Опубликовано в журнале НЛО, номер 5, 2011
II. РАЗГОВОР
С ДМИТРИЕМ АЛЕКСАНДРОВИЧЕМ
ПРИГОВЫМ
М.С.: Существует мнение, что искусство должно преодолевать
рамки профанной культуры. Должно иметь какое-то отношение к сакральному,
которое само по себе не имеет возможности прямого высказывания и в этом смысле
нахо-дится за границей культуры и искусства. Я попробую предложить три
варианта, как возможно сакральное искусство понимать. Первый — как путь к
познанию истины, второй — как предмет культа, как знак сакрального, как икону
напри-мер, и третий — как отражение исторического сознания о сакральном.
Д.
А. ПРИГОВ: Первые два варианта от
меня весьма далеки, так как соз-дание сакрального предмета культа действительно
не входит в задачи куль-туры, а стало быть, и искусства, которое находится в
границах культуры. Точно так же культура не может быть путем к спасению.
Третий, историо-графический вариант меня тоже не устраивает. Для меня
сакральное в искус-стве — это какой угодно шаг в искусстве, связанный с
ощущением истины или судьбы. Так, как мы слышим, например, звук или чувствуем
запах. Сак-ральное — это не выражение каких-то визионерских ожиданий.
Сакральное — это когда берешь лист бумаги и постепенно обнаруживаешь в нем
сакраль-ные точки, находящиеся в границах этого листа. Поскольку сакральное
есть в каждой точке нашего существования. То, чем занимаюсь я сам, — сакраль-ное
в границах моего рисования, в границах листа бумаги. Вообще говоря, сакральное
представляет основание, на котором возникает какая угодно по-пытка человека
что-то делать в какой угодно области. Культура сама по себе не имеет права
как-либо объяснять сакральное. Чтобы было возможно гово-рить о сакральном,
необходима какая-то метапозиция, которая была бы за границами культуры.
М.С. Можно ли, однако, говорить о том, что в вашем
творчестве присут-ствует опыт сакрального?
Д.А.П.: Да, но такого сакрального, которое имеется в каждой
профессии. Внутри каждой деятельности находится прикосновение к тайне, к
сакраль-ному. Я могу касаться его, но оно не есть в программе моего творчества.
М.С.: Могу ли я спросить, что это за программа?
Д.А.П.: Культурная деятельность. Точнее, исследование языка —
изобра-зительного, литературного, музыкального и т.п. Когда поймешь язык, дема-териализуешь
его, начинает проступать сакральное. Можно использовать какой угодно язык, если
мы поймем систему аксиоматики, то есть относи-тельности, возможностей и границ
языка. Сакральное проступает на грани-цах, в пересечениях, в крайних позициях
языка. Швы, переходы из одного языка в другой, соединения или, наоборот,
нестыковки языков — это те щели, в которых проглядывает сакральное.
Использовать только один язык, кото-рый в самом себе заключает возможность
описания сакрального, означает поддаться соблазну языка и условных знаков,
касающихся сакрального, и ни к чему не пробиться.
М.С.: Раньше человек, даже не имея собственного опыта
сакрального, был частью коллективного сознания, которое включало понятие и опыт
сакраль-ного. В Европе, в рамках христианской религии, или в мифах разных миро-вых
религий. В вашем творчестве мифологическое сознание присутствует, сознание
разницы между временным и вечным, между свободной волей и судьбой человека.
Действительно ли ваше сознание такое? Действительно ли таково сознание
художника вообще?
Д.А.П.: В этом отношении я не могу сказать о себе, что я
типичен вообще даже для художников этого региона. Дело в том, что с тридцатых
годов со-знание космологичности и сакральности у нас исчезло. Оно просто ушло.
В каком смысле ушло? Я тоже, в принципе, осознаю, что вся моя деятель-ность
проходит в области культуры, и я не осмеливаюсь постулировать какие-то
сакральные истины. Я на это не претендую. У меня есть некое живое ощущение, что
я спиной как бы чувствую это. Не вижу глазами, не обоняю, скажем, ноздрями, но
я вот спиной, как бы шкурой, чувствую. Как будто при-слонишься к стене. Но от
этой стены отошли. В наше время это вопрос ис-ключительной чуткости ощущать это
дело. У кого есть эта чуткость, присутствие сакрального можно видеть в чем
угодно. Например, можно в ло-зунгах видеть прорастание и проникновение в нашу
культуру мантрических каких-то начал. Скажем, во всех этих публичных действах
можно как-то ви-деть ритуальную основу. Но она настолько затемнена, что надо
обладать спе-циальным дефинирующим аппаратом или специальной настроенностью на
то, чтобы ее почувствовать. Надо сказать, что это как езда на велосипеде. Один
раз почувствовав точку равновесия, ты практически при небольшом определенном
усилии можешь видеть, например в социуме, как эти силы дей-ствуют. Конечно,
надо сказать, что должна быть презумпция уверенности, что это существует.
М.С.: А у вас она есть?
Д.А.П.: Естественно. Если бы у меня ее не было, не о чем бы
было говорить.
М.С.: Можете ли вы сказать о каких-то влияниях на вас в
этом плане? Влияли ли на вас какие-то специфические уже созданные религиозные
си-стемы или у вас это была просто жизнь, которая вам дала такое чувство? Или,
может быть, были какие-то люди, которые повлияли на вас?
Д.А.П.:
Именно в смысле сакрального содержания, не просто в искусстве? М.С.:
Да.
Д.А.П.: Из людей я не могу указать решительно никого. У меня
был со-вершенно банальный путь к сакральному. Это были книги. С 1958 года на-чало
издаваться много разных книг. И случайно, как говорится, книги приходят в
нужный момент, мне попался двухтомник «История индийской философии»
Радхакришнана. А после этого я прочитал много книг по ин-дуизму, буддизму,
джайнизму. А поскольку в нас заложена какая-то европей-ская основа, я потом по
аналогии прочел отцов церкви. И у меня уже после этого не было сомнений, что
это существует. И я выбирал уже наиболее для себя удобный язык описания этого
всего.
М.С.: Скажите, вы знакомы с практиками каких-то восточных
школ? Самая известная, например, повтор мантр. Слышали ли вы фонетические за-писи
чтения сутр?
Д.А.П.: Да, конечно, какие-то опыты были. У нас немало
издавалось книг по индуизму и буддизму. Да, но в переводе, конечно. Вплоть до
последних, как «Провозвестие Рамакришны».
М.С.: А кроме этих книг было ли искусство, которое на вас
подействовало?
Д.А.П.: Дело в том, что я всегда с очень большой
осторожностью отно-сился к искусству, которое непосредственно занималось
артикуляцией сак-рального, потому что тут имеется очень опасная грань между
использованием готовой иконографии и символов сакрального и реальным
переживанием сакрального.
Поэтому я даже для себя
таким способом не определял сакральное. Для себя я определял это как странное,
неожиданное, непривычное, но называть это сакральным я никогда не решался.