Опубликовано в журнале НЛО, номер 4, 2011
Ключевые слова:
космополитизм, Пушкинский Дом, ЛГУ
ПУШКИНСКИЙ ДОМ ПОД ОГНЕМ БОЛЬШЕВИСТСКОЙ КРИТИКИ
Разгром “литературоведов-космополитов” в Пушкинском Доме и Ленинградском университете в 1949 году, когда под испепеляющий огонь “большевистской критики” попали такие ученые, как М.К. Азадовский, Г.А. Гуковский, В.М. Жирмунский, Б.М. Эйхенбаум и другие, превратил науку о литературе в двух названных учреждениях в выжженное огнем пространство. Но 1949 год не стал окончанием боевых действий: даже на излете сталинизма, после обращения корифея всех наук к вопросам языкознания, ЦК ВКП(б) вновь был вынужден вернуться к ленинградским литературоведам. Причина этого особенного внимания ЦК — тревожные сигналы, поступавшие о ситуации в Пушкинском Доме.
Как это ни странно, ЦК их получал не по линии Секретариата Президиума АН СССР, Ленинградского обкома партии или же Ленинградского УМГБ, а от скромного члена ВКП(б), старшего преподавателя филологического факультета ЛГУ, кандидата филологических наук Игоря Петровича Лапицкого (1920—1998). Подача им информации в ЦК носила, если так можно выразиться, постоянный характер, поскольку он обладал необходимыми для информирования различных инстанций о состоянии филологической науки качествами — скрупулезностью, настойчивостью и бескомпромиссной большевистской прямотой. Такое сочетание помогало ему критиковать недостатки, невзирая на лица, — он не только держал в постоянном напряжении своих коллег-литературоведов, но и постоянно напоминал в ЦК о недостатках идеологической работы Ленинградского обкома.
Прежде чем привести один из наиболее интересных документов — письмо к Секретарю ЦК ВКП(б) Г.М. Маленкову от 26 декабря 1951 года, — позволим себе посвятить несколько слов его автору.
И.П. Лапицкий родился в городе Добруше Гомельской области в семье рабочего. Отец его, избранный в 1917 году членом ревкома и народным судьей Добруша, был затем направлен для учебы на юридический факультет Петроградского университета, а в 1930 году вся семья переехала в Ленинград, где отец на протяжении более чем десяти лет занимал ответственные должности в органах ОГПУ-НКВД. Игорь Петрович, который поступил в школу в Доб- руше, заканчивал среднее образование уже в Ленинграде, в 1937 году, причем с “золотым аттестатом”. В том же году он поступил на русское отделение филологического факультета Ленинградского университета.
В студенческие годы он показал себя не только одаренным студентом, но и активным общественником: в 1938 году вступил в комсомол, был агитатором на выборах, а на четвертом курсе вошел в профком ЛГУ. Учился Игорь Петрович безукоризненно: успешно изучая древнерусскую литературу, он с 1940 года был сталинским стипендиатом, а в 1941 году, заканчивая четвертый курс, досрочно выполнил учебный план и с отличием закончил университет.
Во время учебы Лапицкий посещал семинар профессора И.П. Еремина по древнерусской литературе, причем наряду с исследованием текстов он плодотворно занимался русской палеографией. Под руководством академика С.П. Обнорского он учил древнерусский язык и историю русского языка, параллельно в достаточной мере освоил древнегреческий… Его студенческие работы в области древнерусской литературы заслужили восторженные отзывы Г.А. Гуковского, И.П. Еремина и других профессоров, с его именем кафедра истории русской литературы связывала большие надежды в данной области.
С началом войны Игорь Петрович вступает добровольцем в народное ополчение, зимой 1941/42-го участвует в боях под Ленинградом, а затем служит техником военной приемки управления заказов и производства боеприпасов; в 1943 году принят кандидатом в члены ВКП(б), через два года получает партбилет.
Поскольку только война помешала Лапицкому поступить в аспирантуру, то после демобилизации, осенью 1945 года, он был туда зачислен. Тогда же он начал чтение лекций по истории древнерусской литературы, стал председателем месткома факультета, активным агитатором, затем профоргом факультета, парторгом кафедры русской литературы и, наконец, членом партбюро филологического факультета ЛГУ. По ходатайству профессоров Н.И. Мор- довченко и И.П. Еремина после окончания аспирантуры Лапицкий был оставлен для работы на кафедре, а 30 декабря 1948 года защитил диссертацию на тему “Из истории русской сатирической повести XVII века («Шемякин суд»)”1 (научный руководитель — профессор И.П. Еремин, оппоненты — П.Н. Берков и М.О. Скрипиль). Итак, Игорь Петрович, безусловно, был талантливым, подающим большие надежды ученым. А область его научных интересов свидетельствует о наличии у него качеств, необходимых для исследователя древнерусских источников, — скрупулезности, внимания и терпения.
Общественная работа Лапицкого отнюдь не всегда вызывала лестные отзывы — порой она не соответствовала тому уровню большевистской критики, которого требовал партком университета. Партбюро факультета в 1947 году отмечало, что “Лапицкий любит обойти острые углы, имеет тенденцию к академической вежливости, желание не обострять отношений с профессурой. Нужно быть более принципиальным”2.
Но к весне 1949 года, когда на филологическом факультете происходило линчевание “литературоведов-космополитов”, И.П. Лапицкий эволюционировал, запомнившись свидетелям событий в качестве одного из самых деятельных погромщиков и став персональным обличителем профессора М.К. Азадовского3. Выступления его были настолько оскорбительными и политически опасными, что современники усматривали в И.П. Лапицком едва ли не демоническую составляющую.
