Международная конференция «Маргиналии-2010: границы культуры и текста» (Каргополь, 24—27 сентября 2010 г.)*
Опубликовано в журнале НЛО, номер 2, 2011
ЗАМЕТКИ НА ПОЛЯХ
Международная конференция
«Маргиналии-2010: границы культуры и текста»
(Каргополь, 24—27 сентября
Конференция «Маргиналии: границы культуры и текста» задумана как долгосрочный продолжающийся проект. Пока прошло два семинара: в 2008 году в Юрьеве-Польском и в сентябре 2010-го — в Каргополе. Несмотря на относительную молодость, проект уже имеет свой космологический миф, повествующий о том, как отцы-основатели Михаил Михеев и Александр Кравецкий оказались однажды на расположенном в устье Онеги острове Кий, на котором патриархом Никоном был основан монастырь (преобразованный потом в базу отдыха советской властью), и там, на краю земли, их посетила мысль устроить конференцию, посвященную пограничным областям, или, выражаясь более официальным языком, «междисциплинарным сюжетам, лежащим на границе гуманитарных наук». Придумалось и название, которое можно одновременно воспринимать и как девиз конференции: «Край земли и край текста». Через год после этого конференция состоялась, но из-за организационных трудностей все-таки не на острове Кий, а — в Юрьеве-Польском — городе Владимирской области, тоже бывшем когда-то «пределом» Руси.
В качестве главных идей проекта можно назвать следующие: во-первых, конференция должна проводиться в провинциальных городах с богатым прошлым, во-вторых, проект не предполагает узкой специализации — в его рамках гуманитарии, занимающиеся достаточно широким кругом проблем, должны иметь возможность услышать друг друга (доклады могут быть сколь угодно специальными, но докладчик отталкивается от соображения, что аудитория — это не только ближайшие коллеги, прекрасно посвященные в тему). Всячески приветствуются выступления узких специалистов, стремящихся рассмотреть свой объект в более широком контексте.
Задачей проекта в идеале является не только коллекционирование разного рода маргинальных феноменов и способов их изучения, но также осмысление понятий маргинальности и края, периферии и центра, границы и пограничности. В литературном контексте такой подход продолжает традиции русских формалистов, в частности Тынянова, замечавшего, что «текучими <…> оказываются не только границы литературы, ее “периферия”, ее погра-ничные области», но и сам ее «центр»[1].
В мире «текучей современности» (З. Бауман) подобного рода представления получают универсальное значение: понятие центра и периферии (не только в культуре), вообще неустойчивые, постоянно переопределяются — границы оказываются проницаемыми в буквальном и переносном смысле. Подтверждение этого находится и в том, что маленький провинциальный городок становится местом проведения международной конференции: Каргополь, с одной стороны, безусловно отвечает стереотипным представлениям о тихой провинции (медленно течет Онега, неспешно передвигаются по улицам пешеходы и велосипедисты, прекрасные соборы и церкви возвышаются среди девственных просторов), но с, другой, ни экспозиция Каргопольского музейно-выставочного центра, где проходили заседания, ни доклады местных исследователей, включенные в программу, ни выступления духовного хора и фольклорного ансамбля абсолютно не несли на себе налета вторичности или отсталости — провинциальности в дурном смысле слова.
Ключевые идеи конференции кажутся весьма продуктивными, а избранный формат проведения — хорошо подходящим для их реализации. Правда, нельзя не заметить, что пока «коллекционный» принцип немного заслоняет принцип «дискуссионный», и в программе не предусмотрено достаточно места для обсуждения не только отдельных докладов, но и общих вопросов, возникающих на пересечении тем. Но так как проект продолжается, есть надежда на изменения в лучшую сторону.
