Опубликовано в журнале НЛО, номер 6, 2010
Е. Динерштейн
К ВОПРОСУ О РЕПУТАЦИИ ИЗДАТЕЛЯ З. ГРЖЕБИНА
Репутация издателя, как и литератора, создается в профессиональной среде, а затем уже закрепляется общественным мнением. Она не может быть однозначна, поскольку складывается не одновременно и в различных сообществах, завися, подчас, не только от выпускаемых изданий, но и от привходящих обстоятельств, не имеющих прямого отношения к собственно издательской деятельности. Примером может служить репутация Зиновия Исаевича Гржебина (1877—1929).
Еще до 1917 г. он зарекомендовал себя талантливым и успешным издателем, а после революции в течение ряда лет в советской России и за ее пределами продолжал издательскую деятельность.
Среди историков культуры русского зарубежья бытует мнение, что о берлинском его издательстве мемуаристами и исследователями написано больше, чем о каком-либо другом издательском начинании русской эмиграции. Одни исследователи находят объяснение этому в самой его личности, тесной связи с крупнейшими писателями первой четверти ХХ в. и, что не менее важно, попытках наладить связи между эмиграцией и советской Россией. Другие видят в нем лишь одного из “фигурантов горьковского окружения”, вышедшего в последнее время “из тени писателя” и ставшего “героем апологетических публикаций, безоглядно следующих схеме, предложенной в свое время Владиславом Ходасевичем”1.
Влияние концепции Ходасевича, безусловно, сказалось на многих работах последнего времени, посвященных эмигрантскому книгоизданию. Она действительно не точна и слишком эмоциональна, когда касается тактики советской власти в удушении эмигрантских издательств. Однако стратегия советской власти всегда была в этом отношении последовательна и основывалась на идеологическом противостоянии. На общем фоне Гржебин представлял некое исключение. Занятая властью по отношению к нему позиция была специфична. Во многом она определялась связью Горького с Лениным и круто изменилась с болезнью последнего. В дальнейшем на судьбе Гржебина сказался отход Горького от дел издательства и охлаждение давних отношений между ними.
После Октябрьской революции Гржебин занял вполне определенную позицию, четко сформулированную в 1923 г. в частном письме к одному из своих друзей (В.А. Могилевскому): “О моем издательстве много чепухи писали, но судить нужно по моим делам. Я издаю русскую литературу, учебники, биографии замечательных людей, детскую литературу, книги по искусству и “Летопись революции” — журнал и библиотеку мемуаров. В этом последнем отделе никакой политической тенденции никто не усмотрит. Я готов печатать от Ленина до Шульгина и еще правее, если это будет талантливо и правдиво (вернее искренно) <…>. Я совершенно независим и печатаю то, что нахожу нужным. Я не могу оторваться от России, хочу, чтобы мои книги попали в Россию…”2
Этого кредо Гржебин всегда придерживался, что обеспечило ему резкую критику на страницах “Правды”3 и неприязнь эмиграции. Скорее всего, и там и тут в основе были причины идеологического порядка, но и в России, и в эмиграции обвинения Гржебина носили, как правило, финансовый характер (в обмане государства, в скупке за гроши авторских прав, в затягивании сроков выхода книг и т.д.).
Рассмотрим историю формирования его репутации подробнее.
3 декабря 1920 г. издававшаяся в Париже на русском языке газета “Последние новости” напечатала “Открытое письмо Уэллсу” Д.С. Мережковского. Жанр “открытых писем” с критикой большевистского строя, обращенных к видным либеральным деятелям Запада, был не внове на страницах эмигрантской печати, хотя и мало эффективен. Обычно статьи подобного рода не вызывали реакции как со стороны адресатов, так и на родине авторов.
На сей раз выступление писателя получило отклик, но не со стороны общественности Запада, а в литературных кругах эмиграции и советской России. Причиной тому стали не усилия Мережковского “открыть глаза” Уэллсу на советскую действительность и нескрываемая неприязнь автора ко всем и всему в советской России, а деятельность М. Горького и тех, кто его окружал. “Ленин — самодержец, Горький — первосвященник. У Ленина власть над телами. У Горького над душами. “Всемирная литература”, основанная Горьким, “величественное издательство”, восхищает Вас, как светоч просвещения небывалого, — обращаясь к Уэллсу, писал Мережковский. — Я сам работал в этом издательстве и знаю, что это сплошное невежество и бесстыдная спекуляция. Главный агент Горького, Гржебин скупил за гроши всю русскую литературу из-под полы, как мешочник; одному писателю оплатил даже не деньгами, а мерзлым картофелем.
Вас умиляют, а меня ужасают основанные Горьким “Дом науки” и “Дом искусства” — две братские могилы, в которых великие русские ученые, художники, писатели, сваленные в кучу, как тела недобитых буржуев, умирают в агонии медленной. Уж лучше бы их сразу убили — приставили бы к стенке и расстреляли. <…> В Москве изобрели новую смертную казнь: сажают человека в мешок, наполненный вшами. В такой мешок посадил Горький душу России”.
Не исключено, что включение З.И. Гржебина в памфлет Мережковского наряду с именами Ленина, Троцкого и Горького было связано с публикацией в выходившей в Праге эмигрантской газете “Воля России” статьи только что бежавшей из Петрограда журналистки А.Ф. Даманской. В этой статье, называвшейся “Издатели и писатели в советской России”, утверждалось, что “спасительную роль в существовании русских писателей за последних два страшных года играли два издательства: “Всемирная литература” и “Издательство З.И. Гржебина”. <…> На приобретение прав изданий и плату написанных и заказанных биографий издательство Гржебина истратило весь свой фонд. Платило не торгуясь, давало, сколько спрашивали. Это должно отметить. Когда дело дошло до печатания накопившихся книг и рукописей, работу издательства остановил запрет государственного издательства, которое нашло целесообразным в интересах отечественной литературы упразднить всякую частную деятельность…”4. Среди писателей, уступивших Гржебину авторские права на свои сочинения, упоминался и Мережковский.