После 1949 года он не прекратил свою активную деятельность. Об этом свидетельствует приводимый ниже документ, сохраняющийся в материалах Секретариата ЦК4:
Секретарю Центрального Комитета ВКП(б) товарищу Георгию Максимилиановичу Маленкову.
Работа Пушкинского Дома АН СССР в Ленинграде, как известно, неоднократно привлекала внимание нашей партийной печати, и деятельность руководства этого крупнейшего научного учреждения не раз была подвергнута принципиальной критике.
По сравнению с 1949 годом в работе Пушкинского Дома в прошлом году наметился некоторый сдвиг: впервые за последние 15 лет Пушкинский Дом, Институт русской литературы АН СССР, в основном, выполнил план одного года: но пятилетний план, само собою разумеется, остается невыполненным, и важнейшие труды, вроде, например, “Истории русской литературы”, еще долго не увидят света.
Основная причина такого безобразного развала работы и возмутительного отношения к государственным планам уже вскрыта нашей партийной печатью, это крайняя слабость идеологической работы, дух аполитичности и безыдейности, боязнь критики и самокритики.
На каком низком уровне находится в Институте идеологическая работа, красноречивее всего говорит тот вопиющий факт, что в то время, когда весь советский народ с благодарностью изучает гениальные труды И.В. Сталина по вопросам языкознания, рассматривая их как боевую программу советской науки, начертанную нашим великим вождем, в Институте литературы АН СССР только после вмешательства РК ВКП(б) “удосужились” в конце января 1951 г.(!) провести партийное собрание и Ученый совет, посвященные трудам И.В. Сталина, да и то формально, хотя гениальные указания И.В. Сталина более других специалистов касаются историков русской и советской литературы. И это безобразие отнюдь не случайное упущение, примеры такой опасной “забывчивости” можно было бы умножить. “Литературная газета” писала уже 7 сентября 1950 года: “Замкнувшись в четырех стенах, Институт прошел мимо важнейших выступлений нашей партийной печати по литературе и критике. Он, например, не обсудил до сих пор статей, направленных против опошления, вульгаризации литературной критики, против новорапповских вылазок в ней”.
Недавно была освобождена от обязанностей заместителя директора член- корреспондент АН СССР В.П. Адрианова-Перетц5, которая, воспользовавшись продолжительной тяжелой болезнью директора Института Н.Ф. Бель- чикова6, в 1951 г. была фактически руководителем большого института.
Жена академика В.Н. Перетца, репрессированного органами Государственной Безопасности (ОГПУ-НКВД) за свою антисоветскую деятельность7, В.П. Адрианова-Перетц, как историк древнерусской литературы, не раз подвергалась серьезной критике нашей партийной печати. Газета “Культура и жизнь” № 29 от 10 октября 1948 г. в статье “За марксистскую историю литературы” указала на серьезные ошибки в статьях как самой В.П. Адриановой Перетц, так и в статьях других исследователей, которые редактировала В.П. Адрианова-Перетц, в I и II т.т. “Истории русской литературы”. Газета “ Культура и жизнь” указывала на явные пережитки буржуазной идеологии, на возрождение формализма и буржуазного либерализма в этом академическом издании. На партийных собраниях в Ленинградском Университете и в самом Пушкинском Доме в 1948 г. коммунисты критиковали глубоко ошибочную и вредную книгу В.П. Адриановой-Перетц “Очерки поэтического стиля древней Руси” АН СССР, М.-Л., 1947 г., в которой откровенно и последовательно проповедуется формализм в духе реакционной буржуазной школки А. Веселовского.
В.П. Адрианова-Перетц не только не признала публично свои ошибки, но попыталась оправдать свои ошибки тем, что будто бы методологическая порочность I и II т.т. “Истории русской литературы” была “опытом”, который “своими проблемами и ошибками показывал путь ее дальнейшего движения” (В. Адрианова-Перетц, “Основные задачи изучения древнерусской литературы в исследованиях 1917—1947 г.г.”, “Труды отдела древнерусской литературы”, т. VI, 1948, стр. 6). Истинный смысл всех этих уловок В.П. Адриановой-Перетц вскрыл В.Т. Пашуто8 в своей статье “За марксистскую историю литературы” (“Вопросы истории”, 1950 г., № 3, стр. 118): “В.П. Адрианова-Перетц, — говорит В.Т. Пашуто, — упустила в своей статье важнейшее обстоятельство, а именно, что задачи, стоящие перед историками литературы, не могут быть успешно разрешены без беспощадной критики старой и современной буржуазной методологии”.
На заседаниях отдела древнерусской литературы Института русской литературы АН СССР, которым руководит В.П. Адрианова-Перетц, ни разу не обсуждались критические статьи партийной печати; Адрианова-Перетц продолжает замалчивать критику партийной печати, старается делать вид, что ничего особенного не случилось и что все критические замечания не более, как несправедливые личные нападки рецензентов. “Труды”, которые редактирует В.П. Адрианова-Перетц, “вообще не откликнулись на ту критику, которой подверглась в печати вышедшая из сектора древнерусской литературы Института литературы АН СССР «История русской литературы»”, — справедливо пишет В.Т. Пашуто (там же, стр. 117).
