(Санкт-Петербург, 2—4 апреля 2010 г.)
Опубликовано в журнале НЛО, номер 1, 2011
КОНФЕРЕНЦИЯ УНИВЕРСИТЕТСКОГО ПРОТЕСТА
Конференция
“КРИТИКА И САМООРГАНИЗАЦИЯ В УНИВЕРСИТЕТЕ”
(Санкт-Петербург, 2—4 апреля 2010 г.)
В начале апреля в Санкт-Петербурге прошла необычная конференция, которую организаторы назвали “Критика и самоорганизация в университете”. Она состояла из двух частей: два дня доклады и дискуссии шли в Европейском университете, а третий день, посвященный практическим вопросам, прошел на улице. Конференция была организована разными группами студентов и преподавателей российских и зарубежных университетов — от научных кружков до протестующих вузовских профсоюзов, — которых объединяло то, что их деятельность основана на принципе самоорганизации. С коммюнике выступили участники Уличного университета4, проводящего в Петербурге воскресные занятия для студентов в Соляном переулке, “OD Group”5, боровшейся за качество образования на социологическом факультете МГУ в 2007—2008 годах, Московского философского колледжа6, организовавшего независимые лекции по философии, профсоюза Пермского госуниверситета “Студенческая защита”7, добившегося отмены повышения цены на студенческие проездные, EduFactory8 — группы, координирующей борьбу против Болонской реформы и, одновременно, исследования ее динамики в Европе. В этом выступлении были обозначены задачи конференции: создание “солидарной общественной инициативы, нацеленной на организацию в пространстве высшего образования структур самоуправления и формирование альтернативного профессионального сообщества”9.
Целью конференции, в которой участвовали как активисты, ведущие борьбу в своих университетах, так и ученые, исследующие университет с критических позиций, был обмен опытом между ними — опытом научного анализа и политической рефлексии. Исследовательские доклады об университете как месте производства знания и социальном институте в разных странах и в разные исторические периоды перемежались с выступлениями лидеров самообразовательных инициатив и докладами активистов о конкретных опытах общественной деятельности в вузах. На конференции выступили исследователи и активисты из Москвы, Петербурга, Перми, Саратова, США и Италии. Также в рамках конференции прошла презентация апрельского номера газеты “Знание в действие”, изданного Уличным университетом10 и посвященного критике актуального состояния высшей школы и перспективам формирования альтернативных центров производства знания. Отдельным событием конференции стала “уличная” встреча заинтересованных преподавателей, студентов и активистов, в ходе которой была создана межрегиональная группа студентов и университетских работников, призванная защищать права студентов и преподавателей и наладить коллективные исследования российской университетской системы, — Комитет академической солидарности11.
После вступительных слов одного из организаторов конференции, Олега Журавлева (OD Group, Уличный университет), участников конференции поприветствовал Артемий Магун, участник группы “Что делать?”, декан факультета политических наук и социологии Европейского университета. Он же сделал первый доклад — “Высшее образование в России: постсоветская инерция и неолиберальная реформа”. Магун, начав с истории университета как социального института, появившегося в средневековой Европе, указал на его противоречивую роль в жизни общества. Университет с самого начала был автономен, выделившись как сфера влияния церкви и Римского папы в трансформирующемся средневековом городе. Автономия эта была амбивалентна. С одной стороны, она подразумевала вседозволенность, и Папа даже выручал студентов, если они производили слишком большие разрушения в городе. Но, с другой стороны, автономия университета — это властная позиция, которая заложила основу для появления того, что мы сегодня называем “свободно парящей интеллигенцией”, которая обслуживает власть. И поэтому же, с третьей стороны, автономия — путь к консервации: знание, которое преподавалось в университетах, было синонимом догматизма, который не принимал, по крайней мере, до XVIII века, достижений новых наук. Отсюда, по мнению докладчика, следует противоречие между демократическими и авторитарными аспектами университета. С одной стороны, университет должен быть авторитарным: начиная с Нового времени и, тем более, в современном неолиберальном обществе, где отношения власти скрыты, университет является главным местом воспитания, и в нем эти отношения существуют в явном виде. В то же время университет был вольницей для имеющих особые права школяров, объединенных с профессорами и магистрами в университетскую корпорацию. По мнению Магуна, именно в университете бунт и самоопределение могут предстать наиболее явно. Далее докладчик обратил внимание на еще одно противоречие университета: с одной стороны, начиная с XIX века он стал научным инструментом создания промышленности, необходимой государству, а также интеллектуальным центром конструирования национальной государственной идеологии, с другой стороны, знания, предоставляемые университетом, могли стать источником сомнения и протеста.
