.: Правда, 1946. С.
40—41. Сер. «Библиотека "Огонек"» (№ 23)) и «Стихотворения.
1909—1946» (М.; Л.: ОГИЗ, ГИХЛ, 1946. С. 286) (Гончарова Н.
«Фаты либелей» Анны Ахматовой. М.; СПб., 2000. С. 87, 90; Собр. соч. Т. 2. Кн.
1. С. 460). Входило оно и в состав готовившегося к печати в 1946 году в издательстве
«Советский писатель» сборника «Нечет. Седьмой сборник стихотворений. 1936—1946»
(Собр. соч. Т. 4 / Сост., подгот. текста, коммент., статья Н.В. Королевой. С.
268, 534, 538; Гончарова Н. Указ. соч. С. 92) и
нигде не принятого к печати сборника 1950 года «Слава миру!» (Гончарова Н.
Указ. соч. С. 94; Собр. соч. Т. 2. Кн. 1. С. 460—461). Далее стихотворение
появляется в составе планов и рукописей сборников только начиная с 1961 года:
«Нечет. Седьмая книга стихо-творений. 1940—1961» (Собр. соч. Т. 4. С. 541
(озаглавлено «Победители»); Гонча-рова Н. Указ. соч. С.
167 (датирует план и рукопись сборника 1962 годом)), «Бег времени» (М.; Л.:
Советский писатель, 1965) (Собр. соч. Т. 4. С. 566, 568; Гонча-рова Н.
Указ. соч. С. 326). «Список стихотворений, включенных Анной Ахматовой в
рукопись книги "Бег времени" и по разным причинам изъятых редакцией
изда-тельства "Советский писатель"», с упоминанием «Победителям» см.
в: Памяти Анны Ахматовой: Стихи. Письма. Л. Чуковская. «Записки об Анне
Ахматовой».
6) Записные книжки Анны Ахматовой (1958—1966) / Сост.
и подгот. текста К.Н. Су-воровой; Вступ. ст. Э.Г. Герштейн; Научн.
консультирование, вводн. заметки к за-писи. кн., указ. В.А. Черных. М.; Torino,
1996.
7) См. примеч. 2.
8) Согласно В.Д. Берестову, АА читала это
стихотворение 5 марта 1944 года (Бере-стов В. «Незримое благословенье»
// Берестов В. Избранные произведения: В 2 т. М., 1998. Т. 2. С. 248—249).
Другой случай, уже беглого и короткого цитирования, см. в: Берестов В.Д.
Чингизидка // Знамя. 1997. № 11. С. 111.
9) Берестов В. «Незримое
благословенье». С. 248—250. Таким образом, до напечата- ния стихотворение
достоверно было известно — кроме Берестова — Э.Г. Бабаеву, З.А. Тумановой и
Н.Я. Мандельштам, однако в записках последней об АА оно не упоминается (см.:
Мандельштам Н. Об Ахматовой / Сост. П. Нерлер. М., 2008), равно
как и в мемуарных текстах Тумановой, а Бабаев в своем мемуарном очерке ничего
не рассказывает о чтении 5 марта и разговоре с Н.Я. Мандельштам 10-го,
ограничиваясь сентиментально-патриотической реминисценцией: «Мне и до сих пор
кажется, что во время одной из таких остановок под окнами ташкентского гос-питаля
возникли ее стихи о мальчиках-солдатах 40-х годов:
Вот о вас и напишут книжки: "Жизнь свою за други
своя". В классах нашей школы теперь были солдаты со всех концов страны:
"Незатейли-вые парнишки." — "внуки, братики, сыновья."»
(Бабаев Э.Г. «На улице Жуков-ской.» // Бабаев Э.Г. Воспоминания.
СПб., 2000. С. 10).
10) Макогоненко Г.П. .Из третьей
эпохи воспоминаний / Публ. Д.Г. Макогоненко // Об Анне Ахматовой: Стихи, эссе,
воспоминания, письма / Сост. М.М. Кралин. Л., 1990. С. 268. Согласно
Макогоненко, журнал вышел в марте и АА получила номер 10 апреля (Там же. С.
270—271). Упоминание о подписании журнала в печать с этим стихотворением 21
февраля 1945 года см. в: Летопись. С. 391.
11) Случай подобной интерпретации всей патриотической
поэзии АА периода войны в антисоветской прессе см. в: Тименчик Р.
Анна Ахматова в 1960-е годы. М.; To—ronto, 2005. С. 300—301.
12) Максимов Д.Е. Об Анне
Ахматовой, какой помню // Воспоминания об Анне Ах-матовой / Сост. В.Я. Виленкин,
В.А. Черных; Коммент. А.В. Курт, К.М. Полива-нова. М., 1991. С. 118. В статье
Макогоненко полный текст «Победителям» поставлен вообще на второе место в числе
приведенных им двух стихов АА (на первое был поставлен отрывок из «Поэмы без
героя», начинавшийся со слов «…А не ставший моей могилой.»), однако задача
автора представить ленинград-скую тему в качестве единого метатекста могла
заставить Макогоненко отказаться от тех стихотворений АА, которые в
значительной мере были созвучны официаль-ной или официозной поэзии; отмеченная
же Р.Д. Тименчиком «омонимия» воен-ного творчества АА основному массиву
советской поэзии этого периода могла быть совершенно неактуальной для короткого
журнального очерка и вовсе не фик-сироваться самим автором статьи. Можно предположить,
что опубликованные Макогоненко тексты АА должны были дать читателю именно те
стихи, которые отличали ее собственный поэтический голос от остальных.
13) См., например: Давиденко О.
Все мы немного у жизни в гостях: художественное пространство и время в лирике
Анны Ахматовой // Вестник Евразии. М., 2005. № 1 (27). С. 15. Корпус цитат из
эмигрантской прессы, касающихся творчества АА военного периода (в которых
неоднократно цитируется и стихотворение «По-бедителям»), см. в: Тименчик Р.
Указ. соч. С. 299—301.
14) См., например: Павловский А.И.
1) Анна Ахматова: Очерк творчества. Л., 1966 (2-е изд. Л., 1982); 2) Анна
Ахматова: Жизнь и творчество: Книга для учителя. М., 1991; Озеров Л.А.