Дух аполитичности и академического крохоборства царит в отделе, которым руководит В.П. Адрианова-Перетц. Здесь боятся принципиального обсуждения научной продукции, страшатся критики и самокритики. “Не развернута в «Трудах» и научная критика и самокритика. Именно в отсутствии научной критики и самокритики кроется источник появления работ, которые… обнаруживают методологическую беспомощность их авторов”, — справедливо заключает В.Т. Пашуто (там же, стр. 118).
Так, по меткому выражению И.В. Сталина, “обезопасив себя от всякой возможной критики”, В.П. Адрианова-Перетц, подобно “активным марровцам”, стала самовольничать и бесчинствовать. Она самовольно стала распоряжаться изданием научно-популярной серии “Литературные памятники” в издательстве АН СССР. Всю эту серию В.П. Адрианова-Перетц монополизировала вместе со своим приближенным “фаворитом” Д.С. Лихачевым, который, кстати сказать, тоже был репрессирован за антисоветскую деятельность; последний наводнил торговую сеть своими антимарксистскими вульгаризаторскими книжками о “Слово о полку Игореве”, в которых он переиздает и перепечатывает под редакцией В.П. Адриановой-Перетц одно и то же свое “исследование”, это не мешает, разумеется, Д. Лихачеву получать свой гонорар за каждую книгу в отдельности. Во избежание каких-нибудь возражений со стороны критики, хвалебные рецензии на все эти похожие друг на друга книги Лихачева и Адриановой-Перетц пишут разные “близкие люди” вроде И.У. Будовница9. Остальным же сотрудникам отдела В.П. Адрианова-Перетц запретила даже спрашивать о существовании научно-популярной серии. Так В.П. Адрианова-Перетц и Д.С. Лихачев выпустили в серии “Литературные памятники” несколько порочных книг, пропитанных духом буржуазного либерализма и формализма. Совсем недавно В.П. Адрианова-Перетц, Д.С. Лихачев и Я.С. Лурье10 выпустили политически вредную книгу “Послания Ивана Грозного” АН СССР, 1951, в которой названные академические авторы в своем антипатриотическом восхищении перед английской дипломатией XVI в. договорились до того, что грабительскую колониальную политику Англии называют “экономическим содружеством”, а самого Ивана Грозного объявляют поклонником “английской королевы Елизаветы и даже кальвинистом” (!?) (см. стр. 496 и 511).
Заняв пост заместителя директора, В.П. Адрианова-Перетц и здесь стала “самовольничать”, насаждать аполитичность и противопоставлять себя партийной организации. Невзирая на свой преклонный возраст и высокое академическое звание, В.П. Адрианова-Перетц начала с того, что учинила беспринципную склоку, направленную против директора Института Н.Ф. Бельчикова и некоторых других активных коммунистов. Насколько была “принципиальна” В.П. Адрианова-Перетц во всем этом неприглядном виде, свидетельствует хотя бы уже тот факт, что она написала безмерно хвалебную рекомендацию на предмет избрания Н.Ф. Бельчикова в чл.-корр. АН СССР и почти одновременно ославила того же Н.Ф. Бельчикова самыми вздорными клеветническими измышлениями. Между тем, справедливость вынуждает нас сказать, что, если в работе Института наметился сдвиг, то наибольшая заслуга принадлежит здесь научным работникам-коммунистам
Н.Ф. Бельчикову, А.С. Бушмину11, Д.С. Бабкину12, И.П. Дмитракову13 и беспартийным научным работникам Н.К. Пиксанову14 и А.М. Астаховой15. Но В.П. Адриановой-Перетц и этого было мало: она требовала отстранения от должности некоторых активных коммунистов, например, секретаря партийной организации (!?) Д.С. Бабкина и особенно коммуниста А.Е. Паруш- кина16, который разоблачил антигосударственную деятельность директора музея Пушкинского Дома М.М. Калаушина17. Эти факты преследования коммунистов не единичны и их можно было бы умножить.
Учинив настоящую травлю активных коммунистов, В.П. Адрианова-Перетц вместе с главным бухгалтером Л.Ф. Израилевич18 и директором музея М.М. Калаушиным настойчиво собирает вокруг себя всех откровенных носителей буржуазной идеологии из числа скрытых сторонников ныне репрессированного органами Государственной Безопасности врага народа Гуковского19.
Не следует никогда забывать, что благодаря вредоносной деятельности попковского охвостья20 в Пушкинском Доме и по сей день окопались еще неразоблаченные активные носители буржуазной космополитической идеологии, даже репрессированные в свое время органами Государственной Безопасности. Ведь в Пушкинском Доме долгое время подвизались матерые враги народа вроде помянутого выше сиониста Г. Гуковского или сына Карла Радека троцкиста И. Сермана21, или активного бундовца И. Векслера22; все они были репрессированы и уволены из Института только в 1949 г., а их многочисленные единомышленники преспокойно отсиживаются в Институте и поныне исподволь ведут свою подрывную работу. Можно с уверенностью сказать, что все антисоветские элементы были собраны и заботливо охраняемы в этом академическом учреждении стараниями гнусного попковского охвостья. Разоблаченный ныне бывший секретарь ГК ВКП(б) Н. Синцов23 запрещал в 1949 г. критиковать космополитов Пушкинского Дома, заботливо оберегал их от всяких неприятностей; это Н. Синцов добился оставления в рядах партии бывшего директора Пушкинского Дома Л. Плоткина24 и его заместителя Б. Мейлаха25, совершивших антигосударственное преступление; это Н. Синцов своим личным вмешательством навязал Л. Плоткина Университету и сохранил Б. Мейлаха в Пушкинском Доме; это Н. Синцов, действуя через бывшего заведующего отделом искусства в редакции “Ленинградской правды” Н. Ходза26, ревниво оберегал от критики и усердно сохранял в институте всех носителей буржуазной идеологии вплоть до В. Адриановой-Перетц и Д. Лихачева.