В советской России статья Мережковского в части оценки деятельности “Всемирной литературы”, интеллектуального уровня ее сотрудников и роли этого издательства в культурной жизни страны вызвала гневную отповедь Н.С. Гумилева, пожелавшего опубликовать свой ответ Мережковскому. Однако на заседании редколлегии издательства, состоявшемся в середине февраля 1921 г., было решено не печатать его статью5. Редколлегия посчитала, что обвинения Мережковского были не только оскорбительны для его бывших коллег, но и аморальны. Члены редколлегии не желали объясняться с человеком, который неоднократно пользовался их поддержкой.
Примером может служить письмо Мережковского Горькому от 14 мая 1919 г. Тогда зашла речь о создании издательства “Русская литература ХХ века”, которое, как предполагалось, должен был возглавить Горький. Мережковский сразу же обратился к нему с просьбой об издании своей книги, сообщив, что “уже говорил с З.И. Гржебиным, и он обещал мне выдать деньги авансом, если Вы на это согласитесь”6. Даже Госиздат РСФСР охотно откликнулся на предложение Мережковского о сотрудничестве. Содействовал в этом его коллега по “Всемирной литературе” К.И. Чуковский7.
Поведение Мережковского в эти дни характеризовал хорошо его знавший писатель Е. Лундберг, вспоминавший, что “в голодные годы Ленинграда Мережковский лгал, лгал и лгал. Какие льготы, какие пайки выпрашивала у власти пресловутая троица (Д. Мережковский, З. Гиппиус, Д. Философов. — Е.Д.), какие трогательные надписи делала на книгах, подносимых сильным нового мира, как маскировала давно задуманный побег! Враг — так враг. Конспирация — так конспирация. У гражданской войны, как у всякой войны, есть свои законы. Но тон делает музыку. Маскировка не есть непременно подлость. Обход власти не требует подчеркнутого раболепства”8.
На выпады Мережковского против Гржебина, в которых употреблялось даже выражение “литературный паразит”, откликнулся берлинский журнал “Русская книга”. Подробно охарактеризовав деятельность издательства З. Гржебина, журнал пересказал и обвинения Мережковского, прежде всего, в приобретении за бесценок у писателей авторских прав, пользуясь их плачевным материальным положением. Так, например, говорилось, что Гржебин “Ремизову за его произведения внес мешок мерзлого картофеля. Гиппиус получила, тоже оптом, 20 000 рублей. Мережковский за избранные сочинения — такую сумму, которая в переводе составила 50 франков”9.
Гржебин послал опровержение в “Последние новости”, а поскольку те не спешили его напечатать, передал в “Русскую книгу”, которая опровержение и опубликовала. “Мережковский продал мне свои избранные сочинения в 1918 году и тогда же получил деньги, которые в переводе на иностранную валюту составляют не 50 фр., как подсчитал автор заметки, а 15 000 фунт. стерлингов или на франки 75 000! Автор ошибся только в 1500 раз, — писал Гржебин. — Уголовщину следует усмотреть совсем с другой стороны.
Немедленно по продаже мне своих сочинений и по сие время Мережковский снова продает те же сочинения другим издательствам. Пытался он их продать Государственному издательству, которое переслало мне его весьма пикантное письмо. Заверенная копия этого письма имеется у меня.
Гиппиус продала мне свои стихи также в 1918 году (когда советских денег еще не было), деньги получила, а материал не сдала.
Куприн продал мне сочинения, уже ранее проданные другому издательству.
Что касается Ремизова, то надеюсь, что он, когда узнает о помещенной Вами заметке, сумеет лучше меня опровергнуть клевету10.
По поводу рассуждений автора заметки о юридическом положении моего издательства, считаю необходимым отметить, что издательства в России не национализированы и наряду с моим издательством продолжают существовать издательства Сабашниковых, Мир, Светозар, Алконост, Начатки знания, Былое, Задруга и др.”11.
На контробвинения Гржебина Мережковскому пришлось отвечать. Видимо, “Последние новости” не пожелали участвовать в полемике. Поэтому ответ Гржебину Мережковский напечатал в “Русской книге” и малоизвестной газете “Еврейская трибуна”; он писал, что “обвинения г. Гржебина ложь и клевета, за которые я привлеку его не только к суду общественного мнения, но и к судебной ответственности, едва только явится возможность представить документы и свидетелей, которые сейчас находятся в России и на которые я, по причинам слишком понятным, не могу сослаться. <…> Что касается суммы, за которую были куплены книги мои г. Гржебиным, то она равняется 60 000 керенок. Если принять за единицу 1 ф[унт] черного хлеба, стоивший тогда около 300 рублей, то можно рассчитать с полной точностью: почти треть всего, что было мною написано в жизни, г. Гржебин купил за 5 пудов ржаной муки. Ни на каком рынке, ни по какому курсу стоимость этих пяти пудов не может равняться фантастическим цифрам (75 тыс. франков, 15 тыс. фунтов ст[ерлингов]), приведенным г. Гржебиным. Столь “планетарная” и очевидно не случайная ошибка в расчете позволяет судить о правдивости всех его обвинений, мне представленных.
В заключение напоминаю г. Гржебину, что даже “купленные” у меня книги он по “договору” имеет право издавать только в пределах России”12.
Сохранилась копия договора Мережковского с Гржебиным от 31 декабря 1918 г., из которой следует, что издатель получает полное право распоряжаться обозначенными в нем произведениями Мережковского по своему усмотрению в течение пяти лет. “Более того, Гржебину предоставляется право передавать свои права по настоящему договору в полном лишь объеме другим лицам по его, Гржебина, усмотрению, но лица, которым Гржебин переуступает свои права, не имеют права без соглашения с Мережковским совершать дальнейшие передачи”13. О каких-либо территориальных ограничениях выпуска сочинений писателя в договоре ничего не сказано. Издатель обязан был лишь выплатить 60 тыс. рублей при подписании договора.