1) Тайны ремесла (о поэзии Анны Ахматовой) [1958—1962] // Озеров Л.А. Работа
поэта: Книга статей. М., 1963. С. 174—197; 2) Бег времени // Озеров Л.А.
Необходимость прекрасного: Книга статей. М., 1983. С. 234—253; Reeder
R. Anna Akhmatova: Poet and Prophet. N.Y., 1995; Файнштейн Э. Анна Ах—матова. М., 2008;
Марченко А.М. Ахматова: жизнь. М., 2009.
15) См., например: Leiter Sh. Akhmatova‘s
16) К примеру: Ахматова А.А. Стихотворения /
Сост. и вступ. статья Н. Банникова. М., 1977. («Поэтическая Россия»).
17) См., например: Ахматова А.
Стихотворения / Сост. Н.А. Струве.
18) К примеру, отсутствует в изданиях: Ахматова А.
Избранное / Сост. И.К. Суши- лина. М., 1993 (сер. «Библиотека
словесника»); Ахматова А., Цветаева М. Стихо-творения. Поэмы.
Драматургия. Эссе / Сост. Л.Д. Страхова. М., 1997 (сер. «Школа классики».
«Книга для ученика и учителя»); Ахматова А.А. Стихотворения.
Поэма: Справочные материалы. 11 класс / Автор-сост. Л.Д. Страхова. М., 1998
(сер.: «Школьная программа»); А.А. Ахматова. Биография. Лирика: Викторина /
Сост. Е.Р. Коточигова, Г.И. Романова // Русская словесность. 1998. № 2. С.
52—58; Герцик А.В. Лирика А. Ахматовой на уроках литературы. 11
класс: [Методика про-ведения урока] // Русская словесность. 2001. № 6. С.
20—29; Ахматова А. Стихо-творения. Поэмы. М., 2001 (сер.
«Школьная хрестоматия»). В одном из пособий «Победителям» отсутствует в списке
обязательных стихотворений и приведено в списке стихотворений, по которым можно
написать сочинение-комментарий: Бод-рова Н.А. Творчество А.А.
Ахматовой и М.И. Цветаевой в школьном изучении: Пособие учителям-словесникам,
слушателям курсов повышения квалификации, студентам-филологам. Самара, 1994. С.
50—51, 58.
19) Упоминание, не приведенное в настоящей статье, см.
в: Найман А. Рассказы о Анне Ахматовой. М., 2008. С. 25.
20) А. Ахматова в музыке: Нотографический указатель /
Сост. Т.В. Ильина. Л., 1989; Нотография [А. Ахматовой] / Сост. Б. Розенфельд //
Кац Б., Тименчик Р. Анна Ахматова и музыка: Исследовательские очерки. Л., 1989.
С. 279—307; Розенфельд Б. Анна Ахматова, Марина Цветаева, Осип
Мандельштам и Борис Пастернак в му-зыке: Нотография. Stanford, 2003 (Stanford Slavic Studies.
Vol. 25).
21) Чуковская — Жирмунскому, 9 июня1968 года,
Переделкино: «"Победителям" — напечатано в какой-то
ленингр<адской> газете — какой? когда? не знаете ли?»
Жирмунский — Чуковской, 12 июля 1968 года, Комарово: «Спешу Вам сообщить
<нрзб.> только, что первопечатный текст стих<отворения>
"Победителям" найден: журнал "Красноармеец", 1946, май, №
10, с. 2. Этот текст был, по-видимому, источ-ником для И. Сергиевского. До сих
пор я <имел> текст этого стихотворения только по не вышедшим в свет
изданиям "Нечета", собрания <стихотворений> 1946 (В. Ор-лова) и
др.» (ЧуковскаяЛ.К.,ЖирмунскийВ.М. Из переписки (1966—1970) /
Вступ. заметка, подгот. текста и примеч. Ж.О. Хавкиной // «Я всем прощение
дарую.»: Ахматовский сборник / Под общей ред. Д. Макфадьена и Н.И. Крайневой.
М.; СПб., 2006 (UCLA Slavic Studies. New Series.
Vol. V). С. 415,
418).
22) Приношу искреннюю благодарность Н.Н. Мазур, которая
обратила наше внима-ние на наличие этой модели в стихотворении и важность ее
включения в анализ его поэтики.
23) Ленинград в Великой Отечественной войне. Печать
Ленинграда: 1941 — 1945: Ка-талог изданий, хранящихся в фондах государственной
Публичной библиотеки. Л., 1972. Вып. 2: Листовки, плакаты, открытки, альбомы. №
5—6. С. 6.
24) См., например: Чуковская Л.К.
Записки об Анне Ахматовой: В 3 т. М., 1997. Т. 2. С. 15—16 (далее —
Чуковская). Мемуаристка приводит мнение критика И.В. Сер-гиевского
(консультанта Управления пропаганды и агитации ЦК ВКП(б)), изло-женное в статье
«Об антинародной поэзии Ахматовой» (Культура и жизнь. 1946. 30 августа; Звезда.
1946. № 9. С. 194; Анна Ахматова. Requiem / Предисл. Р.Д. Ти- менчика; Сост. и примеч. Р.Д.
Тименчика при участии К.Д. Поливанова. М., 1989. С. 241), в которой автор
осуждает АА за приписывание советским воинам настрое-ний смертников; также она
цитирует выступление А.А. Фадеева, который обвинил АА в крепостническом
отношении к народу (место и дату выступления автор не называет, и к настоящему
времени установить их нам не удалось). О резкой критике стихотворения
рецензентами сборника «Слава миру!» см.: Собр. соч. Т. 2. Кн. 1. С. 460—461.
Статья Сергиевского служила своего рода приложением к постанов-лению 1946 года,
которое не содержало никакого более или менее прозрачного на-мека на военную
поэзию АА и в котором ни одно стихотворение названо не было; при подготовке же
постановления речь шла лишь о двух стихотворениях АА — «Мой городок игрушечный
сожгли.» и «Вроде монолога», четвертой из «Север-ных элегий» (Бабиченко Д.Л.
Писатели и цензоры: Советская литература 1940-х го-дов под политическим
контролем ЦК. М., 1994. С. 118—143; «Литературный фронт»: История политической
цензуры 1932—1946 гг.: Сборник документов / Предисл. Д. Байрау; Сост. Д.Л.