Как же относится руководство Института ко всем этим “бесчинствам” Адриановой-Перетц? На этот вопрос уже ответила “Литературная газета” 7 сентября 1950 г. “Руководители института тщательно блюдут собственный авторитет, больше всего боятся критики и самокритики”. Как велика эта боязнь критики и самокритики в институте, красноречивее слов говорит поведение Б.И. Бурсова27, бывшего секретарем партийной организации Института в 1950—51 г.г., который во многих принципиальных вопросах солидаризуется с беспартийной В.П. Адриановой-Перетц. Коммунисты Пушкинского Дома хорошо помнят, что в 1949 г. в связи с разоблачением антипатриотов-космополитов стоял вопрос о наложении партийного взыскания на Б.И. Бурсова. Тогда поведение Б.И. Бурсова в отношении его “учителя”, растленного буржуазного эстета Б. Эйхенбаума, нельзя было определить иначе, как беспринципное и подхалимское. Бурсов всячески оберегал своего разоблаченного “учителя” Эйхенбаума от критики и лицемерия, стараясь представить этого заклятого врага советской культуры, лидера космополитов и формалистов невинным старцем, отставшим от жизни, хотя Б.И. Бурсову более чем кому-нибудь другому были известны антисоветские выступления Эйхенбаума в печати и на собраниях. После всего этого Б.И. Бурсов был выдвинут на ответственный пост заведующего отдела новой русской литературы, этого основного отдела в Пушкинском Доме. Насколько справился Б.И. Бурсов в течение двух лет со своими обязанностями руководителя большого коллектива научных работников убедительно говорит тот факт, что важнейшие правительственные задания остаются невыполненными и по сей день. Если до сих пор не подготовлены издания “Истории русской литературы” и “Собрания сочинений В.Г. Белинского”, то ответственность за срыв этих заданий несет, прежде всего, Б.И. Бурсов; он очень мало сделал для того, чтобы наладить работу отдела новой литературы, разваленного до него Б.С. Мейлахом. В высшей степени подозрительно единодушие Б.И. Бурсова и В.П. Адриановой-Перетц в разрешении основного вопроса в жизни Пушкинского Дома — подбор и расстановка кадров; если верить Б.И. Бурсову, выступающему рука об руку с В.П. Адриановой-Перетц в травле активных коммунистов и защите космополитов, то виновниками развала работы Пушкинского Дома являются исключительно активные коммунисты Н.Ф. Бельчиков, Д.С. Бабкин, Б.П. Городецкий и А.Е. Парушкин; между тем, очевидно, что сами Бурсов и Адрианова-Перетц более других повинны в развале работы тех отделов, которыми они руководят.
Насколько откровенно зажимают в Пушкинском Доме критику и самокритику, красноречиво говорит уже тот факт, что Бурсов, боясь критики в печати, отказался принять представителя редакции газеты “Ленинградская правда” Я.А. Григорьева28 в марте 1951 года и запретил членам партийного бюро знакомить штатного сотрудника партийного отдела этой газеты с партийными материалами. Так Б.И. Бурсов и В.П. Адрианова-Перетц замазывают ошибки и насаждают семейственность, а между тем коммунисты Пушкинского Дома говорят о вопиющих нарушениях финансовой дисциплины со стороны директора музея М.М. Калаушина и главного бухгалтера Л.Ф. Израилевич.
Основная причина развала работы Института, злостного зажима критики и самокритики, процветания семейственности и антигосударственных приятельских отношений коренится в крайней слабости партийной работы в Пушкинском Доме: недаром же бюро Василеостровского райкома ВКП(б) признало в январе 1951 г. неудовлетворительной работу парторганизации Пушкинского Дома.
Этой слабостью партийной работы и пользуется В. Адрианова-Перетц, объединившая вокруг себя всех активных носителей буржуазной космополитической идеологии. Показательна в этом смысле сейчас подозрительная активизация небезызвестного М. Азадовского, уволенного в 1949 г. из Института. Не без помощи В.П. Адриановой-Перетц этот разоблаченный в 1949 г. растленный буржуазный публицист, который и не думает признавать свои серьезные антипатриотические ошибки, теперь преспокойно печатается в той же серии “Литературные памятники” АН СССР, где самовольно распоряжается В. Адрианова-Перетц. Научная общественность Института была возмущена этим фактом “реабилитации” того самого Аза- довского, который еще недавно распространял через печатные органы В.О.К.С. за границей гнусную клевету на великого Ленина29. Теперь В. Ад- рианова-Перетц привлекла в качестве автора в той же серии “Литературные памятники” другого антипатриота Я. Лурье, который тоже подвергся в 1949 г. серьезной критике за свои космополитические взгляды.