О характере тогдашних взаимоотношений Гржебина и Мережковского свидетельствует корректура титульного листа не вышедшей в свет книги Мережковского “Было и будет” с дарственной надписью: “Зиновию Исаевичу Гржебину на память от Д.С. Мережковского. 12 декабря 1918 г. Петербург”14.
Гржебин переуступил свои права на сочинения Мережковского владельцу издательства “И.П. Ладыжников” Б.Н. Рубинштейну. Впоследствии выяснилось, что это издательство еще до революции приобрело авторские права на некоторые произведения Мережковского. Когда автор в начале 1921 г. попытался продать пражскому обществу “Centrum” права на постановку пьес “Смерть Павла I” и “Царевич Алексей”, то оказалось, что ему сначала нужно прояснить свои взаимоотношения с этим издательством, поскольку оно было создано на территории Германии, страны, соблюдающей международные конвенции по авторскому праву.
Покупка Рубинштейном авторских прав на произведения Мережковского у Гржебина была признана немецкой стороной “юридически совершенно правильной”, что, с одной стороны, дало возможность Рубинштейну приступить к печатанию трилогии “Христос и Антихрист” (о чем он немедленно сообщил писателю), с другой — укрепило его позиции в тяжбе за гонорар с постановки пьесы “Смерть Павла I”15.
“Я совершенно с Вами согласен, что, если невозможно судебным порядком победить Ладыжникова, то единственный выход действовать угрозой, — писал Мережковский Б.И. Элькину, представлявшему его интересы в Германии, 20 мая 1921 г. — <…> Требуйте с него 25 000 немецких марок (я считаю, что за эту сумму любой издатель купил бы мою трилогию). Вы, конечно, можете накинуть несколько тысяч, чтобы затем уступить, но на меньшее я не согласен. Эта цена предельная”16.
Тяжба Мережковского с Рубинштейном по старому договору кончилась тем, что “Centrum” отказался от намерения поставить пьесу. В конечном счете стороны договорились о новом принципе раздела гонорара за постановки и издания: 30% следовало писателю, 70% владельцу издательства17.
Трилогия “Христос и Антихрист” вышла в 5 томах в 1922 г. в издательстве “И.П. Ладыжников” на неизвестных нам условиях.
Вдохновленный исходом переговоров с Рубинштейном, Мережковский 28 мая 1922 г. вновь обратился к Б.И. Элькину, защищавшему его интересы в конфликте с издательством “И.П. Ладыжников”: “Мы очень удачно справились с Ладыжниковым. Нельзя ли добраться до самого Гржебина? Удовлетворив мои претензии, Ладыжников вместе с тем признал мой договор с Гржебиным как бы недействительным или, во всяком случае, заключенным не bona fide [по совести. — лат.]. Надо, следовательно, формально утвердить недействительность договора с Гржебиным (письмом с моей стороны) и требовать с него доплаты в случае, если он пожелает сохранить за собой мои произведения. Если Гржебин платить откажется — я буду считать себя совершенно свободным и тогда не предложить ли Ладыжникову купить у меня эти сочинения (“Вечные спутники”, “Итальянские новеллы”, “Английские трагедии”)? Подумайте над этим. Мне кажется, здесь можно кое-что сделать…”18
По всей видимости, идея Мережковского развития не получила: ни Гржебин, ни издательство “И.П. Ладыжников” более книг Мережковского не выпускали.
После “Открытого письма Уэллсу” Мережковского подобные обвинения в адрес Гржебина продолжали высказываться в печати. Так, М. Гаккебуш в своей книге “На реках вавилонских” винил Гржебина в том, что он, “придавив коленкой горло голодных писателей, покупает полные собрания их сочинений за мешок гнилого картофеля”19.
Гржебин, объясняясь по поводу подобных обвинений с А.В. Амфитеатровым, писал 27 февраля 1922 г.: “Я знаю, что платил каждый раз наивысший гонорар, но не моя же вина, что деньги через некоторое время кажутся такой ничтожной суммой, что возникает вопрос об эксплуатации и т.п. А что я выручил за их рукописи? Построил каменные дома? Я не возвращал и потраченных денег. Почему я должен отвечать за общие условия? А если бы не я приобрел бы у них, они кому-нибудь продали бы? Теперь легко говорить, когда так много издательств, а как было год тому, два года, три года тому назад”20.
Знакомство Гржебина с Мережковским и Гиппиус относится к давним временам. Мережковского Гржебин одним из первых пригласил в 1907 г. сотрудничать в создаваемом им издательстве “Пантеон”, отправив ему письмо во Францию, где Мережковский в то время находился. Тот охотно на него откликнулся. “Мне тоже хотелось бы поговорить с Вами о многом, между прочим о возможности издания полного собрания моих сочинений в “Шиповнике” (совладельцем которого Гржебин являлся. — Е.Д.). Лекции меня также интересуют, хотя едва ли я мог бы теперь с точностью назначать сроки, когда мог бы я читать. Во всяком случае, я надеюсь, что Вы не будете оставлять без известий о Вашем предприятии, которое меня очень интересует”, — ответил писатель21.
В результате возникшего контакта весной 1909 г. в “Пантеоне” вышли две книги Мережковского: “Лермонтов. Поэт сверхчеловечества” (впервые очерк был напечатан в 1908 г. в сб. его статей “Не мир, но меч”) и переиздание книги “Гоголь. Творчество, жизнь и религия”.
Дальнейшего развития отношения Гржебина и Мережковского не получили, о чем можно судить по раздражению, с каким отзывался писатель о “Шиповнике” в письме к М. Шагинян. Обращаясь с просьбой посодействовать изданию двух книг жены (прозы и критики) в “Мусагете”, он писал: “Скажите об этом Андрею Белому от нас и от меня специально, что я об этом прошу. У нас есть другие издатели, но не хочется обращаться к разным ШиповникамЖидовникам-Клоповникам, когда “Мусагет” все же родной нам через Вас и Борю”22. “Мусагет” не откликнулся на предложение, и сборник рассказов З. Гиппиус был издан в 1912 г. “Альционой” А.М. Кожебаткина.
