(По поводу подготовленных Т.Г. Щедриной сборников работ Г.Г. Шпета)
Опубликовано в журнале НЛО, номер 3, 2011
Н и к о л а й П л о т н и к о в
ГУСТАВ ШПЕТ ТАТЬЯНЫ ЩЕДРИНОЙ: РЕКОНСТРУКЦИЯ ИЛИ ФАЛЬСИФИКАТ?
Густав Шпет принадлежит к числу тех немногих русских философов, чье творчество стало в постсоветский период не просто предметом антикварной заботы о “возвращении забытых имен”, но темой и сюжетом актуальной философской дискуссии в России и за ее пределами. С его идеями были связаны как широкий спектр исследований в рамках феноменологической и герменевтической философии, так и обсуждение проблем философии сознания, языка и искусства, представленные в целом ряде сборников, антологий, симпозиумов и прочих научных проектов. А международный интерес к освоению и исследованию наследия проявился в многочисленных переводах его трудов на английский, немецкий, французский, итальянский языки.
Поскольку же объем опубликованного при жизни Шпета был относительно невелик, а из основных книг философа изданы лишь первые тома, постольку внимание исследователей с самого начала привлекли материалы обширного архива Шпета, хранящегося ныне и доступного всем ученым в Российской государственной библиотеке. Поэтому обсуждение основных философских идей мыслителя оказалось самым тесным образом связанным с работой по изучению и публикации материалов его архива, начало которой было положено изданием рукописи “Герменевтика и ее проблемы” в конце 1980-х гг.
Беда лишь в том, что первые архивные публикации, появившиеся в эти годы (1980—1990-е), нельзя признать (за немногими исключениями) даже удовлетворительными. Изданные с огромным количеством ошибок при расшифровке рукописи, пропусков и опечаток, без информации об истории текста, без описаний рукописей и практически без каких-либо реальных комментариев, эти публикации можно рассматривать сегодня, пожалуй, лишь в качестве свидетельства работы первопроходцев, спешивших ввести в научный оборот новый массив текстов. Научными изданиями наследия Шпета их назвать нельзя, равно как и переиздания уже опубликованных работ Шпета в первое постсоветское десятилетие, добавлявшие к опечаткам прежних изданий все новые и новые при перенаборе[1].
Положение, казалось бы, стало изменяться с началом выхода в свет в издательстве РОССПЭН избранных сочинений Шпета в виде отдельных томов (без единой нумерации), собранных по тематическому принципу Т.Г. Щедриной, выступившей в опубликованных томах в качестве составительницы, автора комментариев и (в некоторых случаях) предисловия, а также ответственного редактора[2].
Объем работ, произведенных исследовательницей, поистине грандиозен, учитывая индивидуальный характер ее инициативы. И хотя к изданию были привлечены в качестве рецензентов и авторов вступительных статей целый ряд известных ученых, способствовавших легитимации этого издания в научном сообществе, весь объем работы по расшифровке текста, составлению томов, написанию комментариев проделан самой исследовательницей, которой удалось — воистину титаническими усилиями — в течение пяти лет выпустить восемь объемистых томов научного наследия Шпета.
В отличие от предыдущих архивных публикаций, ориентировавшихся на издание более или менее завершенных трудов Шпета, по разным причинам не вышедших при его жизни, издания Т.Г. Щедриной представляют собой попытку обнародовать весь архив философа, делая достоянием публики все написанное им (немалого объема), включая черновики, заметки, наброски и фрагменты будущих статей и книг, а также конспекты, отдельные выписки и подготовительные материалы к этим будущим работам, иными словами, все, что составляет “кухню” всякого серьезного писателя или, патетически выражаясь, “лабораторию его мысли”.
С данным намерением связаны, разумеется, значительные сложности, касающиеся вопроса о характере и способе публикации такого рода текстов, или, выражаясь более осторожно, “рукописных материалов”, поскольку в “текст” данные материалы превращаются только усилиями публикатора. Исследовательница отдает себе отчет в том, что “работать с рукописями Шпета сложно”[3], но не страшится этих сложностей, а предлагает свое решение проблем, связанных с публикацией non finito философа.