В. Адрианова-Перетц потому так бесцеремонно противопоставляет себя партийной организации Института, что бюро Отделения языка и литературы АН СССР откровенно покровительствует ей и оберегает В. Адриа- нову-Перетц от всякой критики. Бюро отделения языка и литературы безоговорочно взяло под свою защиту В. Адрианову-Перетц, когда писатель А.К. Югов30 справедливо указывал на антипатриотические ошибки В. Ад- риановой-Перетц и Д. Лихачева в книге “Слово о полку Игореве” АН
СССР 1950 г. на Всесоюзном совещании, посвященном переводам “Слова о полку Игореве” в Ленинграде 10 октября 1951 г.31, председательствующий член-корр. АН СССР А.М. Еголин32 позволил себе заявить во вступительном слове33, что критика в адрес В.П. Адриановой-Перетц не имеет никакого значения, ибо она исходит от “неподготовленных” малоавторитетных критиков-неспециалистов, к числу последних А.М. Еголин отнес и известного переводчика “Слова о полку Игореве” А.К. Югова, который критиковал достаточно основательно ошибочную книгу В. Адриановой-Перетц и Д. Лихачева. А.М. Еголин самым беззастенчивым образом зажимал критику и самокритику на Всесоюзном совещании 10 октября 1951 г.: он лишал слова тех выступавших, которые критиковали В. Адрианову-Перетц; А.М. Еголин применял жесткий 15-минутный регламент только в отношении критических выступлений по адресу В.П. Адриановой-Перетц, всем же остальным он разрешал говорить без регламента по часу и более. А.М. Еголин вместе с В.П. Адриановой-Перетц сделали все34 возможное для того, чтобы творческая дискуссия о принципах перевода “Слова о полку Иго- реве” превратилась в схоластические словопрения по мелким и мельчайшим вопросам, лишенным всякой идейной целеустремленности.
“Общепризнано, что никакая наука не может развиваться и преуспевать без борьбы мнений, без свободы критики. Но это общепризнанное правило игнорировалось и попиралось самым бесцеремонным образом. Создалась замкнутая группа непогрешимых руководителей, которая, обезопасив себя от всякой возможной критики, стала самовольничать и бесчинствовать”, — так учит нас И.В. Сталин (И.В. Сталин, “Марксизм и вопросы языкознания”, 1950 г., стр. 31).
Нельзя поверить, что спустя полтора года со дня выхода в свет гениальных трудов И.В. Сталина по вопросам языкознания в крупнейшем научном учреждении Ленинграда может существовать еще “аракчеевский режим”, который создали носители буржуазной идеологии, подстрекаемые попков- ским охвостьем.
В заключение разрешите обратиться в Вам и по личному вопросу, тесно связанному с вышеизложенными фактами. За последние два года пять раз я был членом обследовательских комиссий Ленинградского областного комитета ВКП(б), и мне неоднократно приходилось выступать на партийных собраниях и ученых советах с разоблачениями космополитов Пушкинского Дома и Университета. Легко представить себе, что носители буржуазной идеологии от Азадовского до Адриановой-Перетц ответили на это потоком яростной клеветы: они обращались в ВАК с просьбой лишить меня ученой степени, подавали клеветнические заявления в парторганизацию Университета, всячески препятствовали моей исследовательской работе; в последнее время антипатриоты во главе с Адриановой-Перетц самоуправно изъяли из печати мои статьи, невзирая на то, что мои статьи, печатаемые в академических изданиях, получили вполне положительную оценку авторитетных рецензентов и одобрены в высших академических инстанциях. Но как бы то ни было, настойчивые попытки космополитов очернить меня остаются безуспешными.
В связи с редакционной статьей “Правды” “Против рецидивов антипатриотических взглядов в литературной критике” от 28 октября 1951 г. я проверял печатную продукцию Пушкинского Дома, работая как член комиссии Ленинградского обкома ВКП(б) под непосредственным руководством заведующего отделом искусства Ленинградского обкома ВКП(б) т. П.Л. Ива- нова35, последний принял действенные меры для расследования всех безобразий в Пушкинском Доме. 27 ноября 1951 г. я критиковал антипатриотические взгляды В. Адриановой-Перетц и Д. Лихачева на общем собрании критиков и литературоведов в Ленинградском отделении Союза Советских писателей.
Невзирая на то, что я выступал по указанию обкома ВКП(б) и текст моего выступления был заранее одобрен т. П.Л. Ивановым (материалы, которые я представил в обком ВКП(б) как член комиссии, и статью “Антипатриотическая книга”, которую я написал для “Литературной газеты” по заданию заместителя редактора этой газеты Б.С. Рюрикова36, присутствовавшего при моем выступлении 27 ноября, я прилагаю) антипатриоты В. Адрианова-Перетц и Д. Лихачев и их многочисленные единомышленники в Ленинграде и в Москве (в бюро Отделения языка и литературы) ответили целой кампанией бешеной клеветы, объявив мое критическое выступление “рапповским”, что я будто бы хочу “упразднить науки” и “закрыть Пушкинский Дом” (!?).
Сознавая всю важность борьбы с рецидивами антипатриотических взглядов, носители которых окопались с помощью попковского охвостья во многих важнейших идеологических учреждениях Ленинграда (активные единомышленники В. Адриановой-Перетц подвизаются не только в Пушкинском Доме, Ленинградском университете, ленинградских издательствах и Ленинградском отделении Союза писателей, но даже и в бюро Отделения языка и литературы в г. Москве) я счел своим партийным долгом доложить Вам лично, дорогой Георгий Максимилианович!
26.12.51. И. Лапицкий
Партийный билет № 9897273.
Безусловно, подобные письма рождали волны последствий в виде проверок и разбирательств на всех уровнях: от ЦК партии до партбюро ИРЛИ. Наибольшее давление испытывали В.П. Адрианова-Перетц и Д.С. Лихачев, которые безуспешно пытались справиться со своим обличителем: по результатам оскорбительного “обсуждения” 27 ноября 1951 года в Союзе писателей37, о котором упоминает Лапицкий, Д.С. Лихачев подал заявление в Ленинградский обком ВКП(б), а также и в парторганизацию ИРЛИ, в котором писал: “Дело идет не обо мне и В.П. Адриановой-Перетц, а о чести института и возможности дальнейшего существования сектора [древнерусской литературы]”38. Никаких результатов это заявление не принесло.
