Опубликовано в журнале НЛО, номер 1, 2011
Семен Резник
ЗАЧЕМ ЖЕ СНОВА ПЯТНАТЬ В.И. ДАЛЯ?
Письмо в редакцию
Уважаемая редакция!
В № 104 “НЛО” опубликована статья А.А. Панченко “К исследованию “еврейской темы” в истории русской словесности: Сюжет о ритуальном убийстве”. Почти треть статьи составляет справочный аппарат — больше 130 примечаний, причем во многих из них перечисляется до пяти-шести источников. Это должно свидетельствовать о широте и глубине познаний автора. Однако в статье больше показной учености, нежели владения предметом. Так, ни разу не упомянут В.Г. Короленко, отдавший немало творческих и человеческих сил этому сюжету. Нет ссылок на “труды” наиболее видных ритуалистов начала XX в.: П.А. Крушевана, А.С. Шмакова, Г.Г. Замысловского, как и на их нынешних последователей. О деле Бейлиса упомянуто, но не указаны основополагающие работы С.И. Бразуль-Брушковского, В.Д. Набокова, В.Д. Бонч-Бруевича, того же В.Г. Короленко. Писать об отражении в русской литературе легенды о еврейских ритуальных убийствах, не упомянув центрального для этой темы имени Короленко, отдавшего ей много творческих и душевных сил, все равно, что писать о русской поэзии, не упомянув А.С. Пушкина.
Большое внимание в статье А. Панченко уделяет вопросу об авторстве “Розыскания о убиении евреями христианских младенцев и употреблении крови их”. Автор сообщает, что эта книга была напечатана крайне малым тиражом в 1844 г. без имени автора, переиздана в 1878 г. под именем тайного советника В.В. Скрипицына1, а в 1913 г. — под именем В.И. Даля. На этом поставлена точка и сделан вывод: “Сама по себе проблема авторства этого текста имеет сугубо историческое значение, однако для многих дилетантов она была и остается важной в политико-идеологическом отношении”.
Но после 1913 г. “Розыскание…” под именем В.И. Даля издавалось бессчетное число раз. В годы Второй мировой войны “Записка Даля” использовалась гитлеровцами на подконтрольных территориях, внося лепту в трагедию Холокоста, которая, как известно, имеет не только исторический интерес, так как у нее нет срока давности. В 1970-е гг. “Записка Даля” стала распространяться в СССР в “патриотическом” самиздате (возможно, запущена в него была компетентными органами). А в постсоветской России она многократно переиздавалась так называемыми национал-патриотическими кругами, перекочевала во вполне респектабельные издания, на многие интернет-сайты, включая академические. По широте распространения и частоте цитирования она превзошла знаменитый Словарь Даля. Появился и свежий перевод “Записки Даля” на английский язык2.
О том, что авторство “Розыскания о убиении…” — острая сегодняшняя проблема, говорит и эволюция взглядов самого А.А. Панченко. В 2002 г. принадлежность этой работы В.И. Далю у него не вызывала сомнений3. Несколько более осторожную позицию он занял в декабре 2005 г. — в докладе: “От Державина до Розанова: легенда о еврейском ритуальном убийстве в русской культуре XIX века”. Полный текст доклада мне неизвестен, но, судя по реферату в “НЛО”, во взглядах докладчика произошел некоторый сдвиг. “По мнению Панченко, — сказано в реферате, — авторство Даля более чем возможно”4.
Теперь Панченко еще дальше отступает от первоначальной позиции:
“Поскольку речь идет о меморандуме, причем довольно небрежно составленном, трудно определить, сколько человек участвовало в его написании. Однако, судя по всему, авторов было несколько: на эту мысль наводит стилистический и тематический дисбаланс упомянутых компилятивных разделов”.
Если так, то Даля можно бы оставить в покое. Однако Панченко все-таки приписывает Далю отдельные разделы “Розыскания…”: Вступление, Заключение, “возможно… и другие разделы”.
Для подтверждения этой версии он использует тот же метод, что в моей работе “Запятнанный Даль”, сокращенный вариант которой опубликован в том же номере “НЛО”5. Этот метод сводится к текстологическому сопоставлению “Розыскания…” с работой Даля “Исследование о скопческой ереси” и обоих этих текстов — с его Толковым словарем. Мой вывод вполне однозначен: “Исследование о скопческой ереси” нашло довольно широкое отражение в Толковом словаре, тогда как “Розыскание о убиении…” несовместимо с этими творениями Даля ни по стилю, ни по смыслу, ни по трактовкам фактического материала, ни по уровню интеллекта авторов, ни по уровню их добросовестности.