Если перейти непосредственно к обзору конференции[2], то необходимо отметить, что в большинстве докладов маргинальность связывалась с проблемами жанра: так, заметная часть выступлений была посвящена дневникам и другим эго-текстам. Ключевой вопрос о жанровой природе дневника находился в центре доклада Анны Зализняк «Дневник среди других речевых жанров с косвенным адресатом».Докладчица рассматривала дневник в ряду таких текстов, как дарственная надпись, адрес на конверте, эпитафия, девичий альбом, лирика, поздравительный адрес, так как, по ее мнению, все эти речевые жанры объединяет наличие двух адресатов — прямого (в случае дневника это сам автор) и косвенного, не маркированного грамматически[3].
Исследование дневников разного типа дает возможность обсуждать тематический репертуар автора и динамику его изменений (как в докладе С. Федоровской «Дневниковая проза И.А. Бунина: устойчивые темы») или особенности его мировоззренческой позиции (Р. Ходель. «Толстой в дневниках и произведениях Витгенштейна»). Полевой дневник этнографа рассматривается в качестве источника для восстановления картины исторических событий (О. Казакевич. «Коллективизация в тундре [по материалам полевого дневника Г.Н. Прокофьева]»). А возникновение и распространение феномена сетевого дневника может быть использовано в педагогических целях: по мнению М. Бондаренко(«Дневниковый текст в формировании языковой личности»),ведение таких дневников восстанавливает почти утраченное внимание к письменному тексту. Делая темами курсовых и дипломных работ анализ стилевых особенностей опубликованных дневников и писем, можно побудить студента, ведущего сетевой дневник, осознать значимость развития собственной языковой компетенции.
Вообще эго-жанры, существующие на границе художественного и документального, профессионального и дилетантского, — привлекательная область для разного рода лингвистических штудий. В докладе С. Евграфовой «Речевые погрешности в мемуарах и речевое развитие личности»мемуары ученых-естественников и гуманитариев используются как материал для изучения процесса речевого развития. Внимательный анализ языка таких официальных текстов, как договоры религиозных обществ и описи имущества, позволяет обнаружить в них «латентный» нарратив, в котором открываются те стороны жизни общины, а также ее отношений с населением и властями, что табуированы для непосредственного выражения (Е. Сморгунова. «Скрытый, латентный нарратив в каргопольских и онежских текстах договоров религиозных общин и описей имущества храмов»). Самодеятельные записки Е.Г. Киселевой становятся богатым материалом для сравнения наивного письма и естественного устного дискурса в области орфографии, пунктуации и синтаксиса (И. Кобозева, Л. Захаров. «"Наивное письмо" в сопоставлении со спонтанным устным и нормативным письменным дискурсом [на материале записок Е.Г. Киселевой]»).Как своего рода «наивные тексты» рассматривает Т. Круглякова («Раннее детское поэтическое творчество») ранние детские поэтические импровизации, показывая, что по многим языковым характеристикам они напоминают эгоцентрическую речь дошкольника. Е. Левкиевская в докладе «Наивное членение исторического времени в крестьянских автобиографических текстах»рассматривает наивные тексты (крестьянские автобиографии, дневники и устные истории о жизни) в ином, нелингвистическом аспекте, обращая внимания на то, что представление о прошлом в них строится по принципу эгоцентричности (в центре истории сам рассказчик и его окружение) и антииерархичности (события большого исторического масштаба в сознании говорящего уравниваются с личными событиями). В этих «травматических нарративах» история как совокупность индивидуальных и коллективных травм выстраивается и структурируется по образцам архаичных фольклорных жанров, закрепленных в народном сознании в виде своеобразной метапамяти. Своего рода «травматическими нарративами» оказываются и изучаемые в докладе И. Савкиной «"Переписывая себя": автобиографические нарративы эмигрантов в Финляндию (1993—2000-е годы): случай Светланы» истории переезда бывших российских граждан. Двойственность и противоречивость автобиографического рассказа отражает расщепленность идентичности рассказчицы.