В.П. Адрианова-Перетц и Д.С. Лихачев обращались и в Москву, в ЦК. Сохранилось письмо Д.С. Лихачева заведующему отделом науки и высших учебных заведений ЦК ВКП(б) Ю.А. Жданову от 29 ноября 1951 года с просьбой оградить его от нападок Лапицкого39, ему же адресовано аналогичное письмо В.П. Адриановой-Перетц от 6 декабря 1951 года40. Но серьезных последствий для Лапицкого это не имело: партсобрание филологического факультета, рассмотрев “дело тов. Лапицкого”, решило “за необоснованное оправдание своих поступков авторитетом высших партийных инстанций” и “за нетактичность” поставить ему на вид.
“Второе дыхание” открылось у Лапицкого весной 1952 года: присуждались Сталинские премии за 1951 год, и Д.С. Лихачев оказался в числе лауреатов премии 2-й степени за участие в коллективной монографии “История культуры Древней Руси” (1951. Т. 2). С этого момента Лапицкий ходил по Ленинграду, обещая “отнять у Митьки Сталинскую премию”. И тогда из ЦК в Ленинградский обком и Президиум АН СССР поступило распоряжение разрешить эту ситуацию. Бюро ОЛЯ АН СССР учредило специальную комиссию и дважды собиралось в Москве на специальные заседания по “делу Лапицкого”, причем в Москву вызывались практически в полном составе дирекция и партбюро ИРЛИ, а также сотрудники Отдела древнерусской литературы; в заседаниях принимали участие и сотрудники аппарата ЦК.
Академик-секретарь ОЛЯ В.В. Виноградов и члены комиссии (Н.К. Гудзий, Н.К. Пиксанов и др.) выступили в защиту Д.С. Лихачева. Как можно судить по протоколу итогового заседания, состоявшегося 17 мая 1952 года, директору Пушкинского Дома Н.Ф. Бельчикову вменялось в вину то, что вместо развертывания критики и самокритики в своем коллективе он “прикрывал” Ла- пицкого41, почему вся вина и была переложена на руководство ИРЛИ. Ленинградский обком, в свою очередь, контролировал оргвыводы в отношении инициатора. Для этого была организована большая проработка непримиримого коммуниста, состоявшаяся на филологическом факультете ЛГУ 16 июня 1952 года. Закрытое партсобрание началось в 16:20, а завершилось в 24:00 — таких страстей факультет не видел с весны 1949 года, но никакой вины перед партией Лапицкий не признал. Несмотря на то что высказывались даже предложения исключить его из рядов ВКП(б), после голосования было принято следующее решение: “За непартийные методы критики, за безответственность, проявившуюся в необоснованных ссылках на вышестоящие партийные органы, за нечестное поведение на партийном собрании, объявить т. Лапиц- кому И.П. выговор с занесением в личное дело”42.
Казалось, что после 23 октября 1953 года, когда Д.С. Лихачев был избран членом-корреспондентом Академии наук СССР, он должен был получить некоторый иммунитет от подобной “критики”, но этого не произошло: “На каждом заседании кафедры истории СССР против меня кто-нибудь выступал, заседания стал посещать И.П. Лапицкий, никак формально с нею не связанный; посещал с единственной целью — уязвлять меня чем-либо”43.
Чтобы представить себе, насколько Лапицкий эволюционировал как ученый-филолог, следует обратиться к его статье “К вопросу о народности в древнерусской литературе”44, напечатанной в мартовском номере “Вестника Ленинградского университета” за 1955 год. По-видимому, публикация эта состоялась лишь под давлением партийных покровителей автора. В 1964 года о качестве статьи Лапицкого печатно высказался Я.С. Лурье:
“Вопрос о классовом характере литературы не всегда удачно решался литературоведами и после преодоления «вульгарного социологизма»; по справедливому замечанию одного из критиков, преодоление «социологизма» в подходе к литературе оказалось более легким делом, чем преодоление вульгарности. На смену абстрактным «социальным характеристикам» в литературоведческих работах (особенно в 40-х и начале 50-х годов) нередко появлялись не менее абстрактные декларации о «народности» самых разнообразных литературных произведений. (Одним из наиболее ярких образчиков подобных деклараций следует считать статью И.П. Лапицкого…”)45.
Научная и общественная деятельность Лапицкого к тому времени была столь тягостна для кафедры истории русской литературы, что в 1955 году ситуация переросла в открытый конфликт: совершенно различные по своим научным и моральным качествам профессора ЛГУ — П.Н. Берков, И.П. Еремин, Е.И. Наумов, Л.А. Плоткин и др. — объединились против Лапицкого, и в 1957 году он был уволен по сокращению штатов. Несмотря на письма в инстанции и даже судебные разбирательства, он так и не смог восстановиться — точку поставил ректор ЛГУ А.Д. Александров46, который открыто заявил члену Президиума ЦК КПСС, секретарю Ленинградского обкома Ф.Р. Козлову, что возвращение Лапицкого в Ленинградский университет “рассматривалось бы коллективом научных работников университета как оскорбление”.
Но к тому времени его мания погромщика была диагностирована: он все больше времени проводил поблизости — на 5-й линии Васильевского острова, в городской психиатрической больнице № 5 имени “отца русской психиатрии” И.М. Балинского. Это заведение со временем заменило ему кафедру истории русской литературы Ленинградского университета.