В противоположность мне, г-н Панченко отыскивает “параллели” в этих текстах. Для наглядности он сводит свои драгоценные находки в таблицу из трех колонок: в первой он помещает две короткие фразы из “Розыскания…”; во второй две еще более короткие фразы из “Исследования”; а в третьей — три совсем коротенькие выписки из Словаря. Для еще большей наглядности он выделяет жирным шрифтом совпадающие, по его мнению, фрагменты этих фраз. Но сопоставление этих фрагментов показывает, что общими в них являются только названия четырех старообрядческих сект: тюкальщики, самосожигатели, сократильщики, детогубцы и еще эпитет индийские.
Так, Панченко усматривает текстовую схожесть “Розыскания…” и “Исследования…” в том, что в обеих работах сообщается об изуверской индийской секте Тогов. Но это мираж. Желаемое принято за действительное. В “Исследовании…” Даля говорится: “Индийские Тоги, убийцы по изуверству, но все люди, могут еще быть вразумлены просвещением и убеждениями” (здесь и далее жирный шрифт А. Панченко. — С.Р.), тогда как из “Розыскания…” он выписал: “Индийские идолопоклонники подвергают сами себя и других ужасным мучениям, в чаянии будущих благ, — и не только между ними есть секты, постоянно занимающиеся убийством, для спасения души, но и в Европе, между Христианами, возникла секта Асасинов, воздвигались в течение двух или трех веков инквизиторские костры”.
Как видим, Тоги упоминаются только в “Исследовании…”, тогда как в “Розыскании…” говорится о безымянных идолопоклонниках. В “Исследовании…” Тоги — убийцы по изуверству: конкретно и лаконично. В “Розыскании…” злодеяния идолопоклонников расписаны многословно и аморфно. Нельзя понять, о каких сектах (во множественном числе) говорит автор, сколько их, практикует ли каждая из них все перечисляемые преступления, или убийства совершает одна секта, самоубийства — другая, а ужасные мучения себя и других — третья и четвертая. Все это остается неясным. Иной стиль письма, иной стиль мышления. Общим в двух отрывках является только эпитет: индийские.
Из “Розыскания…” в таблицу вписано:
“…и в самой России появились в прошлом столетии самосожигатели, тюкальщики и сократильщики; первые сожигались сами, целыми деревнями; вторые убивали друг друга, — те и другие для спасения души”.
А вот “параллельное” место из “Исследования…” Даля:
“…то же можно сказать о наших Тюкальщиках и Сократильщиках; бывшие прежде Самосожигатели истребили сами себя и вместе с тем чудовищный толк свой. Но Скопцы — не люди и никогда не могут быть превращены снова в людей…”
Объем выделенных фрагментов здесь примерно одинаков, но фразеология разная. Автор “Исследования…” конкретен и информативен; он ясно говорит, что Самосожигатели существовали в прошлом, но сами себя истребили, их больше нет. А в “Розыскании…” о самоистреблении этой секты нет ни слова. Вряд ли такое важное разночтение могло бы иметь место, если бы обе фразы написал один автор примерно в одно и то же время. Общими для обоих текстов являются только названия изуверских сект. Такое количество одинаковых слов можно встретить в любых достаточно объемных текстах на сходную тему.
Совершенно бездоказательно утверждение Панченко, будто различные разделы “Розыскания…” написаны разными авторами. При всей убогости этого сочинения, оно как раз совсем неплохо “сбалансировано”. Повествование преследует вполне определенную цель, особого разнобоя в стилистике (в той мере, в какой можно говорить о “стиле” этого не очень грамотного текста) незаметно, в построении есть внутренняя логика. Так, “Вступление” завершается фразой о “тайном учении талмудистов”, являющейся переходной к следующему разделу — “Талмуд”, который, в свою очередь, завершается переходной фразой к разделу: “Обратившиеся евреи и писатели”, и т.д. Приводятся 134 случая еврейских “ритуальных убийств”, которые расположены в хронологической последовательности и пронумерованы, хотя сведения о них почерпнуты из многих источников на разных языках. Если бы книга представляла собой конгломерат текстов разных авторов, то откуда взялась бы такая стройность?