Свой подход она предпочитает называть “реконструкцией” архивных документов[4], противопоставляя его прежней текстологической практике “публикации” с ее давно разработанными правилами издания черновиков, набросков и проч. подготовительных материалов[5]. По не совсем понятным причинам исследовательница считает эти традиционные “филологические” принципы эдиционной практики непригодными для издания философских рукописей или, как она выражается, “маргинальных архивных текстов”[6], хотя мировая и российская наука знает множество классических примеров издания таких “маргинальных текстов” в области философии — от “Lose Blätter” Канта и фрагментов молодого Гегеля до “Философских тетрадей” Ленина, оказавшихся по степени их влияния на философскую науку вовсе не такими уж “маргинальными”.
Неудовольствие исследовательницы вызывает филологическая установка на критически выверенное воспроизведение “текста” в случае научной публикации, каковая, по ее мнению, непригодна для архивного материала, который “является текстом лишь потенциально”[7]. К тому же текстологи слишком ориентируются на “текст”, тогда как в случае философского документа речь идет об ориентации на его “смысл”[8].
Данное противопоставление не очень понятно. А с чем имеет дело публикатор-философ, как не с текстом, который он издает для читателей, не располагающих возможностями заняться собственноручно разбором и чтением рукописей Шпета? Разве не тексты Шпета издает исследовательница в объеме восьми томов?
Здесь важно внести ясность, чтобы не ввязываться в спор о словах, вернее, об одном слове — “текст”. Разумеется, Т.Г. Щедрина издает тексты, ибо никаким другим способом сделать доступным “смысл” невозможно. Но те тексты, которые находятся в архиве Шпета, представляют собой, как сказано, незавершенное целое или вообще, может быть, никакого целого не представляют, а только подступы к нему в виде отдельных набросков, заметок и фрагментов. Иначе говоря, по мнению исследовательницы, это лишь “потенциальные тексты”. И содержание своей работы она поэтому видит в том, чтобы “достраивать” смысл черновиков, делать их “осмысленными”[9].
При слове “достраивание” у читателя начинают возникать нехорошие ассоциации с архитектурными практиками прежнего московского градоначальника Лужкова, который в свое время решил “достраивать” Гостиный двор или руины екатерининского дворца в Царицыно, будучи убежденным, что и после этой процедуры бывшие памятники архитектуры XVIII столетия останутся в своем новом (бетонном) обличье все теми же памятниками. Чтобы избавиться от этих ассоциаций, попробуем узнать, как Т.Г. Щедрина реализует на практике эдиционные принципы, которые она кладет в основу своего метода достраивания или реконструкции текста.
С одной стороны, предложения исследовательницы представляются не вызывающими возражений — “раскрытие сокращений, <…> нахождение неизвестных или малоизвестных авторов по их неподписанным фамилиям, иногда даже просто по инициалам, поиск источника, на который есть указание без ссылок на издание и страницу, поиск и восстановление страницы и автора без указания названия произведения” и др.10 Всю эту работу, безусловно, необходимо проделывать в от- дельном разъяснительном комментарии, в который следует включать также и описание рукописи, и историю возникновения текста, и многое другое. Но что же с самим текстом? Т.Г. Щедрина и здесь формулирует требование, не вызывающее возражений, что границы всякого “вторжения” в архивный текст “должны быть четко зафиксированы”[11].
С другой стороны, на всем протяжении своих текстологических заметок исследовательница постоянно полемизирует с воображаемыми “текстологами”, требующими “подлинности” передачи архивного документа, и выражает убеждение, что никакая архивная публикация не дает “подлинного текста”[12], а так- же что не стремление к передаче “слова” со всеми зачеркиваниями и поисками нужной формулировки, присущими черновику как свидетельству процесса работы, а стремление к передаче “мысли” должно руководить ученым, публикующим рукопись, потому что его основная задача — сделать текст “осмысленным” и “читаемым”.
Такая установка представляется, по меньшей мере, вводящей в заблуждение, если не сказать вообще — мистифицирующей читателя, который привык самостоятельно, а не под чью-то диктовку извлекать смысл из текста. Она никак не позволяет читателю с достаточной уверенностью различить, где свидетельства работы самого автора черновика, а где результаты достраивания черновика ре- конструктором до “осмысленного целого”. Ведь то, что напечатано, — это не монография о Шпете, принадлежащая перу исследовательницы, а публикуемые ею сочинения самого Шпета. И поэтому читатель, не имеющий перед глазами архивного документа, вправе узнать, где он имеет дело с продуктом индивидуального творчества исследовательницы, а где с текстом самого Шпета.