ПРИМЕЧАНИЯ
1) Вечерний Ленинград. 1948. № 293. 15 декабря. С. 4.
2) ЦГАИПД СПб. Ф. 984 (Парторганизация ЛГУ). Оп. 2. Д. 217. Л. 19.
3) Подробнее о роли И.П. Лапицкого в событиях 1949 года см.: Азадовский К., Егоров Б. “Космополиты” // НЛО. 1999. № 36. С. 83—135.
4) РГАСПИ. Ф. 17 (ЦК КПСС). Оп. 133. Д. 224. Л. 1 — 13. Машинопись, подпись — автограф; карандашные пометы Г.М. Маленкова — обозначены подчеркиванием или оговорены особо. На обложке дела — гриф “Секретно”.
5) Адрианова-Перетц Варвара Павловна (1888—1972), историк литературы, заведующая отделом древнерусской литературы ИРЛИ, член-корреспондент Всеукраин- ской АН (1926) и АН СССР (1943).
6) Бельчиков Николай Федорович (1890—1979), историк литературы, директор Пушкинского Дома с 8 марта 1949 года (утвержден на этой должности постановлением Секретариата ЦК ВКП(б) от 3 июня 1948 года) по 21 апреля 1955 года, член-корреспондент АН СССР (1953).
7) Перетц Владимир Николаевич (1870—1935), историк литературы, фольклорист; действительный член Императорской АН (1914) и Всеукраинской АН (1919); осужден 16 июня 1934 года по “делу славистов” и выслан на три года в Саратов, где умер до истечения срока ссылки; 22 декабря 1934 года, вместе с проходившим по тому же делу академиком М.Н. Сперанским, был исключен из состава АН СССР.
8) Пашуто Владимир Терентьевич (1918—1983), историк, специалист по истории Древней Руси, сотрудник Института истории АН СССР, кандидат исторических наук; впоследствии — доктор наук, член-корреспондент АН СССР (1976).
9) Будовниц Исаак Уриелевич (1896—1963), кандидат исторических наук, сотрудник Института истории АН СССР.
10) Лурье Яков Соломонович (1921 — 1996), младший научный сотрудник сектора древнерусской литературы ИРЛИ, кандидат исторических наук; впоследствии — доктор наук (1962).
11) Бушмин Алексей Сергеевич (1910—1983), кандидат филологических наук, и.о. зав. сектором советской литературы ИРЛИ, идейный руководитель и главный организатор погрома “космополитов” в Пушкинском Доме в 1949 г.; впоследствии — доктор наук (1959), действительный член АН СССР (1979), директор ИРЛИ.
12) Бабкин Дмитрий Семенович (1900—1989), парторг ИРЛИ, кандидат филологических наук, знаменитый плагиатор; впоследствии — доктор наук.
13) Дмитраков Иван Прокофьевич (1912—?), кандидат филологических наук, закончил аспирантуру АОН при ЦК ВКП(б)), с 1950 года — зав. сектором устного народного творчества ИРЛИ, куда направлен от ЦК ВКП(б) для “укрепления”; в 1954—1955 гг. — старший научный сотрудник сектора.
14) Пиксанов Николай Кирьякович (1878—1969), историк литературы, член-корреспондент АН СССР (1931), один из наиболее активных “беспартийных большевиков” АН.
15) Астахова Анна Михайловна (1886—1971), фольклорист, доктор филологических наук.
16) Научно-технический сотрудник музея ИРЛИ, один из инициаторов финансовой проверки Пушкинского Дома, проведенной летом 1949 года Контрольно-ревизионным управлением Минфина СССР, в результате которой среди прочего были выявлены и завышенные выплаты за приобретаемые в музей ИРЛИ работы современных художников.
17) Калаушин Матвей Матвеевич (1904—1968), кандидат филологических наук (диссертация, как и дипломная работа в ЛГУ, написана под руководством Б.М. Эйхенбаума), зав. музеем ИРЛИ; впоследствии — первый директор Всесоюзного музея А.С. Пушкина.
18) Израилевич Любовь Фальковна (1903—?), главный бухгалтер Пушкинского Дома с 1945 года.
19) Гуковский Григорий Александрович (1902—1950) был арестован 25 июля 1949 года по обвинению в антисоветской деятельности, умер в следственном изоляторе МГБ СССР “Лефортово” до вынесения приговора.
20) Лапицкий неспроста упоминает “попковское охвостье”, поскольку именно Г.М. Маленков был главным исполнителем воли Сталина в деле фабрикации так называемого “ленинградского дела”; Попков Петр Сергеевич (1903—1950), 1-й секретарь Ленинградского обкома и горкома ВКП(б), приговорен к смертной казни по “ленинградскому делу”, расстрелян.
21) Серман Илья Захарович (Зеликович) (1913—2010), кандидат филологических наук, пасынок И.И. Векслера, в 1949 году арестован и осужден, во время написания публикуемого документа работал разнорабочим в “Дальстрое” в Магаданской обл. Впоследствии реабилитирован, доктор филологических наук (1969), эмигрировал в Израиль. Что касается сведений о том, что его отцом был Карл Радек, то сам И.З. в беседе с нами назвал это “глупой легендой”, впрочем, не объяснив ее появления. В одном из партийных документов Василеостровского райкома ВКП(б) от 1949 года указано, что мать И.З. Сермана короткое время была замужем за К. Радеком.