В середине XX века европейские и американские университеты стали массовыми. Теперь они не столько производили ученых, сколько давали молодежи путевку в жизнь. В это время, по словам докладчика, традиционно эгалитарноанархические настроения студенчества соединились с падением престижа профессорского знания. По всему миру в этот период прокатились студенческопрофессорские волнения, которые вовлекали в протестное движение другие социальные группы и атаковали под анархическими лозунгами этатистскую бюрократию и ее консервативную идеологию, провозглашенную от имени Просвещения. Но, по мнению Магуна, университет амбивалентен: выступая против просвещения, он говорит от лица другого просвещения, от лица автономной интеллигентской структуры. Поэтому, заключил докладчик, революция 1968 года не удалась: студенты не смогли предложить альтернативной политической программы и последовательно бороться за нее, поскольку автономия университетов оставалась для них ценностью.
Несмотря на свой массовый характер и функции социализации, университеты продолжают преподавать высокую академическую науку. Это, с одной стороны, поддерживает в обществе высокий уровень образованности, а с другой — создает безработицу в академической сфере. Под влиянием своих преподавателей студенты хотят продолжать заниматься наукой всерьез, но отсутствие государственного финансирования создает ситуацию жесткой конкуренции. В результате, заключил докладчик, в 2000-е годы университеты континентальной Европы вынуждены трансформироваться в сторону американской модели. Магун назвал ее новой, менеджериальной, революцией в университете. Болонский процесс — основной двигатель этого поворота — заключается в унификации высшего образования и имеет своим главным результатом хозяйственную автономию университетов. По мнению докладчика, хозяйственная автономия противоречит традиционной автономии университета. Она означает утрату автономии и переориентацию университета на общественный запрос, как правило, коммерческого толка. Вот в этом контексте, по мнению Магуна, мы должны рассматривать российские университеты. Советский университет был идеологическим авторитарным проектом. Поэтому он и научная интеллигенция в целом играли в советском обществе центральную роль. В этой сфере сочетались догматический идеологизм, идущий от партии, и корпоративное сознание интеллигенции, которая использовала свои властные позиции в университетах для того, чтобы противопоставить коммунистической идеологии консервативные ценности, высокую культуру и гуманистическую мораль. Высшее образование было широко доступно, но настоящий массовый университет по образцу западного возник только после распада СССР — в 1990-е годы. В результате, понижение качества образования и его прагматизация, связанная с переходом на массовую модель, совпали с отсутствием финансирования высшей школы и моральным банкротством советской гуманитарной и социальной науки перед лицом западной. При этом не произошло никакой реформы, связанной с качеством существующих программ. Функция университета свелась к карьерной отсрочке, социализации и передаче существующей интеллигентской культуры. Далее докладчик перешел к анализу реформы высшего образования в России, проводящейся с начала 2000-х годов. Это была неолиберальная реформа болонского образца, т.е. превращение университета в корпорацию, отработка административно-финансовых механизмов контроля. По мнению Магуна, подобная менеджериальная реформа — это лекарство, которое хуже, чем болезнь. Формализация и бюрократизация исходят из тех же предпосылок, что и консерватизм, а именно из предпосылки оптимистического эгоизма каждого ученого, который способен что-либо делать, если для него вводят дисциплинирующие критерии. Формальная реформа, проведенная в России, в лучшем случае зафиксирует существующий уровень исследований и сделает его нормативным, но не отступится от общего принципа демпинга в отношении преподавательских зарплат, что является важным фактором снижения качества образования.