Чтобы окончательно понять характер и правила издания текста с помощью метода “реконструкции”, обратимся к конкретному примеру издания архивного материала Шпета под названием “Искусство как вид знания”, вышедшего в рамках книги с тем же названием[13], — примеру, который и сама Т.Г. Щедрина рекомендует в качестве свидетельства в пользу предлагаемой ею практики “реконструкции”. Тем более, что данный текст, восходящий к докладу Шпета в ГАХН в апреле 1926 г., имеет весьма существенное значение для понимания взглядов философа на сущность искусства.
Т.Г. Щедрина предлагает нам связный, хотя местами весьма фрагментарный, текст доклада Шпета. В комментарии она указывает, что использовала для реконструкции два архивных дела[14], в которых хранятся записи Шпета на тему “Искусство как вид знания”. “В результате текстологического анализа обеих рукописей, — пишет исследовательница в короткой преамбуле к комментарию, — выяснилось, что они пересекаются”[15]. Эти два разных документа, которые “пересекаются”, она объединила в один текст, хотя не очень понятно, что значит “пересекаются” и на каком основании их можно объединять в единое целое. Никаких разъяснений по этому поводу комментарий, увы, не содержит, как не содержит он ни описания рукописи, ни информации по истории возникновения текста (или текстов). Не указано даже, к какому году относится доклад Шпета и публикуемый текст (если не считать даты в самом тексте).
При обращении к самим архивным делам выясняется, однако, что они содержат не два, а целых три различных документа (назовем их для краткости “текст”), а именно:
Текст 1 — четырехстраничный машинописный конспект выступления Шпета в ГАХН с докладом “Искусство как вид знания”, о чем свидетельствует пометка Шпета “читано в Академии 13/IV 1926”, кстати, отсутствующая в “реконструкции” Т.Г. Щедриной[16].
Текст 2 — более подробные рукописные заметки Шпета к докладу 1926 г., относящиеся, по всей видимости, ко времени выступления или после него. (Оба текста, как относящиеся к докладу, отнесены в одну единицу хранения 4.)
Текст 3 — рукописные заметки Шпета 1927 г., содержащие план и структуру разработки на основании доклада статьи для публикации[17]. Сюда же относятся и многочисленные записки, отдельные фразы и абзацы на разных клочках бумаги, которые Шпет планировал вставить в статью, дав им сплошную нумерацию и помечая отдельные листки специальными значками отсылки.
Разумеется, эти три текста “пересекаются” между собой, поскольку представляют стадии работы над докладом, а потом и над статьей на одну и ту же тему. Структура отдельных пронумерованных разделов во всех трех текстах аналогична. Кроме того, Шпет отсылает в более поздних заметках 1927 г. (Текст 3) к более ранним (Текст 2), давая во втором черновике отсылки к нумерации страниц первого. Но тем не менее эти три черновика-конспекта невозможно объединить в одно целое, поскольку они представляют собой, во-первых, этапы работы над разными текстами (Текст 1 и 2 — доклад, Текст 3 — статья), во-вторых, содержат множество повторений, хотя порой и в разных формулировках, и, наконец, не имеют сплошной сети отсылок. Многие листки как второй, так и третьей рукописи невозможно однозначно упорядочить, в силу отсутствия знаков отсылки.
Иначе говоря, перед нами не текст, а только одна из весьма предварительных стадий работы, на которой Шпет, приступая к написанию статьи, начал упорядочивать целый ворох разрозненных заметок к докладу и после него, ориентируясь на последовательность изложения в докладе и по ходу работы изменяя ее. Никаких следов характеристики данного состава рукописи мы в комментарии Т.Г. Щедриной, к сожалению, не находим. Да и сама публикация, — пардон, — реконструкция совершенно не учитывает характера рукописи, превращая параллельные и отчасти дублирующие друг друга наброски в последовательный текст (с неизбежными в данном случае неоднократными повторениями, способными вызвать сомнение в адекватности автора).
