(Рец. на кн.: Йоргенсен М.В., Филлипс Л.Дж. Дискурс-анализ. Теория и метод / Пер. с англ. и науч. ред. А.А. Киселёвой. Харьков, 2008)
Опубликовано в журнале НЛО, номер 1, 2011
Влад. Третьяков
БОЛЬШИЕ ПРОБЛЕМЫ С ДИСКУРСОМ
Йоргенсен М.В., Филлипс Л.Дж. ДИСКУРСАНАЛИЗ. ТЕОРИЯ И МЕТОД / Пер. с англ. и науч. ред. А.А. Киселёвой. — 2-е изд., испр. — Харьков: Гуманитарный центр, 2008. — 352 с. — 3000 экз.
Дискурс-анализ существует в Европе и США на протяжении не одного десятилетия. Однако история развития этой междисциплинарной области исследований и основные достижения западных “дискурс-аналитиков” известны в России не слишком хорошо. Поэтому появление в 2004 г. русского перевода относительно новой на тот момент книги Л. Филлипс и М. Йоргенсен “Дискурс-анализ как теория и метод”1 отечественные лингвисты, социологи и психологи могли бы горячо приветствовать. Могли бы — если бы не удручающее качество этого издания2. Спустя четыре года вышло в свет (причем увеличенным в полтора раза тиражом) новое, исправленное издание перевода3 — и опять, увы, его нельзя признать удовлетворительным.
Первое издание “Дискурс-анализа…” на русском языке не вызывало доверия с первых страниц — начиная с очень вольно переведенной аннотации (зачемто сопровождавшейся оригинальным текстом, благодаря чему можно было тут же увидеть разницу) или, скажем, с предисловия научного редактора А.А. Киселёвой, открывавшегося словами: “Дискурс — уже не новое, и уже, пожалуй, вполне распространенное понятие. Под ним понимают совокупность…” (П1, с. 10). При переиздании языковые недочеты в этом пассаже были устранены, а вот содержательные — нет: “Дискурс — уже не новое и, пожалуй, распространенное понятие. Под дискурсом понимают совокупность…” (П2, с. 9). Сохранились и странная для научного редактора перевода книги о дискурсе неуверенность в широкой распространенности понятия “дискурс”, и однозначное определение дискурса — термина, хорошо известного своей неоднозначностью (это справедливо, кстати, и для “дискурс-анализа”), упомянуть о которой в этом предисловии было бы весьма уместно4. Но, видимо, не столь требовательны оказались читатели первого издания, о которых говорится в конце второй версии редакторского предисловия: “Мы учли все замечания и пожелания читателей, внесли соответствующие исправления, уточнили терминологию и благодаря интересу читателей в этой теме, наша книга стала лучше” (П2, с. 11) (явно не в плане языка, судя по путанице с предлогами и запятыми в этом фрагменте!).
Вторая версия переводного текста, как и первая, буквально пестрит ошибками: пропусками предлогов, неудачными или стилистически ошибочными оборотами вроде “обозначения анализа способов применения” (П2, с. 20), “несмотря на то, что сам Фэркло делал упор на то, что…” (П2, с. 157) и др. Страдает правописание, особенно пунктуация; отсутствие знаков препинания в нужных местах “компенсируется” обилием лишних запятых: “Но, традиционно, Соссюр, часто рассматривает…” (П2, с. 32).
Далее, бросается в глаза низкое качество собственно перевода. Так, “дискурсивное конструирование национальной идентичности” (“discursive construction of national identity” — О, с. 2) переводится как “дискурс о национальной идентичности” (П2, с. 19), а это не то же самое, равно как не равнозначны, скажем, “повествования” (“narratives”) и “тексты” (ср. первое примечание в гл. 1: О, с. 23, и П2, с. 20). Простое слово “говорящие” превращается в “приглашенные участники телевизионных передач” (П1, с. 16) или неуклюжее “спикеры передачи” (П2, с. 19), тогда как в оригинале речь шла о СМК вообще, а телепередачи вовсе не упоминались (О, с. 2). Текст вообще переводится небрежно, кое-как: “…один из ведущих центров Великобритании с репутацией университета с высококлассным обучением и инновациями в исследованиях” (П2, с. 138). Что уж говорить о специальной лексике; хотя некоторые проблемы с терминологией при переиздании были решены, но другие — увы, нет. Например, термин “order of discourse”, известный у нас как “порядок дискурса”, переводится сначала как “дискурс-строй” (П2, с. 58), а потом — все так же без объяснений — употребляются оба варианта.