Бабиченко. М., 1994. С. 191—238). «Победителям» не вошло также в число военных
стихотворений АА, подвергнутых разгромной кри-тике в статье Т.К. Трифоновой
(Ленинградская правда. 1946. 14 сентября).
25) Ср: «"Ваньки, Васьки, Алешки, Гришки",
перечисляемые в стихотворении "Побе-дителям", уже отдают скользящей
реляцией, хотя Ахматова и покрывает перечень воплем плакальщицы: "Внуки,
братики, сыновья!" Еще слабее — зачинный образ этого стихотворения, по
иронии судьбы ставший у ахматоведов чуть не эмблемой ее патриотизма:
Сзади нарвские были ворота, Впереди была только
смерть… Так советская шла пехота Прямо в желтые жерла "берт"…
Суконно. Нужны комментарии. Нужна сноска к "бертам" (опять память о
1914-м: о "Большой Берте", нацеленной тогда на Францию). И этот
единственный случай, когда Ахматова употребляет слово "советский",
свидетельствует о полной ирреаль-ности для нее и этого понятия, и образа
страны, которая таится где-то в неощутимо мертвой зоне между фигурами людей и
зовом бездны» (Аннинский Л. Анна Ахма-това: «…В Россию пришла
ниоткуда» // Аннинский Л.А. Серебро и чернь: Русское, советское, славянское,
всемирное в поэзии Серебряного века. М., 1997. С. 144).
26) Ленинград. Блокада. Подвиг [: Фотоальбом]. Л.,
1984. С. 248—249.
27) Раскин А.Г. Триумфальные арки
Ленинграда. Л., 1977. С. 141; Берггольц О. Говорит Ленинград
// Берггольц О. Собрание сочинений: В 3 т. Л., 1989. Т. 2: Стихотворе-ния и
поэмы, 1941 — 1953. Проза, 1941 — 1954. С. 308—309. К сожалению, местона-хождение
и маршруты передвижения АА 8 июля 1945 года неизвестны.
28) При том, что АА, как известно, хорошо знала
архитектуру Петербурга, остается открытым вопрос о специфике этой эрудиции
(географической, хронологической и тематической). В этой статье мы исходим из
того, что АА представляла хотя бы в общих чертах историю Нарвских ворот, однако
ее визуальное знакомство именно с этим районом Петербурга пока, вообще-то,
ничем не подтверждается. АА, с боль-шой степенью вероятности, могла видеть
Нарвские ворота по дороге из Петербурга в Петергоф и обратно, но хронология
посещений ею Петергофа не реконструиро-вана, и ездила ли она в Петергоф именно
из Петербурга, мы не знаем.
29) Раскин А.Г. Указ. соч. С.
211—221.
30) Ленинградская правда. 1946. № 158. 10 июля. С. 1—3
(статьи «Единство», аноним-ная, и «Идет гвардия» Дм. Острова).
31) «И ночь ли будет, утро или вечер, / но в этот день
мы встанем и пойдем / воитель-нице-армии навстречу / в освобожденном городе
своем. / Мы выйдем без цветов, / в помятых касках, / в тяжелых ватниках, / в
промерзших полумасках, / как рав-ные — приветствуя войска. / И, крылья
мечевидные расправив, / над нами встанет бронзовая слава, / держа венок в
обугленных руках» (Берггольц О. Собрание со-чинений. Т.
2. С. 39). 22 февраля поэма была прочтена по радио, вызвав большое количество
откликов, 5 июля опубликована в газете «Комсомольская правда» (Там же. С.
398—399). Об использовании Нарвских ворот как символа победы немецкой военной
пропагандой см.: Там же. С. 261.
32) Плакат В.А. Серова «Наше дело правое. Победа будет
за нами». 1941 (см., напри-мер, в: В час мужества. Искусство ленинградских
художников в период блокады: Каталог / Общ. ред. Б.Д. Суриса // Музей:
Художественные собрания СССР. М., 1987. 8. С. 49; Ленинград в блокаде: Плакаты
1941 —
Само
собой разумеется, что арка могла быть «прочитана» как символ обороны
исключительно при наличии дополнительных знаков, ясно указывающих на время
действия: танков, оборонительных сооружений, военнослужащих в соответствую-щей
униформе и т.п. Наиболее часто используемым знаком стал танк, изображае-мый
подчас весьма схематически.
33) Например,
в литографиях С.Б. Юдовина «У Нарвских ворот». 1942 (Раскин А.Г. Указ.
соч. С. 140), и А.Ф. Пахомова «Проводы народного ополчения в Ленинграде» 1942
(Холодовская М.З. Великая Отечественная война в советской
графике. М., 1948. Ил. [23]).
34) Ленинград.
1942. № 3. С. 13 (служит одной из иллюстраций к статье В. Твелькмей- ера «Памятники
Отечественной войны 1812 года в городе Ленина». С. 14). Тот же идеологический
подтекст см. в фото Нарвских ворот в № 8 за 1943 год (с. 5).
35) Также
изображение Нарвских ворот как символа обороняющегося Ленинграда вы-несено в
основу композиции на обложке № 11/12. Композицию танка и дота на фоне Нарвских
ворот см. также на недатированном рисунке Г.П. Морозова (Подвиг века:
Художники, скульпторы, архитекторы, искусствоведы в годы Великой Отечественной
войны и блокады Ленинграда: Воспоминания. Дневники. Письма. Очерки. Литера-турные
записи / Автор-сост. Н.Н. Паперная. Л., 1969. С. 301). Другие изображения
Нарвских ворот: эскиз созданного В.Б. Пинчуком плаката 1943 года «Прорыв бло-кады»
(Художники города-фронта: Воспоминания и дневники ленинградских ху-дожников /
Ред.-сост. И.А. Бродский. Л., 1972. С. 26); акварель В.А. Каменского «Площадь
Стачек» (Ленинград в блокаде. Акварели архитектора В.А. Каменского / Вступ. ст.
А.Л. Кагановича. Л., 1971); плакат М.А. Гордона 1942—1944 годов «Киров с нами!»
(Никифоровская И.В. Художники осажденного города: Ленинградские
ху-дожники в годы Великой Отечественной войны. Л., 1985. С. 54; Ленинград в
Великой Отечественной войне: Печать Ленинграда. С. 207. № 926 — датирован 1944
годом); репродуцированные на открытках 1943 года акварели (?) Э.А. Будогосского
«Ле-нинград в дни Отечественной войны» (1942) и В.А. Каменского «У Нарвских
ворот» (б/д) (Ленинград в Великой Отечественной войне. С. 258. № 1127; С. 261.