Попытка трансформировать этот рукописный материал в связный текст путем “достраивания”, исходящего из ложной презумпции “потенциального текста” там, где никакого текста нет, неизбежно чревата грубым вторжением в авторскую рукопись. Причем границы этого вторжения в издании Т.Г. Щедриной, вопреки ее методологическим заверениям, нигде не обозначены. Руководствуясь стремлением сделать текст “осмысленным”, исследовательница вынуждена кроить рукопись по собственным представлениям, нигде их не разъясняя и не обосновывая. А все заметки и абзацы, оставшиеся не использованными в ходе такой кройки, исследовательница собирает в одну кучу в конце текста под рубрикой “Отдельные заметки”, хотя вся рукопись и не представляет ничего другого, кроме таких отдельных заметок, структурированных Шпетом по номерам разделов статьи.
Если бы мы имели дело с научной статьей самой Т.Г. Щедриной, содержащей изложение и реконструкцию хода мысли Шпета так, как она его понимает, а также подборку тех или иных отдельных цитат из его произведений и черновиков, то к подобной работе не было бы никаких вопросов. Но нам предлагают считать данную “реконструкцию” сочинением самого Шпета!
А если так, то мы вправе спросить, почему исследовательница обходится с рукописным источником по своему произволу, в ходе создания своей “реконструкции” включая одни фрагменты рукописи, но исключая другие, расположенные буквально на одном и том же листе? Так, рядом с абзацем, опубликованным на с. 116: “Знание логическое и научное тожественны; но логическое мышление — шире научного, есть еще и прагматическое”, в рукописи стоят заметки Шпета по поводу прагматического (прикладного) знания:
“Прикладн. (pour pouvoir)
(инстинкт жизни и рода)
a) игра —> контемпл. и наслажд.
b) магия —> техника и образ-ие — возвращ. к прочит.
(метафизич. рефлексия) c) мф-а18 —> критика и анализ — обращение к науке
a) умение, как знание
b) знание, как знание
c) знание, как умение”
(Ед. хр. 3. Л. 4 [1 в нумерации Шпета]).
На том же листе рукописи находятся еще и заметки, касающиеся упоминаемой Шпетом формулы О. Конта “savoir pour prévoir, pour pouvoir”. Но ничего из этого не включено в изданный текст.
С такими примерами приходится сталкиваться не раз при сличении опубликованного текста с оригиналом. В одних случаях текст произвольно сколлажирован из обрывков фраз, взятых из разных рукописей Текста 2 и Текста 3. Например, абзац на с. 115:
“Обобщающее (логическое, теоретическое, доказывающее) > свои ступени и внутренние отношения —> конципирование —> результат: 1) общее и объясняющее — экспликация [пропущено: причин]; 2) индивидуальное, общное, семасио-символическое и интерпретирующее” —
это результат склеивания двух повторяющихся кусков из Текста 3 (Ед. хр. 3. Л. 4[1]) и Текста 2 (Ед. хр. 4. Л. 14), причем ряд формулировок из перечисления вообще не включен в напечатанный текст (Ед. хр. 4. Л. 14: “Ступени обобщения”; “герменевтич. экспозиция”) или включен на совсем другом месте, нежели в архивном документе (“реальн. (мф [метафизическое])” (Л. 14) — стоит в опубликованном тексте тремя абзацами ниже).
В других случаях последовательность текста в опубликованной “реконструкции” не следует даже отчетливым знакам отсылки, использованным в рукописи самим Шпетом. Так, один листок черновика про понятие абсолютного субъекта включен в издание на с. 126, а другой листок (Ед. хр. 3. Л. 25 [21]) тоже про абсолютного субъекта, содержащий знак отсылки к тому же месту рукописи, включен в текст на с. 125, в совсем другом разделе изложения, нежели тот, что предусматривался Шпетом, согласно его членению разделов статьи.
Неувязки при коллажировании текста нередко приводят и к тому, что исследовательница вынуждена игнорировать цифры и буквы членения, имеющиеся в рукописи Шпета, а в других местах вводить собственные цифры и буквы: например, на с. 122 отсутствуют пункты членения a) и b) (пункт 5а), на с. 112 отсутствует римская цифра I в самом начале текста, а на с. 115, наоборот, вводятся отсутствующие в рукописи цифры I и II, чтобы соединить отдельные куски из Текста 2 и Текста 3. Ни одно из этих вторжений в рукопись никак не отмечено в издании.