Сказанное не исключает, что у автора были помощники, подбиравшие материал. Но материал этот обрабатывала, сводила воедино, встраивала в повествование одна рука. Книгу писал человек, знавший, чего от него ждут, и старавшийся оправдать ожидания. Этим человеком, вероятнее всего, был глава Департамента иностранных исповеданий В.В. Скрипицын. В литературе имеются указания и на других кандидатов на эту роль (В.В. Григорьев, И.В. Каменский, А.О. Пржецлавский), но серьезных аргументов в пользу этих версий до сих пор не приводилось.
Что же касается Даля, то его причастность или непричастность к “Розысканию…” наиболее проверяема, ибо его биография изучена полнее всех других “кандидатов”, обширное литературное наследие хорошо известно, особенно его “Толковый словарь живого великорусского языка”. Уже то, что в “Розыскании…” и “Исследовании…” обнаруживаются значительные противоречия в трактовке сходных фактов и явлений, как показано в моей работе, исключает саму возможность их написания одним и тем же автором в одно и то же время. Никаких следов легенды о еврейских ритуальных убийствах нет ни в его “Исследовании о скопческой ереси”, ни в Словаре, ни в других произведениях Даля. Теперь я могу говорить об этом даже с большей уверенностью, чем прежде, так как таких следов не нашел и г-н Панченко.
Это несоответствие он объясняет тем, что “Розыскание…” было закрытым документом, не подлежавшим цензуре, тогда как Словарь составлялся для широкой публики, потому опасную тему приходилось обходить из боязни цензуры и административных взысканий. Даль-де вообще привык ходить по струнке, будучи “человеком николаевской эпохи”.
Откуда же почерпнул А. Панченко эту мысль? В моей статье сказано: ““Исследование [о скопческой ереси]” написано в духе николаевской эпохи”. Панченко перенес оценку одной казенной работы на все творчество и личность Даля, в связи с чем я вынужден напомнить:
Владимир Иванович Даль (1801—1872) рос и воспитывался в эпоху Александра I, отличавшуюся довольно широким свободомыслием. Он был другом Пушкина и Пирогова, Жуковского и Вяземского, других передовых людей того времени. Много лет провел в бесконечно далекой от центра Оренбургской губернии, где, будучи чиновником особых поручений при генерал-губернаторе В.А. Перовском, пользовался большой независимостью и самостоятельностью, был инициатором многих крупных начинаний. Его литературная деятельность вызывала настороженность начальства, приводила к опале, дважды — к аресту. (Из-под второго ареста его с трудом вызволил Жуковский.) Министр Л.А. Перовский (брат В.А. Перовского), высоко ценивший инициативного чиновника, в конце концов поставил перед ним ультиматум: служить — так не писать, писать — так не служить. Он продолжал служить и продолжал писать.
В 1853 г. он завершил работу над книгой “Сборник пословиц”, но она была запрещена цензурой, по поводу чего он написал на титульном листе: “Пословица неподсудна”. Уже при Александре II, когда цензура ослабла, он добился издания книги, а кроме того, включил “нецензурные” пословицы в Словарь, разбросав их по соответствующим статьям. Словарь он стал готовить к печати после ухода в отставку, так что никакие административные меры ему не грозили. Да и время уже было такое, когда, по замечанию Л.Н. Толстого, в России “все переворотилось и только начало укладываться”. Гнет цензуры ослаб, и озабочена она была противоправительственными изданиями вроде “Современника”, “Русского слова” и других, с которыми не могла совладать. А Даль в это время, по экстравагантной версии Панченко, трясся от страха разгневать цензуру неосторожным словцом о евреях!
Что касается высочайшего указа 1817 г., который, по мнению А. Панченко, боялся нарушить Даль, то этот указ относился к следственным и судебным ведомствам. Им запрещалось возбуждать против евреев дела об убийствах христианских младенцев на основе одних предрассудков, а не обычных судебных улик. Никаких данных о том, что этот указ нашел отражение в Цензурных уставах, нет. Да и в уголовной практике он нарушался. Велижское дело, как знает Панченко, возникло в 1823 г., то есть еще при жизни Александра I, и затем тянулось двенадцать лет. А в 1853 г. стало раскручиваться аналогичное дело в Саратове, которое позднее — уже в либеральные времена Александра II — окончилось обвинительным приговором. Несмотря на веские доказательства невиновности подсудимых, государь приговор утвердил. Он же из своих средств финансировал издание Словаря Даля, полагая его важным общенациональным делом. Как видим, то, что в Словаре нет намеков на еврейские ритуальные убийства, никак не может быть увязано с трепетом перед начальством.