№ 1129/10). На созданном Л.И. Лебединской в 1944 году чайном сервизе «Ленинград
в блокаде» (Никифоровская И.В. Указ. соч. С. 215) ворота помещены на
самый высокий и замет-ный предмет сервиза — заварной чайник.
36) См.:
Ленинград. 1944. № 1 /2. С. 6.
37) Первый
проект советской «победной» триумфальной арки относится еще к 1942 го-ду
(Раскин А.Г. Указ. соч. С. 221—222).
38) Пахомов
А.Ф. Пленные немцы в Ленинграде. 1943. Литография // Холодов-ская
М.З. Указ. соч. Ил. [27].
39) Берггольц
О. Собрание сочинений. Т. 2. С. 85—86, 309.
40) О
наличии в годы войны между АА и Берггольц некоторой невольной поэтической
соревновательности (возможно, односторонней ревности) позволяет судить кулу-арный
отзыв последней о творчестве АА в первые годы войны: «.в большинстве своем
стихи слабые!» (Берггольц О.Ф. Из архива Ольги Берггольц // Берггольц
О.Ф. Встреча. Дневные звезды. Ч. I—II. Главы, фрагменты. Письма, дневники, заметки,
планы / Сост., автор. примеч. и коммент. М.Ф. Берггольц. М., 2000. С. 278;
Тимен- чик Р. Указ. соч. С. 298).
41) См.,
например, о восприятии введенного в «Поэму без героя» образа карет, валя-щихся
с петербургских мостов (Макогоненко Г.П. .Из третьей эпохи
воспомина-ний. С. 277—278). Реплику Д.С. Лихачева о «гоголевском» происхождении
образа см. в: Лихачев Д.С. Ахматова и Гоголь // Лихачев Д. Литература
— Реальность — Литература. Л., 1981. С. 174—175. Иную версию см. в:
Чуковский К.И. Современ-ники // Чуковский К.И. Собрание
сочинений: В 6 т. М., 1967. Т. 5: Люди и книги. С. 744). Ср.: Бабаев Э.
Пушкинские страницы Ахматовой // Бабаев Э.Г. Воспоми-нания. С. 59.
42) Нелишне
будет вспомнить и манеру чтения Ахматовой своих стихов вслух — от-нюдь не
быструю и как будто специально предназначенную для проявления иных, а не только
очевидных, образных рядов.
43) Среди
которых были вполне сопоставимые с «Большой Бертой» по калибру, типу (на
железнодорожных платформах) и, соответственно, внешнему виду (см., напри-мер:
Широкорад А. Время больших пушек: Битвы за Ленинград и
Севастополь. М., 2009. С. 134 и далее).
44) Ирреальный
образ советских солдат, шагающих в жерла германских артиллерий-ских орудий
времен Первой мировой войны, выделяется, в первую очередь, за счет резкого
контраста как с вполне реалистичной экспозицией, заданной первыми тремя
стихами, так и с абсолютно бессимволичной второй частью стихотворения. При этом
четвертый стих не только знаменует переход солдат из бытия в инобытие, но и
вводит точку, где перестают действовать обычные пространственно-временные
законы. Без сомнения, этот кульминационный образ — один из ключевых в стихо-творении,
однако его подробное рассмотрение выходит за рамки настоящей статьи.
Р.
Хлодовский, который первым поместил «Победителям» в контекст дантов- ских
мотивов творчества АА, не счел необходимым обращаться к этому образу (Хлодовский
Р. Анна Ахматова и Данте = Chlodowski R. Anna Achmatova e Dante. М., 1993 (Тетради русской дантологии). С. 59).
45) «Болши
сея любве никтоже имать, да кто душу свою положит за други своя» (Иоанн. 15,
13).
46) Цит.
по: Рутенберг П. Дело Гапона. Записки П. Рутенберга //
Былое: Журнал, по-священный истории освободительного движения. 1917. № 2 (24).
С. 10. Отдельное издание: Рутенберг П.М. Убийство Гапона:
Записки. Л., 1925.
47) Кровавое
воскресенье в Петербурге 9/22 января 1905. Наброски с натуры, мнения
заграничной печати. Очевидца (sic! — К.Б.).
Берлин, 1905. С. 12—14.
48) См.,
например: Гуревич Л.Я. 9-е января. По данным «анкетной комиссии».
СПб., [1905]. С. 25—26; [ГапонГ.] Записки Георгия Гапона.
(Очерк рабочего движения в России 1900-х годов). М., 1918. С. 72—75 (гл. 16:
«Бойня у Нарвской заставы»); Невский В. Рабочее движение в
январские дни 1905 года. М., 1930. С. 105, 108—109. Краткое описание — см. в:
Терентьев М.А. Начало революции в России 9-го января 1905 года.
СПб., 1906. С. 12—13. Подробную библиографию о событиях 9 января не приводим
как доступную во многих научных и популярных биографиях Г. Га- пона и изданиях,
посвященных событиям революции.
49) См.:
Чуковский К.И. Анна Ахматова // Чуковский К.И. Собрание
сочинений. М., 1967. Т. 5. С. 728—729; Чуковский К. Из дневника //
Воспоминания об Анне Ахма-товой. С. 61; Мануйлов В.А. Подарок судьбы
// Там же. С. 232; Оксман Ю.Г. Из дневника, которого я
не веду // Там же. С. 642, 647; Томашевская З. «Я — как пе-тербургская
тумба.» // Об Анне Ахматовой. С. 417—418.
50) «Слово о Пушкине» [1961].
51) См.,
например, в: Левитан И.И. Площадь Стачек. Л., 1987. С. 35—55.
52) Революционное
движение в картинах / Под ред. С.И. Мицкевича; Музей револю-ции СССР. М.; Л.,
1932. Ил. [19].
53) См.:
Раскин А.Г. Указ. соч. С. 139; Александр Дейнека: Живопись.
Графика. Скульп-тура. Мозаика / Автор вступ. ст. и сост. В.П. Сысоев. Л., 1982.
Ил. 237 (под назва-нием «Октябрьские лозунги мира у Нарвской заставы»). О
революционных собы-тиях 1917 года вокруг Нарвских ворот см.: Раскин А.Г.