Лично с Гржебиным отношения литературной четы были испорчены несколько позднее, в годы Первой мировой войны, когда издатель начал выпускать журнал “Отечество”, ведущим сотрудником которого стал Леонид Андреев, вызывавший антипатию как у Гиппиус, так и у Мережковского. В ответ на их направленные против Андреева выступления в печати журнал поместил резкую редакционную статью, кончавшуюся особенно неприятным для Мережковского напоминанием о его былой близости с В.В. Розановым и А.С. Сувориным23.
Ответом Гиппиус на редакционную статью “Отечества” стал ее отказ от предложения Гржебина участвовать в составляемом им в 1915 г. сборнике “Век”: “Стихи, которые у меня есть, и к эпиграфу Вашему не подходят (“Поэтом можешь ты не быть, но гражданином быть обязан”. — Е.Д.) и физически непечатаемы при сегодняшних условиях”24.
На этом, вероятно, и прервались литературные контакты Гржебина с четой Мережковских, но не житейские, поскольку они были соседями по дому. Революция, горьковские начинания, попытка Гржебина создать собственное издательство вновь способствовали их сближению. Однако получив гонорар (пусть, по мнению Гиппиус, и чрезвычайно малый) и так не сдав издателю рукопись, нужно было как-то это объяснить и оправдать. А. Блок как-то мимоходом заметил, что “у Зинаиды Николаевны — много скверных анекдотов о Горьком, Гржебине и др.”25. Вначале, на родине, они распространялись устно, затем за рубежом, — печатно, в виде публикации “дневниковых” записей26.
В центре нападок Гиппиус оказался Горький, к которому “прилепились и всякие проходимцы. Например, Гржебин”27. По словам Гиппиус, это “прирожденный паразит и мародер интеллигентной среды. Вечно он околачивался около всяких литературных предприятий, издательств, — к некоторым даже присасывался, — но в общем удачи не имел. Иногда промахивался: в книгоиздательстве “Шиповник” раз получил гонорар за художника Сомова, и когда это открылось – слезно умолял не предавать дело огласке. <…> С первого момента революции он, как клещ, впился в Горького. Не отставал от него ни на шаг, кто-то видел его на запятках автомобиля вел[икой] княгини Ксении Александровны, когда в нем, в мартовские дни, разъезжал Горький. <…> Горькому сметливый Зиновий остался верен. Все поднимаясь и поднимаясь по паразитарной лестнице, он вышел в чины. Теперь он правая рука — главный фактор Горького. Вхож к нему во всякое время, достает ему по случаю разные “предметы искусства” — ведь Горький жадно скупает всякие вазы и эмали у презренных “буржуев”, умирающих с голоду. <…> Но, присосавшись к Горькому, Зиновий делает попутно и свои главные дела: какие-то громадные, темные обороты с финляндской бумагой, с финляндской валютой и даже с какими-то “масленками”; Бог уж их знает, что это за “масленки”…”28.
Тут необходимы пояснения. Бумагой Гржебин занимался весной 1917 г. в качестве председателя Общества социалистической печати при Всероссийском центральном исполнительном комитете Совета рабочих и солдатских депутатов (после переезда советского правительства в Москву оно именовалось Обществом социалистической печати при Петербургском Совете рабочих и крестьянских депутатов). Общество это было создано еще при Временном правительстве тремя партиями (большевиками, меньшевиками и эсерами) для обеспечения своих органов печати бумагой и полиграфическим оборудованием. В одной из справок о закупленном за рубежом оборудовании Гржебин сообщал о приобретении ротационных машин для газет “Единство” (во главе газеты стоял Г.В. Плеханов) и “Солдатская правда” (большевистская газета), 27 наборных машин для тех же газет, а также “Новой жизни” (во главе газеты стоял М. Горький) и для П.Я. Гутмана (возможно, речь идет об издателе ежедневной газеты “Биржевой курьер” А.Я. Гутмане). Но для того, чтобы вывезти их из США, требовалось не менее 5 000 000 руб., которых рабоче-крестьянское правительство обществу не предоставило29.
В январе 1919 г. Гржебин именовался уже просто “уполномоченным Комиссариата торговли и промышленности по закупке бумаги” (типографии были национализированы), и именно к нему обращался В.Д. Бонч-Бруевич в качестве председателя Комитета памяти Веры Михайловны Бонч-Бруевич (Величкиной) с просьбой выделить необходимую издательству бумагу30.
В ситуации блокады советской России всякие попытки легальной покупки товара в соседних странах были невозможны, но нелегально приобретения совершались, в том числе и бумаги, и “масленок”, как за советскую, так и за иностранную валюту. Осуществлялись эти сделки при прямом содействии советского правительства. О том, как это делалось, рассказал заместитель Л.Б. Красина Георгий Александрович Исецкий, которого нарком шутя называл “министром государственной контрабанды”. По его словам, группы “поистине отважных людей” командировались в прифронтовую полосу для закупки необходимых стране товаров. От имени Наркомвнешторга с таким лицом заключался договор, которым “оно обязывалось за свой счет приобрести такие-то товары (следовал перечень товаров) и по доставке их в Москву сдать в комиссариат по ценам оригинальных фактур с прибавлением 15% прибыли в свою пользу”31.
Сохранилась копия договора с одним из таких добровольцев, подвергавших свою жизнь двойной опасности: “…в ответ на Ваше заявление Народный Комиссариат торговли и промышленности настоящим уведомляет Вас, что он согласен воспользоваться Вашими услугами по закупке за демаркационной линией для Советской Республики товаров на следующих условиях:
1) Товары будут приобретаться Вами за линией Белоостровского фронта и доставляться в Петроград <…>
2) Поставленные Вами товары должны состоять из медикаментов, медицинских инструментов, поперечных пил, топоров, колунов, проволоки, телеграфных аппаратов и т.п.”32.