Далее докладчик перешел к вопросу целей студенческого протеста: за что в этой ситуации могут бороться студенты? Студенчество, по его мнению, идеализирует исторически сложившийся университет и довольно экспертной ролью, которая выпадает на его долю в современном обществе. Однако проблема в том, что эксперт в социальных науках — это всегда идеолог власти, своей или чужой. Поэтому в России, убежден Магун, профессиональный и образованный социолог может быть только экспертом западного бизнеса, а экспертом существующей российской власти будет социолог, “выращенный Добреньковым”. На этом фоне, по мнению Магуна, должна произойти интеграция университета в общество и экономику, причем не университет должен стать корпорацией, а корпорация — частично трансформироваться в университет. Корпорация должна постоянно посылать сотрудников для преподавания в университет, а университет посылать своих преподавателей в бизнес, на производство, чтобы вести семинары, учить коммуникативной, интеллектуальной компетенции, обсуждать политические и философские вопросы. Иными словами, глобальный кризис университета должен быть преодолен за счет сближения университета и общества.
Доклад Петра Сафронова (исследовательская группа “Этический поворот”, Московский философский колледж) был посвящен историческому анализу дореволюционного университета. По словам докладчика, в России, вплоть до Петровской эпохи почти не имевшей собственной научно-образовательной традиции, вопрос о том, что такое университет, стал проблемой перевода университета на отечественную почву. Перевода, во-первых, в смысле организации университетского преподавания и, во-вторых, в смысле (само)определения деятельности преподавателей и студентов. И то, и другое направление с самого начала оказались в жесткой зависимости от воли монархии, нуждавшейся в кадрах для формирующейся государственной администрации. Университет был нужен Империи, чтобы поставлять чиновников. Сафронов указал на парадокс, который заключается в том, что большая часть этих чиновников находила себе место только внутри университетской системы. При таких условиях каждая попытка членов университетской корпорации заявить о своих правах принимала форму отстаивания привилегий, связанных с чиновным званием, — решающую роль играла Табель о рангах, и она неумолимо требовала, чтобы ученый-преподаватель и выпускник университета были прежде всего чиновниками. Это, конечно, формировало особый дух единства. Единства служебного, единства по званию, а не по призванию. Ревниво охраняя престиж привилегий, связанных с учеными званиями, университетская система всячески тормозила процесс ротации научно-преподавательского состава, что приводило к катастрофическому кадровому застою.
Трудности, с которыми было сопряжено развитие высшего образования в России, оказывались столь велики, что вызывали у наблюдательных современников устойчивое ощущение упадка университетов. Либеральный министр народного просвещения (в 1861—1866 годах) А.В. Головнин с горечью замечал, что университеты превратились в “питомники чиновников”. Действительность имперского университета была именно такова. Но были ли у него другие возможности? Принцип свободы преподавания и обучения был далек от воплощения в реальной жизни русских университетов. Известный деятель николаевской эпохи С.С. Уваров недвусмысленно утверждал, что “зло превыше всех прочих” полагать, будто “студенты составляют отдельное сословие, имеющее свои виды, свой голос и даже свои права”. Эта политика не могла не вызывать сопротивления. Правительство хотело сделать из студентов чиновников, но получало очень часто бунтарей. Бунтарей, которые точно знали, чего они не хотят, но едва ли, считает докладчик, могли объяснить, что им нужно взамен.
Переломной точкой в истории университетов империи является рубеж 1850—1860-х годов, сопровождавшийся острой публичной полемикой вокруг проекта нового университетского устава 1863 года. Русские университеты начинали вести самостоятельное полнокровное существование, опираясь уже на целый век собственной истории. Университеты хотели участвовать в общественной жизни. Но что они могли дать ей? Чиновников или бунтарей. Чиновников уже было в достатке, поэтому университеты на долгие годы фактически превратились в школы революционной молодежи. Дух университета все в большей степени стал духом резкой оппозиции правительству, духом борьбы с империей. Те, кто хотел заниматься собственно наукой, выглядели на этом фоне смешно и странно. Монархия хотела чиновников, общество жаждало трибунов: профессионалы были не нужны никому. Октябрьская революция 1917 года обошла университет стороной. Чуть позже он все-таки стал ареной педагогических экспериментов. Но после прихода Сталина к единоличной власти опыты 1920-х были быстро свернуты. К концу 1930-х годов в высшую школу вернулись все основные черты дореволюционной организации. Большая часть университетов России продолжает оставаться имперскими и по сей день.