Три доклада были построены на материале лагерных воспоминаний, что, конечно, не случайно, так как в данном случае маргинальность жанра удваивается ситуацией автора, живущего в буквальном смысле на краю нормальной жизни или даже просто на краю жизни и смерти. Б. Беленкин в докладе «Чемодан Марголина или "Случай Каргопольлага"» пытается найти ответ на вопрос, почему в воспоминаниях бывших заключенных Каргопольлага практически отсутствуют описания природы. Доклады С. Соловьева «Неизбежность одиночества. Варлам Шаламов и идеологическая традиция» и Ф. Апановича «Память и художественная структура: "Воспоминания о Колыме" и "Колымские рассказы" Варлама Шаламова» посвящены воспоминаниям и публицистике Варлама Шаламова. Первый докладчик пытается воссоздать идеологическую традицию, на которую опирается писатель, тогда как второй анализирует соотношение между упомянутыми в названии текстами и приходит к выводу, что «Воспоминания» являются чем-то вроде пояснения к колымскому сборнику, путеводителем по тому миру, который для читателя первого цикла оставался не до конца проницаемым.
Кроме таких традиционно «пограничных» текстовых феноменов, как дневники, автобиографии, воспоминания, участников конференции интересовали и менее изученные маргинальные жанры. Так, Е. Островская («Письма и учено-комитетские рецензии Иннокентия Анненского: маргинальные жанры в корпусе текстов поэта»)не только рассматривает названные жанры в наследии Анненского, но и показывает, что еще более маргинальный жанр научного комментария к письмам в последних изданиях Аненнского превращается в самостоятельный и почти конкурирующий с самими письмами по объему. С. Такахаси («Туризм в прошлое, или "Преодоление религиозных пережитков": атеизм и верующие во Владимирском крае 1960-1980-х гг.») раскрывает названную тему через анализ официальных документов. Е. Потехина («Историко-культурологические, этические и правовые аспекты таинства покаяния») рассматривает рукописи «Чина покаяния» как канонические документы, выполнявшие в общине законодательную функцию в условиях неприятия государственных правовых актов. М. Бобрик («Кто такие александриты? К проблеме происхождения новгородской восковой книжки XIвека») делает попытку уточнить место «скрытых текстов» Новогородского кодекса XI века в континууме неортодоксальных явлений ивыдвигает версии их жанровой принадлежности. Жанру маргиналий в узком и более точном значении слова были посвящены доклады Е. Зименко («Маргиналии на гравюрах и литографиях из коллекции Ф.Ф. Вигеля») и М. Ленчиненко («Три слоя маргиналий на книгах Муравьевых»).
Е. и А. Шмелевы представили доклад, в котором некоторые результаты исследования анекдотов в русском «Живом журнале»были рассмотрены на фоне традиции устного и письменного анекдота. В. Глебкин в своемдокладе «Историческая биография как научная проблема» формулировал задачи жанра исторической биографии, а С. Рягузов выступил с докладом «Социально-политическая направленность проповеднической деятельности северного православного духовенства». И даже такие полуэкзотические жанры как гадательная книга (А. Плетнева. «Лубочные гадательные книги и Священное Писание») и «эзотерическое путешествие» (А. Тарабукина. «Эзотерические путешествия Рушеля Блаво), нашли место в программе конференции.
Однако идея пограничности и промежуточности связана в концепции семинара не только с проблемой разного рода жанров — она, как я уже отмечала, понимается гораздо шире, что нашло отражение в докладе Д. и Н. Тормосовых «Историко-географические проблемы водораздельного ландшафта Каргополья» и в докладе М. Головизнина «Языческий декор православных храмов "сибирского барокко"». Это позволяет говорить и о живописной изобразительности литературы (Е. Степанян. «Изобразительность — "другой язык" словесности»), и о востребованности искусства и религии как форм идеологии (Ф. Блюхер, С. Гурко. «Наука, этика и религия как основания идеологии»),анализировать проблемы трудностей перевода (Н. Бунтман, И. Зацман. «О проекте создания компьютерного ресурса трудностей перевода: заметки на полях») и сравнивать грамматически неправильные высказывания с фигурами речи (Е. Разлогова. «Нестандартные высказывания: между ошибкой и фигурой речи»).