Наконец, имеет место также неадекватность перевода иного рода, обусловленная неаккуратным обращением с исходным текстом: разбивка текста на абзацы не везде соответствует оригиналу (см. хотя бы начало первой главы: О, с. 1—2, и П2, с. 17—19; ср. П1, с. 14—16), подчас теряются сноски (ср. О, с. 73, и П2, с. 129) и т.д.
Показательно, что во втором, “исправленном” издании мало того что сохраняются многие старые ошибки, так еще появляются новые. Например, расхожий (пост)структуралистский тезис о том, что “язык — это система, которая не зависит от реальности” (О, с. 9), вдруг превращается в замысловатую формулу: “язык — это система системы, которая не зависит от реальности” (П2, с. 31; ср. П1, с. 26).
С выходом второго издания становится понятно, что в отсутствие корректора (он нигде не назван) вся ответственность за эту “работу” целиком лежит на кандидате филологических наук А.А. Киселёвой, которая теперь указана не только как научный редактор этого переводного издания, но и как переводчик. Опубликовало книгу издательство харьковского Института прикладной психологии “Гуманитарный центр”, чьим сотрудником и является профессиональный языковед А.А. Киселёва, продолжающая, между прочим, активно работать. В 2009 г. под ее научной редакцией вышли такие переводные издания, как “Методы анализа текста и дискурса”, “Философия потребления” и др.
Очень жаль, что за перевод солидной книги и его редактирование взялся человек, плохо владеющий не только русским языком, но и самим предметом. Об этом красноречиво свидетельствует, скажем, появление в первом издании некоего “теоретика социального конструкционизма” по имени Джин Баудриллард (П1, с. 21). Во втором издании эта комичная ошибка была исправлена (П2, с. 25), зато в нем по-прежнему можно встретить, например, имя Грамчи (П2, с. 48; см. также П1, с. 41) — вместо Грамши.
Поэтому напрасно авторы оригинального труда так радовались выходу русского перевода. В предисловии ко второму русскому изданию, после рассуждения о том, что “новый текст никогда не бывает точной копией предыдущего, даже если это его перевод”, что “[переводной] текст отличается от оригинала”, Л. Филлипс и М. Йоргенсен далее пишут (перевод следующего пассажа цитируется с сохранением всех ошибок): “Для нас перевод на русский язык — это что-то особенное, но одновременно загадочное и торжественное. В начале мы не имели возможности проследить “повороты” текста на новом языке. Но мы полностью доверяем Анне Аркадьевне Киселёвой в создании нового, несколько иного, но возможно более удачного варианта текста, чем мы могли себе представить, когда писали его в самом начале” (П2, с. 15—16). Здесь авторы, конечно, продолжают тему “всякий перевод есть интерпретация”, но они не могли себе представить, что их текст будет искажен, станет трудночитаемым и изобилующим ошибками, поскольку переводчик и научный редактор собственного перевода, похоже, не знает толком ни того, ни другого языка, плохо владеет предметом и, в конце концов, не сочла нужным уделить достаточно времени и внимания подготовке своего же текста к печати. Знай это авторы, они бы уже не увидели в этом событии — двукратном издании “Дискурс-анализа” на русском языке — какой бы то ни было торжественности и, конечно, пожалели бы, что так опрометчиво доверились Анне Аркадьевне Киселёвой.
_____________________________________
1) См.: Jorgensen M., Phillips L. Discourse Analysis as Theory and Method. L.: Sage, 2002. X, 229 p. (Далее — О.)
2) См.: Филлипс Л.Дж., Йоргенсен М.В. Дискурс-анализ. Теория и метод / Пер. с англ. Харьков: Гуманитарный Центр, 2004. 336 с. 2000 экз. (Далее — П1.)
3) Далее — П2.
4) Ср. начало первой главы книги Йоргенсен—Филлипс: “Термин “дискурс” в моде уже, по меньшей мере, десять лет. Но в научных текстах и дискуссиях его используют произвольно, часто без точного определения” (П2, с. 17).