Доклад Олега Журавлева продолжил историческую тему. Он был посвящен анализу массового студенческого протеста на физическом факультете МГУ в 1950—1960-х годах. Докладчик начал с того, что обучение в университете — не просто “передача знаний”, но насилие над мышлением студента. Ему “внушают” определенный способ мыслить, который он вынужден воспринимать как истинный, поскольку он освящен авторитетом преподавателя. Одним из условий эффективности этого “символического насилия”12 выступает то, что студенты занимают подчиненное положение в структуре университетской власти: будучи, по определению, “незнающими”, они должны подчиняться тем, кто знает, чтобы приобрести это знание. В своем анализе конкретного исторического материала докладчик ориентировался на решение двух вопросов: при каких исторических условиях студенты могут сопротивляться навязываемым в университете стилям научного мышления и как это несогласие может обрести форму протеста и борьбы, предполагающую создание альтернативного центра власти по отношению к администрации и преподавателям. Докладчик отметил, что в последние годы студенты и преподаватели российских гуманитарных факультетов провели несколько протестных кампаний против низкого качества образования, подмены науки идеологией и монополии администрации на власть в университете. Однако они оказались в целом безуспешными13. Интересно, что в чем-то сходный протест, правда, не 2000-х, а 1950-х, и не гуманитариев, а студентов-физиков МГУ завершился их победой.
О. Журавлев начал с событийного ряда университетской жизни 1950-х годов. В октябре 1953 года в МГУ прошла плановая комсомольская конференция. На ней несколько студентов выступили с резкой критикой факультетских порядков. Они заявили о своем недовольстве тем, что на факультете не преподают известные физики, а также перегрузкой учебного плана и обилием лишних курсов. Один из студентов предложил составить письмо с претензиями студентов к системе образования на факультете и рекомендациями по ее реформе и отвезти его в ЦК КПСС. Это предложение поддержало подавляющее большинство студентов-комсомольцев. Встречные обвинения и угрозы в адрес студентов со стороны университетской администрации и партийного комитета перемежались с уговорами не отвозить письмо в ЦК. Однако студенты не пошли на уступку и в конечном итоге написали письмо и отвезли его в ЦК партии. В декабре того же года после писем физиков-академиков о необходимости реформы физфака (которые, вероятно, сыграли бoльшую роль в переменах на факультете, чем студенческое выступление) и комсомольской конференции, ЦК создал комиссию по проверке учебной и научной работы физфака МГУ. В результате декан и несколько других руководителей факультета были отстранены от занимаемых должностей, на факультет пришли новые преподаватели — академики, на приглашении которых настаивали студенты. За комсомольской конференцией последовала борьба за самоуправление. Студенты добились влияния на решение социальных вопросов: распределение по кафедрам и на работу, расселение в общежитиях, распределение финансов. Также они инициировали изменения в учебном процессе: усилиями студентов были отменены несколько экзаменов, введены новые спецкурсы, скучные “практикумы” были заменены научно-исследовательской работой.
Доклад Дмитрия Воробьева (Центр независимых социологических исследований) был посвящен истории борьбы студентов Европейского университета в Санкт-Петербурге (далее ЕУ) за возобновление его работы. 8 февраля 2008 года по требованию государственной пожарной инспекции решением Дзержинского суда работа университета была приостановлена. Закрытию университета предшествовало получение группой его сотрудников в 2007 году гранта Евросоюза на мониторинг выборов в Государственную думу России. ЕУ был вновь открыт в конце марта 2008-го. Упоминание президентом РФ В. Путиным и его помощником С. Ястржембским деятельности университета как примера вмешательства Европейского союза во внутренние дела России позволяет увидеть в этом событии политическую подоплеку. Докладчик сосредоточил свой анализ на интерпретациях происходящего, циркулировавших в стенах университета в те дни. Уже в первые дни “закрытия” ЕУ в прессе, в том числе зарубежной, появились версии, объясняющие произошедшее политическими мотивами. Журналисты в один голос говорили: пожарные просто так не приходят, это — политика. Другой, даже противоположной, была реакция студентов и преподавателей. Зная о политической подоплеке закрытия университета, они тем не менее будто бы забыли о ней. Как и зарубежные ученые, присылавшие письма поддержки, слушатели и сотрудники ЕУ “выражали недоумение”, “не могли представить, в чьих интересах может быть сделан такой шаг, как закрытие университета”, и т. д. При этом, несмотря на отказ от политической интерпретации событий вокруг университета, студенты приступили к собственно политическим действиям: после недели замешательства был создан координационный совет, стали проводиться акции, одной из которых и был Уличный университет — студенты, у которых отобрали право учиться, проводят семинары на улице.