Продолжая ряд риторических вопрошаний, мы можем также поинтересоваться, почему исследовательница считает для себя возможным обрывать Шпета на полуслове, публикуя не законченные фразы, а только их обрывки. Например, фраза “NB! Абсолютный субъект: не лицо, а общность самосознания”, опубликованная на с. 139, имеет в рукописи продолжение “т.е. сознание себя в общении, в общном единстве с другими “самими” и с другим моментом себя же” (Ед. хр. 3. Л. 57 [51]), отсутствующее в “реконструкции”. В других же случаях Т.Г. Щедрина, напротив, дополняет ссылки Шпета, причем с ошибками. Ср. на с. 141 сноска 36: “Gobbs, Th. Leviathan, 46” вместо “Hobbes” (у Шпета просто стоит: “Leviathan, 46”). Впрочем, видимо, это и есть (согласно правилам “реконструкции”) раскрытие фамилий неизвестных авторов.
Однако в других местах исследовательница вообще игнорирует ссылки Шпета и содержащиеся в них упоминания авторов, действительно заслуживающих комментирования. Так, в двух местах рукописи Шпет ссылается на “Юргиса” (имеется в виду Ю. Балтрушайтис) — “cf. “М. и Сл.” ст. Юргис” (Ед. хр. 3. Л. 25 [21]) и “Юрг. {игра познание жертва” (Ед. хр. 4. Л. 14), причем в последнем случае это упоминание стоит в машинописи, так что его трудно не заметить. Т.Г. Щедрина не только не комментирует[19] эти ссылки, имеющие весьма существенное значение для всей концепции искусства у Шпета[20], но просто не включает их в свою реконструкцию[21].
Впрочем, все недостатки “реконструкции” и связанные с ней недостатки текста, изданного под именем Шпета, составляют лишь одну половину проблемы текста “Искусство как вид знания”. Другую ее половину, превращающую текст в настоящее стихийное бедствие, составляют ошибки при расшифровке рукописи. Читать рукописи Шпета, как признает сама исследовательница, сложно. Но, ей- богу, не настолько сложно, чтобы перепутать “форму стула” (Щедрина. С. 116) и “форму сосуда” (Шпет. Ед. хр. 3. Л. 5 [2]).
Между тем, подобные ошибки расшифровки в опубликованной “реконструкции”, увы, не редкость. И касаются они вовсе не только расшифровки древнегреческих понятий, используемых Шпетом (έnς έpistήmh — έnς tὸ tewreῑn на с. 123, вместо έἱς ἐpistήmh — έἱς tὸ qewreῑn у Шпета). Ошибки встречаются при расшифровке русских слов и выражений, делая текст порой смешным, порой абсурдным, порой непонятным, но во всех этих случаях просто ложным. Ошибки при раскрытии сокращений и просто ошибки неправильного чтения слов, а также невнимание к подчеркиваниям и кавычкам Шпета, вставка в текст зачеркнутых Шпетом слов (без каких-либо специальных указаний), пропуски слов незачеркнутых или дописывание слов (также без специальных указаний), вовсе отсутствующих в рукописи. Достаточно просто привести выборочный список этих ошибок, чтобы понять, что работать с такой “реконструкцией” как с текстом Шпета совершенно невозможно.