Указ. соч. С. 138; Левитан И.И. Указ. соч. С. 48—55.
54) Об
использовании арки в дни массовых революционных праздников (9/22 января к ним
не относилось) см.: Оформление массовых празднеств за 15 лет диктатуры
пролетариата. М., 1932; Немиро О. В город пришел праздник.
Л., 1973. С. 54; Аги-тационно-массовое искусство. Оформление празднеств / Под
ред. В.П. Толстого; Авторы-сост. И.М. Бибикова, Н.И. Левченко. М., 1984. С.
153, 156, 165, 167, 207, 222, ил. 248.
55) Как
гласит текст на мемориальной доске, установленной на одном из зданий, рас-положенных
у Нарвских ворот: «9 января 1905 года здесь. пролилась рабочая кровь.
Царское правительство (курсив наш. — К.Б.)
расстреляло мирное шествие рабочих.»
56) Активизация
в конце 1930-х годов внешней политики СССР на западном направ-лении могла
несколько оживить первую функцию. Так, известно, к примеру, о работе В. Пименова
в 1939 году над картиной «Танки у Нарвских ворот», посвященной, очевидно, их
возвращению из так называемого «освободительного похода» в За-падные Украину и
Белоруссию (http://fundpimenov.ru/node/2), однако
мы сомне-ваемся, что для АА появление этой картины могло быть сколько-нибудь
значимо, даже если ей было о ней известно. Остается открытым вопрос о том,
насколько были сопоставимы в общественном сознании конца 1930-х — начала 1940-х
годов заграничные походы 1813—1814 и 1939 годов.
57) Заметим,
что, к примеру, в содержательном альбоме «Революция 1905—1907 годов и
изобразительное искусство» (М., 1977. Вып. 1: Петербург / Сост., автор вступ.
ст. и справочн. мат-в В.В. Шлеев) не приведено никаких изображений, запечат-левших
расстрел у Нарвских ворот — только на Дворцовой площади и в ряде дру-гих мест
Петербурга.
58) Под
литературой в данном случае мы имеем в виду только поэзию и художествен-ную
прозу. К тому моменту, когда АА вступала в литературную жизнь, публици-стика
1905—1907 годов уже была неактуальна и специальное знакомство с ней АА
маловероятно.
59) Первая
из них, «Расстрел рабочей демонстрации у Нарвских ворот», была репро-дуцирована
не позже 1935 года в формате, рассчитанном на широкий круг поку-пателей, и
обсуждалась в печати. См., например: Дружинин Н.М. 30-я годовщина
«Кровавого воскресенья» // Дружинин Н.М. Избранные труды. М., 1988. [Кн. 3:]
Внешняя политика России. История Москвы. Музейное дело / Отв. ред. С.С. Дмит-риев.
С. 335—337. Репродукцию фрагмента картины В.С. Сварога см. в: Ленин. Годы
Великого пролога. 1905—1907. М., 1984. Стоит заметить, что первая картина имеет
наибольшее соответствие ахматовскому образу: на ней изображена площадь перед
Нарвскими воротами сразу после расстрела, с воротами и стоящей перед ней
пехотой (впрочем, трудноразличимой) на заднем плане.
60) Электронный
каталог РГБ содержит не менее семи нотных изданий 1924— 1931 годов, посвященных
расстрелу 9 января, а также отдельные песни в составе сборников.
61) См.,
например: Пиотровский А.И. Хроника ленинградских празднеств
1919—1922 гг. Л., 1926. С. 58—59, 78, 84.
62) Рольф
М. Советские массовые праздники / Пер. с нем. В.Т. Алтухова. М.,
2009. 142. По другим сведениям, 22 января перестало быть выходным днем только в
1951 году (см. весьма основательную статью «История праздников России» в «сво-бодной
энциклопедии» «Википедия»), однако в литературе, посвященной совет-скому
массовому празднику, о масштабных мероприятиях, проводимых в этот день, не
упоминается, поэтому характеристика этого праздника как второразряд-ного в
любом случае оправданна. Литература 1920—1930-х годов, посвященная со-бытиям 9
января, едва ли не наполовину состоит из хрестоматий и пособий для агитаторов и
клубных работников.
63) См.,
например, в: Революционные праздники в библиотеке / Под общей ред. Н.К.
Крупской. М.: Красная новь; Главполитпросвет, 1923. С. 22—23 (расстрел у
Нарвских ворот упоминается только в библиографии).
64) Анна
Ахматова. Десятые годы / Сост. и примеч. Р.Д. Тименчика и К.М. Полива-нова. М.,
1989. С. 33; Записные книжки Анны Ахматовой… № 18. С. 528 [в наброске
дополнений к плану автобиографии: «3) 9 янв<аря> (рассказ И.В. Селивано-ва?^»].
О том, как остро зимой 1905 года воспринимались события 9 января в
гимназической среде Царского Села, см. в: Императорская Николаевская Цар-скосельская
гимназия / Сост. К.И. Финкельштейн. СПб., 2008. С. 23—24.
65) «Петербургская
ночь. / Воздух пучится черною льдиной / От иглистых шагов. / Никому не чинится
препон. / Кто в пальто, кто в тулупе. / Луна холодеет полти-ной. / Это в
Нарвском отделе. / Толпа раздается: / Гапон» (Пастернак Б.
Собрание сочинений: В 5 т. М., 1989. Т. 1. С. 287). Далее при описании
демонстрации об ее расстреле ничего не сказано, но упоминается «застава» как
пункт движения ко-лонны. Учитывая, что далее автор переходит к описанию другой
колонны, расстре-лянной у Троицкого моста, вероятно, упоминание заставы в
первом случае было рассчитано на прочную ассоциацию «Нарвская застава — 9
января — расстрел де-монстрации». У Пастернака есть и стихотворение «9-е
января» (1925) (Там же. С. 262—264), впервые напечатанное в № 2 журнала
«Красная новь».
Известно
как минимум о пяти диалогах о поэмах Пастернака «Девятьсот пятый год» и
«Лейтенант Шмидт»: с П.Н. Лукницким в 1927 году, когда поэма была опуб-ликована
целиком (Лукницкий П.Н. Acumiana: Встречи с Анной Ахматовой. Париж; М., 1997. Т. 2:
1926—1927. С. 312, 314), и с Л.К. Чуковской — в 1940-м (Чуковская. Т.