Расходились мемуарист и договор лишь в одном — сумме вознаграждения. В договоре оговаривалось, что она должна составлять лишь 5% стоимости приобретенных товаров.
Бумага, как и топоры, попадала в число стратегических товаров. Закупалась она в Финляндии. Г.А. Исецкий вспоминает, что однажды по личной рекомендации Ленина он принял Горького и Гржебина, намеревавшихся подобным образом приобрести большую партию бумаги, получив аванс в десять миллионов в царских денежных знаках в Наркомвнешторге. Хотя бумага, приобретаемая для государства, таможенному обложению не подлежала, факт ее приемки мемуарист предлагал оформить актом специальной комиссии, им для этого созданной (отчет в израсходовании выданного аванса, сдача товара в склады таможни, где должна происходить приемка товара, согласно условиям, оговоренным договором).
Поскольку такая форма взаимодействия с Наркомвнешторгом Горького не устраивала, он получил (как вспоминал Г.А. Исецкий) по распоряжению Ленина просимую сумму в “десять миллионов царских рублей” без “всяких этих бюрократических формальностей за счет Совнаркома”33. Последнее утверждение неточно — деньги — 3 млн. “керенок” — были получены по договору из фонда Госиздата, а так как из-за ареста Гржебина финскими жандармами сделка сорвалась, то деньги были сданы советскому представителю в Эстонии. Но сам по себе этот факт важен как свидетельство связи Гржебина с финскими фирмами и его участия в контрабандных походах. Отсюда, кстати, и деньги, на которые он намеревался возобновить издательскую деятельность.
Не подлежит сомнению достоверность упоминаемого Гиппиус факта получения Гржебиным следуемых К.А. Сомову 115 руб. Факт, его не украшающий, но объяснимый неожиданно сложившейся ситуацией, о чем можно судить по двум запискам, адресованным им Сомову:
“Дорогой Константин Андреевич,
Простите пожалуйста. Я давно уже имел для Вас деньги, но просто растратил их, рассчитывая тогда к 20 апреля вернуть их Вам. Теперь меня подвел один наш общий знакомый, и раньше 25 апреля я не смогу Вам вернуть мой долг. Простите пожалуйста. Мне стыдно и жалко, что так случилось.
Пожалуйста, не сердитесь на меня.
Ваш Гржебин”34.
К обещанному сроку Гржебин долга не вернул, но стороны объяснились и пришли к примирению. З.И. Гржебин писал К.А. Сомову 1 мая 1907 г.: “Дорогой Константин Андреевич, я сам хорошо знаю, что поступил по-свински, но ей Богу, так туго пришлось, что кажется, и не бывает хуже. Но теперь получил большое жалование и все примет нормальные формы. Прошу Вас, очень прошу Вас извинить меня и не сердиться <…>. Сейчас посылаю Вам 90 р., а в конце недели посылаю Вам остальной долг — 25 р.
Весь Ваш Гржебин”35.
О полном примирении сторон свидетельствует деловая записка Сомова Гржебину от 14 мая 1907 г., начинающаяся обращением: “Дорогой Зиновий Исаевич”36.
Печатно укоряя Гржебина в недостойном интеллигентного человека поступке, Гиппиус как-то забывала о том, что она, в сущности, поступила по отношению к Гржебину схожим образом.
Когда впоследствии она обратилась к А.С. Элиасбергу с просьбой подготовить для немецкого издания свои дневники, тот попросил ее, описывая свои конфликты с издателями советской России, не упоминать фамилию Гржебина, поскольку закон, по представлениям немецкого читателя, явно был бы не на ее стороне. Гиппиус заметила в письме к нему, что в таком случае она готова издать дневники во Франции, Англии или Америке. Свою позицию она аргументировала так: “…Гржебин скупал у нас всех, умирающих литераторов, наши произведения “из-под полы” и “впрок”, т.е. “когда падут большевики <…>”. Он купил все (3 тома) мои стихи (даже будущие) за 20 тысяч в начале [19]19 года, когда 1 фунт хлеба стоил, на эти же деньги, 300 рублей (черного). Условие это еще не было написано на старой гербовой бумаге37. Мы согласились: 1) что он не может издавать за границей, 2) до падения б[ольшевиков] и по большевицкой информации. Рукопись я ему эту сдала, но через несколько месяцев он прислал ее обратно, чтобы я прибавила новые стихи и расположила их. Уже не доверяя словам Г[ржебина], я, прежде чем вернуть рукопись, написала ему с просьбой письменно подтвердить наше соглашение (насчет заграницы, орфографии и т.д.). Этого он не сделал до нашего отъезда и поэтому рукопись я ему обратно не отослала, как я его и предупреждала <…>.
Гржебин даже не большевик, — он крупный мошенник, играющий на большевицкой карте, т.е. если угодно большевик в кубе. Во всяком случае, он представитель правительства (или верноподданный), не признанного в Европе. Пусть он привлекает к какому может суду меня! Я обязуюсь ему доказать на свободном русском суде со свободными рус[скими] свидетелями, что я не говорю ни слова неправды…”38
А теперь приведем упомянутое письмо Гиппиус Гржебину не в ее изложении, а в подлиннике:
“27(14) апр. 19
Я приведу рукопись в полный порядок, Зиновий Исаевич, прибавлю еще несколько стихотворений и 10—20 строк общего предисловия. Но я очень прошу вас (ввиду возможности, что вам не удастся напечатать книги в Ф[инляндии], как говорите) дать мне честное слово, что нигде, никогда, и ни при каких обстоятельствах вы не выпустите моей книги по советской орфографии.
Буду ждать от вас строчки.
Гиппиус.