|
Щедрина |
Шпет |
|
<утвержденный> “вид” против “видов” <отрицательных> (с. 112)[22] |
утверждаемый “вид” против “видов” отрицаемых[23] |
|
Смысловая герменевтическая диалектика знает логос в его расчленении и делении (с. 112) |
Наука рассматривается как критерий <зачеркнуто: знания>, как ориентировочный пункт |
|
Рассматривается как критерий знания, как ориентировочный пункт (с. 114) |
Смысловая герменевтическая логика знает логос не только в его расчленении и делении |
|
Наблюдение, само стоящее вне этого практического знания, может определить (с. 114) |
Наблюдение, само стоящее вне этого практического, может определить |
|
Его степени — только степени силы, как бы дарования, но не приливов (с. 114) |
Его степени — только степени силы, как бы дарования, но не произвола |
|
Это знание — без сознания представлений и целей (с. 114) |
Это знание — без сознания средств и целей |
|
Знание донаучное, дологическое (практическое) (с. 114) |
Знание донаучное, дологическое (практическое) |
|
второго предела прагматического: поэтического (с. 115) |
второго предела прагматического: пойетического |
|
от прагмы к логическому предвидению (с. 115) |
от прагмы к <зачеркнуто: логическому> предвидению |
|
Не доказывающее в смысле b), а очевидное (с. 116) |
Не доказывающее в смысле b), а самоочевидное |
|
Второй период (с. 116) |
Второй предел |
|
само становится действием (с. 116) |
само становится действ-ным <действи тельным> |
|
форма стула (с. 116) |
форма сосуда |
|
переходит в фасон (с. 116) |
переходит в “фасон” одухотворение материи |
|
одухотворение материей (с. 117) |
Одухотворение материи |
|
Познание — мир понятий… Искусство — мир фантазии, содержания и творчества (с. 117) |
Искусство — фантазии, созерцания и творчества |
|
всякое переживание иногда уже засматривается как “познание” (с. 117) |
всякое переживание иногда уже рассматривается как “познание” |
|
Внешнее знание, как откровение красоты (с. 118) |
Высшее знание, как откровение красоты |
|
Утверждение, что существованием для искусства является его особая познавательная ценность (с. 119) |
Утверждение, что существным <существенным> для искусства является его особая познавательная ценность |
|
указанных признаков… достаточно для устранения рода (с. 119) |
указанных признаков… достаточно для установления рода |
|
целое художественное произведение (с. 120) |
целое худ-ого пр-ия <художественного произведения> |
|
Из данного восприятия переживания, опыта нужно выделить и уметь выделить, выпустить предмет (с. 126) |
Из данного восприятия, переживания, опыта нужно выделить и уметь выделить, вылущить предмет |
|
Специальные data (с. 132) |
Сенсуальные data |
|
“сердечный” пуризм Фейербаха (с. 133) |
“сердечный” инд-изм <индивидуализм> Фейербаха |
|
объективное познание знает “человека”, “психофизический организм”… “других”, как объекты (с. 135) |
объективное познание знает “человека”,“психофизический организм”… “душу”, как объекты |
|
характеристики “актуальное” и “потенциальное” (с. 138) |
характеристики “актуальное” и “инактуальное” |
|
вечное, как мгновение, или мгновение, как вечное — мгновенный этап! (с. 140) |
вечное, как мгновение, или мгновение, как вечное — nunc stans! |
|
И мыслитель может быть не теоретическим, не предметным (с. 146) |
И мыслитель может быть не тетичим <тетическим>, не предметным |
|
Но как этот вопрос — <расщеплен>, логичен (с. 146) |
Но как этот вопрос — рац-лен <рационален>, логичен |
Остановимся на этом и снова спросим себя по поводу прочитанного — чей это текст? Кто его автор?
Данную “реконструкцию” черновиков Шпета можно в лучшем случае назвать текстом “по мотивам произведений Шпета”, но не изданием сочинений философа под его именем и фамилией, в качестве которого этот текст был введен в научное сообщество и профинансирован Российским гуманитарным научным фондом. Это — лишь продукт индивидуального творчества исследовательницы.
Мы рассмотрели только один пример — текст тридцатишестистраничной статьи “Искусство как вид знания”, рекомендованный Т.Г. Щедриной в качестве образца ее метода “реконструкции”. Метафора “достраивания” оказалась, увы, вовсе не метафорой. Опубликованный текст столь же мало можно считать достоверным свидетельством творчества Шпета, сколь и достроенные руины дворца в Царицыно являются памятником архитектуры XVIII в.
Если выяснится, что и в других томах положение такое же, как на нескольких десятках страниц “образцового”, с точки зрения самого реконструктора, текста, то оконфузившимся издателям 8-томного Шпета для спасения репутации можно порекомендовать только одно: вернуться в архив и сделать свою работу с подобающей ответственностью. Правда, такую работу серьезные рецензенты и редакторы обычно проделывают до выхода в свет столь ответственных изданий.