1. С. 219, 221—222 [запись от 13 ноября 1940 года]). Короткий диалог о поэме в
Ташкенте см. в: Там же. С. 391 [запись от 5 февраля 1942 года]).
66) Первый
важный шаг в разработке этой темы см.: Черных В.А. Родословная Анны
Андреевны Ахматовой // Памятники культуры. Новые открытия.
67) Ср.:
«О 9-м января [АА] так нигде и не успела сказать свое слово в стихах» (Ви-
ленкин В. В сто первом зеркале. М., 1990. С. 207).
68) Анна
Ахматова. Десятые годы. С.
69) Анна
Ахматова. Десятые годы. С. 33; Собр. соч. Т. 5. С. 163 (текст, приведенный в
скобках, в собрании сочинений отсутствует). Вариант: «Непременно 9 янв. и Цу-сима
<.>» (Мандрыкина Л.А. Ненаписанная книга: «Листки из дневника»
А.А. Ах-матовой // Книга. Архивы. Автографы: Обзоры, сообщения, публикации /
Отв. ред. А.С. Мыльников. М., 1973. С. 70). См. также примеч. 64.
70) См.
биографическую статью Р.Д. Тименчика в библиографическом словаре «Рус-ские
писатели» (М., 1985. Т. 1. С. 126), а также мнение А. Хейт, согласно которому
под влиянием революционных и военных событий «невинная детская жизнь обо-рвалась
резко и внезапно» (Хейт А. Анна Ахматова. Поэтическое
странствие. Дневники, воспоминания, письма А. Ахматовой. М., 1991. С. 26).
Впрочем, как из-вестно, книга А. Хейт во многом была надиктована автору самой
АА, поэтому нельзя исключать того, что соположение революции и русско-японской
войны как равноправных событий было произведено самой АА. Аргументом против
этой версии может служить очевидная прямолинейность предложенной автором трак-товки
той роли, которую эти события сыграли в жизни АА. См. английский перевод
вышеприведенной цитаты в одной из лучших биографий АА: «January 9 and Tsu—shima were (курсив наш. — К.Б.) a shock to me for my entire life» (Reeder R. Op. cit. P. 13). О том, что АА «постоянно повторяла: ".9
января и Цусима — потрясение на всю жизнь, и так как первое, то особенно
страшное"», см. в: Волков С. История культуры
Санкт-Петербурга с основания до наших дней. М., 2001. С. 151. Однако буквальное
совпадение с цитатой из записной книжки заставляет отнестись к этому
свидетельству с сугубой осторожностью.
71) Марченко
А.М. Указ. соч. С. 55. Ср. более раннюю версию автора, где
сделана важ-ная, хотя, на наш взгляд, малоудачная и не включенная затем в ее
биографию АА, попытка выстроить иерархические отношения обоих событий в жизни
АА: «Ее жизнь на до и после надколола именно Цусима, "слив в
одно" ужас войны с ужасом революции, которая для Ахматовой
началась <.> в кровавое воскресенье 9 января 1905 года» (Марченко А.
«С ней уходил я в море.»: Анна Ахматова и Александр Блок: опыт расследования //
Новый мир. 1998. № 8. С. 213).
72) В
одной из записных книжек (№ 10) АА пишет о Цусиме как «этом тоже первом ужасе
моего поколения», к сожалению, оставляя открытым вопрос о том, следует ли
считать, что Цусиме предшествовал еще более «первый» ужас, или же мы имеем дело
с неточностью высказывания (Записные книжки Анны Ахматовой. С. 189).
73) Летопись.
С. 42.
74) Собр.
соч. Т. 5 С. 237. Ту же цитату см. также в черновом наброске автобиографии в
записной книжке № 20 конца 1964 — мая 1965 года (Записные книжки Анны Ах-матовой.
С. 599).
75) Восстание
на броненосце «Потемкин» произошло в июне 1905 года. Таким обра-зом, или АА
слышала какие-то другие выстрелы, или, как предполагает В. Мешков, семейство
Горенко прибыло в Евпаторию в конце весны — начале лета 1905 года (Мешков
В. Анна Ахматова, броненосец «Потемкин» и Евпатория // http://www.akhmatova.org/articles2 / meshkov3.htm).
76) Подробнее
см. в: Губенко Г.Н. Революционное движение в Таврической
губернии в 1905—1907 гг. Симферополь, 1955. С. 48, 94—95, 100; Революционное
движение в Крыму (1880—1904; 1905—1907 гг.): Сб. мат-в и док-в. [Симферополь],
1940. С. 108, 113, 117, 128—131, 133—134, 135—136, 151, 154. Революционное
движение в Таврической губернии в 1905—1907 гг.: Сб. док-в и мат-в.
Симферополь, 1955. С. 59—60, 84—85, 166, 169, 180—181.
77) Герштейн
Э. Мемуары. М., 2002. С. 639 [ранее: Герштейн Э.Г.
В Замоскворечье // Литературное обозрение. 1985. № 7. С. 106]. Похожий отзыв о
симфонии, но без ссылки на собственные воспоминания, см. в: Чуковская.
Т. 2. С. 273 [запись от 24 декабря 1957 года]. Оба отзыва приведены также в: Кац
Б., Тименчик Р. Анна Ахматова и музыка. С. 71—72. О впечатлении,
произведенном на АА Одиннадца-той симфонией, свидетельствует и попытка АА
выразить его поэтически (см. за-писную книжку № 7 конца 1960 — начала 1961
года: «И жесткие звуки влажнели, дробясь, / И с прошлым и с будущим множилась
связь. / (11 симф<ония> Шост<аковича>)» (Записные книжки Анны
Ахматовой. С. 103; Собр. соч. Т. 2. Кн. 2. С. 88). Обращаем внимание на
подчеркнутую АА активизацию исторической памяти как важную (если не важнейшую)
функцию симфонии.
Другое
упоминание симфонии в записной книжке № 21 (конец февраля 1965 — начало марта
1966 года): «Просят дать статью о Шостаков<иче>. Я — о музыке? Забавно.
Поговорю с Таней А<йзенман>. М.б., несколько человеческих слов. Как раз
сейчас передают по радио о "1905" Дм<итрия> Дм<итриевича>»
(Записные книжки Анны Ахматовой. С. 710; Собр. соч. Т. 2. Кн. 2. С. 376).