Таким же почти необъятно широким и всеобъемлющим оказывается и другой аспект концепта маргинальности: вопрос о периферии и центре как об устойчивой оппозиции (В. Есипов. «Качество текста как показатель провинциальности [непровинциальности] литературы») и как о неустойчивой конструкции, в которой то и другое понятие постоянно переопределяется, как это показывали в своих докладах, например, Ю. Кагарлицкий («Идеал героического поведения в контексте оппозиции "центр—периферия"») и Е. Серебрякова («"Центр" и "периферия" в советской культуре 1960-х годов»).
М. Кучерская («Н.С. Лесков: выбор литературной позиции») и А. Уланова («Комплексный подход в решении вопросов атрибуции письменных источников на примере установления авторства книги "Село Виноградово"») продемонстрировали, что литературное аутсайдерство или авторская анонимность могут быть сознательным выбором литератора. Два последних доклада, прочитанные в завершающий день конференции (О. Карпова. «"Олбанский язык" — маргинальное "правописание" русского Интернета»; Е. Шмелева. «Опыт лингвистической футурологии: каким будет русский язык XXI века»), связали вопрос о неустойчивости оппозиции «центр—периферия» с актуальными вопросами социолингистических трансформаций.
Как мне представляется, пример максимально широкого понимания концепта маргинальности и пограничности продемонстрировали сами организаторы семинара. Так, доклад М. Михеева («Рукопись "Тихого Дона": один или два автора?») был посвящен авторству «Тихого Дона», но не в смысле решения вопроса о «подлинности» или «приоритете» Шолохова: автор пытался рассмотреть текст как своего рода палимпсест и обнаружить, где и как происходит наложение различных «слоев» авторства. В то же время А. Кравецкий в своем сообщении «Коммуникационная ошибка как движущая сила истории: Миссионерский совет при Св. Синоде (16.03.1945—19.10.1949)» описывал исторический прецедент, который мог возникнуть только в ситуации «межеумочности», свойственной советскому тоталитарному обществу, где действие писаных законов ограничено и потому особое значение приобретает умение начальников на местах адекватно «угадывать» желания центральной власти. Предметом непосредственного анализа стало решение правительства об организации миссионерского совета для борьбы с католически-униатскими влияниями. Но так как намерения власти не были сформулированы внятно, произошла своеобразная коммуникационная ошибка, в результате которой часть клириков пришла к выводу, что государство ожидает от Православной церкви активного участия в жизни страны: ряд представителей православного духовенства занялись реальной миссионерской и просветительской деятельностью, что ни в коей мере не соответствовало планам властей.
Надо отметить, что, несмотря на такое разнообразие тем и подходов, каждое выступление сопровождалось активным обсуждением. Усилия организаторов сделать конференцию максимально междисциплинарной, не похожей на «междусобойчик», в котором участвуют хорошо знающие друг друга и проблему члены «рабочих групп», увенчались успехом. Но некоторой аморфности и «перечислительности», по-моему, полностью избежать не удалось. Бо̀льшая структурированность секций по темам и выделение ключевых проблем в рамках широко трактуемого концепта маргинальности сделали бы подобные научные посиделки «за околицей» научных центров еще продуктивнее. Посмотрим, удастся ли воплотить это в жизнь через два года в Касимове. Или в Ельце. Или в Тотьме. Или в Урюпинске.
Ирина Савкина
_______________________________
1)
Тынянов Ю.Н. Литературный факт //
Тынянов Ю.Н. Поэтика. История литературы. Кино. М.: Наука,
2) Тезисы докладов этой, а также предыдущей конференций см.: http://uni-persona.srcc.msu.su/site/ind_conf_m.htm.
3) См. подробнее: Зализняк А. Дневник: к определению жанра // НЛО. 2010. № 106. С. 162-181. — Примеч. ред.