22) Векслер Иван Иванович (1885—1954), доктор филологических наук, уволен из Пушкинского Дома в ходе антикосмополитической кампании 1949 года, затем арестован и осужден.
23) Синцов Николай Дмитриевич (1903—1962), секретарь Ленинградского горкома ВКП(б) по пропаганде и агитации; в июне 1949 года в ходе “ленинградского дела” снят с должности и исключен из партии.
24) Плоткин Лев Абрамович (1905—1978), литературовед, критик, и.о. директора Пушкинского Дома, уволен в 1949 году в ходе антикосмополитической кампании.
25) Мейлах Борис Соломонович (1909—1987), литературовед, до 1949 года — зав. сектором новой русской литературы Пушкинского Дома и председатель Пушкинской комиссии, лауреат Сталинской премии (1948).
26) Ходза Нисон Александрович (1906—1978), прозаик, детский писатель, в 1939— 1947 гг. — сотрудник Ленинградского радиокомитета (редактор, зав. отделом, зам. председателя); в 1947—1949 — зав. отделом культуры и искусства “Ленинградской правды”.
27) Бурсов Борис Иванович (1905—1997), доктор филологических наук, зав. сектором новой русской литературы ИРЛИ.
28) Григорьев Яков Андреевич, критик, журналист, до войны — сотрудник Политуправления Главсевморпути, затем — сотрудник отдела пропаганды “Ленинградской правды”, после войны — зав. отделом пропаганды, затем — ответственный секретарь редакции.
29) Здесь Лапицкий переиначивает обвинения, предъявленные М.К. Азадовскому в 1949 году, когда в переводах его статей для бюллетеней ВОКС, отредактированных автором по просьбе ВОКС для иностранного читателя, было усмотрено низкопоклонство перед Западом.
30) Югов Алексей Кузьмич (1902—1979), писатель, автор вышедшего в 1945 году перевода “Слова о полку Игореве”.
31) Об этом совещании см.: Робинсон А.Н. Проблема перевода “Слова о полку Иго- реве”: К итогам совещания при Институте русской литературы (Пушкинский Дом) АН СССР // Вестник Академии наук СССР. М., 1951. № 12. С. 79—85. Ср.: “С резкой критикой переводов «Слова» <…> выступил писатель А.К. Югов. Он упрекнул В.П. Адрианову-Перетц и Д.С. Лихачева в том, что в юбилейных изданиях «Слова» в 1950 году ими не были учтены его «прочтения» и толкования памятника. Проф. Д.С. Лихачев в развернутом и научно обоснованном ответе на это выступление указал, что огульное опорачивание А.К. Юговым всех переводов «Слова», признание им только собственного перевода как единственно «точного» не случайно. Еще в 1945 году А.К. Югов писал: «переводить надо с первоисточника, руководясь лишь знаниями в древнерусском языке, без оглядки на чужие переводы». Такая индивидуалистическая и нигилистическая точка зрения сыграла особенно отрицательную роль потому, что переводчик переоценил свое знание исторической грамматики древнерусского языка” и т.д. (с. 83).
32) Еголин Александр Михайлович (1896—1959), литературовед, чл.-корр. АН СССР (1946), сотрудник ИМЛИ, ранее — зам. начальника Управления пропаганды и агитации ЦК ВКП(б).
33) С начала предложения до этих слов отчеркнуто слева карандашом вертикальной чертой.
34) С начала предложения до этих слов отчеркнуто слева карандашом вертикальной чертой.
35) Иванов Павел Львович, работник Ленинградского обкома ВКП(б), кандидат искусствоведческих наук [!] (1950; тема — “Проблема прекрасного в марксистско- ленинской эстетике”), впоследствии доктор философских наук (1967; тема — “Природа красоты и формы ее созидания”), профессор ЛГПИ имени А.И. Герцена.
36) Рюриков Борис Сергеевич (1909—1969), критик и издательский работник, многолетний сотрудник аппарата ЦК; работал в “Правде”, “Литературной газете” (гл. редактор в 1953—1955 гг.).
37) Стенограмма выступления И.П. Лапицкого (ЦГАИПД СПб. Ф. 3034. Оп. 4. Д. 4. Л. 18—22).
38) Там же. Л. 10; возражения Д.С. Лихачева на выступление И.П. Лапицкого см.: Там же. Л. 11 — 17.
39) РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 133. Д. 224. Л. 36—40.
40) Там же. Л. 41—41 об. В этом же деле сохраняется рукопись рецензии И.П. Лапицкого “Антипатриотическая книга” от 22 декабря 1951 года на подготовленную Д.С. Лихачевым и Я.С. Лурье книгу “Послания Ивана Грозного” в серии “Литературные памятники” (М.; Л., 1951) (Там же. Л. 25—33).
41) ЦГАИПД СПб. Ф. 984. Оп. 7. Д. 68. Л. 84.
42) Там же. Л. 120.
43) Лихачев Д.С. Воспоминания. СПб., 1995. С. 368.
44) Лапицкий И.П. К вопросу о народности в древнерусской литературе // Вестник Ленинградского университета. Л., 1955. № 3. Март (Серия общественных наук, вып. 1). С. 61—82.
45) Лурье Я. С. К изучению классового характера древнерусской литературы // Труды отдела древнерусской литературы. М.; Л., 1964. Т. XX. С. 110.
46) Александров Александр Данилович (1912—1999), математик, физик, чл.-корр. АН СССР (1946), ректор ЛГУ в 1952—1964 гг., впоследствии — действительный член АН (1964).