За все это Панченко очень сердит на Владимира Ивановича. В сноске 102 читаем: “Вообще говоря, мне не очень ясно, почему Даль, бывший, без сомнения, чрезвычайно трудолюбивым лексикографом, вполне профессиональным хирургом, усердным государственным чиновником, посредственным этнографом и заурядным литератором, а также пропагандистом гомеопатии и спиритизма, может фигурировать в качестве авторитета по каким бы то ни было вопросам истории и культуры за исключением русской лексикографии, диалектологии и паремиологии XIX в.”.
Так характеризуется крупный естествоиспытатель и просветитель, один из учредителей Российского географического общества, избранный в Академию наук по физико-математическому отделению за естественно-научные труды и только позднее переведенный в отделение русского языка и словесности. Проза Казака Луганского может не нравиться (я тоже не являюсь ее поклонником), но нельзя отрицать ее яркого своеобразия, ибо она отличается необычайным богатством лексики, сверкает россыпями народной мудрости, пословиц, поговорок, речений. Ее можно характеризовать по-разному, но никак нельзя назвать “заурядной”. И этнографом Даль был отнюдь не посредственным: его Словарь и сборник пословиц, как и его проза, содержат огромный запас знаний о народном быте и нравах, тем более ценных, что многие из них давно исчезли. Попрекать Даля тем, что он выступал в защиту гомеопатии, не исторично. В те времена, когда чуть ли не основным арсеналом медицины были пиявки и кровопускания, привлечь внимание общества к альтернативным методам лечения было отнюдь не вредно. Увлечение спиритизмом — это, конечно, чудачество, но спиритизмом увлекались многие выдающиеся люди, в числе других великий химик А.М. Бутлеров.
Даль был одним из самых образованных и деятельных людей своего времени, его вклад в культуру огромен, это знаковая фигура, потому год 2001-й ЮНЕСКО объявило международным годом Даля — в связи с 200-летием со дня его рождения.
Что же касается еврейских ритуальных убийств, то по этой части Даль не был авторитетом — в этом я полностью согласен с г-ном Панченко. Добавлю только, что Даль на это не претендовал. Не его вина, что посмертно его сделали и продолжают делать таким авторитетом.
Кроме совпадения пяти фраз, которое оказалось мнимым, Панченко опирается на свидетельство Мельникова-Печерского. Приведя цитату из его очерка о Дале, Панченко комментирует:
“Итак, по утверждению Мельникова, и “Розыскание…”, и записки о скопцах принадлежат перу Даля. В общем-то, у нас нет особых оснований не верить Мельникову, хорошо знавшему Даля и, вероятно, исходившему из собственных слов последнего. В отношении первого варианта “Исследования о скопческой ереси” авторство Даля обычно не оспаривается, тем более что оно подтверждается косвенными данными. Почему в таком случае мы должны доверять Мельникову в одном случае и отказывать ему в доверии в другом?”
Ответ на этот вопрос дан в моей работе; судя по примечанию к статье А. Панченко, она ему известна, но он предпочел этого не заметить. Придется повторить: то, что пишет Мельников об исследовании Даля о скопцах, в основном подтверждается другими источниками, а то, что он пишет о якобы принадлежавшей Далю работе о ритуальных еврейских убийствах, — не подтверждается.
Не случайна поговорка “врет как очевидец”. В нормальном (то есть состязательном) суде показания свидетеля сопоставляются с обстоятельствами дела, с вещественными доказательствами, с показаниями других свидетелей, проходят через горнило перекрестного допроса. Я полагаю, что суд истории должен быть не менее строгим. Если бы была возможность допросить П.И. Мельникова, я задал бы ему вопрос:
— Вы написали: “По поводу возникших в западных губерниях дел [Далем] написано исследование об употреблении евреями христианской крови”. Не можете ли сказать, какие дела об употреблении евреями крови и в каких именно губерниях возникали между 1841 г., когда Даль поступил на работу в Министерство внутренних дел, и 1844 г., когда это сочинение было завершено?