P.S. А как насчет пакета [к] путешествию, которому Вы были так добры, что захотели содействовать?”39
Как видим, вопрос об издании за границей в нем не обсуждался. Более того, письмо позволяет предположить, что Гржебин был посвящен в намерение четы покинуть Россию и, возможно, обещал оказать содействие.
Как это ни покажется странным, заявление Гиппиус нашло поддержку на страницах современного академического журнала. Не так давно А.Г. Тимофеев “в связи с высказанным З.Н. Гиппиус замечанием о “большевизме в кубе” З.И. Гржебина и ее готовностью выступить против него на “свободном суде”” заметил, что уместно также вспомнить и об “антирусском” (курсив наш) заявлении в предисловии к проспекту издательства З.И. Гржебина: ““Русский народ, богатый материальными возможностями для широкого развития культуры, беден духовной энергией, у него слишком мало разумных сил, нет знания о прошлой жизни мира и о своем историческом прошлом, — он не знает, что сделано разумом человека в областях технического труда и духовного творчества” (Каталог издательства З.И. Гржебина. [Пб.; Берлин, 1921.] С. 9—10); соответственно, “дать русскому народу массу книг, которые всесторонне осветили бы весь сложный процесс культурного развития человечества вообще и в частности — в России”, было сочтено “целью” издательства (Там же. С. 10—11)”40. Упомянутое выше “антирусское” предисловие от имени редколлегии “Каталога издательства З.И. Гржебина”, как известно, написал М. Горький, что зафиксировано в “Летописи жизни и творчества А.М. Горького” (Вып. 3. М., 1959. С. 262).
Необъективны были нападки на Гржебина и издательницы журнала “Современный мир” М.К. Куприной-Иорданской, в пореволюционные годы вместе с мужем выпускавшей на советские деньги в Гельсингфорсе газету “Путь”.
По ее словам, она как-то получила предложение редактора русской газеты, издававшейся в США (название которой запамятовала), “написать воспоминания о последних двух месяцах жизни Андреева. Я написала, и они были в Америке напечатаны. Нелегкая дернула меня в этих воспоминаниях рассказать о том, как Гржебин подделывал векселя и, в частности, подделал подпись Андреева на 6 тыс. руб.”41. Газетные публикации воспоминаний Иорданской об Андрееве неизвестны, но ее воспоминания о писателе (с февраля 1918 г. по сентябрь 1919 г.), напечатанные в сборнике “Родная земля”, вышедшем в НьюЙорке в 1920 г., тогда же дошли до России.
О Гржебине в них говорилось немного. Как бы между прочим передавалась фраза Андреева: “Слышали, как приезжал Гржебин? Желал со мной видеться? <…> Конечно, просил ему передать, что видеть его не желаю, но все-таки в убытке не остался. Вернул мне старый долг”. Далее шел комментарий мемуаристки, из которого следовало, что “доверенное лицо издательства Горького Зиновий Гржебин три года назад выдал без ведома Леонида Николаевича на несколько тысяч векселей за подписью “Леонид Андреев”. Леонид Николаевич с изумлением узнал об этой операции, когда векселя оказались опротестованы и ему пришлось по ним уплачивать”. В свое время Андреев замял это дело, но на сей раз сообщил Гржебину и А.Н. Тихонову, приезжавшим от имени Горького с намерением купить его сочинения, что ни в какие переговоры вступать с ними не будет42.
Впоследствии М.К. Иорданская уверяла, что ее воспоминания многократно переиздавались, благодаря чему она даже обогатилась, используя разницу курсов: “…перепечатали их и в берлинских изданиях и когда приехал Гржебин ему категорически отказали в кредите”43.
Комментатор воспоминаний М.К. Иорданской Ричард Дэвис, касаясь факта подделки Гржебиным векселей за подписью Андреева, приводит выписку из его дневника от 12 марта 1916 г., из которой следует, что тот снял со своей чековой книжки сумму в 300 рублей “Андреевичу (А.А. Олю. — Е.Д.) для выкупки фальшивого векселя З.И. Гржебина”44.
300 руб. — не несколько тысяч. Узнав о случившемся, Андреев 11 марта 1916 г. писал своему шурину А.А. Олю: “Спасибо тебе, Андреич, что ты взял на себя эту скверную историю и избавил меня от волнений. Конечно, в дальнейшем поступай, как ты находишь нужным. Сам я с З.И. говорить не стану, он меня может быстро размягчить и рассиропить, и гуманизировать, черт его возьми совсем”45. Состоялось ли личное объяснение Андреева с Гржебиным — неизвестно, но их доброго отношения друг к другу случившееся явно не нарушило. Об этом можно судить по тону письма Гржебина к Андрееву от 1 мая 1916 г.:
“Дорогой Леонид Николаевич,
Очень прошу Вас принять в счет моего старого долга пока 200 р. Надеюсь в скором времени получу возможность выплатить Вам весь долг.
Всего хорошего желаю Вам.
Ваш З. Гржебин”46.
Свидетельством примирения служит и письмо Андреева А.А. Олю от 6 мая 1916 г., в котором он благодарит его за хлопоты, “взяв на себя эту тяжелую историю”: “Очень радует меня, что З.И. воспрянул и пытается прейти (так в тексте. — Е.Д.) к “новой жизни” — мне от души его жаль и от души хочу ему добра, как и всегда хотел”, — писал Андреев. Более того, он изъявлял готовность “написать о нем нечто теплое Горькому, который сейчас в силе, благодаря своей близости к Сытину и может фактически устроить Гржебина в Издательстве или в “Ниве”. Пусть З.И. напишет мне буде это подходит…”47
Гржебин воспользовался этим предложением и некоторое время представлял издательство И.Д. Сытина в Петрограде, а затем перешел к Горькому в газету “Новая жизнь” и издательство “Парус”. Там и начался в 1917 г. новый этап его жизни.