Важные заметки о значении посвящения «Д.Д.Ш.» на стихотворении АА «Музыка» см.:
Кац. Б. Шо-стакович как предмет поэтического внимания (к
постановке вопроса) // Д.Д. Шо-стакович: Сб. статей к 90-летию со дня рождения
/ Сост. Л. Ковнацкая. СПб., 1996. С. 370—371.
Заметим,
что еще в 1951 году Шостаковичем был создан ряд хоровых поэм на слова русских
революционных поэтов; одна из них называлась «Девятое января» и позднее была
использована при создании Одиннадцатой симфонии. Однако ни-каких следов
знакомства с ней АА не обнаруживается.
78) См.,
например: Хентова С. Шостакович: Жизнь и творчество. М., 1996. Т.
2. С. 267— 271.
79) Мазель
Л. Этюды о Шостаковиче: Статьи и заметки о творчестве. М., 1986.
С. 30.
80) Ср.,
например: «Волков. Анне Андреевне принадлежит удивительно тонкое замеча-ние о
музыке Одиннадцатой симфонии Шостаковича. Об Одиннадцатой симфо-нии
приходится слышать вещи уничижительные, поскольку автор дал ей название
"1905 год" (курсив наш. — К.Б.).
А Ахматова сказала, что там "песни летят по чер-ному страшному небу как
ангелы, как птицы, как белые облака"» (Волков С.
Диа-логи с Иосифом Бродским: Литературные биографии. М., 1998. С. 241).
Указание на то, что речь идет именно о революционных песнях, — см. выше цитаты
из записок Э.Г. Герштейн и Л.К. Чуковской — опущено; возможно, подсознательно,
но не ис-ключено, что ввиду общеизвестности этого факта. Ту же цитату со
ссылкой на за-писки Чуковской как на ее источник см. в: Волков С.
История культуры Санкт-Пе-тербурга. С. 435. Ср. отзыв Волкова со словами Э.Г.
Герштейн: «Некоторые слу-шатели не понимали Одиннадцатую симфонию Шостаковича.
Но Ахматова горячо защищала новый опус композитора» (Герштейн Э.
Указ. соч. С. 639).
Возможно,
отрицательное отношение к симфонии части образованного обще-ства определялось
однозначно положительным отношением к ней со стороны офи-циальных институций;
ср.: «Новая крупная работа мастера была принята критикой и публикой одинаково
восторженно» (Д. Шостакович о времени и о себе: 1926— 1975 / Сост. М. Яковлев.
М., 1980. С. 203). О непростом восприятии симфонии специалистами и публикой, а
также о неоднозначности заложенных в ней смыслов см.: Петров В.О.
Творчество Шостаковича на фоне исторических реалий XX века. Астрахань, 2007. С.
137—140; Волков С. История культуры Санкт-Петербурга. С. 435.
81) Важный
шаг в осмыслении семантики «январей» и «июлей» в поэзии АА, в том числе в связи
с 9 января, см.: Гончарова Н.Г. «Путем всея земли» как
«новая инто-нация» в поэзии Анны Ахматовой // Русская словесность. 1998. № 2.
С. 27—33.
82) Подобную
версию см. также в: Собр. соч. Т. 3: Поэмы. Pro domo mea. Театр / Сост., подгот. текста,
коммент., статья С.А. Коваленко. С. 497 («По январям и июлям…
— Вехи исторической памяти поколения Ахматовой: расстрел мирной демонстрации на
Дворцовой площади в Петербурге 9 января
83) Ср.
один из вариантов первого стиха: «Прямо под ноги пулями..»
(Записные книжки Анны Ахматовой. С. 127. Курсив наш. — К.Б.).
84) «И целый день, своих пугаясь стонов, / В тоске
смертельной мечется толпа, / А за рекой на траурных знаменах / Зловещие смеются
черепа. / Вот для чего я пела и мечтала, / Мне сердце разорвали пополам, / Как
после залпа тихо стало, / Смерть выслала дозорных по дворам» (Подорожник). См.
также: Анна Ахматова. Десятые годы. С. 4—5. Обращаем внимание на совпадение
мотива дворов/подворотен в сти-хотворении АА и в тексте Рутенберга: «Мы
поползли через дорогу к ближайшим воротам. Двор, в который мы вошли, был полон
корчащимися и мечущимися телами раненых и стонами. Бывшие здесь здоровые также
стонали, также метались, стараясь что-то сообразить» (Рутенберг П.
Дело Гапона. С. 11). Кстати, это стихотворение опровергает утверждение Л.А.
Аннинского о том, что в стихах АА «1917 год про-игнорирован начисто»
(Аннинский Л. Указ. соч. С. 138).
Следует
отметить и тот факт, что в число особо выделяемых АА в этот период
стихотворений И.Ф. Анненского входят «Старые эстонки». См.: Чуковская.
Т. 1. С. 157 [запись от 26 июня 1940 года]).
85) Лукницкий
П.Н. Указ. соч. С. 309.
86) Беглое,
в одно касание, сопоставление тона обращений к современникам-солдатам в
стихотворениях «С Новым годом! С Новым горем!..» и «Победителям» см. в:
Слу- жевская И. Китежанка. Поэзия Ахматовой: тридцатые годы. М.,
2008. С. 61. Сравне-ние чувств лирической героини в циклах «В сороковом году» и
«Ветер войны» см. в: Тагильцев А.В. Лирические циклы Анны
Ахматовой 1940-х — 1960-х гг.: проблема художественной целостности. Дис. .
канд. филол. наук. Екатеринбург, 2003. С. 51 — 63 (о стихотворении
«Победителям» см. с. 52—53, 56—59).
87) Из
стихотворения «Высокомерьем дух твой помрачен.» [1917]. О надеждах АА на то,
что война принесет обновление стране, см., например, в воспоминаниях М.И.
Алигер: «Она перевернет мир, эта война, переделает всю нашу жизнь. <.>
Смотрите, как она срывает все покровы, стирает все камуфляжи, обнажает все бе-зобразное,
чтобы люди его увидели, поняли, возненавидели, уничтожили. <.> Мы
выиграем войну для того, чтобы люди жили в преображенном мире. Все страшное и
гнусное в нем будет смыто кровью наших близких.» (Алигер М.