У исследователей Шпета, к счастью, еще остается возможность сверить опубликованные тома сочинений с архивными документами философа и самостоятельно решить, что они предпочитают в будущем изучать — “реконструкцию” или оригинал.
1) Чтобы не перегружать текст библиографическими ссылками, отсылаю читателей к полной библиографии изданий Шпета и исследований о нем в книге: Gustav Shpet’s Contribution to Philosophy and Cultural Theory / Еd. Galin Tihanov. Purdue University Press, 2009.
2) См.: Шпет Г.Г. Мысль и Слово: Избр. труды / Сост. и отв. ред. Т.Г. Щедрина. М., 2005; Густав Шпет: жизнь в письмах. Эпистолярное наследие / Отв. ред.-сост. Т.Г. Щедрина. М., 2005; Шпет Г.Г. Philosophia natalis: Избр. Психолого
—педагогические труды / Отв. ред.-сост. Т.Г. Щедрина, вступ. ст. В.П. Зинченко. М., 2006; Он же. Искусство как вид знания: Избр. труды по философии культуры / Отв. ред.-сост. Т.Г. Щедрина. М., 2007; Он же. Очерк развития русской философии. I / Отв. ред.-сост. Т.Г. Щедрина, вступ. ст. В.К. Кантора. М., 2008; Он же. Очерк развития русской философии. II. Материалы / Реконструкция, науч. ред., коммент., археограф. работа Т.Г. Щедриной. М., 2009; Он же. Философская критика: отзывы, рецензии, обзоры / Сост., науч. ред., предисл., коммент., археогр. работа и реконструкция Т.Г. Щедриной. М., 2010; Он же. Философия и наука: лекционные курсы / Отв. ред.-сост., предисл., коммент., археогр. работа и реконструкция Т.Г. Щедриной. М., 2010.3) Щедрина Т. Архив эпохи. Тематическое единство русской философии. М., 2008. С. 215.
4) См.: Щедрина Т. Публикации или реконструкции? Проблемы текстологии историко-философских исследований // Щедрина Т. Указ. соч. С. 209—225.
5) Ср., к примеру, из области классических образцов: Бонди С.М. О чтении рукописей Пушкина // Бонди С.М. Черновики Пушкина: Статьи 1930—1970 гг. М., 1978. С. 143—190.
6) Щедрина Т. Публикации или реконструкции? С. 215.
7) Там же.
8) Там же.
9) Там же. С. 217, 221.
10) Там же. С. 217 и след.
11) Там же. С. 222.
12) Там же. С. 219.
13) Шпет Г. Искусство как вид знания: Избр. труды по философии культуры. С. 112—148.
14) ОР РГБ. Ф. 718. К. 7. Ед. хр. 3 (67 листов), 4 (15 листов).
15) Шпет Г. Искусство как вид знания. С. 563 (далее ссылки даются прямо в тексте).
16) Этот конспект был с ошибками и пропусками издан Т.Д. Марцинковской под названием “Искусство как вид знания (Тезисы доклада)” в книге: Г.Г. Шпет: Архивные материалы, воспоминания, статьи. М., 2000. С. 46—52.
17) По решению Президиума Философского отделения ГАХН доклад Шпета вместе с обширными прениями (занявшими вместе с докладом три заседания) планировалось опубликовать отдельной брошюрой.
18) метафизика.
19) По поводу практики комментирования в изданиях Шпета см.: Абдуллаев Е. История русской философии, или Философия русской истории Густава Шпета // Вопросы литературы. 2011. № 1. С. 59—91.
20) Шпет здесь опирается на статью Балтрушайтиса “Жертвенное искусство” в ежегоднике “Мысль и слово” (1918—1921. № 2. С. 219—224), издававшемся под редакцией самого Шпета. В этой статье вводится различение “искусство как игра, искусство как познание, искусство как жертва”, которое Шпет подробно развивает в своей концепции искусства как знания.
21) Впрочем, Т.Г. Щедрина здесь не одинока. В опубликованном Т.Д. Марцинковской тексте (см. сн. 16) этот пассаж также отсутствует.
22) Заметим, что отрицательных видов в логике не бывает.
23) Ссылки на листы рукописи из экономии места опускаю.