В марте университет был открыт. После этого большинство студентов Европейского университета не захотели продолжать публичную активность, а их бывшие соратники, студенты других университетов и политические активисты, продолжили проводить занятия Уличного университета. Когда цель кампании была достигнута — университет продолжил свою работу, — публичная активность стала восприниматься многими студентами и сотрудниками ЕУ как противоречащая этой исходной цели — теперь она носила бы явно политический характер. Это опасение усиливалось заявлениями городских чиновников вроде этого — в адрес Уличного университета: “Не в традициях петербургской интеллигенции проводить занятия на скамейках под дождем!” Поскольку администрация Петербурга входила в состав учредителей ЕУ, политическая непокорность студентов могла, по мнению многих, стоить университету здания и сулила множество других проблем. Тогдашний ректор ЕУ Николай Вахтин после открытия университета “подвел итог”: “Че Гевара сказал: “Любая успешная революция упирается в проблему — что делать потом с революционерами?” Так вот в нашем случае понятно, что делать: революционеры должны за одну ночь превратиться в слушателей Европейского университета и, как ни в чем не бывало, продолжать свою работу”.
Доклад Павла Арсеньева, одного из организаторов Уличного университета, был посвящен антропологическому аспекту функционирования этой “самоорганизованной” инициативы. Докладчик начал с того, что “пересказывать легенду уже надоело”. Все, кто что-то слышал об Уличном университете (далее УУ), вне зависимости от оценки этого опыта, знают, что “самоорганизованные занятия проходят на улице”, а “акции нацелены на возвращение публичности публичному пространству”. П. Арсеньев говорил о том, что представляет собой УУ “в действительности — со всей его безалаберной организацией, заделом мифотворчества и постоянными разочарованиями и очарованиями в подобной практике его участников”.
Доклад Александра Резника (независимый профсоюз “Студенческая защита” — Пермский государственный университет) был посвящен истории победы — в 2007—2008 годах независимый студенческий профсоюз добился в Перми отмены повышения цены на студенческие проездные. Докладчик подробно рассмотрел все этапы этой нелегкой борьбы.
Доклад Томаса Кэмпбелла (выпускник Йельского университета, США) назывался “Когда аспиранты бастуют” и отражал опыт докладчика, который был членом университетского профсоюза и участвовал в забастовках аспирантов в 2003 и 2005 годах. В Америке и Канаде, по словам докладчика, аспиранты бастуют в двух случаях. В первом случае они уже признаны сотрудниками тех (преимущественно, государственных) вузов, где они не только учатся и пишут диссертации, но и преподают и ведут научные исследования, — т. е. с их профсоюзами заключили коллективные трудовые договоры администрации этих вузов — и, как это бывают с профсоюзами в других отраслях, они начинают забастовку, когда истекает срок договора и переговоры с работодателем уже зашли в тупик. Свежим примером такой ситуации является довольно длительная забастовка (85 дней) контрактных преподавателей и аспирантов-преподавателей в Йоркском университете в Торонто, который входит в Канадский профсоюз государственных работников (CUPE Local 3903). Правда, там ситуация, расколовшая всю университетскую общину и канадское общество в целом, разрешилась, только когда местные правительство и парламент вмешались: они просто-напросто ввели специальный закон, заставивший бастующих вернуться на работу. В докладе Кэмпбелла речь шла о втором случае, когда аспиранты бастуют для того, чтобы добиться признания их профсоюзов со стороны администрации вуза. В последние годы в США такая ситуация возникает в основном в частных университетах, которые не зависят от государственного финансирования для поддержания своих основных функций и не подпадают под те законы, которые регулируют эти же отношения в других вузах. После введения Кэмпбелл перешел к рассказу о собственном забастовочном опыте. Йельский университет является ключевым местом во всей истории кампании по тред-юнианизации аспирантов в частных американских вузах, поскольку его аспирантский профком существует дольше остальных, на протяжении двадцати лет. Этот профком, Graduate Employees and Student Organization (GESO), был образован в 1991 году. GESO приобрел известность в американских академических и профсоюзных кругах в 1995 году, когда некоторые его члены провели так называемую “оценочную” забастовку. В конце очередного семестра они отказались предоставить суммарные оценки по курсам, которые они преподавали. Смысл акции