В по-следний раз // Воспоминания об Анне Ахматовой. С. 351).
Ср.:
«В заключение еще один сюжет, к которому Анна Андреевна сама не раз воз-вращалась:
что будет после войны. Анна Андреевна была переполнена оптимизмом.
— Нас
ждут необыкновенные дни, — повторяла она. — Вот увидите, будем писать то, что
считаем необходимым. Возможно, через пару лет меня назначат ре-дактором
ленинградской "Звезды". Я не откажусь» (Бахтерев И.
Тот месяц в Таш-кенте [1988] // Об Анне Ахматовой. С. 223). Ретроспективную
реплику АА, адре-сованную Н.Я. Мандельштам, о том, что «легче всего нам жилось
во время войны», см. в: Мандельштам Н.Я. Указ. соч. С. 17.
Ср.: «[Всеп]омнят также окончание войны, всеобщий подъем духа и наступившее
затем оцепенение» (Герштейн Э.Г. Указ. соч. С. 698). О
послевоенных настроениях подробнее см.: Зубкова ЕЮ. После-военное
советское общество: политика и повседневность. 1945—1953. М., 1999.
88) См.,
например: Мандельштам Н.Я. 192 письма к Б.С. Кузину // Кузин Б.С.
Воспо-минания. Произведения. Переписка. Мандельштам Н.Я. 192 письма к Б.С.
Кузину / Сост., предисл., подгот. текстов, примеч. и коммент. Н.И. Крайневой и
Е.А. Пере- жогиной. СПб., 1999. С. 725, 727.
89) О
впечатлении, произведенном на АА стихотворением А. Межирова « Мы под Кол- пином
скопом стоим.», и о повторении ею строк «Надо все-таки бить по чужим, / А она
по своим, по родимым», см.: Чуковская. Т. 3. С. 91—92 [запись от
18 октября 1963 года].
90) Алигер
М. Указ. соч. С. 363; Королева Н.В. Жизнь поэта. С.
318—320. Проблематика пьесы, на наш взгляд, в данном случае принципиального
значения не имеет.
91) Ахматова
А. Стихотворения и поэмы. Л., 1976. С. 15. Подробнее см.:
Тагильцев А.В. Указ. соч. С. 51—54, 57—62.
92) Ср.:
«Она, например, не могла понять, как наше поколение, пролившее кровь на поле
боя, порой так часто отказывается от того, что было выстрадано, и легко со-глашается
с вычитанным из газет, заученным из учебников» (Хренков Дм.
Указ. соч. С. 13). Обращаем внимание, что в воспоминаниях и дневниках авторов-
нефронтовиков разговоры с АА на эту тему не зафиксированы.
В
качестве примера цензурных репрессий приведем то, что в «Содержании жур-нала
"Красноармеец" за 1946 год» АА и ее стихотворения не отражены (см.:
Крас-ноармеец. 1946. № 23/24. С. 24).
93) Ср.
реплику АА: «За ним [В.В. Ермиловым] армия, флот, Военно-Воздушные силы
Республики. Следует ли отвечать танковой колонне?» (Чуковская.
Т. 3. С. 50 [за-пись от 26 мая 1963 года]).
94) Пастернак
Б. Собрание сочинений. Т. 1. С. 326 (Часть третья).
95) О
более позднем разговоре АА с Вяч. Вс. Ивановым о поэме и цитировании по-следним
слов, вложенных Пастернаком в уста Шмидта, «.Я жил и отдал / Душу свою за други
своя», см.: Чуковская. Т. 3. С. 57 [запись от 9 июня 1963 года]).
96) Если
сознательная отсылка к поэме Пастернака действительно имеет место, то вполне
возможно также противопоставление АА офицера-интеллигента Шмидта —
солдатам-«народу».
97) Вступление
ко второй главе, заканчивавшееся хрестоматийно известными сти-хами, в которых
были непосредственно связаны события конца XIX века, с одной стороны, и
поражения русско-японской войны и Кровавое воскресенье, с другой, было
опубликовано в альманахе «Скрижаль» (СПб., 1918. Сб. 1. С. 49—52). Он не мог
пройти не замеченным АА сразу по выходе, поскольку в альманахе было опуб-ликовано
и ее стихотворение «Последнее письмо» («О спутник мой неосторож-ный.». С.
17—18).
98) Чуковская.
Т. 1. С. 391—392. О влиянии А. Блока на творчество АА в 1940-е годы см.:
Жирмунский В.М. Анна Ахматова и Александр Блок // Русская
литература. 1970. № 3. С. 72—79. Правда, автор ограничивается одним сюжетом —
«темой тра-гической судьбы "поколения" и суда над ним с точки зрения
истории», которой «объединены незаконченная поэма Блока "Возмездие"
(1910—1921) и "триптих" Ахматовой "Поэма без героя", точнее
— его первая часть "Девятьсот тринадца-тый год. Петербургская повесть
(1940—1962)"» (с. 72). Ряд ценных замечаний о сложном отношении АА к
творчеству Блока в целом и поэме «Возмездие» в част-ности в 1940 — 1960-е годы
см. также: Максимов Д. Ахматова о Блоке // Художест-венно-документальная
литература (история и теория): Межвуз. сб. науч. трудов / Отв. ред. Л.А.
Розанова. Иваново, 1984. С. 94—111; Волков С. Указ. соч. С. 233.
Об использовании АА блоковских мотивов из поэмы см. также: Топоров В.Н.
Ахматова и Блок.
99) О
том, что начиная с 1936 года Блок был устойчивой темой их разговоров, а также о
том, что «поздняя поэзия Ахматовой некоторыми своими гранями стоит ближе к
Блоку, чем ее ранняя лирика», о том, что «в это время по-новому оживает траги-ческий
опыт Блока», в том числе, «может быть, в какой-то мере и блоковская граж-данственность»,
о том, что «эти моменты объективного сближения послевоенного творчества
Ахматовой с творчеством Блока вполне совмещались с возрастающим в ней
субъективным стремлением заново обдумать явления Блока и как бы ото-двинуть его
от себя», см.: Максимов Д. Ахматова о Блоке. С. 103—112.
100) Чуковская.
Т. 1. С. 151, 182—183, 208—209 [записи от 25 июня, 19 августа и 13 ок-тября
1940 года].