На этот вопрос Мельников не смог бы ответить, потому что таких дел тогда не возникало. Стало быть, и повода тогда не было.
Более того, как раз в то время у российских властей было очень серьезное основание НЕ заниматься подобными изысканиями. Не далее как в 1840 г. на весь мир прогремело печально знаменитое дело о ритуальном убийстве в Дамаске, где исчез католический проповедник Фома (Томас) вместе со своим слугой Ибрагимом. Было схвачено несколько местных евреев, их подвергли зверским истязаниям; четверо под пытками умерли, один избежал смерти, приняв мусульманство, другие “признались” в том, что от них требовали. Дело это включено в “Розыскание…” под номером 132. Упоминается, что “теперь в Европе утверждают, что сознание их было вынужденное и ложное”, но ни слова не сказано о том, что российские власти полностью разделяли мнение “Европы” и присоединились к протестам “против дикого восточного деспотизма”. 31 августа 1840 г. министр иностранных дел граф Нессельроде писал российскому посланнику в Лондоне барону Брунову для передачи британским властям: “Императорское правительство… искренно разделяет единогласное и живое сочувствие, возбуждаемое в Англии участью этих несчастных евреев, подчиненных египетскому господству”6.
Согласитесь, трудно представить, чтобы буквально через несколько месяцев после этого письма, не имея притом никого провоцирующего повода, российские власти изменили свою позицию на 180 градусов и начали это самое “Розыскание…”!
Повод был, но он явился шестью годами раньше, в 1835-м, когда завершилось грандиозное судопроизводство по Велижкому делу, ничуть не менее одиозному, чем Дамасское.
Государственный совет единогласно постановил обвинительный приговор, вынесенный генерал-губернатором князем Н.Н. Хованским, отменить, всех евреев (более сорока) признать невиновными и из-под стражи освободить, а трех “доказчиц”, которые под давлением следствия оговорили евреев и самих себя, сослать в Сибирь за ложные показания, а не за кровавые преступления, в которых они “признались”. Николай I решение Государственного совета утвердил, но остался недоволен: за ходом дела он самолично следил много лет и к докладам князя Хованского относился с доверием.
Наиболее сильное раздражение вызвала у царя позиция адмирала Н.С. Мордвинова. Его заключение по Велижскому делу легло в основу оправдательного приговора, но этого ему казалось мало. Он еще настаивал на том, что освобожденных из-под стражи евреев следует на восемь лет освободить от налогов. Ибо, по его словам, “если правительство имеет право и власть наказывать виновных, то ему взаимно предлежит и обязанность вознаграждать безвинно пострадавших, без чего не будет и правосудия”7. Когда это требование Государственный совет отклонил, Мордвинов подал государю Особое мнение. В связи с этим государь в своей резолюции написал, что хотя он согласен, что евреев следует освободить из-за недоказанности их вины, но “внутреннего убеждения, чтобы убийство евреями произведено не было”, он не имеет и иметь не может. Он написал далее: “…между евреев существуют вероятно изуверы или раскольники, которые христианскую кровь считают нужною для своих обрядов, — сие тем более возможным казаться может, что к несчастью и среди нас, христиан, существуют иногда такие секты, которые не менее ужасны и непонятны”8.
Министерству внутренних дел было спущено повеление исследовать вопрос о еврейских ритуальных убийствах, а внутри министерства задание было поручено Департаменту иностранных исповеданий, который возглавлял В.В. Скрипицын. Это было вполне логично: иностранными исповеданиями считались все религиозные течения кроме православия.
При внимательном чтении “Розыскания…” видно, что его автор приложил массу стараний к тому, чтобы проиллюстрировать и подтвердить главную мысль высочайшей резолюции. То есть он усердствовал не по разуму, но зато “под мудрым руководством”. Отсюда, между прочим, понятно, зачем понадобилось ему перечислить “ужасные и непонятные секты”, которые “существуют и среди нас, христиан”.
Даль, как было отмечено, поступил на службу в Министерство внутренних дел спустя шесть лет.
Биографический очерк П.И. Мельникова о Дале основан отнюдь не только на личных воспоминаниях. Мельников опрашивал людей, знавших В.И. Даля в разные периоды жизни или что-то слышавших о нем, а слухов ходило много: ведь “посредственный этнограф и заурядный литератор” был знаменитостью.