заключался в том, чтобы заставить университет заметить, что большую часть непосредственной работы со студентами ведут отнюдь не титулованные профессора, а аспиранты. Реакция большинства этих профессоров и университета в целом была незамедлительной и жесткой — действия начальства варьировались от угрозы отчисления до написания отрицательных характеристик в случае, если бастующие уже заканчивали аспирантуру и устраивались на работу в другие вузы. Эти репрессии сработали: бастующие сдались и поставили зачеты студентам, но в то же время вызвали бурю негодования в профессиональных кругах, заставляя разные академические организации выступить с публичным осуждением действий Йельского руководства и отдельных профессоров. Важнее, однако, было то, что эта акция заставила многих заговорить о ситуации в американском образовании в целом, признать, что то славное время, когда, заканчивая аспирантуру, молодые ученые могли надеяться на хорошо оплачиваемую “tenure track position”, уже давно прошло; что костяк рабочей силы в вузах составляют не эти tenured professors, а плохо оплачиваемые и во многом бесправные аспиранты, преподаватели и исследователи на временных контрактах; а также что это происходит отнюдь не из-за соображений экономии — напротив, все больше и больше студентов поступают в вузы, и их фонды растут, — дело в том, что решения о будущем американской академии принимают не сами ученые, а профессиональные администраторы, которые часто действуют как менеджеры и получают за это баснословные зарплаты.
Доклад итальянских гостей конференции Джиджи Роджеро (EduFactory, Университет Болоньи, Италия) и Анны Курчио (EduFactory, Университет Мессины, Италия) назывался “Борьба в университете и двойной кризис” и был посвящен анализу динамики борьбы против Болонской реформы в Европе и осмыслению кризиса современного университета в терминах популярной философской теории когнитивного капитализма. Летом 2008 года, во время экономического кризиса, правительство Берлускони одобрило закон, серьезно урезавший финансирование государственного образования. По трем уровням государственного образования был нанесен столь тяжелый удар, что кажется, будто осуществляется полный демонтаж системы. Следуя плану, запущенному в Италии левыми и подхваченному правыми в менее добросовестном стиле, система государственного образования пребывала последние годы в глубоком кризисе, во время которого “реорганизация” больше походила на демонтаж. В сентябре 2008 года работники начальной и средней школы, так же как и университетские работники, начали протестовать против этого процесса. Студенты, исследователи, прекаритетные преподаватели, аспиранты и школьники с родителями оккупировали школы в течение нескольких неделей, остановили уроки и заблокировали университеты, протестуя против сокращения рабочих мест для преподавателей на полной ставке и поднимая вопросы рабочего времени и воспроизводимого труда. Тысячи студентов вышли на улицы и площади с лозунгом “Мы не будем платить за ваш кризис!”.
“Занимай университет, блокируй город” — это лозунг одного из крупнейших итальянских движений последних лет, вдохновленного протестами во Франции, которые, благодаря “дикой манифестации”, блокировали французские города в течение месяца с требованием приостановить закон “о первом найме”. Целые недели университетские занятия проходили на площадях, на улицах и на станциях. Неразрешенные демонстрации тысяч студентов сталкивались с полицией, превращали города в пространство непредсказуемости, блокировали городскую систему производства. В этой системе города — это не только реальность пространства, но и воплощение новой формы эксплуатации и контроля, которое также порождает новые условия и возможности для социального конфликта. Протест проходил не только в Италии: было много демонстраций у итальянских посольств по всей Европе. Требования новых форм социальной поддержки, новых форм денежных пособий для студентов вывели этот протест за границы привычного студенческого движения. Находясь в городе как в пространстве производства, новое студенчество также оказывается вне традиционных рамок. Кроме того, студенты и исследователи оккупировали театры по всей Италии, требуя свободного доступа к знаниям и свободной культуры, и снова эта множественность практики показала многообразие и множественность того движения, которое называлось “аномальной волной”. Мощная аномальная волна хлынула в политическую сферу, где правые никогда еще не были столь сильны, а левые больше не существуют. Эта волна смогла изобрести новые формы социального конфликта, массового социального конфликта.