И с Горьким, и с Гржебиным отношения у Иорданской не сложились еще в дореволюционные годы. Поэтому о неудаче попытки Гржебина и А.Н. Тихонова привлечь Андреева к сотрудничеству во “Всемирной литературе” она столь подробно писала в своих воспоминаниях. Но была еще одна причина, по которой Мария Карловна с мужем с тревогой наблюдали за попытками Гржебина организовать в Финляндии печатание книг на русском языке и найти надежных поставщиков бумаги. Как можно судить по статье финского исследователя Бена Хеллмана, особенно активно Гржебин пытался наладить связи с издательством “Библион”, которое через Внешторг вступило в контакт с ним в июне 1921 г.48 Месяцем позднее представители треста финляндских типографий пытались договориться по этому вопросу с российской торговой делегацией, но переговоры не имели успеха. Тогда Горький, по сообщению газеты “Путь”, посоветовал финнам “выехать скорее в Москву для окончательного решения вопроса о печатании русских книг в Финляндии”. При этом он будто бы заявил, что “вопрос о том, где будут печататься русские книги, в Германии или Финляндии, не будет решен без совещания с представителями финляндского треста”.
Сообщив почерпнутые из газеты финских социал-демократов сведения, редакция “Пути” уже от себя предупреждала читателей, что “это известие совершенно не соответствует принципам организации заграничных торговых сношений России. Сохраняя государственную монополию всех торговых дел с заграницей, российское правительство создало в различных странах так называемые торговые делегации, которые уполномочены разрешать все вопросы о местных заказах и сделках. Ввиду этого поездки в Москву, в обход соответствующих делегаций различных “толкачей”, являются принципиально излишними и практически нежелательными”49.
Подобные заявления объяснялись тем, что чета Иорданских намеревалась получить в Госиздате заказы на печатание в Финляндии книг на русском языке. Ходатаем за них выступил Д. Бедный. 21 ноября 1921 г. он направил в Госиздат письмо, в котором писал, что Иорданский готов в Финляндии печатать книги для Советской России. Выбор книг может регулироваться участием в правлении фирмы представителей Москвы. От правительства РСФСР они не просят ни одной копейки. Им нужны только гарантия разрешения на ввоз книг в Россию и наличие постоянной конторы в Петрограде и Москве50.
Однако подобное предложение, как и предложение Гржебина, шли вразрез с интересами руководства Госиздата, поэтому ходатайство Д. Бедного не было удовлетворено, зато компромат на Гржебина принят был во внимание и фигурировал в доносах, посланных в ЦК51.
Подведем итоги. Очевидно, что Гржебин не всегда вел себя порядочно, но в целом его репутация, как справедливо писал Ричард Дэвис, “основана большей частью на клеветнических слухах, мишенью которых Гржебин имел несчастье быть на всем протяжении своей издательской карьеры”52. Он умер, полный несбывшихся надежд, без копейки в кармане, никому ничего не должным, хотя в его должниках числились вел. кн. Гавриил Константинович, которому он под поручительство Горького одолжил на выезд из России 30 тыс. руб.53, и финское правительство, образовавшее в 1919 г. Временный финляндский экономический комитет, призванный эвакуировать своих граждан из России, председателю которого Лейненану он выдал сумму в рублях, равную 250 000 финских марок54. После смерти Гржебина К.И. Чуковский в своем дневнике заметил: “…как много в нем было хорошего мягкого, как он, в сущности, поставил на новые рельсы нашу усталую книгу, вовлек в нее Чехонина, Добужинского, Лебедева…” Вспомнил Чуковский и о том, что он и его друзья “остались ему [Гржебину] должны (т.е. он платил нам авансы за будущие книги, которых не издал по независящим от нас обстоятельствам…”), как хотели они ему послать денег, зная о его бедственном положении…55
В эмигрантских газетах были помещены воспоминания о Гржебине и некрологи, в том числе и в “Последних новостях”, где когда-то была опубликована статья Мережковского. “В Гржебине в чрезвычайной мере жил дух творчества, — писал неизвестный автор. — Ему были известны экстазы счастья от удачи, а в случае неудач — он не терялся, и сейчас же принимался изобретать что-либо новое, чем он мог бы заняться во славу русской культуры, ибо Гржебин был подлинным патриотом. <…> Когда вместе с Горьким он основал в Петербурге издательство, долженствовавшее стать прямо-таки всеобъемлющим, он, главным образом, радовался тому, что это будет русское издательство и что все научные и литературные труды — будут измышлением русской науки и сочинением русского искусства. От политики он был при этом очень далек, и в наши дни это даже являлось у него известным пороком”56.
__________________________________
1) Янгиров Р. Из истории русской зарубежной печати и книгоиздательства 1920-х годов (по новым материалам) // Диаспора. Новые материалы. Париж; СПб., 2004. Сб. 6. С. 547.
2) Русский архив (Лидс, Великобритания). Mc. 937/2. Благодарю г-на Р. Дэвиса за предоставленную возможность ознакомиться с этим архивным документом.
3) См.: Коммунист-рабочий. Странное недоразумение // Правда. 1919. 9 нояб.
4) Д.А. Издатели и писатели в советской России // Воля России (Прага). 1920. № 31. 17 окт.
5) См.: Гумилев Н.С. Соч.: В 3 т. М., 1991. Т. 3. С. 294, 337.
6) Цит. по: С двух берегов: Русская литература ХХ века в России и за рубежом. М., 2002. С. 759.
7) См.: Издание художественной литературы в РСФСР в 1919—1924 гг. (Путеводитель по фонду Госиздата) / Сост. Л.М. Кресина, Е.А. Динерштейн. М., 2009. С. 40.
8) Лундберг Е. Записки писателя. 1920—1924. Л., 1930. Т. 2. С. 25—26.
9) Русская книга (Берлин). 1921. № 1. С. 9—10.