О том, что Даль будто бы написал исследование о еврейских ритуальных убийствах, Мельников, скорее всего, узнал от Петра Ивановича Бартенева, хранителя Чертковской библиотеки, редактора журнала “Русский архив” и — патентованного антисемита, к тому же склонного к розыгрышам. Бартенев и пустил в ход эту утку, но Панченко о нем не упоминает. Так выстраивается цепочка: Мельников поверил Бартеневу, Панченко — Мельникову. Разница в том, что Мельников не мог иметь представления об убогости этого сочинения, ибо его не читал, а Панченко — читал. Впрочем, и сам Панченко противоречит Мельникову (и самому себе), утверждая, что “Розыскание…” — это сборная солянка текстов нескольких авторов.
С момента первой публикации “Розыскания…” под именем Даля прошло почти сто лет, но, насколько мне известно, текстологического сопоставления этого документа со Словарем и (или) другими его произведениями никто до меня не проводил. Однако я не претендую на лавры первооткрывателя. Моя цель — восстановление правды, может быть, давно известной, но извращаемой, поруганной, запятнанной ложью. Для этого приходится разыскивать, изучать, сопоставлять, критически осмысливать различные материалы, порой малоизвестные или вовсе неизвестные. Так что я знаю, о чем пишу, и пишу только о том, что знаю. На владение истиной в последней инстанции я не претендую, но чтобы оспорить мою аргументацию, нужна надежная оснастка, внешнего наукообразия и навешивания ярлыков на великого деятеля русской культуры для этого мало. Требуются более глубокие знания материала, бoльшая продуманность в его изложении, меньше высокомерия. “Давайте правильно мыслить — в этом основа нравственности”, — заметил Блез Паскаль.
С уважением, Семен Резник
Декабрь, 2010. Вашингтон
______________________________
1) В статье А. Панченко Скрипицын назван “покойным советником” — это курьезная описка.
2) См.: www.honestmediatoday.com/Dal-book2.doc. Название переведено тут следующим образом: “Searching for the Jews who Murder Gentile Babies and How These Jews Use the Babies’ Blood, 1844, Dr. Vladimir Ivanovich Dal, Author of Russia’s famous Dal Living Dictionary”.
3) См.: Панченко А.А. Христовщина и скопчество: фольклор и традиционная культура русских мистических сект. М.: ОГИ, 2002. В этой книге, в главе “Кровавый навет”, в частности, говорится: “В XVIII—XIX вв. обвинения евреев в ритуальном убийстве сохранялись в Польше и на западных окраинах восточнославянского ареала”. К этому тексту дается сноска 241: Даль В.И. Розыскание о убиении евреями христианских младенцев и употреблении крови их // Кровь в верованиях и суевериях человечества. С. 402—413. Здесь кстати заметить, что эта ссылка, приводимая без всякой критики, ясно говорит не только о том, как А. Панченко в 2002 г. относился к проблеме авторства “Розыскания…”, но о научном уровне “наветной” главы (не берусь судить обо всей книге), где он опирается на источник, о котором теперь пишет: “С содержательной точки зрения этот меморандум не представляет особого интереса в силу своего компилятивного характера”; ““Розыскание…” представляет собой добросовестную, хотя и довольно неуклюжую компиляцию” и т.п. (Компиляция, замечу в скобках, была, кроме всего прочего, крайне недобросовестна.)
4) Мильчина В. Печальные, но не последние: “Числа в системе культуры”: XIII Лотмановские чтения // НЛО. 2006. № 77. С. 549.
5) В первоначальной редакции статья публиковалась в сетевом издании “Еврейская старина” (2008. № 57) и в журнале “Время и место” (Нью-Йорк. 2009. № 2—3). После доработки была предложена “НЛО” и позднее вышла отдельной книгой: Резник С. Запятнанный Даль: мог ли создатель “Толкового словаря живого великорусского языка” быть автором “Записки о ритуальных убийствах”? СПб., 2010.
6) Цит. по: Хвольсон Д.А. О некоторых средневековых обвинениях против евреев: Историч. исследование по источникам. 2-е, совершенно перераб. изд. СПб., 1880. С. 350. Дамаск и вся нынешняя Сирия в то время были частью Египта.
7) Цит. по: Велижское дело: Документы. Orange: Antiquary, 1988. С. 112.
8) Там же. С. 113—114.