По мнению докладчиков, сегодня студенческое движение столкнулось с двойным кризисом: глобальным экономическим кризисом и кризисом университета современной эпохи. Первый очевиден для всех, в то время как второй заключается в долгом процессе трансформации, одновременно, системы производства и системы высшего образования. Итальянское протестное движение пытается найти в рамках этого двойного кризиса возможности трансформировать университетскую систему и систему производства знания, возвести автономный университет из руин. Докладчики считают, что можно указать, по крайней мере, на четыре политических и аналитических аспекта кризиса, которые особенно важны для движения против изменений университетской системы. Эти изменения, по словам Роджеро и Курчио, — часть глобальных тенденций, и они приобретают определенную форму в различных контекстах с различными типами перевода. Во-первых, тенденция к корпоративизации. В Италии она парадоксальным образом сочетается с “феодальной властью” в государственной университетской системе. Когда речь идет о корпоративизации, это не означает только господство частных фондов в государственном университете или его юридический статус. Это означает, что сам университет становится корпорацией, чтобы конкурировать на образовательном рынке и рынке производства знания, основанных на исчисляемых затратах и прибылях, логике накопления, вложениях и результатах и т. д. Иными словами, все гораздо больше, чем диалектика современного университета между частным и государственным. Таким образом, мобилизация против корпоративизации университета не может основываться на защите государственной модели, которую поверг в кризис не только неолиберальный капитал, но и само студенческое движение. Лозунг “мы не будем платить за ваш кризис” означает, что студенты отказываются платить за кризис государственных университетов. Сопротивление корпоратизации ставит задачу избежать выбора между государственным и частным, государством и корпорацией. Второй аспект, вытекающий из кризиса, — это центральное место производства знания и в современном капиталистическом накоплении, и в борьбе против него. По убеждению итальянских ученых и активистов, старая левацкая мантра “знание не товар” неверна — напротив, это главный товар в современной системе производства. Докладчики говорили о политической экономии знания, навязываемой через искусственные меры оценки, а именно систему баллов и зачетов, систему интеллектуальной собственности, систему оценки преподавательской работы, экономику цитирования и т.д. Другими словами, производство знания выходит за рамки классической оценки производства материальных благ. Докладчики считают, что задача протестующих студентов и преподавателей — не абстрактно противостоять процессу оценивания как таковому, а разомкнуть меру и оценку, меритократию и качество знания. Можно сказать, что меритократия выступает против качества знания, потому что стремится создать искусственную ценность и тем самым захватить коллективную власть когнитивного труда. Другими словами, задача активистов, по мнению Роджеро и Курчио, — экспериментировать с процессом оценивания, имманентным кооперации живого знания. Конференция закончилась обсуждением критериев оценки знания. В процессе обсуждения российские участники указали, что в России важно противопоставить административному принципу иерархию научных заслуг. Но для этого нужно оценивать качество знания. Ответ докладчиков состоял в том, что есть два аргумента против измерения знания и один из них, по сути, совпадает с тем, о чем говорят российские участники. Мы никогда не говорили, что не надо измерять знание, пояснили Роджеро и Курчио. Но есть другой аргумент: знание богато само по себе, и когда его измеряют, его ограничивают. Есть разница между внешними и внутренними критериями для знания: внешние — навязываются, а внутренние вырабатывает само сообщество, которое производит это знание. Господство административного принципа, о котором говорили российские участники, также, по мнению итальянских коллег, предполагает навязывание искусственных критериев измерения знания: наличие ученой степени, необходимость выпустить столько-то учебников и т.д. Задача студенческого движения, считают итальянские исследователи, — разрушить старые критерии измерения знания и создать новые, которые будут не снаружи социальных сообществ, а внутри них.
Олег Журавлев
____________________________
4) http://streetuniver.narod.ru/.
6) http://www.runiver.net/home.
7) http://student.revkom.com/profwork07/07122701proezd.htm.
8) http://www.edu-factory.org/edu15/.
9) http://community.livejournal.com/newstreetuniver/677
11) http://academsolidarity.wordpress.com/.
12) Термин социолога П. Бурдьё.
13) См., например, OD Group на социологическом факультете МГУ. http://www.polit.ru/story/sozfak.html. Сайт инициативы www.od-group.org
14) html. 10 http://streetuniver.narod.ru/knowledge2.pdf.