10) Ремизов сделал это в своем “Письме в редакцию”: “…что сказать мне в защиту кума моего, зауряд-князя обезьяньего Зиновия Исаевича Гржебина? В годы бедовые — 1918—1919 — когда русские ученые и писатели определены были в 3-ю категорию и подыхали, падали, как в ту пору лошади, З.И. Гржебин спас нас от голодной смерти. И в другие годы, когда З.И. околачивался по заграницам, Марья Константиновна Гржебина не оставляла нас и была первым откликом и в болезни, и в печали, и в празднике” (Русская книга. 1921. № 9. С. 22).
11) Русская книга. 1921. № 1. С. 10.
12) Там же. № 2. С. 19—20; Еврейская трибуна (Берлин). 1921. № 59. 11 февр.
13) ГАРФ. Ф. 5897. Оп. 1. Д. 26. Л. 4.
14) РГАЛИ. Ф. 5897. Оп. 1. Д. 26. Л. 4.
15) ГАРФ. Ф. 5897. Оп. 1. Д. 26. Л. 7.
16) Там же. Л. 7.
17) Там же. Л. 16.
18) Там же. Л. 59 об. Об этом конфликте см. также: Янгиров Р. Указ. соч. С. 551—555.
19) Горелов М. (Гаккебуш М.) На реках вавилонских (Заметки беженца). Б.м., 1921. С. 66.
20) Цит. по: Око. Вестник Русского института в Париже. 1994. № 1. С. 45. Любопытно, что подобным (и столь же несправедливым) обвинениям в скупке задешево произведений российских авторов подвергся и эстонец Альберт Орг, один из создателей таллиннского издательства “Библиофил”, с 1921 г. выпускавшего книги на русском языке (А. Амфитеатрова, Н. Гумилева, Н. Евреинова, А. Ремизова, Ф. Сологуба и др.). См.: Круус Р. Из истории таллиннского русского издательства “Библиофил” (1921—1922) // Актуальные проблемы теории и истории библиофильства. Л., 1989. С. 117—120; Он же. Ремизов, Кусиков, Пильняк и другие // Таллинн. 2002. № 26/27. С. 156—160.
21) РГАЛИ. Ф. 2571. Оп. 1. Д. 233. Л. 1—2.
22) Шагинян М. Человек и время. М., 1980. С. 418.
23) Вынужденный ответ // Отечество. 1914. № 7.
24) РГАЛИ. Ф. 154. Оп. 1. Д. 19. Л. 1—2.
25) Блок А. Собр. соч.: В 8 т. М.; Л., 1963. Т. 7. С. 416.
26) См.: Гиппиус З. Черная книжка // Русская мысль (София). 1921. № 1/2.
27) Гиппиус З. Синяя книга // Гиппиус З. Дневник. М., 1999. Т. 1. С. 483.
28) Гиппиус З.Н. Черная книжка // Дневник. М., 1999. Т. 2. С. 483, 216.
29) ГАРФ. Ф. 130. Оп. 2. Д. 193. Л. 223.
30) РГБ. Ф. 369. К. 183. Д. 22. Л. 1.
31) Соломон Г.А. [Исецкий Г.А.] Среди красных вождей: Личное пережитое и виденное на советской службе. Париж, 1930. Кн. 1. С. 248—249.
32) ГАРФ. Ф. 395. Оп. 10. Д. 44. Л. 61.
33) Соломон Г.А. Указ. соч. С. 279—280.
34) РГАЛИ. Ф. 861. Оп. 1. Д. 2. Л. 3.
35) Там же. Ф. 869. Оп. 1. Д. 26. Л. 1.
36) Там же. Д. 2. Л. 1.
37) Впоследствии он полюбил делать именно “гербовые” условия. (Примеч. З. Гиппиус.)
38) Цит. по: Из альбома А.С. Элиасберга. Письма И.А. Бунина, К.Д. Бальмонта, З.Н. Гиппиус // Российский литературоведческий журнал. 1999. № 12. С. 184.
39) РНБ. Ф. 248. Оп. 1. Д. 87. Л. 1.
40) Тимофеев А.Г. “…У дорогих моему сердцу немцев…” // Русская литература. 2007. № 1. С. 187.
41) Иорданская М.К. Новые Table-Talk / Запись Н.К. Вержбицкого; предисл., публ. и примеч. С. Шумихина // Новое литературное обозрение. 1994. № 9. С. 211.
42) Иорданская М. Эмиграция и смерть Леонида Андреева (воспоминания) // Родная земля. Нью-Йорк, 1920. Сб. 1. С. 54.
43) Иорданская М.К. Новые Table-Talk. С. 211.
44) Андреев Л. SOS. Дневник (1914—1919). Письма (1917— 1919). Статьи и интервью (1919). Воспоминания современников (1918—1919). М.; СПб., 1994. С. 458.
45) ИРЛИ. Ф. 1. Оп. 1. Д. 170. Л. 36.
46) РГАЛИ. Ф. 11. Оп. 1. Д. 91. Л. 5.
47) ИРЛИ. Ф. 1. Оп. 1. Д. 170. Л. 37.
48) Hellman B. Biblion: A Russian Publishing Hause in Finland // Studia slavica Finlandesia. Helsinki, 1985. Т. 2. Р. 25, 29, 30.
49) Печатание русских книг в Финляндии // Путь (Гельсингфорс). 1921. 23 июля.
50) ГАРФ. Ф. 395. Оп. 1. Д. 192. Л. 65.
51) Там же. Оп. 10. Д. 44. Л. 181.
52) Дэвис Р. [Комментарии] // Андреев Л. Указ. соч. С. 459.
53) См.: АГ КГ— РЛ 7-65-1.
54) См.: Барахов В.С. М. Горький и Финляндия // Проблемы зарубежной архивной Россики: Сб. ст. М., 1997. С. 157; Янгиров Р. Указ. соч. С. 571.
55) Чуковский К.И. Дневник. 1909—1963. М., 2003. Т. 1: 1901—1929. С. 543.
56) Б.В. Памяти З.И. Гржебина // Последние новости. 1929. 6 февр.